Прогулка

      Стоял прекрасный летний день. Солнце аккуратно неназойливо просвечивало сочную зелень листвы, нависающую над лесной тропинкой, то извивающейся промеж холмиков и овражков, то, словно бешеный тушканчик, перепрыгивающей через массивные корни древних гигантов, то скользила прямиком докуда только мог дотянуться взгляд девочки-подростка, державшую в руке небольшую корзинку, покрытую сверху полотенцем, под которым прятались пирожки, что бы те не запылились лесным сором. А голову девочки от этого сора спасала сшитая заботливой мамой незатейливая шапочка красного цвета.       — Нет, — размышляла она, — погода сегодня, конечно, отличная и дождя не предвидится, но с этим нужно что-то делать. Мне надоело таскаться в обход длинной дорогой. Рано или поздно мне нужно будет с ним поговорить. В конце-концов я взрослый человек, мне давно уже не 18, и не 20, и не… лучше даже и не вспоминать сколько мне лет. Я взрослый человек и эту проблему мне нужно решить самостоятельно. Рано или поздно я всё равно с ним столкнусь, и пусть это случится раньше, чем позже. Но только не сегодня. Сегодня у меня нет настроения на разборки с этим… с этим…       Она остановилась, как вкопанная. Прямо перед ней возвышался Он.       Его, хоть и поджарая, но внушающая чувство страха фигура довлела над ней и эта незапланированная встреча не предвещала ничего хорошего. Нет — она его не боялась. Да и как можно бояться того, с кем ты провела так много времени в романтических беседах, в безрассудных вечерних прогулках, которые приходилось держать в секрете даже от мамы. Конечно, сначала это были случайные встречи и непродолжительные перебрасывания фразами, какие так часто бывают с добрыми соседями. Потом, слово за слово, ничего не значащие фразы переросли в настоящее живое общение и, шаг за шагом, в то, что называется увлечённостью. И как она уже с нетерпением ждала «командировок» к Бабушке, чтоб только поскорее увидеться с ним, ведь жил он, как и Бабуля, чураясь близкого общения с односельчанами, уединённо в лесу. И всё бы уже давно зашло туда, куда только может завести общение юных сердец, если только не тот случай с забредшим по ошибке к Бабуле гувернёром, выписанного для Красной Шапочки из Франции. В её память навсегда впечатался и тот безумный, полный страха и отчаянья, взгляд связанного француза и его дурацкий пижонский зеленого цвета шейный платок с вышитой в уголку красной нитью розочкой. Вот тогда и вывалилась на неё вся правда о добром соседе. Если и не вся, то достаточная часть, чтоб обходить его стороной. Кто знает о чём он ещё мог умолчать.       А теперь Он стоит тут перед ней. Как всегда, в элегантном строгом костюме. Не самый подходящий и удобный наряд для прогулок по лесу. Его волосы пепельного цвета, как с картинки, лежали волосок-к-волоску, дополняя весь строгий образ. Эта строгость отчасти передавалась лесу и всему окружающему. И даже, звонкие до его появления, птички скромно приглушили свой пустой щебет.       Каким-то образом все мысли, которые она хотела ему высказать, всё, что накопилось за это время в один миг сжалось до размера песчинки, которую унёс внезапно налетевший порыв ветра. Единственное, что крутилось в её голове — дурацкая поговорка или пословица, а ведь ещё секунду назад она помнила, чем они различаются: «на ловца и зверь бежит».       Зверь. Ещё раз промелькнуло в её голове.       Зверь.       Только я — не ловец.       — Привет, — решилась заговорить первой Красная Шапочка.       — Привет, — ответил Он и снова повисла тишина. — К бабушке? — Спросил он, пытаясь прервать затянувшуюся неловкую паузу.       — К ней.       — Пирожки?       — Они, — сухо ответила Шапочка, — Ты же знаешь. Теперь знаешь. Она без них не может. Только они тормозят её боле… Её недуг, — поправила свою оговорку Шапочка.       — Да. Понимаю. У каждого свой недуг. Жаль, что не от всех проблем можно отделаться так вот просто пирожком, — немного обозлённо ответил он, на мгновенье оголив свои клыки.       — Можно подумать, что ты каждый день ищешь противоядие от своего недуга. Попробовал бы ты, как наша семья — десятилетия научных работ, ковыряние в формулах. Да у нас половина семьи, если не академики, то доценты, если не биологи, так химики, а ты…       — Очень удобно вы придумали недугом называть зависимость бабули от свежего гемоглобина, — перебил Шапочку Волк. — Давно бы уже признались сами себе, что она у вас просто зависимая и потакает своим животным желаниям, как банальный алкоголик. Приняли бы бабку такой, какая она есть, и не отселяли подальше от себя с глаз долой — из сердца вон. Да и какое у тебя сердце. Нет его.       — Если ты, комок свалявшейся серой шерсти, не успел заметить, то мы Бабулю никуда не выгоняли и никогда не забывали про неё. По-твоему я к ней ношу лекарства всю свою жизнь только потому, что её не люблю?! Тебе реально не хватает серого вещества понять, что мы её отселили поглубже в лес только для того, чтобы к ней никто случайно не забрёл и не угодил в её…       — Давай, договаривай, — в её коллекцию кровавых бутылизированных консервантов из погребка. Ты это хотела сказать? Может и то, что твоя шапка красного цвета красуется на гербе семьи тоже просто совпадение?       Ноги Красной Шапочки, словно ватные, подмялись под ней. Она облокотилась на вековой дуб и её тело медленно сползло по стволу на замшелый валун, пристроившийся у подножья древнего гиганта. Мягкий мох камня окутал её короткую юбку, как будто пытался успокоить Шапочку, приняв её в свои жёлто-зелёные бархатистые объятья. Она сидела на валуне, скрестив свои длинные ноги и едва сдерживала слёзы вот-вот готовые пролиться из её глаз, цвета фисташек. В конце-концов, когда она поняла, что сдержать слёзы не удастся, стянула с головы чепчик, и скомкав его уткнулась в него лицом, пряча посыпавшиеся слёзы. Копна волос, вырвавшаяся из-под шапки распалась на струящиеся огненно-рыжие локоны, которые соскользнули на её лицо, плечи и спину.       — Извини. Я не хотел, — присел рядом на камень Волк и аккуратно — по-отечески обнял Шапочку, убирая с её заплаканного лица щекочущие прядки волос.       — Не хотел он… Ну вампиры мы. Вампиры. И не надо меня постоянно окунать в это. Думаешь мне доставляет удовольствие каждый раз оправдываться за то, что я не могу изменить. Если бы я тебе каждый раз говорила про штуку, которая у тебя болтается между ног…       — Ты сейчас про что? — удивился Волк.       — Про хвост. Про что ещё? — на секунду отвлеклась от своего плача Шапочка.       — Ну, ты вроде как не должна его сейчас видеть.       — Я и не вижу. Но он же там есть?       — Есть, — улыбнулся он в ответ. — И не только хвост. Я уж было подумал, что отделался от своей телепатии и больше не внушаю тебе образ этого… как его там?       — Чонгука.       — Ага, Чонгука.       — Не переживай, — внушаешь, — уже почти позабыв про свои слёзы улыбнулась она в ответ Волку.       — Кстати, я никогда тебя не спрашивал. А почему именно он?       — Так это ты Волк-Телепат, а не я. Это тебя надо спросить почему он.       — Я же тебе уже объяснял — я не могу полностью контролировать какой именно образ я «внушаю» своей жертве. Я могу только дать общие характеристики, ну, например, мужчина-герой твоей мечты, а каким именно его ты увидишь, — это зависит только от тебя, от того, какой у тебя в голове сидит образ героя.       — Ну вот, договорился. Я у тебя уже «жертвой» стала, — наполовину шутливо, наполовину всерьёз фыркнула Шапочка.       — Ну ты же поняла, что я имел в виду, — оправдывался Волк.       — Поняла. Поняла! — по-деловому резко ответила Шапочка, вставая с валуна и отряхивая юбку от назойливых муравьишек и лесного мусора. — Я всё поняла ещё когда ты притворился Бабушкой и пытался со мной «попариться в бане»! Любитель чистоты. Да от тебя псиной за 5 метров несёт.       Красная Шапочка нагнулась за корзинкой, подобрала несколько выпавших пирожков с «начинкой» и решительно зашагала по тропинке не желая никого ждать. Волк, довольно резво нагнав Шапочку, следовал на пол корпуса позади, и не хотел сравниваться с Шапочкой, понимая, что тот проступок Волка, спустя вот уже столько времени, так и не отпустил её до конца.       — И вовсе не несёт, — спустя несколько минут безмолвной совместной прогулки вкрадчивым голосом заметил Волк, пытаясь принюхиваться к собственному поту. — Я не виноват, что у тебя с твоей семейкой такое обоняние.       — А ещё бывает так, — не дождавшись никакой реакции от Шапочки продолжал Волк не переставая семенить за ней, — вот переболел человек в детстве чем-нибудь, например, ветрянкой, вылечился, а все запахи у него…       — А ещё так бывает, — резко перебила его Шапочка, остановившись и обернувшись к Волку всем корпусом, — живёт человек, и всю свою жизнь притворяется кем-то другим. И все ему верят. И он, в какой то момент, даже сам начинает верить в то, что он кто-то другой. А на самом деле — он никто. И живёт он не своей, а чужой жизнью и вовсе не живёт, а притворяется. И из своего настоящего у него только желание поплотнее набить свой желудок, да поразмножаться. И со всем этим добром ему никогда и на километр не приблизиться и не стать хоть на половину, хоть на четверть тем, кем он пытается казаться. И не человек он вовсе, а — Оборотень!       — Да сколько можно?! — взвыл Волк. — Не Оборотень я — не Оборотень!       — Ты меня не слышишь! — Шапочка развернулась и снова ритмично зашагала вдоль тропинки.       — Это ты меня не слышишь! — продолжал вопить серый. — Оборотень — это тот, кто превращается в волка, а я не превращаюсь! Я и есть — Волк! Вульф! Волф! И да — я иногда превращаюсь в человека, но только в твоём воображении! И это не моё осознанное желание. Я это не кон-тро-ли-ру-ю, отчётливо по слогам протянул он. — Если я и есть, хоть отчасти, то кто угодно, только не Оборотень. На крайний случай — АнтиОборотень. Запомни это! — почти прорычал он. — И да, это ты верно — верно заметила, — я — не он, — уже снизив свой напор продолжил Волк. — Я даже не человек. И человеком никогда мне не стать, — почти полу-шёпотом добавил он. — И никакие пирожки мне в этом не помогут.       — Заметь, — добавил он уже совсем спокойно, — ещё пять минут назад ты на меня злилась за то, что я тебе напомнил о том, чего ты не можешь контролировать, а теперь — сама туда же пустилась.       — Прости, пожалуйста, — добродушно поспешила проговорить Шапочка, остановившись и дожидаясь, когда Волк нагонит её. — Иди пожалуйста рядом со мной, — попросила она. — Мне так будет комфортней.       Волк охотно поравнялся с ней и они, заметно замедлив шаг, продолжили идти вместе, отделяемые только корзинкой между ними.       — Давай понесу, — предложил Он.       — Спасибо, — с радостью отозвалась Шапочка, передавая Волку свою ношу. — Признаться, она мне сегодня порядком поднадоела. Вообще, я мечтаю, когда настанут времена, когда я смогу ходить к Бабуле со свободными руками. Эта корзинка мне становится всё тягостнее и тягостнее.       — Думаешь это возможно? — из вежливости спросил Волк.       — Почему нет? Нам же удалось перебороть свою, — она подыскивала нужное слово, — свою потребность в крови. Ну, почти удалось. По крайней мере мы в семье научились держать себя в руках. А так давно уже вся деревня опустела бы, — почти во весь голос рассмеялась Шапочка.       — Вообще я давно мечтаю гулять со свободными руками и фоткать, — добавила Шапочка, вытягивая из корзинки, которую нёс Волк, прямоугольный боксик.       — Помнишь такие? — спросила Шапочка крутя черным коробом перед лицом Волка. — Прикупила олдскульный. Они печатают фотографию сразу. Надо только сфоткать и немного подождать. Специальная фотобумага. Сейчас такую мало где достанешь, так что на всякую фигню её лучше не тратить. Фоткать лучше действительно только что-то стоящее.       — Вот и убери его на место, — осаждающе и незаинтересованно отреагировал Волк на чудо-штуковину.       Лес незаметно сменился на хвойный. Под их ногами больше не бегала сухая, покрытая трещинами глиняная тропинка, а стелилась мягкой подложкой из высохших иголок дорога, по которой было приятно ступать, погружая с каждым шагом ступни в податливое ржавое покрывало.       — Скажи, — произнёс Волк, размышляя о чём-то своём, — ты слышала о пирамиде Маслоу?       — Кажется что-то читала, — утвердительно закивала Шапочка. — Но точно не помню.       — Так вот, — продолжал Волк, — он говорит, что у человека есть разные потребности, но какие-то он должен удовлетворять в первую очередь, а все остальные — только потом, после того, как разделается с главными. Основными.       — Понятно, — почти безучастно отреагировала Шапочка.       — Вот ты меня тут ткнула носом в моё набить желудок и…       — Я помню, помню.       — Это очень обидно, — продолжал Волк, — Понимаешь, это мои основные потребности. Это моя природа, а ты меня этим попрекаешь. Как я мог не поддаться соблазну, когда ты во всех красках расписала как вы будете с Бабушкой на выходных париться в бане?! Конечно, я сразу же захотел принять её образ и провести эти дни с тобой! Я не просто Волк. Если ты заметила — я ещё и самец Волка! Самец, у которого самка была в последний раз… — запнулся он осёкшись. — Винить меня за это всё равно, что злиться на солнце, что оно светит, на птичек за то, что щебечут с утра до ночи. Я такой — какой я есть.       — Знать бы ещё какой ты есть. Я же тебя никогда настоящим не видела. Подсовываешь мне постоянно своих аватаров. А действительно, — заинтересованно полюбопытствовала она, — как ты выглядишь на самом деле, без всякой твоей телепатии?       — Ты не поверишь, — ухмыльнулся Волк, — я и сам этого не знаю.       — Как это?       — Просто.       — Не понимаю.       — А ты подумай, — настаивал Он. — Хоть на минуту приложи усилие. Вот ты знаешь как выглядишь ты?       — Конечно знаю! — не задумываясь рапортнула Шапочка.       — А откуда?       — Глупые вопросы ты задаёшь, — выпалила она. — Каждое утро себя в зеркале вижу.       — И? — не отступал Волк.       — Что и? — непонимающе хлопала глазами Шапочка.       — Насколько я слышал, — продолжал Волк, — у вас, у вампиров, кажется имеются некоторые сложности с зеркалами. Я ошибаюсь?       — Не ошибаешься, — парировала рыжая. — Но это бывает крайне редко. В те дни, когда… Когда нам приходится сдерживаться, перебарывать себя, терпеть. И в эти дни лучше мне на глаза не попадаться. Извини, — не хочу об этом говорить, — стушевалась Шапочка и улыбка спала с её детского конопатого личика. — В любом случае, — добавила она, — это бывает крайне редко и я почти всегда могу себя рассмотреть в зеркало.       — И? — не унимался Волк.       — Да что ты заладил?! И, и, и, и, как ишак какой. Вспомни, ты же Волк! — окончательно взбесилась Шапочка.       — Ну, хоть это ты уяснила! — съязвил Он улыбаясь. — А ещё я Телепат.       — Ииии? — на этот раз настала очередь Шапочки тянуть вопросительную гласную.       — Здравствуйте, меня зовут Волк. Я Телепат, и я не вижу своего отражения в зеркале, — на манер приветствия в обществе анонимных алкоголиков показательно по-театральному продекламировал Волк. — Потому что всё, что я в нём вижу — это, каким я сам себя представляю, а не каким я являюсь на самом деле.       Красная Шапочка не ожидая такого простого объяснения вместе с такой пафосной подачей неожиданно сама для себя включилась в игру Волка и начала так-же вычурно аплодировать ему, на что тот не примянул раскланиться.       — Извини, что сразу не поняла, — сказала она, — я сегодня туплю.       — Эти дни? — забыв выйти из образа продолжил на остатках куража Волк. На что Шапочка лишь осуждающе покосилась на него взглядом.       — А ты думала чувствительное обоняние есть только у тебя? — всё не унимался Волк. — Или считаешь я не заметил твои перепады настроения? Уже куча раз за сегодня.       — Ты животное! Не знающее границ приличия животное. — огрызнулась Шапочка.       — Тамбовский волк тебе животное. — на автомате гаркнул Он в ответ и умолк.       Шапочка одёрнула себя продолжать эту тему. Она вспомнила, как её мама, в далёком детстве читала ей на ночь чудную сказку про Пиноккио, у которого было всего то два желания. Всего два, но каких заветных. Он хотел, чтобы у него, как у всех, появилась мама. А ещё он очень хотел стать настоящим мальчиком. Наверное это мучительно осознавать, что ты никогда не сможешь стать настоящим. Человеком.       Они вышли на опушку. Вдалеке показалось озеро. Тропинка хоть и стала намного шире, но они так и продолжали идти стараясь держаться поближе друг к другу. Лёгкий ветерок обдувал их молодые лица, Яркое, но приветливое солнце игралось с парой, заставляя их щуриться.       — Тебе наверное не легко так? — спросила Шапочка.       — Как?       — Без семьи. Одному, — уточнила она, пиная походя попадающиеся на пути шишки.       Он не отвечал.       — Таких, как ты много? — вкрадчивой интонацией обратилась она к Волку.       — За всё время я встречал только одного.       — Почему бы вам не жить вместе? — Мне казалось представители одного вида должны держаться друг друга, помогать. Где он сейчас?       — Он ушёл.       — Почему?       — Раньше я не был телепатом. Он меня укусил. Укус — это нечто большее. Это передача информации, всей жизненной силы. Не каждый наш укус приводит к таким последствиям. Что бы он сработал нужно находиться в особом эмоциональном состоянии. Укушенный наследует чужую память. После укуса тот, другой, уходит. — несколько отрывистыми, словно заученными фразами ответил Волк.       — Начинает припекать, — немного утомлённо заметила Шапочка. Они остановились. Она залезла в корзинку к Волку, перебирая всякую мелочь, какая обычно случается в женской сумочке, долго пытаясь обнаружить искомое, но среди всего попадались только фотоаппарат, зеркальце, тушь и прочее барахло, причём не по одному разу, пока, наконец, она не нащупала ручку расчёски. Она тщательно расчесала свои, уже немного спутанные от ветра, локоны, собрала в копну и аккуратно запрятала под шапку, снова натянув её на себя от солнца, которое стало немного назойливым.       — Посмотри, ровно? — попросила она Волка.       — Возьми своё зеркало и сама посмотри, — ответил он, — тебе всё равно что-нибудь не понравится или что-то я не то скажу.       — Ну посмотри, как человека прошу.       — Всё хорошо. Просто идеально, — сказал он улыбнувшись после беглого, но внимательного изучения Шапочки. После непродолжительной паузы ещё раз утвердительно добавил: — Мне нравится.       Она улыбнулась в ответ и они продолжили свой неспешный путь вдоль берега озера.       — Нет, а правда, как это жить, когда не знаешь как выглядишь? — желая сменить тему продолжила Красная Шапочка.       — Это не важно. Я об этом даже не думаю.       — И что, тебя никогда нельзя увидеть в твоём истинном обличии?       — Думаю можно. Когда сплю или когда не знаю, что за мной кто-то наблюдает. Я же не широкополосный вещатель, чтоб транслировать образ на всех. Каждому внушаю отдельный и мне становится трудновато, когда нахожусь на виду у многих. Прорва сил уходит на это. А для лесных зверюшек я даже и не пытаюсь стараться.       — Наверное поэтому притихает живность при твоём появлении, — озвучила свою догадку Шапочка, отмахиваясь от мошек.       — Ты думаешь почему твой француз таращился на меня будто ужаленный, когда мы нашли его связанным в бабушкиной потайной комнате? Он прекрасно всё видел через прозрачное зеркало. Представляешь сколько вопросов у него возникло пока он за нами наблюдал?!

***

      — Я не решалась тебя спросить. Что в итоге ты сделал с ним?       — Тебе не обязательно это знать.       — Убил.? Отпустил.? Запугал.? — накидывала она варианты пытаясь прочесть в его глазах реакцию на каждую из предложенных версий, но ни одна, похоже не попала в цель, оставив Волка без эмоций.       — Он жив, — после некоторого молчания произнёс он.       — Не уверена, что это было правильное решение. Он может расструбить всем, что произошло. Тогда и Бабушке и тебе, да и всем нам не сдобровать. Вытравят нас отсюда. И это в лучшем случае.       — Поздновато ты спохватилась. Ты хотя бы сказки почитывала иногда что-ли, — произнёс Волк глубоко вздохнув. — Всё, чего ты опасалась — уже давно случилось. Видно мы отбили у него всякую охоту зарабатывать репетиторством и он подался в писатели. Поздравляю, коллега, мы с вами умудрились угодить в эпос. Достаточно известная сказка, между прочим получилась.       — Почитай на досуге. Тебе понравится, — без какой либо надежды, на то, что она его услышит добавил он.       — Странный этот народ писатели. Подписался чужим именем. — продолжал Волк.       — Зачем?       — Кто ж этих писателей поймёт. Может из скромности, может боится, что ты будешь искать его.       — Всё-таки заря ты его отпустил. Надо было чтобы он умолк.       — Не думаешь, что у него куда больше причин расправиться с тобой? — задал риторический вопрос Волк, оскалив клыки.       — Знаешь, я, в отличии от Бабушки его не связывала, и в отличии от тебя я его и не мутузила в тайной комнате.       — Ему пришлось накинуться. Он видел то, чего не видела даже ты — настоящее лицо Телепата. Его можно понять. А вот насчёт себя ты очень ошибаешься. Это именно ты, а никто другой с самого первого момента как его увидела и до самого последнего предлагала, как ты это называешь — устранить. Я бы на его месте за одно это тебя… Вот — до сих пор вижу всё никак не успокоишься. А на Бабушку лишнего не наговаривай. Ему не за что на неё зло держать — помариновала бы француза пару-тройку дней, пригубила немного красного фреша да и отпустила бы на все четыре стороны.       — Угомонись. Ты его так настойчиво защищаешь, как будто я предлагала убить тебя, а не его. Лучше скажи, я видела кровь — он тебя поранил?       — Нет. Наверное Бабушка просто плохо прибралась после своей пирушки. — предположил он.       Дорога вывела их к пологому пляжу. Небольшие волны озера легко набегали на берег, и, отступая, оставляли за собой едва заметную полоску на песке, очерчивая границу своего владения, слегка изменяя её с каждой новой накатившей волной и перемещая песчинки, которые когда то были неподвижными камнями. Пара присела на завалившуюся иву, вспугнув бесхвостую ящерку, которая грелась на солнце.       — Мне казалось, ты меня избегаешь в последнее время, — спросил Волк, уставившись куда-то неопределённо вдаль в сторону озера.       — Поэтому ты меня решил перехватить задолго до развилки?       — Как тебя ещё поймать.       — Нет, я тебя не избегаю. Вернее да, но я не прячусь. Мне нужно было время подумать. Просто в один день так много всего сразу поменялось. Надо было всё переварить. Понять чего я хочу. Не от тебя прячусь. От себя. Всё никак не могу привыкнуть к мысли. Если бы он тогда на тебя не напал — я бы так до сих пор ничего не знала о тебе. Да и как я могу быть уверена, что сейчас знаю всё. Мне нужно с тобой знакомиться заново. Но я думаю, что теперь разобралась в себе и знаю чего хочу.       — А знаешь что я придумала, — хитро, по-заговорщицки протянула Шапочка, — давай увековечим наш первый день нового знакомства! — её рука нащупала Полароид в корзинке и тут-же извлекла его.       Волк не успел опомниться, как Шапочка в один прыжок оказалась рядом с ним, приобняла, вплотную прижалась, чтоб не выпадать из общего кадра и спустила кнопку фотоаппарата, растягивая «чииииииз».       Яркая вспышка на мгновенье осветила их и камера выплюнула из себя белый квадрат бумаги.       — Совсем ничего не видно, — расстроено нахмурилась она.       — Не спеши. Наверное реактивы старые. Нужно подождать чтоб проявилась картинка. Положи поближе к пирожкам. Они тёплые — ускорят реакцию.       Шапочка всё продолжая кукситься запрятала бумажный лист поглубже в корзину.       — Скажи, а что твой фараон говорит о любви? — мечтательно спросила она.       — Какой фараон? — удивлённо переспросил Волк.       — Ну, твой, с пирамидой. Как его — Хамас, Холмс, Хеопс… — пыталась вспомнить Шапочка.       — Маслоу.       — Да, точно — Маслоу. — обрадовавшись подсказке вторила Шапочка.       — И всё-таки ей необходим гувернёр, — закатывая глаза подумал Волк. — Ничего Маслоу не говорит про любовь. Молчит. Понимаешь, — вглядываясь куда то вдаль, произнёс он, — любовь у каждого своя и занимает своё место. У кого то — это просто один из эпизодов в его биографии. У кого то — цель, к которой он стремится всю свою жизнь. Вынь из его пирамиды любовь — и она обвалится в момент. Всё зависит от того, на какую ступеньку ты эту любовь сама ставишь. Сделаешь ты её средством или целью. От этого зависит будет она тебя поддерживать, помогать во всём, или, наоборот, превратит в своего раба и заставит вытворять то, чего ты сама не хочешь, пока не поглотит тебя полностью.       — Я тут подумала, — это даже хорошо, что ты не можешь видеть собственного отражения в зеркалах.       — Это почему? — удивился Он.       — Ты от собственной крутизны и пафосности кончал бы каждый раз проходя мимо зеркала. — игриво заметила Шапочка.       — Для тебя всё-таки не помешало найти гувернёра, правда после сказки этого француза в наши края хоть сколько приличного учителя не дозваться. Может оно и к лучшему. Пусть стороной обходят.       Волк заметил гусеницу, ползущую по песку. Когда та заползла на валявшуюся хворостинку — поднял ветку и поднёс поближе к лицу, чтобы рассмотреть внимательней каждую ножку будущей бабочки. Та бессмысленно перебирала лапками, пытаясь ползти вверх и как только оказывалась на вершине ветки, Волк её снова и снова переворачивал, намечая новую цель усердной козявочке.       — Как думаешь, возможно любить кого-то, кого никогда в глаза не видел? — неожиданно для себя озвучила вопрос Шапочка.       — Можно наверное. Ведь бывает всякая любовь, там, по переписке… или вот ты своего Чонгука любишь, а он ведь только постер на стене.       — С чего ты взял что я о нём говорю? — пококетничала улыбаясь Шапочка. — Нюх, может у тебя и развит не хуже нашего, а вот мозг совсем нет. Глупый ты, хоть и начитанный, — продолжала улыбаясь подстёгивать Волка Шапочка.       — Кстати, я на тебя обиделась, — покачивая ногой игриво произнесла Красная Шапочка, — почему ты не носишь браслет, который тебе подарила?       — Извини, это не то, что ты думаешь. Мне сложно носить вещи заряженные чужой энергетикой. Не знаю как объяснить. Душат они меня что ли. Наверное дело в моей телепатской сверхчувствительности. Ты не думала, что вещи тоже несут информацию. Она создаёт фон, который мне сложно преодолевать. Я даже не знаю как это словами объяснить. Не могу я носить ни чужие вещи, ни подаренные.       — Ну, конечно, тяжело ему. Я прекрасно помню как ты покупал себе тарелки в посудной лавке. Ничего не давит за ужином?!       — Не путай. Это совершенно другое. Вот на тебя каждый момент давит земное притяжение. И каждый момент твои ноги удерживают твои 50 кг, однако ты этого не замечаешь, а замечаешь только корзинку, которую задолбалась таскать.       — Не хочешь — не неси, — и выхватив её у Волка переставила поближе к себе.       — Так и у меня — я не чувствую информации от своей одежды — это фоновое значение, которое лично для моей памяти ничего не означает. А вот браслет, который ты подарила, — это совсем иное. В нём много эмоций. И то, что я его не ношу, — это наоборот показывает насколько он важен для меня.       — Ага, знакомая история… Знаю таких «телепатов» так и норовят обручальные кольца прятать, особенно на курортах… — пробурчала Шапочка. — Тяготишься меня — так и скажи.       — Вовсе нет. Даже наоборот, — заметил он и деликатно обнял её, отложив в сторону ветку с гусеничкой, которая в тот же момент скатилась с бревна, шлёпнулась в песок и продолжила свой путь прямиком в направлении воды.       — Ты не думал о нас? — спросила Красная Шапочка, обняв Волка в ответ.       — Ты веришь, что можно начать всё заново?       — Мы ничего не теряем. — предположила она.       — Я всегда полагал, что в одну реку невозможно два раза войти. Сходить — можно, и то — только по-маленькому, но войти…       — Хватит пошлить. Хуже школьника.       Они сидели на бревне обнявшись, наблюдая за гусеницей, которая доползла до воды и её маленькое зелёное тельце уже кувыркали из стороны в сторону усилившиеся волны. С воды потянуло прохладным ветром.       Волк потянулся: — Вставай. Нам пора. Бабушка волноваться будет. Да и перекусить тебе надо — весь день бледная, как поганка ходишь.       Шапочка встала, пригладила юбку, подхватила корзинку, сделала пару шагов: — Ничего. Я попозже подкреплюсь. Ну что, ты готов попробовать снова? Не боишься экспериментов? У меня как раз имеется одна страсть, которую ты мне можешь помочь утолить.       — Если бы не моя любовь к экспериментам — я бы не находился сейчас там, откуда мне никогда не выбраться, — не то с усмешкой, не то с сожалением откликнулся он, поднялся и пошёл по направлению к Шапочке.       Они поравнялись. Красная Шапочка переложила корзинку по другую руку от Волка, приглашающе согнула руку в локте, под которую Волк не промедлил взять её и они направились дальше к домику Бабушки по длинной дороге. На дне корзинки промеж пирожков покоилась фотография с голубым летним небом на месте Красной Шапочки, а вместо Волка со снимка смотрело существо с тысячью лиц с повязанным шейным платком зеленого цвета с вышитой в уголку красной нитью розочкой.