Хавва

Лилит никогда бы не призналась, но короткие интрижки — райские романы — стали единственной ее отдушиной на небесах. Они разгоняли скуку, пусть иногда и вызывали некоторое чувство вины. Лилит надеялась, что Люцифер не зачах окончательно под землею от уныния. Может быть, благодаря любимой Чарли он хоть иногда улыбался искренне. Было бы славно, если бы он нашел себе кого-то. Хотя бы на время. Лилит, пожалуй, только обрадовалась бы. Она понимала, насколько это успокаивало — даже неродное дыхание на шее и чужие руки на талии отвлекали от любых тревог и помогали ненадолго забыться. Но они с Люцифером разные — Лилит это уяснила давно. Он всегда оставался ангелом, действовал из лучших побуждений и верил правилам, просто несколько по-своему, потому даже его гордыня не была искренней — его отцу, этой божьей твари Сере и Престолам определенно стоило задуматься о том, кто из них здесь по-настоящему высокомерен. Лилит же могла быть первой женщиной на проклятой земле и в чертовом аду, но она всегда оставалась человеком. А людям свойственны пороки. Свойственны в самой жестокой и грязной форме — но у Лилит не повернется язык назвать их истинными, потому что существовал кое-кто более грешный, чем, вот ирония, грешники. Или даже смертные грехи. Или сам ад. Ева. Люди, живые и мертвые, знали ее под таким именем. Рожденные в аду или в раю после нарушения равновесия — тоже. Но те, кто видел историю, произошедшую в Эдемском саду, воочию, ныне называли ее Ру. Лилит мысленно окрестила ее Хавва. Почему-то оно казалось ей золотой серединой между ее былой невинностью и нынешней порочностью, хоть это лишь одна из вариаций ее старого имени. Почему-то казалось, что конкретно она имеет право называть ее не так, как люди, и не так, как древние. Но это мысленно. И лишь в некоторых случаях, когда она задумывалась о том, о чем задумываться, пожалуй, не стоило. Лилит была древней: с нее сыпалась звездная пыль, а разум, в котором схорнились тайны мироздания, давно разворошило время. На сих правах она уверенно называла ее Ру. — Эй, Лилит! — позвал ее немного хриплый из-за вечно травмированного горла голос. Возле Эдема райская природа буйствовала не хуже, чем в самом саду. Ложный оазис посреди облаков, закрывающий от чужих глаз оазис истинный. Только надежно запертые золотые ворота торжественно выступали из-за стены растений. Лилит любила это место. Оно травмировало воспоминаниями, но позволяло не забывать о том, ради чего она делала то, что делала. Эдем, что должен был доставлять лишь наслаждение, невольно стал проклятием для всех миров, но истинный кошмар он подарил в первую очередь ей, Люциферу и Ру. Но к ужасу за долгие годы привыкаешь; когда же Лилит выдернули из чертового ада в ангельский рай, Эдемский сад и его окраины оказались единственным напоминанием о проклятом, но полюбившемся доме. Лилит подняла взгляд от травы. Ру забралась на самый верх стены, окружающей Эдем, и теперь она возвышалась над миром, гордо уперев руки в бока. На лице Лилит невольно расцвела легкая улыбка. Они обе знали, что сад был защищен не одним только примитивным забором, поэтому даже мечты о попадании за стену не имели никакого смысла, но это самодовольство Ру позволяло ощутить немного контроля и силы, что ей давно не доставало в этих божественных играх древних. — И как, видно сад? — спросила Лилит, подойдя ближе к стене. Ру оглянулась через плечо, окинула взглядом пространство сзади и равнодушно фыркнула: — Не-а, — она, громко звякнув цепями, ловко спрыгнула к Лилит. — Там сплошной туман. Облако, что ли, над ним огромное. — Неудивительно, учитывая, что мы в раю. Ру была ниже ее, но выглядела она гораздо худее: платье, во многих местах порванное или запачканное, висело на костлявом тельце мешком, а открытые руки пугали своею тонкостью и бледностью. Цепи и кандалы висели повсюду, перетирая кожу и оставляя кровоточащие рваные раны поверх жутких шрамов. Мир отыгрался на ней так, как только мог на тот момент, еще не выдумав тех изощренных пыток, идеи которых пришли в людские головы. Ру, кажется, заметила, каким пристальным взглядом Лилит смотрела на нее, и хитро улыбнулась, задумав что-то. Через секунду кровавые волосы на ее голове зазмеились подобно пламени. Лилит могла поклясться, что чувствовала жар, исходящий от них. — Можешь коснуться их, — внезапно сказала Ру. — Возможно, это больно. Я не знаю. Я давно уже перестала ощущать какую-либо боль. Иначе жить с грешными душами в теле было бы невыносимо. Она говорила так, словно это ничего не значило — возможно, она не врала. Когда изнутри без перерыва раздирали в кровавое месиво шипами и зубами тело, а собственный крик не был слышен, потому что в каждом нерве обитала чужая душа, тяжело даже выживать, не то что жить. Лилит аккуратно протянула руку — неистовое пламя ада однажды поглотило ее с костями и разумом, ей больше нечего было бояться. Даже если это истинная геенна огненная, венчающая голову того, кто эту самую геенну когда-то разжег. Ладно, может быть, она все-таки немного боялась. Поэтому едва не отдернула руку, когда кровавая прядь лизнула пальцы в своеобразном любопытстве. Ру метнула заинтересованный взгляд на Лилит, но промолчала. — Оно не будет обжигать, если доверяет тебе, — успокаивающе произнесла она. — И если я доверяю тебе. Мое сознание связано со многими созданиями, но с этим — в первую очередь. Знать бы мне, правда, кто это. — А ты мне доверяешь? — спросила Лилит и, не дожидаясь ответа, бережно, но уверенно погрузила ладонь в копну волос. Несколько секунд пламя (существо? души? кровь? крохотный ад?), казалось, покусывало ее руку мелкими зубками, пробуя, изучая, проверяя. Не учуяв в ней угрозу, оно начало ластиться к ней. — Разумеется. Кому мне еще доверять, если даже мой собственный разум не принадлежит мне? — …Резонно. Ощущение силы в руках вводило в странное состояние благоговения. Весь ад был у нее на ладони: древний, нынешний и будущий, тот, который она поднимала с колен, тот, который поднимался с колен сам, тот, который падал обратно на колени, разбивая их в кровь и окропляя ею небеса, потому что мироздание всегда было цикличным, и ад стоял над раем, но нес на своих изуродованных плечах мир живых и тот же рай. У нее в руках вились тайны мироздания и первородные грехи, с которыми не сравнимы по силе ни Сатана, ни Вельзевул, ни кто-либо еще из ныне существующих пороков. Такие пожирали даже ангельские души, такие были выше самого бога. Лилит не верила в бога — она знала, что он существовал и что именно его волю исполняли серафимы, но не верила. Великолепный образ, созданный из людского отчаяния. Великолепная ложь. Бог — венец червоточины мира, чернильное пятно в своде правил мироздания. В такое нельзя верить. Такое только отрицать. Лилит не верила в добро — оно всегда оказывалось ложью, несправедливостью, условностью, чужою выгодой. Лилит верила во зло. Оно было божественнее всего райского, потому что не скрывало свою мерзость. Лилит верила в Еву. Лилит верила в Ру. Лилит верила в Хавву. — Я знаю, что ты дитя льда, — внезапно сказала та, прикрывая глаза, — ты растаешь, если будешь касаться меня слишком долго. Когда она, позволив пламени в последний раз укусить чужую ладонь, мягко отстранилась, Лилит показалось, что ей сломали рога. Несколько секунд она задумчиво смотрела сквозь Ру, пытаясь вновь привыкнуть к собственному — одинокому, грешному, слабому — телу, а потом рассеянно перевела взгляд на свою руку. Белоснежная кожа покраснела от укусов страннейшей формы, а крохотные рваные раны кровоточили. — Ты растаешь, если будешь касаться меня слишком долго, — слишком серьезно повторила Ру. — Однажды мы сыграем эту карту, чтобы ты затопила весь мир собою и остудила ад. Однажды. Она замолкла, никак не поясняя смысл сказанного. Лилит пока не понимала — ей требовались время и будущее, чтобы осознать. Ей стало неуютно, а шелест листвы в Эдеме напомнил о запрятанных в глубине сознания голосах. Это была та часть ее прошлого, которой она не хотела касаться — ее сделка с самой собою и добровольное безумие, чтобы песни звучали громче и достигали души каждого грешника во всех временных континуумах. Ру проморгалась, будто выходя из транса, и заговорила более бодрым голосом. — Это сказали они, — она указала на собственную голову, где постепенно стихало пламя. Цепи звякнули при движении, а глаз на предплечье кивнул в подтверждение. — Он. Оно. Неважно. А еще, — Ру хитро улыбнулась, — я узнала, что ты называешь меня Хаввой. Довольно мило, хоть я и не очень люблю это свое имя. Людская сентиментальность все еще тебе присуща, и ты приправила ее гордыней своего мужа, чтобы получить в итоге собственничество? Очаровательно. Но напомню, что я не принадлежу никому, даже самой себе. — Доверие не равно привязанности, — понимающе кивнула Лилит. — Верно! — Ру радостно захлопала в ладони. — Ох, как приятно говорить с кем-то умным и древним. Она, первородное зло в ребяческом разуме, покрутилась вокруг своей оси и неосторожно завалилась набок, едва не упав. С ней ничего бы не случилось, — мягкая трава, сбежавшая из Эдема и выросшая на облаках, предназначена не для травм — но Лилит все равно поймала ее, вызывая смех. Она сама не заметила, как мягко улыбнулась в ответ. — Я могу позволить тебе называть меня Хаввой, если ты не привяжешься ко мне. Проверку на доверие ты уже прошла. Лилит лишь кивнула в ответ, и они вместе упали на траву. Она не любила ребячество и проявления несерьезности, пусть и все, кто когда-либо был ей близок, являлись детьми в древних телах, но сейчас позволила немного отпустить себя. В небесах над головою плыли острова-облака, а где-то вдалеке едва угадывался ее дом. Хавва аккуратно распутала цепи, поправила кандалы на запястьях и сказала, вытянув руку вверх: — Однажды мне придется убить тебя. Ты не будешь злиться, но мне все равно немного грустно. — Может быть, я поселюсь в твоей голове вместе с остальными душами и буду вечность сводить тебя с ума — Лилит неопределенно повела плечами в ответ. — Вряд ли, — усмехнулась она, — но если вдруг они не правы и это и вправду произойдет… Полагаю, все станут называть меня Хаввой. — Я бы хотела сохранить это имя за собою. — Люди уже тебя опередили. — Люди не бессмертны, даже если они грешники или победители. — Ты более горделивая, чем твой муж, — Хавва улыбнулась так ярко, словно Лилит стала первой искупленной душой, — мне нравится это. — Мой муж — сущий ангел. Небеса противоречат своим же законам, считая, что он хуже тебя. — О, так ты просто искала кого-то грешнее себя? Интересные, однако, предпочтения! — Хавва. — Молчу-молчу! — она рассмеялась и прижала руку к месту, где у людей от рождения и до смерти билось сердце. Удивительно, как она, существо с разбитым разумом, все еще помнила собственную человеческую бытность. По словам Люцифера, бог был похож на человека больше, чем Хавва. Но богу Лилит никогда бы не поверила. Лилит верила Еве. Лилит верила Ру. Лилит верила Хавве. А все они верили Лилит.