Вальс, снег и надежда

-Дети! –громко и выговаривая каждую букву сказала учительница, - пишем сочинение на тему «мой папа»! Объем – сто слов. У вас сорок минут! Требовалось написать про своего отца. Но своего родного отца Иван не помнил, и поэтому решил написать про Шилова. Спустя нескольких минут размышлений, накидав ассоциации, Ваня начал строчить в черновике: -Моего папу зовут Эдмунд. Он ученый-химик, ему пятьдесят семь лет. О нисколько не примечателен по внешности, но я могу узнать его издалека, потому что я его люблю. Мы с ним часто общаемся и хорошо дружим. Он часто берет меня к себе на работу, и я нахожу такое времяпрепровождение увлекательным. Люблю смотреть как он, в защитных очках и в белом халате переливает жидкости из одной посуды в другую и перемешивает их, а от них идет пар и дым. При доме он оборудовал небольшую лабораторию, в которой много всего интересного. Там хранятся рабочие принадлежности, например, химическая посуда и реактивы. В ней работает Эдмунд и часто берет меня с собой. Можно бесконечно объявить на его работу, мой папа сам ее очень любит, в том числе ему нравится объяснять мне суть тех или иных явлений. Папа помогает мне с домашними уроками и объясняет их интересно. Я очень люблю своего отца. Иван описал его так, каким себе представлял — в белом халате, стоящего в лаборатории, перемешивающего непонятные жидкости в колбах. Сам Иван в своих представлениях сидел рядом с ним и смотрел как он работает. На белых стенах помещения отражался пар, а разные жидкости переливались в стеклянных банках самыми разными цветами. Закончив черновик, Ваня вздохнул. Но не от безысходности, а от того, что он слишком мало знал о Шилове., и писал, основываясь на своих предположениях и фантазиях. К концу урока он немного доработал текст, выделил и переправил вступление и заключение и сдал учителю. После всех уроков его у школы встретила Нина. Сразу выхватив мальчика из общей толпы за руку, она сказала ему с довольной интонацией: -Ну что, Вань, хорошие новости! Если Шилов раньше только присылал деньги, то теперь он присылает посылки. -Здравствуйте, - ответил ей Ваня, - тогда поехали смотреть! Приехав на квартиру Столяровой, Нина Никитична показала ему открытый ящик. В ней лежало с десяток военных пайков и столько же полуторалитровых бутылок воды. Рядом вплотную был набит запас из консервов. Сбоку от него стояли железные фляжки с различными зельями и отварами, сбоку от которых виднелась белая бутылка с красной наклейкой, на которой было написано: "Искусственная кровь". С другого края коробки лежала новая одежда для Вани. Берцы, носки, куртка, плотные джинсы, пара футболок, новая кофта и куртка были плотно сложены в своем углу. На верхушке всего лежала шапка, в которую были зашиты деньги и под которой лежал пакетик с печеньем. -Сколько всего! - в удивлении произнес Ваня. -Ну, вот, - ответила ему Нина с таким же довольным тоном, - теперь надевай на себя это все. Шилов просил тебя сфотографировать в таком виде. Иван, нацепив на себя полное обмундирование, встал по струнке у стенки. Нина Никитична достала телефон, щёлкнула его на камеру и отправила Шилову. -Все, можешь снимать, - произнесла она. Ваня разделся и стал копаться в коробке. -Там чего только нет, - произнесла Столярова, - лекарства, видимо, мне. А смотри, он тебе подарочек передал! Иван достал из-под шапки печенье. -Это откуда? - спросил он. -Шилов сам печет, - ответила ему Нина, довольная реакцией ребенка, - съешь потом как-нибудь. А вот сухпайки он велел выдавать тебе дозированно. Через день, вернувшись в дурдом и сев за уроки, Иван первым делом решил заняться математикой. У него не получалось ничего. Перед мутными глазами цифры и буквы расплываясь сами собой. Они в то время проходили уравнения. Из домашнего задания не получалось ничего. Ваня, решая несколько раз одну и ту же букву, всегда находил неверный ответ, и все его усилия шли на смарку. Каждый номер решался по часу, а то и больше. Все правила запутались в тугой клубок в голове. Мысли ребенка запутывались одна за другую, смешивались, превращались в жвачку для мозгов. Пусть Иван все делал согласно инструкциям из учебника, дело никак не шло на лад. Мудреные объяснения в нем и непонятные каракули в тетради не помогали почти никак. Часы показали ноль ночи, тихо, но зловеще и цинично тикая на стенке. Ваня, повернувшийся и посмотревший на них, подумал: "Да сколько можно!" и, развернувшись, с силой закрыл тетрадь и ударил ей по столу. После этого Иван поднялся из-за своего стола и перевел на пластмассовый подоконник, который еле слышно треснул под его весом. Внезапно ребенку показалось, что он оглох. Все снаружи стало очень тихим, как будто спало. Темный двор, в котором уже распорядилась о выполнении своих наказов грязь, молчал, будто внимая перед чем-то. Деревья в нем сверкали своими лысыми макушками, устремлялись ими в ночное небо. На нем самом появились загустевшие облака, которые закрывали собой луну и звёзды, оставляя на обозрение всего лишь сине-черную темень. Впервые за долгое время не завывал ветер. Он тоже притих в кронах деревьев, стараясь не выдавать себя и остановился, благоговея перед чем-то. Серые корпуса больницы как большой колодец окружали двор, не показываясь в ночи. Все окна погасли, и Иван сидел в темноте, прижавшись к стеклу. На нем от дыхания мальчика появился запотелый след. Наступила полная, не нарушаемая ничем тишина. Пошел снег. Сначала он медленно и неуверенно бросал свои крупицы в лужи и грязь двора, то время от времени прерываясь, то возникая в тишине. Вся мрачная городская природа замерла перед ним, не осмеливаясь вставить свои пять копеек. Снежинки поначалу падали редко и неуверенно, вступая в свои права. Еле уловимый ритм, задаваемый ими, убаюкивал все живое вокруг. Внезапно, будто проявившись с фона, стали прорываться первые клубы снега. Они, как тяжёлая белая пыль, своей особой, непередаваемой неподготовленному музыкой, как солисты в оркестре, стали играть свою роль. В результате этого получилась очень нежная мелодия, к которой прислушался Иван. Он не мог оторвать своих глаз от этого зрелища, и сна не было ни в одном из них. Таинство, совершаемое природой на его глазах, полностью захватило его и как будто унесло с собой. Мелодия становилась все стройнее и стройнее, из нее выделились свои басы, свои барабаны и свои солисты. Таким образом природа будто играла вальс, разбрасывая хлопьями снег по весеннему, уже пропавшему городским, но относительно свежим весенним воздухом, двору. Этот вальс все громче становился в Ваниных ушах. Тот был не в силах отвлечь их на что-то другое, полностью отдаваясь только ему одному слышимой музыке. Все остальное в комнате стало второстепенным и тусклым, даже часы, казалось, перестали тикать. Все внутри комнаты ушло на второй план и померкло в глазах, привыкшие к темноте, не возникая, будто не желая нарушать невидимую на первый взгляд гармонию и субординацию. Как зачарованый, Иван сидел и слушал эту музыку, игравшую будто специально для него. Играл вальс из снега и воздуха, аккомпанирующего ему. В нем уже оформились и звучали свои куплеты и рефрены, менялись минорные и мажорные аккорды. Снежинки вращались в нем, описывая спираль за спиралью, прежде чем упасть на определяемое дуновениями ветра место. Они ложились тонким слоем друг на друга, будто белым пледом накрывая бетон и землю. Засеребрились деревья, где-то далеко за двором загорелся свет в других домах. Снег в очередном припеве проносился в танце сзади них своими хлопьями. Праздник природы был в самом разгаре. "Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три," - в таком темпе вальсировали хлопья и снежинки, кружась своим ворохом у погасшего фонаря. Пространство вокруг все белело и белело в них, точно на это бал собиралось все больше гостей, одним из которых был Ваня. Время внезапно то ли замедлилось, то ли стало течь ещё быстрее. Природа своим вальсом снежинок будто пыталось уложить его спать и убаюкать, успокоить перед начавшимся днём. Все больше снега собиралось во дворе, и, казалось, в нем стало светлее, и не только из-за белизны. Вся затихшая, замершая природа стала декорациями, под которыми собирались и тусовались гости такого бала. Ваня в этот момент сидел весь притихший на подоконнике у стекла. Незаметно для себя он стал худыми бледными пальцами выстукивать ритм этого вальса по пластмассовой поверхности, и все ему почему-то казалось, будто он - одна из этих снежинок, падающих и тонущих в общем море этого медленного танца. Ему казалось, что он, как и все они, падает, во всеобщем плавном, но в то же время и залихвацком вихре оттанцовывает свою роль и, плавно покачиваясь, опускается на землю под дерево и засыпается такими же приглашенными гостями. Казалось ему, будто он там тусит вместе с ними, отвращавшись во всех своих оборотах , и, смешиваясь со всеми ними, так же непринужденно смеётся, веселится и болтает, обменивается с другими новостями о своих делах и смотрит, счастливо смотрит на весь мир: на весь интерьер этой залы, где горят люстры и другие, самые разнообразные светильники, на своих соседей по столу и на остальных гостей, падающих, также счастливо кружащихся, падающих и так же смешивающихся со всеми. "Как же хорошо," - подумал он, положив ноги на подоконник. Ему было очень приятно находиться в таком медитативном и мечтательном состоянии, больше похожем на сон, случившийся наяву. И это был добрый сон, нежность, ласку и ласку которого можно было выжимать и использовать как сахар. Восхищённое лицо Ивана в тихом экстазе замерло, ловя глазами снежинки. Такой сон наяву был больше похож на добрую сказку, наподобие той, что была о Шилове. Ваня в тот момент полез к себе в рюкзак за печеньем от него. Оно ещё не засохло, и его можно было вполне есть. Ребенок сидел и ел его на подоконнике, наблюдая за все падающим снегом. Он все кружился и кружился в своем вальсе, растянувшимся на многие часы и описывающим круг за кругом. Иван, точно несущийся в нем тоже, в ту минуту был счастлив, глядя на этот добрый сон, случившийся в реальности. Поглощая печенюшки одну за другой, он подумал: "Будет и на нашей улице праздник. Будут у меня ещё свои балы и вальсы, и, что главное, у меня теперь есть надежда". У него на душе сразу посветлело это этого. Ване все представлялся этот двор как просторный зал, освещаемый множеством люстр. Снег представлялся как непрекращающаяся музыка, льющаяся с небес. Все казалось, что он - это обда из тех снежинок, несущихся в общем шумном потоке. Чувствовалось, что все впереди, и чувствовалась надежда. К трем ночи снег сам собой сошел на нет - как и начался. Все во дворе оказалось побеленным из-за него и светлым. Иван, когда лег спать, не беспокоился ни о чем и надеялся на самое лучшее, отнесясь к увиденному как к воплотившемуся сну.