Любовь со вкусом черники

      Эрика еще никогда не была так счастлива. Это странное, перманентное состояние окутывало ее уже давно и постепенно, и сейчас, кажется, захватило целиком и полностью. Она никогда прежде не чувствовала себя настолько живой и свободной. И все это благодаря одному-единственному человеку. Ее возлюбленной, ее близкой и родной женщине, ее супруге. Чарли Ксавье.       Сейчас же, вспоминая, как это все начиналось, можно, пожалуй, назвать это безумием. Они ничего не знали друг о друге. Они были едва ли не по разные стороны баррикад. Полные противоположности друг другу, они не должны были быть вместе. Но судьба распорядилась иначе, столкнув их лицом к лицу, нос к носу. Если бы кто-то сказал той версии Эрики, что она будет сейчас так счастлива, она бы просто не поверила. Потому что ей казалось, что эта боль, одиночество и холод с ней навсегда. Что не существует такого человека, который способен бы был это разрушить. Ох, как же она ошибалась…       Спящая рядом Чарли сладко сопит, лежа на животе и обнимая подушку под головой. Освещение с улицы хоть и слабое, но все же можно рассмотреть детали. И шатенка смотрит, смотрит жадно, не пропускает ни единого сантиметра, любуется, словно в первый и последний раз. В этот момент ее жена такая спокойная и умиротворенная, что хочется скулить в голос от переполняющих чувств. Но вместо этого Леншерр протягивает руку и лишь убирает прядь волос со лба Чарли, а затем нежно целует ее в щеку. Невесомо, чтобы не разбудить, но достаточно ощутимо, чтобы передать всю свою любовь.       Она иногда до сих пор не верит, что женилась на этой невероятной женщине. Что из всевозможных вариантов Чарли выбрала именно ее. Даже спустя столько лет, это все еще кажется очень приятным сном. Больше всего Леншерр боится именно этого: что вся их жизнь окажется мимолетной мечтой, просто наваждением. Поэтому она так отчаянно ищет признаки того, что ошибается. Она не хочет просыпаться. Иногда ее паранойя отступает и тогда кажется — все очень-очень хорошо. Но иногда в душу Эрики закрадываются страх и сомнения, и она всего на секунду, на миг задумывается о том, что ей это все просто привиделось. А потом Чарли нежно обнимает ее со спины и Эрику отпускает. Она расслабляет плечи и выдыхает, кладя свои руки поверх ладоней Чарли. Чувствует безопасность и поэтому успокаивается — Ксавье всегда с точностью до миллисекунды знает, когда альфа в ней нуждается.       Рядом с Чарли шатенка может позволить себе быть уязвимой. Может позволить эмоции — роскошь, которая была недоступна ей большую часть жизни. Она привыкла блокировать их, лгать самой себе и другим, скрываться и зализывать раны в одиночестве. В совместной жизни с Ксавье эта шелуха слетела — они обе очень долго и последовательно, шаг за шагом, выстраивали зону безопасности для них обеих. Им никогда не было просто, но о своих отношениях они точно не жалели. Эрика до встречи с Чарли, в принципе не знала, что способна на такую любовь; Чарли до Эрики никогда никого не любила. Не любила в классическом смысле этого слова: у нее были зависимости, были привязанности, были расчеты на перспективные браки, был список требований. Когда Эрика ворвалась в ее жизнь, она разрушила все, что Чарли строила, чтобы защитить себя. Все ее требования, все ее условия превратились в прах, стоило ей заглянуть в зеленые глаза альфы. Ничто больше не имело значения.       И Эрика безмерно ценила доверие омеги, которое им обеим досталось очень высокой ценой. Альфа знала истории, когда даже истинные изменяли друг другу, предавали и лгали. Для нее это было невозможно. Дело было не в принципах даже: просто, когда Леншерр смотрела на свою девочку, она не понимала, как можно любить кого-то другого. Даже, если бы Ксавье выгнала навсегда ее из своей жизни, Эрика не перестала бы ее любить. Мучалась, страдала, несла тяжелое бремя существования, но точно не забыла Чарли. Она действительно скорее умрет, чем забудет. Даже если бы Ксавье сказала, что приняла решение вступить в брак по расчету, шатенка была бы не вправе ее отговаривать или удерживать. Она прекрасно все понимала и ратовала бы лишь за одно — чтобы Чарли в этом браке была счастлива. И если бы ей счастье принес какой-то напыщенный хмырь, накаченный деньгами, то так тому и быть. Эрика даже пришла бы на эту свадьбу, но лишь для того, чтобы убедиться, что Ксавье счастлива по-настоящему.       Но Эрика Леншерр, пожалуй, самый везучий человек в мире. Потому что так совпало, что ее чувства оказались взаимными — не могли не оказаться. И сколько раз в порыве отчаяния или приступов самобичевания, она напоминала Чарли, что та все еще может отказаться от этих связи, разорвать ее. Выбрать кого-то более достойного. Но Ксавье раз за разом трясла головой, уверяя, что никто, кроме Эрики ей не нужен. Леншерр оставалось лишь с этим мириться и делать все, чтобы Чарли была счастлива, раз уж катализатором этого являлась она сама.       И она все эти совместно прожитые годы только этим и занималась: каждый подаренный букет, каждый любовно приготовленный завтрак, каждый взгляд — все было направлено на то, чтобы показать, как сильно Эрика ее любит. Когда-то очень давно, еще в самом начале, ей казалось, что Чарли недостаточно всего этого и всегда будет мало. Сейчас же она точно знает — Ксавье о ее любви осведомлена не понаслышке. То неподдельное счастье, с которым Леншерр каждый раз смотрит на свою любимую, говорит лучше любых слов.       Эрика проводит большим пальцем по невероятно нежным губам блондинки и улыбается сама себе. Сколько раз она целовала Чарли за всю жизнь — не сосчитать… Ей вообще кажется, что до Ксавье у нее и не было жизни вовсе. Просто телепатка в один момент появилась в ее жалком сером существовании и раскрасила мир в яркие цвета. Дала новый смысл, дала понимание, что это такое — просто жить. Не пытаться доказать что-то кому-то, не бесконечный бег за мнимым успехом, не попытки лгать самой себе и другим, а лишь настоящая и бесконечно счастливая жизнь. Чарли очень сильная, но Эрике так хочется обнять ее, спрятать от всего мира и защитить. Такое чувство появляется, когда у тебя есть что-то важное, что-то свое. Чарли — не собственность Леншерр, она ее партнер, а потому Эрике так важно обеспечить ей безопасность. Они на равных, всегда и во всем защищают друг друга. Ксавье ей как-то сказала много лет назад: «Ты моя истинная также, как и я твоя. Я хочу защищать тебя также, как ты — меня». И эта фраза словно что-то задела в душе Леншерр, для которой мир перевернулся с ног на голову. Ей казалось, что лишь она одна должна быть сильной и оберегать Ксавье от всех опасностей мира. Какая глупость. Они не фигуры на шахматной доске, которым отведены определенные, четко структурированные роли. Они — единое целое, а единое целое — жизнь. Два равных элемента, две взаимодополняющих друг друга конструкции. Два человека, чьи пазлы и разбитые кусочки идеально соединились друг с другом.       Их отношения нельзя назвать идеальными, они с трудом дотягивают до статуса «здоровые». Но зато Эрика чувствует, что они не фальшивые и что принадлежат им двоим на тысячу процентов. Они обе стараются привнести что-то свое, пусть их точки зрения бывают диаметрально противоположными. Их единение навсегда запечатлелось в их старшей дочери, которая совместила в себе и внешность обеих матерей, и их силы. Этого достаточно. А с их разными взглядами на жизнь они давно научились жить: какие-то темы не обсуждать вообще, из-за понимания, что спор никуда не приведет; какие-то наоборот, разбирать на атомы и разглядывать под микроскопом; а где-то находить компромиссы, которые устраивали бы всех.       Все эти годы, что они провели бок о бок друг с другом, сделали их еще роднее и ближе. Эрика теперь уже не представляет себя без Чарли, да и не хочет представлять — с чего бы это? Они уже прожили больше, чем среднестатистический человек, вырастили четверых прекрасных дочерей, и создали столь глубокую связь, что разорвать ее теперь не представлялось возможным. Даже после смерти. Чарли на эту тему не любит говорить и думать, а вот Эрика со своей хронической тревожностью часто мысленно к этому возвращается. Теперь уже, после спокойных и размеренных лет жизни рядом с Ксавье, намного меньше, чем раньше, но все же. Иногда ее все еще накрывало паническое чувство страха и вины, и тогда она стискивала Чарли в своих объятиях изо всех сил, чтобы убедиться, что она жива, дышит и что крови на ней нет.       Но только не сейчас. Сейчас она чувствует покой и умиротворение. Рядом с такой нежной Чарли не хочется думать ни о чем плохом, хочется лишь вспоминать их лучшие моменты. Эрике сейчас позволительно думать о всякой незначительной ерунде: что приготовить на завтрак — оладушки с клубникой или черникой; чем они займутся в обед; стоит ли ей дать себе послабление и на один день отложить пробежку; заглянуть к дочерям и принести обещанные коллекции купленных не так давно на ярмарке драгоценных камней. Мысли теснят друг дружку в ее голове, и она на мгновение прикрывает глаза, улыбаясь. Это все приятные хлопоты, которые можно додумать позже. Самое главное в этом во всем другое — завтра у Чарли день рождения. Про цифру возраста, конечно, лучше и не думать — они обе в общем-то не молодеют. Если не задумываться об этом, то еще терпимо, а вот если вспомнить, сколько их дочерям лет…так можно и с ума сойти.       По давней традиции, сложившейся в их отношениях, а потом продолжившейся в браке, они старались сделать этот день максимально приятным и минимально загруженным. Особенно, по части работы: это было, пожалуй, самым сложным — уговорить Ксавье отложить рабочие дела ради нее самой, а не ради кого-то еще. Если бы альфа просила для себя, Чарли тут же все бросила — иногда ее уровень самопожертвования и самоотверженности просто поражал. Однако долгие годы тренировок и уговоров не прошли даром: Эрика вчера вечером заглянула в кабинет Чарли именно тогда, когда омега заканчивала последние рабочие переговоры с пометкой «завтра недоступна». Присев на край стола (а Леншерр настолько часто это делала, что Чарли даже специально освободила для нее угол от бумаг и прочей канцелярии), альфа с улыбкой слушала голос своей супруги, которая с недовольным, но расслабленным видом восседала в кресле, слушая доводы собеседников по телефону. Каждый вечер шатенка приходила в кабинет Ксавье и проверяла ее, дожидаясь, когда она закончит с делами, а после расспрашивала, как прошел день. Чарли, в свойственной ей манере, ровно две минуты (Леншерр каждый раз засекала и лишь недавно перестала это делать) строила из себя невозмутимую интеллигенцию, а затем сдавалась, опуская плечи вниз, и жаловалась на то, какие все вокруг идиоты. Эрика в это время грациозно стекала со стола и в одно мгновение оказывалась за спиной Ксавье, цепкой хваткой массируя ей плечи и ощущая, как с каждой секундой в ее руках Чарли расслабляется все больше и больше. Традиционно после этого они шли ужинать едой, приготовленной Леншерр, чаще всего, вместе с детьми, но иногда и вдвоем. Обычно это было похоже на типичный семейный ужин, а иногда — на отчет о проделанной работе двух министров. Омега посвящала жену в дела бизнеса, рассказывала о новых проектах, немного затрагивала тему школы и учеников, а Эрика, в свою очередь, рассказывала, как удачно жонглирует своими четырьмя главными увлечениями: бизнесом по производству украшений, удаленной работой в издательстве, занятиями с их детьми и кулинарией.       Их распорядок дня, в принципе, включал моменты, когда они были вместе, но большую часть времени они все же проводили порознь и поэтому им было, что обсудить вечером. И это было очень приятное совместное времяпрепровождение, когда они кушали, общались, делились эмоциями и — куда уж без этого — спорили. А еще обсуждали планы на каждый последующий день. Очень часто Эрика в течение дня заглядывала к Чарли, принося ей что-нибудь съестное, потому что прекрасно знала: если омегу не стопорить, она будет работать до потери пульса. Чарли же, в свою очередь, наведывалась на кухню к Эрике, чтобы между делом спросить у жены, как идут дела и утащить какой-нибудь особо аппетитный кусочек прямо со сковородки. Леншерр даже шутила, что научила омегу плохим манерам и несоблюдению этикета и та испортилась, на что Ксавье забавно фыркала и говорила, что это далеко не ее заслуга. С годами свои споры и препирательства они научились превращать в настоящее словесное искусство, и у этого зрелища зрителей всегда было, хоть отбавляй. А с тех пор, как Эрика получила диплом в сфере издательского дела, список тем для споров значительно расширился и дебаты устраивались едва ли не каждый вечер.       Но все равно, какими бы глубокими ссорами не заканчивались эти или какие-либо другие споры, спать они все равно ложились вместе. Эрика помнила печальный опыт первой беременности Чарли, когда они спали порознь после возвращения Леншерр — повторять этот ужасный опыт не хотелось. Даже, когда одна из жен отсутствовала дома, они всегда созванивались по видеосвязи и та, что осталась дома, всегда спала в их спальне. По-другому они не могли, да никогда и не хотели.       Завтрашнее торжество должно было быть крайне скромным: то ли с возрастом, то ли просто устав от бесконечных тусовок, Чарли предпочитала выбирать тихий и спокойный семейный праздник. Никаких резких срывов в Милан или Париж, никаких «я хочу стамбульский кофе, и ты меня не переубедишь», никаких многочисленных торжеств с кучей гостей. С одной стороны, это радовало Эрику — была возможность, никуда не торопясь, приготовить для супруги что-нибудь особенное. А с другой, было непривычно: они в таком формате праздновали всего третий год подряд и это был, определенно, разрыв шаблона. Скромные праздники на три-четыре близких человека обычно любила Леншерр, а вот Чарли всегда отмечала с размахом, словно это был ее последний день рождения. Впрочем, у Эрики была схожая риторика и, если ее это последний день рождения, она хотела бы провести его только с самыми близкими людьми. Теперь и Чарли переняла у нее эту странную привычку и присвоила себе. Также, как в свое время, она присвоила сердце Леншерр себе.       Эрика против ничего не имела. И, судя по тому, что она не спала уже третий час подряд, волновалась перед завтрашним днем только она. Чарли же видела десятый сон и даже не ворочалась, несмотря на то, что Эрика рядом с ней периодически шевелилась, даря ей мимолетные касания. Леншерр всегда ее будет мало, хоть сотню лет они проживут вместе. Всегда будет мало ее улыбки, ее ласкового смеха, нежных объятий и искрящихся голубых глаз, смотрящих с хитрым прищуром. Шатенка знала, что ничто не способно их разлучить, но жить без Чарли она не собиралась. Жизнь без нее (а это они на практическом опыте проверили за несколько лет до вступления в брак) была настоящим адом, возвращаться в который не хотелось. Леншерр скорее умрет, чем забудет все, что было между ними, а жить воспоминаниями — значит, не жить вовсе.       Но сейчас ее жизнь, ее любовь и ее душа рядом и им обеим ничего не угрожает. Завтра у них насыщенный и сложный день, который они, безусловно, проведут в любви. Эрика даже определилась, что все-таки приготовит не оладушки, а блинчики, и не с клубникой, а с черникой. Потому что эта ягода всегда отдавала привкусом их любви — вроде бы сладкая, но все же немного с горчинкой и ее специфический вкус ни с чем не перепутаешь… Завтра, когда Чарли проснется, ее будет ждать роскошный букет любимых пионов, с запрятанной среди нежных бутонов карточкой, подписанной от руки. Глядя на него, она почувствует легкий поцелуй на щеке от Эрики, которая идеально подгадает время ее пробуждения, словно сама обучилась телепатии. Рядом на тумбочке будет стоять поднос с ароматным кофе, блинчиками с черникой и четырьмя видами варенья. За дверью будет слышна возня дочерей, которые, пряча за спину подарки, будут спорить, кто из них первой поздравит маму Чарли. И солнечная погода, которая традиционно устанавливается именно в день рождения Ксавье, будет приветствовать именинницу во всей красе.       Но это все наступит только завтра. А пока Эрика Леншерр будет лежать рядом, держа возлюбленную за руку, и до утра не сомкнет глаз, охраняя ее глубокий и нежный сон.