Звонки

Дождь барабанит по козырьку. Вокруг ног скапливаются лужи, и кроссовки уже промокли насквозь, они хлюпают и скрипят. Хлюпает им в унисон и Джейсон, разглядывая старую и потрепанную кабинку уличного телефона. Он стоит напротив неё уже, наверное, полчаса. В голове крутятся калейдоскопом выученные наизусть цифры — сколько раз он уже их набирал на мобильном, набирал и сбрасывал, желая сказать сразу всё и ничего. А что говорить? Извиняться? Проситься обратно? Хоть как-то он и проснулся возле мусорного бака, обоссавшийся и спящий в собственной блевоте, а удивительно живучее чувство собственного достоинства не могло позволить такого. Сейчас бы напрашиваться. Влезать в уже успокоившуюся, наверное, жизнь Салима, вспарывать её американским армейским ножом, штурмовать и вносить разруху. А может он уже не один? Может кто-то ещё ложится в их кровать, обнимает его, говорит всякие глупости на ухо и никогда не предаст? Не сопьется, не снаркоманится, не исчезнет из жизни после тяжелой ссоры. Боль от этой мысли почти физическая, скручивающая, вонзающаяся ногтями в кожу на ладони. В кабинке чуть теплее, чем на улице, и дождь уже не бьет по лицу и щекам. Джейсон пару мгновений растерянно читает инструкцию, вкидывает в щель несколько монет и, набрав нужный номер, упирается лбом в холодный металл. Закрывает глаза и представляет, как Салим, удивившись, встает из-за стола на кухне, идет в коридор, чтобы взять с тумбы телефон, посмотреть на маленький экран. Видит отчетливо, как он, нахмурившись, нажимает на зеленую кнопку. — Алло? — голос у Османа всё такой же. — Добрый вечер. Колчек молчит. Сжимает зубы до боли, жмурится. Кожа на лбу начинает болеть от того, как он вдавливает голову в автомат. — Алло? Вас не слышно. Алло? Салим вздыхает, бормочет что-то на арабском и наступает тишина. Джейсон открывает глаза, смотрит на промокшие кроссовки и вешает трубку обратно. Трет промерзшими ладонями лицо. Год. Целый год он не слышал бархатный низкий голос. Глотку сдавливает спазм, её терзает болезненный ком, он царапает переносицу, нос, нёбо, желает вырваться наружу и — вырывается. Колчек рычит себе под ноги, поворачивается и впечатывает кулак в квадратное стеклянное окошко. Бьет ещё. Сильнее. От нового удара стекло разбивается и впивается в кожу, раздирает её; кровь капает горячими каплями на пол, течет по запястью и пачкает рукав куртки. Майкл находит его в баре в три утра. Ладонь кое-как перемотана обрывком ткани. Джейсон смотрит в стойку, сжимает здоровыми пальцами стакан с виски и выпивает его залпом. Просит жестом налить ещё. Залпом выпивает второй. В нём уже практически целая бутылка, а боль так и не уходит. — Привет, алконавт… — коллега подходит ближе, хлопает ладонью по плечу, — пора домой, не считаешь? — Я позвонил, — невпопад отвечает Джейсон, — я позвонил. Ничего не смог сказать, но позвонил. Понимаешь, я… Колчек поворачивает голову, заглядывает в серо-голубые глаза Мика. Тяжело вздыхает. Тот в ответ лишь хмурится, садится рядом и не может из головы выгнать отпечаток чужого взгляда. Мертвые глаза. Пустые. Даже не пьяные. — Понятия не имею, кому ты там звонил, Джей, но идем. Я отвезу тебя домой. — Домой не получится. — М? — Мик хмурится, замечает раненную руку и сжимает губы. — Ты опять подсел? Джейсон пьяно мотает головой. — Мне не откроют дверь, понимаешь? Год прошел. Год уже. Может дома меня и не ждут. Может там уже кто-то другой, понимаешь? Я всё проебал, Микки, я всё просто проебал. Повисает тишина. Мик взглядом ищет помощи у бармена, но тот лишь пожимает плечами и продолжает натирать чистый стакан. — Ладно, Джей. Ладно. Идем, переночуешь у нас, но это в последний раз, договорились? Ты в таком состоянии пугаешь Лизу, а понимаешь, шестой месяц… Джейсон ничего не отвечает. Смотрит в столешницу, сжимает пальцами пустой рокс. Майкл тащит его до машины, говорит какую-то несусветную чушь и, открывая дверь, осторожно усаживает на переднее сиденье. Кладет на колени бумажный пакет. Схватив лицо Джейсона ладонями, строго говорит: — Блевать в него. И только в него, понял? Колчек молчит. Смотрит сквозь друга. Тому остается только вздохнуть и, потянувшись, пристегнуть ремень безопасности. Дома Джейсон мгновенно засыпает на диване. Не шумит. Не буянит. Лиза стоит в коридоре, уязвимо сложив на животе руки и напряженно смотрит, как Колчек горбится под пледом, сжимаясь в жалкий комок. В спальне она прижимается к спине мужа, утыкается лицом ему между лопаток, вздыхает. — Ты извини, — шепчет Мик, — мне чет за него стремно стало. — Я переживаю. Он впервые такой… Тихий. Мик, чего с ним происходит? — Я не знаю… Я не знаю, солнышко. Давай просто ляжем спать? Утром Мик стоит перед дверью в ванную и, собрав яйца в кулак, стучится. Заходит после короткого мычания, прикрывает за собой дверь и смотрит в чужие глаза. Прямо. Серьезно. — Какого хуя у тебя творится? Я вчера обосрался, Джей, ты никогда так хуево не выглядел. Даже обдолбанный и проспавший всю ночь в Ист-Энде и то более живым смотрелся. У Колчека дергается рука и на подбородке остается мелкая царапина. Он хмурится, опасно щурит глаза, и Майкл тут же понимает: запретная зона. Вывешен огромный красный знак «Опасно». — Этого не повторится. Просто… Не важно, Мик, извини за беспокойство. Джейсон поворачивается к нему, приподнимает брови, молчаливо спрашивая, что ещё ему надо. — Да я не поэтому спрашиваю. Короче, слышь, если вдруг снова хуйня случится — звони мне, окей? Просто звони мне, и я приеду, Джей. Ты не один, понимаешь? В ответ Колчек только кивает, потому что глотку сдавливает колючий ком. Это повторяется через неделю на обеденном перерыве. Мик застает его прямо за звонком, на улице, в телефонной будке. Он закуривает и остается у выхода, разглядывая обреченную позу друга. Джейсон стоит, вжавшись лбом в телефон, слушает гудки. — Алло? Голос у Салима озадаченный. — Алло? Кто звонит? Я могу чем-то помочь? Вздох срывается с губ против воли. Колчек сжимает больную руку в кулак и на бинтах снова проступают алые пятна. — Вас плохо слышно. Алло? Ответьте что-нибудь. На этот раз Джейсон вешает трубку первым. Смотрит ещё минуту себе под ноги и, выходя из будки, хмуро оглядывает Мика. — Идем после работы выпьем, а? Звонки повторяются каждую неделю. Позднее каждый месяц. Салим иногда уже кричит. Иногда — не берет трубки. В один из особо тяжелых вечеров, когда на столешнице в однушке лежит металлическая коробочка с белым порошком, ложкой и шприцом, Джейсон звонит с мобильного. Осман догадывается. — Джейсон? Это ведь ты, да? Ты? Колчек думает, что надежда в голосе ему мерещится. Смотрит на героин. — У тебя всё в порядке? Ответь, пожалуйста. Скажи хоть что-нибудь. О, Аллах, Джейсон! Осман кричит что-то ещё, но Колчек сбрасывает трубку. Закрывает коробку и убирает её под кровать. С тех пор Салим берет трубку каждый раз. Иногда тоже молчит. Пытается услышать, думает Джейсон, хотя бы его дыхание. Если Колчек звонит, пока курит у себя на балконе, то, наверное, на той стороне что-то и слышно. Вскоре Салим смиряется и просто начинает говорить. — Зейн сдал сессию на отлично. Он ещё сильнее зарывается в книги, знаешь? Глупый вопрос, извини. Приезжал вот в гости вчера, разбил случайно твою чашку. Хотя… Мне кажется, не случайно, тыквенная голова. Осман коротко вздыхает. Звонки продолжаются уже полгода. — Ты так ничего и не скажешь? Я иногда думаю: о, Аллах, а если это не ты звонишь? И я тут рассказываю всё это какому-нибудь… ну… телефонному маньяку? Помнишь, как в фильме, что мы вместе смотрели. Кому-то, кто любит звонить и тяжело дышать в трубку. Джейсон не замечает, после какого слова начинает плакать. Только сжимает зубами ладонь, смотрит в золотые окна золотых квартир и, отодвинув телефон, пытается дышать глубже. Пытается удушить рыдания в груди. Жмет на красную кнопку, сбрасывая, и сползает на холодный пол, сжимается там в комок. Он не звонит два месяца. Старается избавиться от этой зависимости. Мик вытаскивает его каждый вечер после работы хоть куда-нибудь, зовет домой на ужины, на выходные приглашает ночевать у них, устраивает барбекю. В один такой день Джейсон, закрывшись в спальне, открывает окно, чтобы покурить и звонит снова. Ненавидит себя за это, нажимая уже стершиеся кнопки. Слушает гудки. Не задумывается о том, что уже давно за полночь. Сонный голос у Салима хриплый. Колчек улыбается, затягивается дымом и выдыхает его в ночную темноту. — Алло? Джейсон? О, Аллах, я… Осман замолкает. Слышно, как он возится, укладываясь удобнее. — Я думал, ты… Снова молчит. Вздыхает. — Не важно. Я рад, что с тобой всё в порядке, Джейсон. Всё так же не хочешь ничего сказать? Хочет. О, Иисус, сколько всего он хочет сказать, но не может. Сжимает зубы, откусывает случайно у сигареты фильтр и, цыкнув, начинает отплевываться. — О, я теперь… Я теперь уверен, что это ты. Ура, всё-таки не маньяк. Джейсон снова кладет трубку первым, но знает, что там, в их старой квартире, Салим лежит под одеялом и улыбается. Он улыбается тоже. Поджигает вторую сигарету, смотрит на темное лондонское небо, выдыхает в него белый дым. Салиму больше не звонит. На неделе они увидятся.