Завтра начинается в полночь

Это был первый и последний раз, когда он не смог убить проклятье. Не потому, что оно было сильным, не потому, что успело сбежать. А так, просто… Не захотел. И теперь, когда оно стало его тайной, приходилось разгребать последствия. — Что это с тобой? — Утахиме оглядела Годжо с подозрением, он только что пялился на неё минут десять, и вздрогнул, стоило ей заговорить. — Заболел, что ли? — Кхм, просто давно не слышал твоего голоса. — Что не так с моим голосом? Он ждал продолжения. Она могла бы спросить: «А по всему остальному ты не скучаешь? Эй, мы не виделись целый год, а тебя волнует только это?». Есть куча вещей, которые она могла бы сказать, но Утахиме, конечно же, молчит, только недоумённо поднимает брови. — Писклявый очень. — ухмыляется Годжо и отходит подальше, игнорируя её возмущение. Палится, очень палится. Ведёт себя странно, кажется, уже все заметили. Её нужно изгнать, Сатору это знает, но уже несколько месяцев тянет одну и ту же резину. Они так похожи… хотя, Шесть глаз никогда не позволяют обмануться, поверить до конца. Он всегда знает, что перед ним проклятье. И может быть, попадись оно ему в другой момент, он сумел бы изгнать его сразу, почти безболезненно для себя. И для неё тоже. Него… что оно там? Оно, это просто оно. Даже разговаривать не умеет, только шипит иногда. Портит красоту любимого лица незнакомой, противоестественной мимикой. Но это только если в очередной раз попыталось его убить и не сумело. Он ещё не настолько сумасшедший, чтобы выключать технику при проклятье. Хотя, уже близок к тому. Он, в общем-то, сам виноват, что Его Любовь посылает его на три буквы. Сатору не может удержаться от колкостей, особенно, если ему не всё равно. Но он не чувствует грань, когда поданная с издевательским смешком правда становится не просто шуткой, а камнем, летящим в лицо. Для Утахиме почти все его слова — такие. Но это и хорошо. Для него было бы опасно иметь её рядом. То есть, иметь по-настоящему. «В этом-то всё и дело! — говорит он себе со смешком. — По-настоящему мне стоит держаться от неё подальше, не втягивать в Большие игры с страшненькими проклятьями и старыми пердунами, дерущимися за власть. Так что, что плохого, если у меня будет личная игрушка? Разве я не заслужил?» Он усмехается снова, как будто приняв эти доводы, но тяжесть на сердце не хочет пропадать, обличая его. В глубине души он знает, что должен спуститься в подвал один лишь только раз, чтобы поставить жирную кровавую точку. На деле же он поступал и поступит иначе. Ведь даже теперь, глядя на Утахиме, настоящую Иори Утахиме, он знает, что не пригласит её поужинать или прогуляться этим вечером. В конце концов, она бы точно ему отказала. Нет, он вновь вернётся к своему проклятью. Липнущему к нему в тщетной попытке умертвить, освободиться от своего тюремщика. Он всегда прячет свою мощь, когда спускается сюда, иначе было бы не интересно. Однажды он попробовал не сдерживать себя, но проклятье тут же сжалось в самом дальнем углу, на миловидном лице с до боли знакомым шрамом отразилось такое затравленное выражение, что ему захотелось её утешить и успокоить. Спрятав ауру, он приблизился, но глаза проклятья забегали, оно только сильнее вжалось в стену. — Тише, тише… — Сатору сел на корточки перед ней, как перед затравленным животным. — Я не собираюсь тебя изгонять… Его самого покоробило от этих слов, так легко сорвавшихся с языка. Проклятье дрожало у стены, он поднялся, мрачно взглянув вниз. Протянул руку, но даже пальцев для щелчка не сложил. Молча развернулся и ушёл из дома, в ночь, чтобы немного проветрить голову. Спустя несколько дней, всё стало как раньше. Он вернулся домой поздним вечером, спустился в подвал, плюхнулся на диван и включил очередной фильм. Тень Утахиме присела рядом, придвинулась вплотную, попыталась положить голову на защищённое Бесконечностью плечо. Снова стала милой, такой, какой никогда не была с ним настоящая Утахиме. Проклятье делает вид, что любит его, а он жуёт чипсы и смотрит фильм. Его личная идиллия. Однажды оно притворилось, что уснуло на его плече. Ему захотелось забыться, отключить Шесть глаз и поверить хотя бы на одно бесконечно долгое мгновение, что рядом с ним действительно живой человек, а не уродливое порождение чужих страхов и депрессий. Поддавшись порыву, он достал телефон и сделал несколько селфи с Утахиме, уснувшей, привалившись к его плечу. Чуть позже, поддавшись ещё одному, ещё более безрассудному порыву, он установил одно из этих фото на главный экран телефона и Секо, случайно заметившая его, выронила сигарету изо рта, выспрашивая, как это произошло. Он отшутился упомянув передовые технологии, открывающие новые горизонты, и фотошоп, а у самого волосы зашевелились на затылке при мысли, что его могли бы поймать и какой была бы реакция Утахиме. Но нет… с нервным смешком он подумал, как бы выглядело проклятье, войди в подвал Секо, но эта мысль была неприятной. Как будто, если бы оно обернулось кем-то другим, оно изменило бы ему. Ему стало смешно и жалко себя. А ещё он признал, что теперь напоминает маньяка. Только маньяк может ночами просиживать в подвале с проклятьем в облике девушки, в которую он влюблён, но не способен получить. А ведь оно даже не разговаривает. Тем вечером он заснул в подвале и проснулся посреди ночи. Проклятье сидело на нём сверху, пыталось сжать руки на шее, но не могло прорваться сквозь Бесконечность и шипело от натуги и злости. Годжо молча поймал её руки. Оно, как и она, было слабое. Чтобы убить, достаточно одного щелчка пальцев. Но он сделал не это. Взяв в плен тонкую кисть, Сатору повёл руку вниз, по собственному животу и ещё ниже, не позволяя проклятью прикоснуться по-настоящему, удерживая холодную, неживую руку в миллиметре от себя. Но ему хватило. Напряжение росло, проклятье начало брыкаться, ёрзая, отталкивая его, но тем самым сделало только хуже. Ему показалось, что он чувствует её вес — её, не проклятья. Он закрыл глаза, Утахиме всё ещё сверху, дыхание сбилось, хотелось продолжить этот кошмар, экстатический ад, но нет… Вздрогнув, он оттолкнул её. Девушка оказалась на полу, быстро вскочила и сжалась у стены, как можно дальше от своего мучителя. Сатору невесело покачал головой, потёр глаза. Если бы так и продолжилось, если бы он не оттолкнул… В конце концов, нельзя же пасть так низко. Даже если никто не узнает, ему самому этого будет уже не забыть. Сатору вдруг почувствовал себя грязным. «Я избавлюсь от тебя», — мелькнула холодная, как резкий порыв ветра, мысль. — «Мне нужна не ты». Решение далось легко, словно не было нескольких месяцев этой странной проклятой идиллии. Словно он дошёл до пика и тут же вернулся назад: к пониманию, что он маг и его миссия — изгонять. Он поднялся с дивана, посмотрел на прижавшую к груди колени перепуганную тварь и вышел, заперев за собой дверь. Ладно, он сделает это. Через пару дней. Следующую ночь он собирался провести в школе, но прежде чем успел себя остановить, привычно телепортировался домой, оказываясь у полупустого холодильника. Ладно, ещё один совместный ужин. Он снова спустился вниз, оно сидело у стенки, трогательно уткнув лицо в колени. Сатору поставил тарелку на диван, выбрал диск, наконец, сел сам и похлопал ладонью по месту рядом, призывая проклятье присоединиться. Оно сделало это только ближе к концу фильма. Осталось совсем немного времени, вспомнил он с иррациональной горечью. А он ещё не сделал всего, чего хотел. Раньше он экспериментировал. К примеру, снимал ленту с ее волос и уносил её с собой, но каждый новый день лента исчезала, а когда он видел проклятье вновь, его волосы были подвязаны так, как всегда делала Утахиме. Пробовал вспоминать, какой она была в школе, концентрировался на этом образе и однажды что-то даже получилось. Тем вечером волосы проклятья оказались в той самой забавной причёске, какую она носила в школьные годы, но лицо было такое, как сейчас, взрослое, с длинным шрамом на правой щеке. В одну памятную ночь получилось даже воссоздать тот самый наряд, в котором он видел её только однажды, на вечеринке после выпуска. Платье до середины бедра на тонких длинных бретелях, обнажавшее плечи и часть изящной белой спины. Сегодня он позволил себе немного большее, свой последний эксперимент. Проклятье вновь оказалось непозволительно близко, положило узкую ладонь на его колено и замерло в изумлении. Он впервые позволил до себя дотронуться. Оно развернулось медленно, растягивая в улыбке губы и заглядывая ему в глаза. Наивная, безобидная, мягкая улыбка. Потянулось выше, к его лицу, погладило по голове и вдруг с силой вцепилось ему в волосы, второй рукой хватая за горло. Рефлексы сработали мимо мозга, и вот оно уже лежало под ним и это он теперь сжимал её горло. Низкое злобное шипение заполнило комнату, её лицо скривилось от гнева и ненависти. И это замена его несостоявшейся любви? Это… уродливое… В ту минуту оно не было похоже на неё ничем. Но он всё ещё не мог себя заставить. Следующий день прошёл в апатии, холодном спокойствии. Он проснулся с мыслью: «Я сделаю это сегодня» — и старался поддерживать её весь день. Ученики вели себя тише обычного, сбитые с толку его непривычно подавленным настроением. К вечеру дали миссию, которой он только порадовался. Пара сильных по чужим меркам проклятий, которые он щёлкал, как семечки. Ну а теперь… Было уже одиннадцать, когда он вернулся домой. Прошёл по всем комнатам, по коридору, чеканя шаг, удерживая себя в одном темпе, словно его шаги были мерным ритмом ритуального барабана. Под тяжестью его веса скрипнули ступеньки, ведущие к железной двери подвала с большим висячим замком. Он сосредоточился на своей технике, позволявшей видеть проклятье сквозь стену. Не Утахиме, нет, проклятье. Ещё одна тварь, мечтающая порешить и его и кучу других людей, всех, кто только попадётся. Вечно голодное чудовище, его милая компания, скрашивавшая его вечера несколько последних месяцев. Он отпер замок и вошёл внутрь, не потрудившись захлопнуть дверь за собой. Она уже не сбежит. Он был не прав с самого начала, позволив себе думать об этой твари, как о настоящем живом человеке. Подарив ей имя той, на кого оно так упорно пыталось походить. Словно почувствовав близкую смерть, оно отшатнулась, попыталось сбежать. Он схватил проклятье за плечо, встряхнул, приставил пальцы почти вплотную к тому месту, где у неё было бы сердце, будь оно и правда человеком. — В благодарность я убью тебя быстро. И выстрелил синим, не давая себе времени на отступление. Техника пулей прошила проклятье насквозь. Оседая на пол, истекая фиолетовой кровью, оно не походило уже на человека, а стало склизким, серым и бесформенным. Скривившись, Сатору вытер о штанину руку, которой только что удерживал её. Тварь лежала у его ног, распадаясь и исчезая. Спустя две минуты на полу ничего уже не было. Проклятье исчезло без следа. Он вышел в оставленную открытой дверь, чувствуя, будто это его выпустили из клетки. Снова прошёл по дому, рассеянно заглянул в холодильник. Вокруг тишина. Пустота. В доме, в голове, в сердце. Вышел на улицу, забыв выключить свет в прихожей. Вдохнул свежего ночного воздуха и, заложив руки в карманы, не спеша двинулся к ближайшему круглосуточному. Там, блуждая между полок, выбрал себе пиво, заплатил за него и сделал первый глоток, не выходя из магазина. Горько. Под большими часами на стене у холодильников остановились девчонка-подросток и мальчишка, явно младшекласник, непонятно что забывшие здесь так поздно. Стрелки часов дробным шагом доползли до двенадцати и показали полночь. Мальчишка зашёлся в восторженном вздохе: — Как так?! Только что было вчера, а теперь уже завтра?! Невероятно!!! — Да! — похлопала его по спине девчонка. — А я и не помню уже, когда впервые наблюдала смену дат! Она гордо задрала подбородок, как будто была взрослой уже целую вечность. Годжо сделал ещё один горький глоток и улыбнулся. Настала полночь. Ему тоже пора было перешагнуть из вчера в завтра. Не придумав ничего лучше, он достал телефон, нашёл контакт Утахиме и быстро настрочил сообщение: «Пиво отвратительно на вкус, как ты его пьёшь?» Пролистал историю вверх, предыдущие сообщения были двухгодичной давности. В конце концов, подумал он, если она считает отвратительным меня, и любит отвратительное пиво, может быть, и меня смогла бы полюбить? Он сделал ещё один глоток, наблюдая за секундной стрелкой часов, отмечавших мгновения нового «завтра».