things to do

Hold on tight to this time this place cause (Держись крепче за это время) Everything you know will be erased (Все, что ты знаешь, будет стерто) You were born inside your head and (Ты родился в своей голове) That is where you’ll be when you are dead (И вот где ты будешь, когда умрешь) You are just a boy you are no man and (Ты просто мальчик, ты не мужчина) Nobody you know will understand (И никто из твоих знакомых не поймет) Things to do — Alex G Уилбур выглядит не краше Бальмонта во сплывающем гробу, звучит не громче тика настенных часов и сутулится точно также, как он делал это двумя годами ранее, в самый разгар соматической депрессии. Он выглядит мертвым набитым соломой пугалом и Томми ненавидит то, как сильно ему это к лицу. Уилбур часами сходит с ума в телефоне и читает миллионные посты о том, какой он мудак, абъюзер и потенциальная жертва сталкинга на ближайшие пару нервных срывов, комментирует — «да-да, называйте меня мудаком», «да-да, вас сразу предупреждали о том, какой я плохой человек», «да-да, я обязательно сдохну» — и это лицемерно настолько, насколько может быть чистым лицемерие. Хотя от него и звучит вполне правдиво. Это отказ от ответственности и избегание реальности — как там говорят? «Чем ты выше заберешься, тем больнее падать»? Отлично, в таком случае Уилбур летит вниз прямо с тучных предгрозовых лондонских небес. (Томми человек не лучший, если желает всем этим людям в ответ какого-нибудь коллективного суицида или попасть под движущийся поезд в ближайшую пятницу, что, вообще-то, преступление против человечности, но ему плевать, око за око и весь мир ослепнет). На самом деле это даже немного угнетающе — Томми сидит на закрытом тяжёлом чемодане с паспортом и авиабилетом в Америку в руках, Уилбур сидит на кухонном стуле, поджав под себя ноги, и завтракает (завтракает третий день подряд, хлопья в миске давно разбухли, молоко стухло, воняет плесенью и отчаянием, если бы отчаяние имело стойкий прокисший запашок). — Я ухожу. У меня рейс через три часа. Уилбур ему не отвечает. Уилбур вообще ни на что не реагирует, и, Томми готов поклясться, думает о том, как устроить ту самую встречу с поездом (все в порядке, пока это Уилбур, мать бы простила его, Томми простил бы его, Бог бы его простил, но не Фил, Фил ненавидит мудаков и их извинения) (Уилбур бы даже не извинился, он не умеет). В последнее время Уилбур почти такой же, как в те времена, когда Томми звонил ему каждый день и просил перестать пить, резаться и заживо гнить в своей постели. Школьники не должны, блять, заставлять взрослых пытаться жить — школьники должны играть в майнкрафт, беззаботно бегать за девочками в клетчатых юбках и есть, сбегая с уроков, в маке самый дешевый комбо-набор на всю компанию. Но Томми звонил, потому что Уилбур был там — у себя, в себе — одинок. Казалось, что он не заслуживал ничего из этого. Возможно — заслуживал. Возможно, Джордж был прав, когда переехал и больше не возвращался, не звонил и не писал, даже не пытался писать. В квартире до жути холодно, особенно холодно на кухне, и Уилбур вновь закутан в старые свитера, как в саван. И если кухня — это сердце дома, то сердце этого дома безразличное, мертвое и отсыревшее. Три часа за одно моргание перетекают в два с половиной — Томми даже не пытается убить время, которое и так давно убито. Никто не предупреждает тебя, что жизнь будет такой тупой, когда ты повзрослеешь. Что самый близкий тебе человек окажется психически нездоровым придурком, что тебе придется любить его и в болезни, и в здравии, и в очередном приступе безудержного отчаяния. И все в порядке, если Томми тянет блевать от собственного бессилия. Потому что Уилбур — тротил в чистом виде, а Томми — обугленная спичка. Все в порядке, если Томми продолжает терпеть его пьяные выходки в двадцать точно также, как он терпел их в пятнадцать. Все в порядке, пока вместо пистолета ко лбу Уилбур прикладывает стеклоочиститель. — Я ухожу, слышишь? У меня рейс через… Через два часа. — Рейс? — Ага. — Куда? — В Америку. Ненадолго, может быть — месяц. — Ясно. — Я тебе напишу, когда самолет сядет. — Не имеет значения. Томми целует его в уголок губ также, как подростком щипал за бока — слабо, с легкой беспорядочной драмой, от которой зудит у лопаток, и с чем-то, похожим на остаточную любовь. Любовь, с которой они обменивались фальшивыми кольцами из конфетного фантика еще в этом январе. Томми выходит из дома, роняя ключ в карман куртки, оставляя их квартиру позади. Все в порядке, пока Уилбур не собирается с собой ничего делать. С остальным они так или иначе разберутся. Жизнь не такая нескончаемая сточная канава, как он думает, по крайней мере в ней есть -