тайна близнецов

Юнги знает, что то, что они с Юнджи творят вот уже несколько лет, выходит за рамки нормального и одобряемого их родителями. Если бы родителям сказали, что все фотографии, на которых Юнджи в платье и выглядит стереотипно-женственно, не считая коротких волос, в действительности являются фотографиями Юнги, они были бы очень злы и разочарованы. Настолько, что попробовали бы разделить их и лишили бы всего, что дают. Но, окей, за годы они научились профессионально притворяться друг другом, поэтому никто и никогда не сможет узнать их маленькую тайну. Юнги благодарен судьбе за сестру, родившуюся с ним в один день — на минуту, чёрт возьми, раньше, из-за чего она требует называть её нуной — и похожую на него сильнее, чем он сам похож на себя. Несмотря на то, что она абсолютно невыносима, Юнги, правда, обожает её. О том, что они легко могут притворяться друг другом, они догадались ещё в детстве, но никогда не использовали это в глобальных масштабах. Разыграть друзей, знакомых или прохожих, отправиться с родителями туда, где сиблингу быть не хотелось абсолютно, разделить наказание на двоих — отлично, они практиковали это всегда, когда выпадала возможность. Негласным договором было запрещено пользоваться этим без ведома друг друга: узнавать таким способом тайны, искать романтических отношений, вредить или делать что-либо, что сиблинг не одобрил бы. Когда началось половое созревание, они испугались, что разница в их телах, до этого похожих, будет слишком заметна, но, к счастью, это не стало таким очевидным. Рост их остался прежним. Юнги, отвергнув гендерные стереотипы, в тайне от родителей пополнил свой гардероб на разных размеров, цветов и фасонов юбки, платья, блузки, джинсы и брюки, облегающие стройные ноги. Юнджи увлеклась борьбой, отрезала свои длинные волосы, которые ненавидела с детства, до той же длины, что была и у Юнги, начала носить исключительно одежду из мужского отдела. Родители, заметив изменения, касающиеся лишь их дочери, пытались помешать, Юнджи подстраиваться под их желания не собиралась, но на официальные семейные фотосессии согласилась приходить в соответствии с их желаниями. Приходил Юнги. Единственной проблемой были разные голоса. Ушло много времени, чтобы научиться подстраиваться, но силы, потраченные на обучение, стоили того. Это стало настолько легко, что сейчас Юнги порой, сам того не замечая, в разговоре переходит на голос Юнджи, который от оригинала не отличается почти ничем. Друзей это забавляет, знакомые заметно удивляются, но никто вопросов не задаёт. Есть у него звонкая вариация голоса — и ладно. Мало ли, по какой причине она у него имеется. Такая жизнь и Юнги, и Юнджи полностью устраивает. Они живут вместе, отдельно от родителей, подаривших им на поступление квартиру, поэтому родители в их жизнь особо не вмешиваются. Следят, конечно, потому что они всё ещё несовершеннолетние, но дают почти не ограниченную свободу действий. По крайней мере, с Юнги. А между Юнджи и родителями, как оказывается, всё протекает не так гладко. Юнги не знает, что произошло между ними, но одним вечером Юнджи возвращается вдруг чрезмерно раздражëнной и даже взбешенной и вываливает все эмоции на Юнги, которому не везёт потревожить её в такой момент. После — извиняется, машет рукой и бросает, что поссорилась с родителями. Подробности сдерживает. Она вообще не стремится говорить, и Юнги не лезет, понимая, что вскоре она всё равно расскажет. Так и происходит. — Они хотят меня в лагерь на три недели отправить, — примерно через полчаса молчания бросает она, раздражëнно кидает подушку в стену и валится на кровать. Юнги выдыхает чересчур резко. Юнджи усмехается, продолжая смотреть в потолок. Расписание на июль у неё полностью забито важными для неё соревнованиями, и родители, конечно, тоже должны быть осведомлены об этом. Почему июль? Это не просто отвратительный с их стороны ход — огромнейшая подстава, так как её команда рассчитывает на неё, как и на каждую из семи участниц, не раз приносивших победу. Не сюрприз, что увлечение Юнджи они не принимают, но не настолько же! — Можешь не поехать? — Не-а, — звучит как легко, так и обречëнно, и Юнги отводит взгляд в сторону. Он задумывается. Он не совсем отдаёт отчёта своим словам и действиям, но у него, в отличие сестры, июль полностью свободен, а сестру он всё ещё любит больше, чем кого бы то ни было, поэтому его можно понять, когда он, пожав плечами, говорит: — Давай поеду я от твоего имени, — тут же жалея об этом. Места скопления людей вызывают у него тревогу и панику, его, чёрт возьми, поэтому и перевели на домашнее обучение. Он абсолютно не социален и не приспособлен для общения с людьми не из его узкого круга друзей и близких. Этот навык достался целиком и полностью Юнджи. Ему, конечно, за годы тренировок удалось научиться контролировать панику, но это — только тогда, когда людям вокруг он хоть немного доверяет и не чувствует от них угрозы. Никто не знает, какими будут люди в лагере. Если Юнги окажется в среде, где будет всё время ждать подставы, его паника достигнет немыслимых масштабов. — Тебе месяц придётся притворяться девушкой. — Поверь, это далеко не главная проблема. Юнджи смеётся, и Юнги понимает, почему эта идея появилась в его голове. Он слишком любит её, он ради её смеха и улыбки мир перевернëт и горы свернëт, хоть и, по правде, сворачивать скорее будет Юнджи, ведь Юнги даже себя по утрам поднять не может с кровати. Он знает, насколько важна для неё возможность показать себя на соревнованиях. Он помнит, как долго и упорно она шла к этому, ведь именно он был тем, кто следил, чтобы она между тренировками не забывала про еду, сон и друзей. — Думаю, я выдержу. Всё равно делать нечего. — Подожди, ты серьёзно? Юнджи выпрямляется и разворачивается к Юнги, внимательно вглядываясь. — Абсолютно серьёзно, — Юнги кивает. И тут же оказывается в объятиях, поваленный на подушки и придавленный сверху Юнджи, и стонет, больше от вынужденных объятий, но ещё и, конечно, от того, что Юнджи в тысячу раз сильнее его, словно он обнимается не с сестрой, а с Дженнифер Уолтерс. — Я уже слышу, как ты в своей голове проводишь параллель между мной и сестрой Брюса Бэннера, — заговорчески шепчет Юнджи в ухо и чуть дует. Юнги чувствует себя котёнком, которого огромная волчица загнала в угол и которым собирается вот-вот полакомиться. — Перестань называть меня Женщиной-Халком. — Да чтобы я? Никогда в жизни! — Ты покраснел. — Свет так падает, — закатив глаза, отзывается Юнги и чуть дëргается, безмолвно умоляя о свободе. Юнджи, наконец, позволяет ему вдохнуть и валится рядом. — Когда ты смущаешься, ты становишься ещё крохотнее, — с тихим смешком говорит она. Юнги возмущённо скидывает её руку с себя, чтобы та через мгновение с силой вернулась обратно на грудную клетку, заставив громко охнуть, и чуть пинает. — Крошка. — Мы одного роста и со стороны смотримся одинаково. — Я не виновата, что природа наградила тебя спортивным телом, хотя при этом ты даже никогда не был в спортзале. Это несправедливо. Почему мне нужно тренироваться, чтобы добиться этого? — она бьёт его по расслабленному животу с чудом не исчезающим прессом. — Должно же у меня быть что-то, чтобы я мог защититься от собственной сестры. — Ты правда поедешь? — она вдруг серьезнеет и меняет тему, смотря на него так, словно сомневается и считает всё это неудачной шуткой. Юнги уверенно кивает. — Только для того, чтобы после шантажировать тебя этим. И вот так Юнги оказывается с чемоданом, полным одежды из женского отдела, и в окружении двух друзей, провожающих его на вокзал, откуда его заберёт автобус. Больше этой ситуации в целом Юнги ненавидит ощущение бюстгальтера на себе, но Чимин сказал, что его важно носить хотя бы иногда. В нём жарко. На улице и без того жара под тридцать-сорок градусов, он ещё и сжимает грудную клетку и не даëт дышать, и Юнги чувствует, что скоро не выдержит и либо снимет его к чертям, либо наденет спортивный топ с вкладышами, создающими ощущение объëма. Чимин смог уговорить Юнги выпрямить волосы, и теперь чëлка лезет ему в глаза, а непослушные пряди, ставшие слишком длинными, не желают цепляться за уши. Юнги некомфортно. И Юнджи нет рядом, поэтому никто не может его успокоить. Зато Чимин и Тэхëн поблизости, если честно, только мешают. Они кричат, шумят, не обращают внимания на Юнги, занятые друг другом, и Юнги бы пошутил в очередной раз, что они похожи на молодожëнов, если бы не был занят мыслями о дискомфорте от лифчика и волнением за своё ближайшее будущее. Настолько занят, что пропускает момент, когда рядом с ним на остановке оказывается второй (технически — четвёртый, считая Юнги) парень, которого Юнги находит незнакомым. Парень, когда ловит взгляд, кивает на такую же бирку на своём чемодане и улыбается. Юнги давит обречённый стон. Он не хочет с ним знакомиться. — Нам в одну сторону, верно? Нет. Не в одну. Им совершенно не по пути. Чимин и Тэхëн, отошедшие слишком далеко, даже не догадываются, насколько сильно Юнги сейчас нуждается в их помощи. — Хосок. — Юнджи. Тревога внутри возобновляется, ждёт, пока парень скажет или сделает ещё что-то, чтобы усилиться и поглотить, но тот лишь кивает и встаёт рядом, достает телефон и наушники, вставляет последние в уши, прислоняется к колонне и уходит в себя, иногда ловя изучающий взгляд Юнги. Может быть, он не так уж и плох. Может быть, Юнги даже сядет рядом с ним в автобусе. Постепенно остановка наполняется людьми с такими же бирками, среди которых девушек намного больше, чем парней. Это, вообще-то, и было ожидаемо. Это просто наблюдение, не имеющего смысла, ведь Юнги всё равно не собирается сближаться ни с кем. Юнги, в целом, было бы хорошо одному или только с Хосоком в наушниках, профессионально игнорирующим происходящее. Чимин и Тэхëн возвращаются с морожеными в руках и отдают одно Юнги, за что он прощает им все грехи и обиды. Из прошлого, настоящего и даже будущего. Юнги готов воздвигнуть в честь них памятник и открывает рот, чтобы это сказать, но подъезжает автобус, и это остаётся невысказанным: ему нужно быстро съесть мороженое, пока оно не растаяло. Попрощавшись с друзьями и сложив чемодан в отдел для багажа, он на лестнице чувствует лёгкое прикосновение к ладони и вздрагивает, тут же оборачиваясь назад и, вероятно, задерживая очередь. Хосок вновь улыбается. — Сядем вместе? — осторожно предлагает он. Юнги именно на это и рассчитывал. Два свободных места в конце автобуса — огромная удача, потому что все захотят сесть поближе, вперёд, и никто не будет ходить мимо туда-сюда, и обращать на них внимание тоже не будут, и поездка пройдёт очень и очень хорошо. Даже замечательно. Он быстро проходит, ведя за собой Хосока, усаживается к окну. Хосок не садится сразу — чуть отодвигает назад кресло профессиональным движением, словно каждый день это делает, и на заинтересованный взгляд Юнги предлагает ему сделать так же, чтобы места для ног было больше. Отказаться бы не смог никто. Хосок ему, определённо, начинает нравиться. Его не пытаются разговорить, хотя они оба сидят без наушников. Юнги не чувствует неловкости от тишины между ними, Хосок, как ему кажется, тоже, и это очередной плюс в его пользу. Если за время поездки наберётся ещё больше в списке достоинств, Юнги даже сможет дать Хосоку шанс подружиться, он ведь обещал Юнджи не сидеть вечно в стороне в одиночестве, а попытаться сблизиться хотя бы с кем-то, потому что, цитируя, «я знаю, насколько твоей заднице необходимо чувствовать себя нужной, важной и имеющей значение для хотя бы одного человека поблизости». — Ты уже был в лагере? — тихо спрашивает он и мгновенно жалеет об этом. Он не умеет идти на контакт. — Каждое лето езжу, — не громче, чем задал вопрос Юнги, отвечает, — хотя в последние три года был только в языковых в Канаде и Японии. Мне нравится знакомиться с разными людьми и находить к ним подход. — Ты пытаешься найти подход ко мне? — Как тебе мои попытки? — Встречала и хуже. Хосок наигранно хватается за грудь, вытягивает губы и взглядом передаёт всю его обиду и боль от данного ответа. Юнги давит в себе улыбку. Почти никому не удавалось заставить его улыбаться в первый же день знакомства. — Оке-е-ей, они довольно неплохи. — Оставьте свой комментарий в книге отзывов и предложений, — рабочим тоном сотрудника какой-нибудь важной организации. Юнги сдаётся. Улыбка — это не так уж и страшно, в самом деле. — А ты едешь впервые? — Я настолько очевидна? — Только чуть-чуть. — Никогда до этого не ездила, да и, если честно, сейчас не хотела ехать. Не моё это. Хосок кивает, принимая ответ, и отвлекается на подошедшую к ним девушку, похоже, его подругу. Юнги не хочет подслушивать. Он включает в наушниках плейлист и, откинувшись на спинку, прикрывает глаза, надеясь проспать всë время в пути. Сон не идёт. Иногда удаётся задремать ненадолго, но очередной крутой поворот или яма заставляет очнуться, и Юнги всё больше устаёт, пока пытается удержаться вне сознания. Обычно ему легко уснуть во время движения, здесь же, вот, ничего не получается, а ехать им довольно долго, в небольшой посёлок в горах за городом, если верить карте. Когда автобус вновь наклоняется, выдержка, наконец, кончается. Плевать. Юнги выпрямляется и снимает наушники. — Не спится? — шëпотом интересуется Хосок. — Не могу поймать сон. — Хочешь поговорить? — Не думаю. Отвечая так, Юнги ждëт, что Хосок, как и все остальные, засмеëтся и начнёт либо давить, либо пытаться разговорить, либо говорить монологом, не интересуясь мнением собеседницы. Он уже готов к этому. — Окей. Юнги давится удивлëнным вздохом и разворачивается к нему, сталкиваясь со спокойным и уверенным, но всё равно весёлым взглядом. Он не может поверить, что судьба, сжалившись, послала ему настолько идеального для него потенциального друга на ближайшие три недели. Хосок первым прерывает зрительный контакт: отворачивается, сохраняя на лице нежную улыбку. Он выглядит спокойным. Он ощущается безопасным — Юнги хочет доверять ему, но он впервые сталкивается с подобным желанием в отношении совершенно чужого человека, он абсолютно не знает Хосока. Хосок абсолютно не знает его. Ему так комфортно только с друзьями и Юнджи. И его пугает это. Размышления об этом не приносят абсолютно никакого удовольствия, только усиливают небольшое беспокойство, и он принимает решение отпустить ситуацию. Он всё равно не привяжется к Хосоку слишком сильно за короткий период времени, Хосок, очевидно, не привяжется к нему. В отличие от Юнги, он, Юнги уверен, подружится едва ли не со всем лагерем. — Почему ты сел со мной? — Не знаю, — так просто. — Почувствовал, что мне стоит сделать это. — Ты мог бы сесть с подругой. — Подругой?.. — Хосок хмурится. Юнги хочет провалиться под землю. — А, ты про Дженни? Кто такая Дженни, нет ни малейшего понятия. Как она выглядит — тем более. Но, наверное, Хосок понял, кого он имел в виду, и назвал именно её имя. Больше Хосок при нём ни с кем не общался, если ему вдруг не решила изменить память, хотя, с другой стороны, Дженни могла подойти во время попыток поймать сон. Тогда Хосок бы не спрашивал про неё, верно? Господи, надо перестать забивать голову. Он неуверенно кивает. — Она никогда не ездит одна, а я её не сразу заметил. Да и зачем мне садиться рядом с подругой, если я ищу новых знакомств? Хочешь кексов? — Кексов? — Ага, с шоколадной крошкой. Хосок вытаскивает из-под кресла свой рюкзак, открывает и показывает пакет, очевидно, с кексами. Что ж, кексы — это хорошо. До этого молчавший желудок вдруг издаёт китовий крик, Юнги пытается вспомнить, когда он в последний раз ел хоть что-нибудь. В последние дни нервное напряжение мешало аппетиту, так что, раз уж аппетит всё-таки соизволил навестить, грех отказываться от подобного жеста щедрости. Хосок не стал бы травить его в автобусе, полном людей, а искать другие поводы для отказа даже не хочется. Хосок забавный. Пока Юнги аккуратно откусывает, он пихает весь кекс в рот и пытается разжевать, напоминая хомяка. Не волнуясь о том, насколько неловко и комично выглядит. Поймав его заинтересованный взгляд, Хосок лишь чуть наклоняет голову набок и улыбается, наверное, в тысячный раз за день. Хосок смешной в своей лёгкости и беззаботности. Когда они съедают добрую половину кексов, он убирает их обратно в рюкзак и включает на телефоне видео-подборку милых котиков. Заметив, что Юнги время от времени бросает заинтересованный взгляд, он чуть поворачивает руку, чтобы не отсвечивало, включает субтитры и наклоняется. Они вдвоём смотрят кучу видео не только с котами, но и с кроликами, щенками, неожиданно красивыми змеями и мышатами. Потом Хосок плавно переходит на клипы любимых групп, и Юнги, далёкий от индустрии, в отличие от Юнджи, всё равно смотрит с открытым ртом. Надо будет попросить сестру кинуть парочку. — Мы подъезжаем. Наконец-то. Юнги до последнего не теряет надежды, что его заселят в отдельную комнату, но чуда не происходит: пробежавшись взглядом по списку, он узнаёт, что у него будут две соседки. Это рискованно. Они могут легко узнать в нём парня, что приведёт к куче проблем. И самому Юнги будет ужасно неловко — во многом потому, что девушки, видящие в нём такую же безопасную девушку, будут вести себя иначе. Главное, чтобы они не заметили, что он постоянно прячется, отворачивается и закрывает глаза. Боже, ему просто нужно попросить перевести его, едва выпадет возможность. — Ты Юнджи, верно? Юнги вздрагивает, когда слышит рядом с собой громкий голос, не принадлежащий Хосоку, разворачивается и чуть не сталкивается с Дженни. Наверное, это Дженни. Та девушка, с который Хосок говорил в автобусе при нём. Пока не скажет своё имя, будет Дженни. Хосока нигде не видно, кажется, он говорил, что пойдёт в свою комнату. Девушка терпеливо ждëт, пока Юнги окончательно обратит внимание на неё, и сообщает, что они будут жить вместе, предлагает пойти с ними — с ней и Хаëн. Кажется, у неё совсем нет проблем с налаживанием отношений с незнакомыми людьми. Понятно, почему она подруга Хосока. — Мы иногда можем быть довольно шумными, прошу, говори, если тебе некомфортно от этого, — по дороге просит Дженни, пока Хаëн, что так и не произнесла ни слова, молча идёт рядом, не вмешиваясь. — Если нужно побыть в одиночестве и тишине, можешь просто выгнать нас к тому же Хосоку. Ты знаешь его? — Мы сидели вместе. — О, поэтому твоё имя показалось мне знакомым, — хмыкает Дженни и ускоряет шаг, чтобы догнать Хаëн, ушедшую вперёд. Юнги приходится поторопиться тоже, чтобы не отстать от них. Домики находятся довольно далеко от основного здания. Это не проблема — даже огромный плюс: Юнги сможет сбегать в лес, чтобы уединиться и побыть на природе. Wi-Fi довольно хорошо работает. Конечно, хуже, чем в городе, но хватит даже на звонки Юнджи. Дженни говорит, что в одном домике живут по шесть девушек — по три в двух комнатах, — также есть кухня, душевая и небольшая гостиная. Заняты четыре таких домика; у парней, как Хосок написал, лишь три, причём в третьем только два парня. Двадцать четыре девушки и четырнадцать парней. Двадцать три и пятнадцать. — Я надеялась, что нас поселят не раздельно, — признаётся Дженни. — На разных этажах или в разных частях здания. Хотя так даже логичнее и более, знаешь, уважительно. Зато в правилах написано, что парням не запрещено приходить к нам, если согласны все девушки, проживающие в доме. Да и парни недалеко. — Что будешь делать, если кто-то окажется против? — Если кто-то не хочет видеть парней в доме, значит, у неё есть на то причины. Либо попробую договориться, чтобы гости приходили, когда её нет, либо мы с Ëнни будем сами к ним ходить. Юнги надеется, что против никто не будет. Конечно, он не собирается делать что-либо, что могло бы выдать его реальный пол, не собирается вредить или нарушать личное пространство соседок, делать что-либо из того длинного списка об уважении женщин, составленного Юнджи, за нарушение пунктов которого она пригрозила забыть о кровном родстве и, как минимум, побить его. Он бы не делал этого, даже если бы отсутствовала необходимость скрываться. Просто с его стороны отвратительно будет жить с девушками, зная, что среди них есть те, кто против парней в своём безопасном пространстве. — А ты бы хотела жить с парнем? — В здании — да. В комнате или домике? Не везде. В Корее много парней, не считающих женщин за людей, — с грустью говорит, и Юнги вспоминает точно такие же слова Юнджи. Они бы точно поладили. — Культура мизогинии процветает, поэтому я не стану доверять первому встречному. И второму встречному. И даже, если честно, не всем знакомым буду. Я хочу расслабиться в своей комнате, а не жить в вечном недоверии, понимаешь? — Понимаю. — Хосока я знаю уже давно, он прошёл все проверки. С ним бы хотела, правда, мы бы тогда вообще не спали. Он шумный и любит веселиться, мы шумные и любим веселиться. Адская смесь. О, пришли. Дженни вдруг ускоряется и бежит вниз к тропинке, перепрыгивая ступеньки. Её не волнует ни тяжесть массивного рюкзака на спине, ни Хаëн с Юнги, оставленные позади с чемоданами, которые ещё нужно спустить. А ведь Юнджи говорила взять походный рюкзак в лагерь в горах. — Сошлись две черепахи, — издевательски тянет Дженни, когда они, наконец, спускаются и доходят до небольшой беседки. И тут же получает от Хаëн, так ничего и не сказавшей, найденной у входа шишкой, и кричит, принимаясь рыться вокруг в поисках оружия. Юнги вздыхает: его предупреждали. — Я пойду в комнату. — У нас дом под номером три! Ха, Ëнни, тебе лучше бежать. Хаëн вылетает из беседки раньше, чем Юнги успевает понять, что оказалось в руках у Дженни. Дженни бежит за ней. Их вещи так и лежат на полу, и Юнги, не желая оставлять без присмотра, закидывает рюкзак на плечи, чуть не свалившись от веса и задавшись вопросом, сколько кирпичей она привезла и зачем, хватает чемоданы и направляется к деревянному домику с огромной голубой надписью «3» у входной двери. Ни Дженни, ни Хаëн не видно. Перед тем, как войти, он дважды стучит, но даже не ждёт, что дверь распахнут изнутри. Соседка с короткими разноцветными волосами, чьё имя Юнги не знает, здоровается и, не обращая внимания на бормотание, помогает затащить сумки, а после ещё и провожает к комнате, забрав чемодан Хаëн. — Я, кстати, Мина, — уже у комнаты говорит она и улыбается, и Юнги замечает не только яркие фиолетовые линзы, но и цветные пломбы в зубах. — Ян Мина. Прошу, не говори, что фамилия не сочетается с именем, я знаю. Именно это и происходит, когда встречаются австралиец и кореянка. — Мин Юнджи. — Классное имя. Приятно познакомиться, Юнджи. — Да, мне тоже. — Если захочешь, можешь потом заглянуть в гостиную. Каждая из нас привезла по несколько настольных игр, причём они даже не совпадают, и теперь мы можем совсем не выходить оттуда. Круто, правда? — Думаю, да. Мина, получив удовлетворяющий ответ, оставляет, наконец, Юнги в одиночестве. Юнги ожидает, что комната окажется худшей комнатой в его жизни, но чертовски ошибается. Да, она довольно маленькая, но выглядит современно. Полностью в светлых тонах. Три кровати стоят с одной, левой, стороны, изголовьем к стене, возле каждой есть розетка, расположенная близко к небольшим тумбочкам. Над кроватями по одному небольшому светильнику. В отдалении, у окна, стол. У входа, по правую руку — тройной шкаф, встроенный в стену. Слева от входа — дверь в туалет. Юнги не знает, какую кровать ему выбрать, но думает, что Дженни и Хаëн хотели бы спать вместе, поэтому средняя ему точно не подходит. В квартире он никогда не ставит кровать близко к окну, считая, что там солнце по утрам будит намного раньше задуманного. Кровать у туалета выглядит идеальным вариантом, но что, если Дженни или Хаëн хотели бы её себе? Или, может быть, им вообще плевать? В любом случае, они легко смогут поменяться. Юнги оставляет чемодан и рюкзак у стола, а свой открывает, чтобы переодеть надоевший лифчик на лëгкий спортивный топ с вкладышами. Жара на улица невыносимая даже в горах. Футболку он заменяет укороченной майкой, довольно удобную юбку оставляет, но под неё, помня совет Юнджи, надевает шорты длиннее прежних. Едва он заканчивает переодеваться, в дверь вваливается заметно покрасневшая Дженни, а следом за ней тихо входит Хаëн, победно улыбаясь. — Просили передать, что через двадцать минут будет знакомство с вожатыми, — отдышавшись, сообщает Дженни и тут же падает на кровать в центре. — Хосок сказал, что среди них есть наша давняя знакомая. Чёрт возьми, не зря я поехала именно сюда. Кстати, спасибо, что забрала наши вещи. Ëнни, ты где спать хочешь? О, отлично. Стой, а ты взяла наш фен? В смысле какой?! Ённи! Ты обещала! Юнги резко выпрямляется и открывает глаза, понимая, что не слышал ни ответа, ни звука, ни хоть чего-нибудь. Но Дженни поняла. Он смотрит на них, ловит вопросительный взгляд Хаëн и замечает несколько быстрых движений рукой. Через несколько секунд после этого и Дженни поворачивается к нему. — Выглядишь удивлëнной. — Язык жестов? — Жестовый только. Ты его знаешь? — теперь удивлена Дженни. — Немного. Основные фразы. Хаëн садится рядом с Дженни на кровать, подогнув под себя ногу. Что-то быстро показывает, Юнги разбирает только «привет» и «сегодня довольно солнечно» и теряется в обилии жестов и мимики. Заметив его выражение лица, Хаëн насмешливо фыркает и разводит руками. Издевается. Дженни это нравится. — Это жестоко, — чуть обиженно бурчит он. — У Ëнни проблемы с речью, поэтому она предпочитает жестовый. Пойдём? — Куда? — К вожатым. — Я догоню. Дженни и не настаивает. Они вдвоём уходят. Юнги быстро пишет Юнджи краткие факты, чтобы не беспокоилась, надевает свою кепку, отправляет сестре фотографию внешнего вида и, получив одобрение и приняв решение оставить телефон в комнате, берёт со стола все три ключа, не замеченные ими ранее, и выходит. Никого уже нет. Что будет, если он опоздает? Он здесь лишь для того, чтобы помочь сестре, а опоздание на неё никак не повлияет. Знакомство с вожатыми — для чего ему это? Ни в чём участвовать он не собирается, общаться — уж тем более, да и добровольно идти в место с четырьмя десятками людей не хочется, если честно, совершенно. Юнги медленно поднимается по лестнице и с той же скоростью идёт к главному зданию. На улице всё ещё жарко, зря он не взял с собой воду. Вообще-то, он и на улицу зря вышел. — Юнджи-я! Тяжёлый вздох вырывается непроизвольно. Он не против компании Хосока, но теперь его, очевидно, заставят поторопиться. — Ты не хочешь туда идти? — поравнявшись с ним, уточняет он, вновь удивляя проницательностью. — Тебе нужен правдивый ответ? — Я его уже знаю. — Почему тогда идёшь рядом, а не обгоняешь? Ответа на этот вопрос у Хосока нет, но он не ускоряется, а продолжает идти медленно. Это не похоже на манипуляцию. На участие — да. На поиск подхода к Юнги, наверное, тоже. Юнги не хочет, чтобы у Хосока были проблемы, и постепенно шагает всё быстрее, игнорируя довольную улыбку на чужом лице. — Как тебе новые соседки? — Активные, — первое слово, которое приходит на ум. И Мина, и Дженни, и Хаëн, и, Юнги уверен, остальные соседки в какой-то мере тоже, ведь это чёртов лагерь, куда люди подросткового возраста приезжают, чтобы познакомиться, отлично провести время за играми и развеяться. — Прости, я ещё не совсем понимаю, плохо это или хорошо для тебя. — Не плохо и не хорошо, на самом деле. Я всю жизнь живу с такой же, всё в порядке. — А сколько тебе сейчас? — Семнадцать. — О, так ты для меня нуна, — кажется, Хосок делает эгьё. Юнги вздыхает безнадёжно. Он уже привык откликаться на имя Юнджи, но на «нуна» не сможет сразу, потому что его никто никогда не называл так. До Хосока. Юнджи, наверное, узнав об этом, будет ещё долго подшучивать над ним. — А как тебе новые соседи? — Из комнаты я видел только Чонгука, он, знаешь, такой милый. Клянусь, я никогда никого милее его не знал. И он кажется спокойным, но что-то мне подсказывает, что он раскроется, когда мы сблизимся. Через пару дней, может быть? Не зря ведь младшенький в доме. Хосок подробно говорит о каждом из остальных парней домика. Юнги не игнорирует его, однако догадывается, что Хосок лишь использует его, чтобы систематизировать и проанализировать полученные знания о знакомых, дабы узнать, какой подход лучше искать. После нескольких минут разговора у Юнги в голове остаётся лишь каша из имён, характеристик и внешности, но — ладно. Главное, Хосоку помогает. Да и Хосок тут же переводит тему, когда замечает, что Юнги перестал даже задавать вопросы раз в тридцать секунд, запутавшись в его словах. Тема быстро исчерпывает себя, но её всё равно хватает им. После идут в уютной тишине. И даже, к великому огорчению Юнги, не опаздывают. Хаëн, едва они останавливаются в тени у деревьев, оказывается рядом слишком быстро и незаметно. Дженни нигде не видно. Хосок радуется ей, и, окей, для Юнги не становится сюрпризом тот факт, что он знает язык жестов. Хосок похож на того, кто выучил все языки мира, чтобы познакомиться с каждым человеком, живущим на Земле. Хосок не только понимает Хаëн, но и сам говорит на жестовом. Он полностью переходит на него, иногда смеясь, иногда наваливаясь всем телом на Хаëн, еле держась на ногах. Хаëн смеётся тоже, и Юнги с удивлением и интересом отмечает, что у неё прекрасное звучание смеха и, должно быть, голоса. — Хэй! Юнги только успевает заметить Дженни за спиной Хосока, как она тут же оказывается у него на спине, обхватывает ногами талию и обнимает за шею. Хосок даже не вздрагивает и не удивляется, словно это происходит каждый день. Он не говорил, что их связывает, но, очевидно, они очень близки. — Ты куда пропала? — Пыталась выведать у Хвасы программу на эти три недели. Юнги чувствует себя лишним. — И что узнала? — Всё, что ты любишь: игры на знакомства, квесты, командные соревнования, ночные посиделки, походы, всё такое. И, внимание, гвоздь программы! Верховая езда! Признавайся, поэтому этот лагерь выбрал, да? Хосок отвечает мычанием и разводит руками. — Для мамы это был решающий фактор. — Юнджи, а у тебя как с лошадьми? — Дженни переводит внимание на него. — Никак? Юнги их никогда вблизи не видел даже. — О, Хосок-а, у тебя новая ученица. Сочетание из Дженни и Хосока кажется всё более невыносимым. Юнги искренне благодарит богов, в существование которых даже не верит, когда появляются вожатые и начинают руководить процессом, стремясь завладеть вниманием подростков и успокоить их. После краткого введения в курс упомянутая Хваса подходит к ним, чтобы заобнимать троих и попытаться обнять и Юнги. Её останавливает Хосок. Список плюсов в голове выходит за грань, потому приходится признать, что этот парень является для него абсолютно идеальным. Не влюбиться бы. Лагерные влюблённости — вещь, конечно, замечательная и занимательная, но разбираться с последствиями после, как они разойдутся, и выслушивать подколы Юнджи, Чимина и Тэхёна? Увольте. — На приветственную вечеринку придёте? — Ох, конечно! Июль обещает стать самым шумным месяцем в его жизни. В целом, первый день проходит лучше ожидаемого. Юнги около получаса таскается за новыми знакомыми, а при первом удобном случае просто сворачивает с тропинки и уходит в безлюдное место, перед этим заглянув в комнату, чтобы взять телефон. По дороге вновь натыкается на Хвасу, приходится несколько раз ответить на её вопросы, поставить в известность об его нелюдимости, пообещать заглянуть на вечеринку хотя бы на час и спешно попрощаться. К счастью, на этом лимит знакомств заканчивается, его больше никто не тревожит. Люди проходят мимо, громко кричат на фоне, но не лезут. Многие ещё и разгребают вещи, поэтому на улице довольно пусто. Случайно в процессе странствий по просторам лагеря Юнги натыкается поначалу на едва заметное отверстие в заборе, позволяющее незаметно выбраться в лес, а после — на огромную качель, заросшую и забытую людьми. Действительно высокую. Он пробует раскачаться на ней, морщится на скрип, но с восторгом продолжает до тех пор, пока не понимает, что ещё немного и ногами зацепит ветки дерева за спиной. С музыкой в наушниках вообще было бы идеально, жаль, он их не взял. Да, теперь он знает, где поселиться на ближайший месяц. Именно на качелях его удивительным образом находит Хосок. Возможно, у Хосока навык находить Юнги. Хосок выглядит так, словно тоже не ожидал его увидеть, изумлённо останавливается между кустов и, качнув головой, когда Юнги его замечает, улыбается, усевшись на землю с подогнутыми под себя ногами. Можно было бы продолжить качаться, но это кажется слишком невежливым, и Юнги останавливает качель. — Ты знаешь про это место? — тихо спрашивает он хриплым мужским голосом и, опомнившись, кашляет, чтобы после задать вопрос нормально. Хосок кивает. — Я часто любил отдыхать здесь в прошлый раз. Тут мало людей и хорошо ловит интернет. — Что правда, то правда. Хочешь? — предлагает уступить место. — Не-а, сиди. Только никому не рассказывай. — Да кому уж мне? — И то верно. Юнги тихо хмыкает, сдерживая смех, и всё-таки спрыгивает с качелей, чтобы подойти к Хосоку и взять предложенную упаковку мармелада. Он до сих пор ничего не съел, обеда у них не было, а ужин нескоро. Хосок то, что он молча съедает почти весь мармелад, никак не комментирует, лишь переписывается с кем-то в телефоне. Юнги и сам открывает пришедшие за эти несколько часов сообщения от Юнджи. Куча фотографий — именно из-за неё и её привычки снимать всё, что она находит хоть немного привлекательным, включая её саму, память его телефона уже забита. Почему-то их диалог она использует как галерею. Между фотографиями несколько жалоб на Чимина и Тэхёна, столько же рассказов о тренировках с её девочками, парочка просьб сфоткать, с кем там Юнги умудрился сблизиться, да куча глупых шуток. Юнги тихо смеётся, а Хосок на этот звук реагирует тут же поднятой головой. — Что? — Я слышу звон влюблённых колокольчиков, — ну и, собственно, всё, даже такой простой фразы достаточно, чтобы смутить Юнги. — У тебя комфортный смех. — Комфортный смех? — Ага. Слышала когда-нибудь треск дров в камине в зимнюю ночь? Вот это. Это ты. Смех Юнги никогда ни с чем не сравнивали. Вообще. Одна девушка, желающая подкатить, говорила, что он у него красивый, и на этом список заканчивается. Юнги можно понять, когда он теряется с ответом, бормочет «спасибо» и утыкается в телефон, молясь, чтобы он не был слишком красным. У Хосока можно брать уроки комплиментов. И Хосок ведь даже не флиртует, он в Юнги совершенно не заинтересован — говорит, что в голову приходит, без капли стеснения. Удивительно необычный человек. — Забавно, на самом деле, — Хосок, пугая неожиданностью, после продолжительной тишины ложится на землю, сложив руки под голову и закинув ногу на ногу. Юнги вопросительно мычит. — Я никогда не слышал треск дров в камине. У меня его просто-напросто не было. А в голове — явная картина заснеженных гор, маленького домика, где двоим уже немного тесно, и небольшого камина с ковром, на котором можно распластаться. — Звучит романтично, — ему приходится выдать оценку, потому что Хосок, очевидно, ждёт хоть какой-нибудь реакции, но после сказанного тот смеётся. — Что тебя рассмешило? — Не удивлён, что именно ты находишь это романтичным. — В каком плане? — Уединение, отсутствие городской суеты, заваленные снегом дороги, по которым никому чужому не добраться. Только вы, ваша любовь и природа. В холодные ночи камин не сможет прогреть весь дом, и вам придётся спать очень близко, прижавшись к друг другу. Может ли что-то быть более подходящим для любви? — Нам стоит прекратить это обсуждать, — наполовину шуточно, наполовину серьёзно. Навыки Хосока по чтению людей начинают пугать. Хосок не обижается и тут же находит более лёгкую тему для разговора, что, по большей части, является монологом, а Юнги и не жалуется. Они с Юнджи часто проводят так вечера, и параллель с сестрой обретает всё более явную форму. Хосок не во всём похож на неё, но в том, как умело создаёт атмосферу комфорта для Юнги — точно. И это только в первый день знакомства, что же дальше будет? К концу месяца он узнает все тайны Юнги? Желательно все, кроме одной, но и её можно. Хосок выглядит как тот, кто эту тайну сохранит, но рассказывать ему Юнги всё равно не спешит и сомневается, что сделает это. Они едва знакомы. Глупо доверять незнакомцу только потому, что с ним комфортно ехать в автобусе, сидеть вместе в отдалении от людей и возвращаться к домикам, когда приближается время ужина. Хосок до неприличного много времени уделяет сближению с ним. Юнги на обратном пути даже решается спросить, почему так, и вздыхает, когда в ответ слышит «есть в тебе что-то, что меня притягивает». Это может быть опасным. Он даже советуется с Юнджи, и Юнджи, как главная сводница в его жизни, предлагает за неделю узнать Хосока хорошо и потом рассказать правду, чтобы освободить себя от груза вины и дать свободу их сближению и развитию истинной любви. Юнги со смехом качает головой — Юнджи ярко улыбается ему и неожиданно кричит «о, привет». Юнги испуганно оборачивается. Хаëн, а следом за ней — Дженни. — Мы не помешаем? — аккуратно уточняет Дженни. — Я как раз хотела с вами познакомиться после рассказов Юнни, — качая головой, опережает Юнджи, и Юнги громко фыркает, услышав эту вариацию его имени. Она его так в детстве называла. Иногда называет и сейчас, но чтобы поиздеваться и подчеркнуть, что он младше. — Вы сëстры? — с любопытством спрашивает Дженни. — Очень похожи. — Двойняшки, но гены сыграли так, что выглядим как близнецы. — А как тебя зовут? Юнджи бросает на него взгляд. Юнги качает головой, молчаливо умоляя не делать этого. — Юнги, — выдыхает она, и Юнги прикрывает глаза, не веря, что она всë-таки сказала это. Нет, она точно хочет его смерти. — Вас не путают? — Путают, конечно, и мы умело пользуемся этим. — Да вам чертовски повезло! Юнджи громко смеётся, и Юнги опускает голову на локоть руки, которой держит телефон, задумываясь, так ли он здесь нужен. Очевидно, что сейчас Юнджи более заинтересована в Дженни и Хаëн, потому что они, как Юнги и думал, сочетаются очень хорошо. Этот лагерь действительно создан для Юнджи. Будь он хоть немного позже, в следующем месяце, Юнги смог бы получать восторженные сообщения от неё, а не заменять её в надежде, что родители окажутся достаточно незаинтересованными и не заметят подмены. Впрочем, даже если заметят, сейчас они отправить её сюда не смогут — только забрать Юнги. Не то чтобы Юнги будет против, конечно. Просто тогда им предстоит скандал, а он меньше всего желает участвовать в том откровенном разговоре с шокированными родителями. Ему по душе привычная тихая жизнь, где никто не догадывается, как часто они с Юнджи подменяют друг друга и сколько раз таким образом выходили из безвыходных ситуаций. Лучше уж провести три недели здесь и без проблем вернуться домой. Тем более, не так уж здесь и плохо. Если его и дальше не будут трогать, проживёт спокойно, вернётся и забудет, как страшный сон. Он даже после ужина соглашается заглянуть на вечеринку, где знакомится ещё с двумя его соседками и несколькими вожатыми, которые обещают особо его не напрягать, но советуют принимать участие в мероприятиях, иначе у них будут неприятности. Приходится пообещать иногда выходить из комнаты. Тем более, следить за ним поручают Дженни, а она с энтузиазмом несколько раз кивает на просьбу вытаскивать его хоть куда-нибудь, и Юнги не сдерживает тяжёлого вздоха. В голове рождается картина, как его, сладко спящего в своей кровати, за ногу стягивают на пол и кричат, что они пропустят конную прогулку, а такого она не допустит. Юнги слабо ведёт плечами. Это, конечно, в стиле Юнджи, но интуиция ему подсказывает — у них с Дженни методы абсолютно одинаковые. Испытывать на себе терпение их обеих он не горит желанием. Главное, в зале, где проходит вечеринка, удаётся найти кресло-мешок и расположиться в углу, листая ленту и переписываясь то с Юнджи, то с Чимином, то с Тэхёном. Его не трогает никто. Даже Хосок оказывается занят то танцами, то играми, то караоке — в первый раз, когда он берёт в руки микрофон, Юнги с интересом вынимает наушник из уха и вслушивается, чтобы уже с первой строчки открыть новый плюс Хосока. Поёт он хорошо. Приятно. Его пение не давит на уши, и Юнги даже прослушивает всю песню, прежде чем вернуться к своей музыке. Ближе к ночи он уходит в комнату и в спокойной обстановке принимает душ, переодевается в пижаму, оставив под ней топ, и заворачивается в одеяло. Засыпает достаточно быстро. Возвращения Дженни и Хаён не слышит — либо так погружается в сон, либо заходят они тихо. Утром его будит Дженни, напоминает про утренний сбор и, когда Юнги всё же заставляет себя сесть на кровати, желает доброго утра и бодро скрывается за дверью. Юнги со стоном поправляет съехавший топ и оглядывается на часы. В половину девятого хочется только лечь обратно, но не позволяет данное Дженни обещание всё же явиться, и Юнги потягивается, поднимается и сонно бредёт в душевую, чтобы умыться, переодеться, попросить у богов милости, не дождаться никакого снисхождения и всё же направиться к месту встречи. Жаль, и в этот раз не удаётся опоздать. К счастью, долго их не держат, озвучивают пугающий обилием мероприятий план на сегодня и отправляют на завтрак. Юнги, вернувшись из столовой, валится на кровать и вырубается снова. Вот только Дженни и Хаён совершенно не пытаются быть тихими, поэтому поспать удаётся не больше часа, а дальше Юнги утаскивают на игру, призванную познакомить всех в лагере друг с другом. Точнее, серию игр — и спортивных, и логических. И с теми, и с другими Юнги справляется довольно неплохо, даже запоминает несколько имён, но два активных часа выжимают из него все соки, поэтому после обеда он складывает в рюкзак плед и небольшой вентилятор на батарейках, сбегает к качелям и заваливается в тени с книгой. И хотя сил у него восстанавливается недостаточно для того, чтобы посетить ещё одно мероприятие, он приходит всё равно — там обещают рассказать про правила походов, научить ориентироваться на местности и ставить палатки. Тут проявлять активность не требуется, а от полученных знаний будет зависеть его жизнь, поэтому Юнги слушает внимательно, внимает, запоминает и, на самом деле, устаёт не так сильно. Здесь ему нравится. Все заняты своими палатками, и до Юнги никому нет дела — разве что Хосоку в тот момент, когда палатка Юнги, над которой он так долго трудился, вдруг начинает рушиться, а находившийся рядом Хосок лезет помочь и не позволяет ей развалиться. Благодарит его Юнги очень долго. Дальше у них по программе свободное время, и его Юнги проводит за прогулкой по лагерю, изучает местность, доходит до мужских домиков, но ни к кому не стучится — обходит и ступает дальше. Как оказывается, здесь даже есть небольшая библиотека. А помимо неё — бильярдная, комната для боулинга, открытый небольшой бассейн и несколько заброшенных зданий, куда, однако, можно заходить. Добирается Юнги и до конюшни, где милая девушка вызывается познакомить его с лошадьми и с любовью представляет всех. После ужина всех приглашают к костру, но туда Юнги уже не идёт. Он снова засыпает гораздо раньше возвращения Дженни и Хаён. Новый день начинается с собрания, ради которого приходится встать в половину девятого и которое обещает стать ежедневным мероприятием, завтрака, на котором им выдают переносной набор для обеда, и сборов в первый поход. Он будет скорее ознакомительной прогулкой по окрестностям, но Юнги всё равно подходит к нему ответственно и долго выбирает, что надеть и что сложить в рюкзак, советуясь с интернетом и Юнджи. Она в этом разбирается больше. Она и походы обожает, в отличие от Юнги, и он в очередной раз убеждается, что этот лагерь создан для неё. И совсем не для него. Но, стоит признать, ничего плохого в прогулке найти не удаётся. Юнги и не ищет — не горит желанием попусту портить себе настроение. Он, наоборот, старательно отмечает плюсы и наслаждается прохладой в тени деревьев, шумом леса и реки неподалёку и видами, что открываются им, когда дорожка вдруг заканчивается. Все распределяются, чтобы сфотографировать друг друга. Рядом из ниоткуда появляется Хосок с фотоаппаратом в руках и вручает его Юнги, принимаясь позировать. После того, как устаёт, уговаривает и Юнги на несколько фотографий сначала на его телефон, а после — на фотоаппарат. Обещает потом прислать. Так они и обмениваются контактами. И хотя во время прогулки Юнги с Хосоком не особо общается и предпочитает молча ступать по дорожке, слушая музыку и думая о своём, на каждом привале Хосок оказывается рядом, чтобы сделать пару снимков в новом месте и вновь исчезнуть в толпе. Иногда к ним присоединяются Дженни и Хаëн, но чаще всего Юнги их даже не видит и не догадывается, где они могут идти. Дорога через пару часов выводит их к небольшому водопаду, в озере под которым, как говорят вожатые, они ещё успеют искупаться. Пока им разрешают умыться и порезвиться в воде, если взяли с собой сменную одежду. У Юнги сменная одежда с собой, и в первое мгновение он, замученный жарой, едва не срывается в прохладу чистой и манящей воды, пока не вспоминает вдруг — ему раздеваться нельзя. Он замирает у самой кромки. Хорошо, что брюки на нëм легко можно поднять выше колена и закрепить на бёдрах. Холодная вода ощущается так приятно, что с каждым шагом всё сильнее хочется послать всё к черту и нырнуть, не раздеваясь. Жаль, тогда мокрая футболка прилипнет к телу вместе со спортивным топом, ставшим слишком маленьким, необъëмным и висящим. Так тело Юнги будет совсем не похоже на женское. Про брюки и говорить нечего — если прилипнут они, не спасёт ничего. Остаётся довольствоваться малым и с долей зависти следить за теми, кому не надо ничего скрывать. В их числе оказываются и Хосок с Дженни, от чего зависть только усиливается и, кажется, становится слишком явной. — Чего ты не присоединишься? — с любопытством спрашивает Хосок, приближаясь к нему, что сидит на камне, свесив ноги в воду. — Хочешь же. И у тебя, вроде как, есть, во что переодеться. Юнги медленно качает головой. — Я не могу, — со вздохом отвечает он. Хосок заинтересованно наклоняет голову, всем видом выражая недоумение и желание узнать, почему же Юнги не может искупаться, даже если хочет. — Не могу купаться под чужими взглядами. Одежда станет мокрой и прилипнет, и всё тело напоказ будет. Не хочу. Хосок понятно мычит и оглядывается на Дженни и ещё нескольких девушек вдали, которых, кажется, абсолютно не смущает то, насколько облегающей стала их одежда. Они веселятся. Юнги бы тоже веселился, может, даже согласился бы принять участие в их играх, будь у него возможность осуществить это без раскрытия тайны. — Вроде потом нас разделят на женскую и мужскую команду, когда целью будет именно искупаться. Вздох становится ещё тоскливее. — Меня и девушки смущают, — он пожимает плечами. — Не могу расслабиться, если рядом кто-то есть. Так и живу. — А на пляжах ты бываешь? — Редко. — Понятно, — с долей сочувствия в голосе тянет Хосок и подтягивается, чтобы запрыгнуть на камень рядом с Юнги. — А место специально выбрала такое, чтобы тебя никто не заметил? — Эй, я даже не пыталась спрятаться! — У тебя уже рефлекторно получается? Юнги, не сдержавшись, закатывает глаза и толкает Хосока плечом, чтобы тут же поморщиться от ощущения намокшей ткани. Хотя, конечно, немного охлаждает. — Если бы я хотела спрятаться, ты бы меня не нашёл, — уверенно отзывается он. — А здесь просто тенёк и ноги можно в воду опустить. И не так шумно, как у водопада. — И людей нет. — Ты ведь есть. — Это намёк, что мне стоит не быть? — с наигранным ужасом спрашивает Хосок и прижимает руку к груди, смотря на Юнги так, словно он произнёс самое оскорбительное, что только существует в мире. Юнги фыркает и качает головой. — Ты бы сошёлся с сестрой. — Что за сестра? — Двойняшка моя. Абсолютная противоположность. — Боже, у тебя есть сестра-близнец?! — слишком воодушевляется Хосок и Юнги, медленно кивнув и решив не углубляться в отличие двойняшек от близнецов, тянется к телефону и открывает одну из фотографий Юнджи. Хосок принимает телефон из его рук и тут же подносит к лицу Юнги, сравнивая. — С ума сойти! Она твоя копия! Как её зовут? — Юнги, — смиренно отвечает он. Если он придумает другое имя, а Дженни и Хосок решат обсудить его сестру между собой, он нарвется на неприятности. — Юнджи и Юнги? Он тихо мычит. — Шикарные имена. Говоришь, мы с ней сойдëмся? — Определённо, да. Она обожает всё то же самое, что и ты. Людей, активный отдых, новые знакомства и всё такое. — А почему сюда поехала ты, а не она? — слишком проницательный вопрос. Почему-то врать Юнги хочет меньше всего. — Должна была она, на самом деле. Родители думают, что здесь она, а не я. — Вы поменялись местами? — очень быстро догадывается Хосок, и его воодушевление только возрастает. Особенно — когда Юнги кивает. — Но документы сюда заполняют родители, и они на твоё имя… — вдруг посерьёзнев, добавляет Хосок. Едва удаётся подавить стон — об этом Юнги совершенно не подумал. — Юнджи — это твоё имя или её? — Всё тебе расскажи, — хмыкает Юнги. — Ты от меня больше ничего не узнаешь, всё, можешь уплывать прочь, — он машет ладонью. Хосок, однако, и не уплывает, и на небольшую грубость в его словах не обращает внимания. Его воодушевление становится только сильнее, и по взгляду Юнги понимает — от него не отстанут больше никогда. Надо было молчать. — Да, меня зовут Юнги, а не Юнджи, — в конце концов, признается он. Хосок издаёт странный звук, похожий на вскрик радости, и Юнги медленно поворачивает к нему голову и, схватив палочку рядом, наставляет на грудь. — Но если ты хоть кому-нибудь скажешь… — Никому и никогда! — он не раздумывает ни секунды. Юнги хмурит брови и внимательно его оглядывает. По крайней мере, выглядит Хосок безобидно. Он больше похож на довольного щенка, счастливого, что ему доверили подобную тайну, а не человека, задумавшего рассказать всем правду о Юнги. — А почему здесь ты, а не она? Вроде ж ей должно было понравиться. — У неё важные соревнования, — он вздыхает. — Родителям не особо нравится её увлечение всем мужским и ничем женским, поэтому они, наверное, решили отправить её сюда. Я с ними это не обсуждала. Просто предложила поехать вместо неё, потому что у меня июль свободный, а живём мы в отдельной квартире и далеко. Никто не должен заметить. — Так твоя сестра — спортсменка? А что насчёт тебя? — Я со спортом примерно так же, как с людьми. — Я так и подумал. — Эй! — сразу отзывается Юнги и резко разворачивается к Хосоку, складывая руки на груди. — Я тебя сейчас в воду столкну! Хватит принижать меня! — Прости, прости, — с громким смехом извиняется Хосок, но виновато совершенно не звучит. Юнги слабо качает головой и уже даже не удивляется улыбке на лице, пусть и с чужими людьми она является редкостью. Хосоку слишком легко удаётся обойти его преграды. Боже, он даже признался ему! И пусть это признание наполовину, никому другому Юнги так быстро не открылся бы. — А почему ты меняешь голос? — вдруг спрашивает Хосок. Юнги на несколько секунд теряется, пытаясь понять, о чëм он, и со стоном прикрывает глаза и машет головой. Он слишком внимательный. Впрочем, ничего удивительного, что он заметил — слишком часто Юнги рядом с ним стал забываться. — У Юнджи он более звонкий. У меня скорее низкий и хриплый. Когда я притворяюсь ей, то всегда копирую её голос. — Скажи что-нибудь на своём. — Что ты хочешь услышать? — спрашивает Юнги, вернувшись к своему голосу, и чуть ведёт плечами. Он ощущает себя слишком открытым. Ещё немного, и Хосок его всего раскроет. — Назови меня по имени. — Зачем? — Хочу услышать, как он будет звучать таким голосом. — У тебя фетиш, что ли? — Юнги и не скрывает удивления. Хосок на его слова никак не реагирует. — Хорошо. Привет, Хосок, меня зовут Юнги, и я, кажется, доверяю тебе слишком сильно. — У тебя шикарный голос, — тянет он с таким восторгом. — Слишком низкий для девушки. — Восхитительный. Ты обязана прочитать мне какую-нибудь книгу. — Точно фетиш. — Ты хоть знаешь, как редко можно найти такой голос даже среди мужчин? Каждый мужчина с таким голосом автоматически становится в моих глазах сексуальным и привлекательным, а ты ещё и… — Хосок словно забывается и осознаёт собственную фразу с опозданием, поэтому смущается и распахивает глаза. Теперь он смотрит действительно виновато. — Прости, если вызвал дискомфорт. — Ты первый, кто так нахваливает мой голос, — махнув рукой, с лёгкостью бросает Юнги. Он чувствует себя смущëнным, но не настолько, чтобы Хосоку требовалось извиняться. — Можешь продолжать. Я слушаю. Каждый мужчина с таким голосом привлекает тебя? — до него, наконец, доходит фраза. Хосок будто и сам только осознаёт, что сказал, но мнëтся лишь на мгновение, а после разводит с улыбкой руками. Юнги с интересом оглядывает его. — Откровение за откровение, да? — Если ты не хотел, я всё забуду. — Так я и дам тебе забыть, — он фыркает. — В общем-то, да. Меня привлекают и мужчины, и женщины. Ну, ладно, не так. Всё же парни и девушки моего возраста, а не постарше. — Меня тоже, — решает не скрывать Юнги. Удивление Хосока становится слишком громким и ощутимым. — Ты стала ещё идеальнее, ты в курсе? — Не влюбись только. — А кто мне запретит? — Я, — Юнги резко серьезнеет и убеждается, что Хосок действительно к нему прислушивается. — Не влюбляйся в меня. Мне не нужны лагерные влюблëнности на пару недель. — Ты же живёшь в Сеуле. Я тоже. — Не нужно, прошу тебя. — Хорошо, — к счастью, принимает Хосок и медленно кивает. — Чисто платоническая бисексуальная дружба. Я могу называть тебя Юнги, когда мы стопроцентно одни? — Можешь, — Юнги решает просто смириться. — А ты будешь говорить со мной своим голосом? — Плыви уже отсюда, фетишист чёртов, — он не сдерживается с силой толкает Хосока с камня в озеро, улыбаясь на вскрик. Он тихо смеётся, когда замечает, насколько обиженным выплывает из-под воды Хосок, однако вся улыбка исчезает в то же мгновение, как его хватают за ноги и тянут на себя. На мгновение становится страшно. Хосок, к счастью, останавливается в последний момент и не позволяет ему упасть, а после — действительно уплывает к оживлённой толпе. Юнги провожает его задумчивым взглядом. Хорошо, что он запретил Хосоку влюбляться. Кто бы только самому Юнги запретил? Но задуматься над этим Юнги себе не позволяет — чем дольше о влюблённости думать, тем сильнее она станет. Такого ему не надо. Пока он лишь очарован Хосоком, что, стоит признать, совершенно не соотносится с его планами, поэтому ему стоит быть осторожнее и сдержаннее. Может, получится. Хотя с тем, как Хосок к нему относится — едва ли. Он и общается с Юнги доброжелательно, и не вмешивается в одиночество Юнги, когда он им наслаждается, и оказывается рядом в нужный момент. С ним приятно говорить. С ним приятно проводить время вместе, когда они оба уходят достаточно далеко и Хосок всё же выпрашивает поговорить с ним обычным голосом Юнги, пока валяется на траве рядом с закрытыми глазами и откровенно наслаждается. Он полностью открыт. Дело даже не в том, что он с Юнги флиртует, пусть флирт и проскакивает иногда в общении. Дело в том, что Хосок сам по себе такой — и это Юнги чертовски подкупает. В первую неделю большинство мероприятий оказываются направлены на знакомство между собой, с лесом и горами, с правилами поведения во время походов и всем, что позволит им выжить в лесу. Их обучают и прививают им все необходимые навыки. Им даже приходится заучить карту местности, чтобы в случае, если они потеряются, они могли вернуться в лагерь. По вечерам устраивают развлечения — кинотеатр под открытым небом, песни и танцы у костра, дискотека. Чаще всего Юнги это пропускает, выбирая чтение книги в тишине, звонок Юнджи или сон. Самое интересное, как обещают вожатые, начнётся со второй недели. И Юнги меньше всего ожидает уже в понедельник увидеть в программе конную прогулку. Он даже думает отказаться, но Хосок, так невовремя возникший рядом, вынуждает направиться к конюшням, а не в одно из заброшенных зданий, где его никто никогда не найдёт. Там его встречают и Дженни с Хаён, поэтому план побега медленно осыпается прахом, пока Юнги оглядывает лошадей в загонах и думает, стоит ли предупреждать Юнджи, что брата у неё больше не будет. К счастью, для Юнги выпрашивают самую покорную и милую лошадь тёмно-коричневого окраса с глазами, обещающими, что она сумеет вернуть Юнги живым. Ей хочется доверять. Возможно, дело в цветах, вплетённых в её чёрные волосы, но Юнги она не пугает совершенно. В нём даже просыпается интерес. Тем более, Хосок обещает помочь с ней, и Юнги смиренно вверяет ему собственную жизнь и повторяет всё за ним. Лошадь едва шевелится, когда он на неё запрыгивает. К счастью для Юнги, в первый день за пределы лагеря они не выходят и только ходят вокруг, слушают инструкции, запоминают всё, что им говорят, и фотографируются. Не так всё и плохо. Даже хорошо. Лошадь понимает Юнги с полуслова и полудвижения, поэтому вскоре Юнги удаётся расслабиться, начать наслаждаться и даже захотеть повторить сразу, как он спешивается, о чём он, конечно же, не сообщает никому. Особенно Юнджи, считающей своим долгом подшучивать над ним. И когда Дженни насмешливо спрашивает следующим утром, собирается ли Юнги и в этот раз попробовать сбежать, Юнги только закатывает глаза. Воодушевления предстоящей прогулкой он не показывает никак. Ещё и к лошади специально подходит медленно, однако запрыгивает слишком быстро для наблюдающего за ним Хосока. Когда Хосок поднимает брови и с весельем оглядывает его, Юнги понимает — его раскрыли. Он фыркает и отворачивается, подталкивая лошадь сделать первый шаг и направиться за инструктором. Их выстраивают в линию, и они медленно трогаются в сторону дороги. Если судить по программе, им предстоит подняться на вершину, пообедать там, развлечься на канатной дороге и начать спуск. Вернуться должны к ужину. Поначалу Юнги думает, что они так и будут идти очень медленно, но через полчаса инструктор спрашивает, все ли согласны пустить лошадей рысью. Раздаётся дружное согласие. К Юнги, наконец, возвращается восторг. Он только сильнее убеждается, что боялся лошадей зря — ему нравится настолько, что он едва замечает, как пролетает время, и думает даже по возвращении в Сеул записаться в конный клуб, потому что с таким ярким интересом сталкивается редко и ценит всякий раз, когда чему-то удаётся так его увлечь. Он даже сам просит Хосока фотографировать его на лошади, а вечером долго листает фотографии, выбирает те, что больше нравятся, и выкладывает их в свой закрытый профиль. Жаль, в открытый не выложить — могут увидеть как родители, так и другие, кто о подмене в лагере знать не должен. Конные прогулки становятся любимым мероприятием в программе. Особенно Юнги нравится, когда окно в программе разделяют на несколько мероприятий по выбору, благодаря чему людей у конюшни собирается намного меньше и они могут передвигаться свободнее, сходить с маршрута или пускать лошадей галопом там, где безопасно, с теми, кто уверен в собственных силах и не рискует упасть, и с достаточным количеством инструкторов. Правда, спокойная лошадь Юнги галоп любит не так сильно, как лошадь Хосока, поэтому вскоре он, решившись, просит поменять. С жеребцом, которого ему готовят, поладить оказывается немного сложнее. Но он, приученный к людям, в конце концов мирится с Юнги и соглашается иногда выполнять его желания полностью, а не частично и с таким выражением, словно Юнги его заставляет, а не поощряет лакомствами и похвалой. Зато галоп любит до безумства и совершенства. Упрямый, но сильный и быстрый. По характеру — полная противоположность Юнги. Может, поэтому и испытывает удовольствие, когда начинает вредничать и доводит до громких возмущений, ругани и обещаний оставить его здесь и пойти пешком. — Можешь пересесть ко мне, — в такие моменты предлагает Хосок, что почему-то всегда его слышит, подмигивает и довольно улыбается на закатывание глаз с раздражённым вздохом. Флиртовать с ним Хосоку, определённо, нравится. Причём если в первые дни он осторожничает и прощупывает границы, по прошествии двух недель флиртует уже откровенно, смело и напористо. Иногда Юнги кажется, что Хосок обращается с ним как с парнем, а не девушкой — настолько хорошо чувствует и понимает его, пусть и не заостряет на этом внимания. Он, к счастью, не задумывается, почему с Юнги не требуется быть аккуратным в тех темах, на которые девушки реагируют более остро. Тот же настойчивый флирт Хосока испугал и оттолкнул бы Юнджи и вызвал бы у неё желание обходить его стороной. А Юнги реагирует иначе, улыбается, смущается, раздражается, иногда посылает Хосока, но не выстраивает рефлекторно защиту и не закрывается. Он замечает, что прокалывается в этом. Его, как парня, привлекает такой флирт между двумя парнями, однако пугает мысль о том, что будет, если Хосок задумается. Впрочем, Юнги всё равно старается держать его на расстоянии. Он не хочет, чтобы Хосок в него влюблялся. Он, на самом деле, делает всё, чтобы Хосок в него не влюбился, но одновременно с тем, как Юнги проявляет настоящего себя, интерес Хосока возрастает, и, что ж, это проблема. Огромная проблема. Настолько, что Юнги от признания удерживает лишь один шаг. Шаг, однако, с течением времени увеличивается, а не уменьшается. Юнги к концу второй недели вместе с решительностью рассказать чувствует страх из-за возможной реакции Хосока, выплёскивает всё в диалоге с Юнджи и так и не приходит ни к чему, откладывая решение ещё на один день. Волнение только усиливается — вместе с чувством вины из-за обмана. Хорошо, что до отъезда остаются считаные дни. Плохо, что последние пять дней обещают быть насыщенными на общение, а Хосок, словно специально, начинает проводить с ним всё больше времени. Он хватается за любую возможность. Он везде следует рядом, но при этом не ведёт себя навязчиво и часто делает вид, что его вообще нет, и Юнги не может даже испытывать раздражение от такой близости. Хосок слишком хорошо знает, как важно ему уединение и соблюдение личных границ. Просто он держится как раз там, где заканчиваются личные границы. Ни шагу ближе, но и не дальше. Когда нужно, исчезает из поля зрения и даже дышит тише, но всегда, когда Юнги выплывает из мыслей в реальность, оказывается рядом, бросает несколько глупых фраз, выводит на разговор и исчезает как раз за секунду до того, как появляется усталость. Юнги не имеет ни малейшего понятия, что с ним делать. Юнджи — тоже. Чимин и Тэхён советуют хватать, соблазнять, влюблять в себя и только потом признаваться, когда сбежать он уже не сможет. — Сфоткаемся вместе? — всё чаще предлагает Хосок и раньше, чем получает ответ, уже прижимается к Юнги, позирует и делает несколько снимков ещё до того, как Юнги понимает, что ему нужно хотя бы улыбнуться. За день такого активного в проявлении внимания Хосока совместных фотографий у них появляется больше, чем за две недели до этого. — Не против, если я посижу с тобой? — вместо участия в общем веселье спрашивает Хосок и валится рядом либо на пол, либо на диван, либо на камень в зависимости от того, где проводится мероприятие. Остальные веселятся в стороне, но когда Юнги отправляет Хосока к ним, Хосок только фыркает, демонстративно принимает удобную позу и либо молча отводит взгляд в сторону, либо заводит тему разговора. Интересную до того, что только через несколько минут Юнги понимает, что разговорился и не желает замолкать. — Хочешь со мной прогуляться? — интересуется Хосок после того, как они ставят палатки, раскладывают вещи и договариваются, сколько у них свободного времени и когда нужно будет заняться костром и ужином. А Юнги — неожиданно — соглашается. И не только соглашается, но и ловит себя на слишком смущëнной и влюблëнной улыбке, с энтузиазмом следует за Хосоком и действительно наслаждается прогулкой по лесу. Хосок не просто не вызывает у него привычную после общения усталость — он словно питает Юнги своим присутствием. Юнги после их долгих разговоров остаётся не с желанием спрятаться от всего мира на пару дней ради восстановления, а с глупой улыбкой, бешено бьющимся сердцем и пониманием, что он, чëрт возьми, влюблëн. Что тоже проблема, но Юнги даже не горит желанием её решать, потому что… В такого, как Хосок, он рад быть влюблëнным. Даже если это означает, что уже через несколько дней это разобьёт ему сердце. Не то чтобы и разобьёт, стоит быть честным, ведь за три недели невозможно влюбиться так сильно. Пройдёт достаточно быстро. Юнги знает себя, он не станет по Хосоку страдать, а потому посылает всё к чëрту и разрешает себе просто наслаждаться в надежде, что после того, как они разъедутся, судьба не сведёт их снова. И почему они не встретились, когда у Юнги не было необходимости притворяться сестрой? Очевидно, что Юнги не подпустил бы такого активного и живого незнакомца к себе в других условиях, но всё же — жизнь оказалась слишком к нему несправедлива. Сильнее всего Юнги пугает ночëвка в лесу, описанная в программе как прощальная и включающая в себя как песни и танцы у костра, так и душевные ночные разговоры. До отъезда остаются два дня и одна ночь. Совсем немного, но интуиция Юнги сходит с ума, поэтому Юнги ожидает подвоха, пусть и не понимает, какого именно. От лагеря они уходят очень далеко, и во время всего пути, занимающего целый день, Хосок отходит от него всего девять раз, да и то — ненадолго. Юнги специально считает. Не уверен, как будет использовать эту информацию, но не считать оказывается не в силах. Он до безумия хочет просто Хосоку признаться. Последний день — Хосок не сделает ничего. Но смелости не хватает ни во время пути, ни пока они разбивают лагерь, готовят ужин, разжигают костёр, веселятся, грустят, обсуждают все три недели. Хосок всегда держится рядом. Он принимает во всём активное участие, но при этом не оставляет Юнги в одиночестве ни на минуту и смотрит так красноречиво. Сам Юнги у костра почти не говорит, только тогда, когда речь заходит о конных прогулках, но всякий раз, как их с Хосоком взгляды пересекаются, хочет сказать так много. Особенно — после наступления ночи. Ночь слишком располагает на откровения. Ещё и многие расходятся по компаниям, обсуждая уже между собой, что делает атмосферу в воздухе ещё более душевной. К счастью, Хосока отвлекают те, с кем он успел подружиться, коих оказывается достаточно много, а Юнги уводят в сторону Дженни и Хаëн. Говорят, во многом, они. Юнги остаётся только соглашаться и иногда добавлять несколько своих фраз. С ними легко — Юнги не чувствует перед ними вины. За три недели он ни разу не перешëл границу, которую они выстроили бы, если бы узнали правду. Больше он с ними не встретится и предпочтёт разойтись с приятным чувством от зародившейся дружбы на душе. С Хосоком гораздо сложнее. Юнги успокаивает себя только тем, что влюблëнным в него Хосок не кажется — скорее, заинтересованным в продолжении общения и желающим развития романтики между ними. Проще не становится. Ещё и Хосок следует за ним, ушедшим к реке рядом, уже глубокой ночью, и они остаются в полном уединении. — Не против моего присутствия? — шëпотом спрашивает Хосок, разрезая повисшую между ними тишину. Юнги, прислонившийся спиной к дереву, медленно качает головой, и Хосок опускается на землю рядом, подогнув под себя ноги. Опереться ему не на что. Кажется, его это и не напрягает. Больше Хосок не говорит ничего, и Юнги прикрывает глаза, слишком, по его мнению, громко выдыхая. Хочется сказать так много. Хотя бы поблагодарить, или спросить, понравилось ли Хосоку, или признаться, что Юнги так сильно не желает с ним расставаться, или даже повернуть голову, посмотреть ему в глаза и отчëтливо произнести одну из двух фраз, крутящихся в голове. Хосок имеет право знать хоть что-нибудь. И Хосок имеет право запомнить их такими, без ненужной драмы. Всё равно признание ни во влюблëнности, ни в собственном поле ничего не решит — уже вечером они навсегда разойдутся своими путями и никогда друг друга не увидят. Поэтому Юнги выбирает молчать. — Я бы нашёл тебя в Сеуле, — голос Хосока вдруг кажется оглушающим. — Не стоит, — слабо отзывается Юнги и сглатывает, жмурясь. Он хотел бы согласиться. — У нас ничего не получится. Ни дружбы, ни… Другого. — Глупость. Ты могла бы дать хоть один шанс. — Я не стану, — с тяжëлым вздохом шепчет Юнги, надеясь, что его голос звучит хоть немного уверенно. — Не стоит пытаться. Всё, что было в лагере, должно остаться в лагере. Да и не было ничего. — Посмотри на меня, — неожиданно просит Хосок, и Юнги раньше, чем осознаёт, распахивает глаза и поворачивает голову. Громкий выдох срывается с губ. Хосок, наклонившийся к нему, оказывается слишком близко. И в его взгляде читается столько всего, что хочется либо сбежать, либо притянуть его к себе и медленно поцеловать. Абсолютное безумие. На Юнги впервые смотрят так. Даже Хосок до этого не позволял себе такой откровенности во взгляде. А сейчас — словно отпускает себя. Не говорит ничего, но его взгляд звучит громче любых признаний, и Юнги, не выдержав, с сожалением отворачивается, подтягивает к груди колени и обнимает себя за плечи. Он сжимается. Мысль, что Хосок в него влюблëн, вызывает так много сожаления, вины и одновременно с тем радости от осознания взаимности. — И почему всё не может быть так просто? — сокрушëнно бормочет он. — Эй, всё до банального просто, — с удивительным весельем в голосе отвечает ему Хосок, и Юнги, хмыкнув, возвращается к нему взглядом. — Мы даже живём рядом. И я вижу, что ты… Не понимаю, почему ты так противишься хотя бы одной встрече. — Тебе не понравится реальная я. — А если понравится? — Не хочу проверять, — Юнги медленно качает головой и поджимает губы, стараясь не слушать глупое сердце, уверяющее, что Юнги, на самом деле, хочет и проверить, и дать им шанс, и влюбиться в Хосока сильнее. — Есть то, чего ты не знаешь. Я боюсь, что ты узнаешь, а тебе придётся узнать, если мы встретимся. — И сколько же страшных тайн ты скрываешь? — Всего одну. — Готов слушать, — с энтузиазмом бросает Хосок и наклоняется так, чтобы быть к Юнги ещё ближе и у него перед глазами. Юнги горько усмехается. У него не хватит смелости озвучить это. — Не скажешь? — Не скажу. — Пойдём тогда, — Хосок меняется слишком резко и подскакивает, протягивая ему руку, чтобы он мог ухватиться. Вопреки ожиданиям Юнги, к лагерю они не возвращаются. Наоборот, следуют вдоль реки дальше, так далеко, что свет от фонарей перестаёт их освещать, но Хосок всё идёт и идёт упрямо вперёд, за руку ведя за собой Юнги. Он не представляет, о чëм Хосок думает. Он не знает, куда они идут. Кажется, и сам Хосок не знает, потому что останавливается вдруг, оборачивается и тихо матерится из-за того, что они ушли слишком далеко. Он разворачивается с намерением отправиться обратно. В этот раз не позволяет замерший на месте Юнги, и потянувший его Хосок с удивлением отступает к нему и оборачивается. — Нам стоит вернуться, — нахмурившись, напоминает он. Юнги медленно наклоняет голову. — Куда ты шёл? — Никуда. — Но ведь шëл. — Правда, никуда. Сначала разозлился, а потом ушëл в мысли, и, вот, мы здесь. — Разозлился? — удивлённо переспрашивает Юнги, не ожидавший такого откровения. — Конечно, разозлился, — фыркает Хосок и вдруг делает к Юнги шаг, не позволяя отступить. — Я впервые реально влюбился, а та, в кого я влюбился и у кого ко мне те же чувства, боится одной-единственной тайны и не хочет даже раскрыть её, чтобы я сам решил, устраивает это меня или нет. Я зол. И обессилен. Мне даже признаться нормально нельзя, потому что ты влюблëнности как огня боишься. — Я не боюсь влюблëнности. — Я заметил. — Но всё, что было в лагере, должно остаться в лагере, — повторяет, будто со второго раза это возымеет эффект, Юнги. Хосока это, кажется, злит только сильнее. — Если всё, что было в лагере, должно здесь и остаться, я могу тебя поцеловать? — раздражённо спрашивает он, ожидающий, очевидно, отказ, а Юнги — замирает. Он не был готов услышать про поцелуй от Хосока. И он не был готов к тому, что одного вопроса про поцелуй достаточно, чтобы это стало всем, чего Юнги желает. Он забывает про всё. Абсолютно всё перестаёт иметь значение, когда он прокручивает в голове вопрос, а Хосок после осознания полностью меняется в лице, во взгляде, даже в дыхании. Юнги тихо сглатывает. Ладно. Хорошо. Отлично. К чёрту всё — именно эта мысль прокручивается перед тем, как он одновременно с Хосоком делает шаг, из-за чего они оба с силой врезаются друг в друга. Громкий выдох срывается с губ. Юнги хватается руками за руки Хосока, Хосок сжимает ладонями его талию, и хотя интуиция так громко кричит о том, что он совершает огромную ошибку, Юнги выбирает просто заткнуть её. Он смело встречает взгляд Хосока. Он быстро облизывает пересохшие губы, и Хосок это движение замечает, реагирует сразу, разрывает зрительный контакт лишь для того, чтобы быстро взглянуть на губы и вернуться к глазам Юнги. Абсолютное сумасшествие — так определяет происходящее та часть сознания, которой придётся утром разбираться с последствиями. Сейчас её слушать никто не собирается. Юнги просто сдаётся. Наверное, это отражается в его глазах, потому что Хосок вдруг посылает шёпотом всё ещё дальше, чем Юнги, притягивает его ещё ближе, убеждается, что Юнги не собирается вырываться, и после громкого выдоха медленно касается губами его губ. Юнги словно бьёт током — так мощно ощущается одно лишь невинное прикосновение, когда никто из них не пытается ничего сделать, лишь сжимают крепче ладони. Они оба сдерживаются. Они оба хотят больше, но в итоге отстраняются, будто их расталкивает сама судьба, и замирают, пытаясь отдышаться и рассматривая друг друга с совершенно новым чувством, разделённым на двоих. Юнги понимает, что совершил ошибку. Но он уже это сделал — от второй страшнее не станет. По крайней мере, так он убеждает себя, когда хватает Хосока, притягивает к себе и целует, уже углубляя поцелуй и не позволяя ни отстраниться, ни забрать контроль. Он ведёт сам. И его — ведёт тоже. Его первый поцелуй случается вот так, в лагере для подростков, далеко от дома, с парнем, что считает его девушкой. Второй поцелуй едва ли хоть чем-то отличается. На третий его, Юнги, прижимают к дереву и всё же забирают контроль, оставляя его со слабыми ногами, кружащейся головой и сводящим с ума желанием. Четвёртого, к сожалению, не происходит. Хосок разрывает поцелуй и со стоном прижимается лбом к его плечу, дыша ещё тяжелее, чем Юнги. — Прости, что всё так, — не сдержавшись, шёпотом извиняется Юнги, и Хосок отрывается от его плеча лишь для того, чтобы поднять удивлённый взгляд. — Я не хотела, чтобы это зашло так далеко. Надо было всё остановить ещё три недели назад. — У тебя после поцелуев просыпается обострённое чувство вины? — Оно никогда не спит. — Не говори глупостей, Юнги, — обращается к нему по настоящему имени Хосок, что, на самом деле, делает только хуже и бьёт гораздо сильнее. Юнги жмурится. — Я не собираюсь ни о чём жалеть. И ты не жалей. Сама говорила, всё, что было в лагере, остаётся тут. Вот и оставь, живи дальше, наслаждайся жизнью. Я тоже буду. Но не извиняйся. Тем более, не после поцелуев. Всю романтику убила, хоть заново целуй. — Целуй, — раньше, чем он успевает осознать, выдыхает Юнги. Хосок, усмехнувшись, слабо качает головой и отстраняется, протягивает ему руку и, не дожидаясь, сам переплетает пальцы и тянет за собой. Юнги послушно следует. Ему и выбора не оставляют, не спрашивают, чего именно он хочет, потому что в ответе на этот вопрос будут лишь поцелуи и просьбы задержаться в темноте на ещё немного, чтобы не вспоминать о реальности. Жаль, реальность накатывает сама — безжалостно и не оставляя ни единого шанса на то, чтобы провести последнее утро в лагере так, как хотелось раньше. Он не может даже в глаза Хосоку смотреть. Его сводит с ума желание увести его в сторону и признаться, но, как назло, именно сегодня возможности не выдаётся. Им не оставляют шанса побыть наедине. Их отвлекают все, кто только может, и Юнги с трудом сдерживает раздражение ко всем, кто подходит к нему именно тогда, когда он намеревается увести в сторону Хосока. Юнги надеется, они хотя бы в автобусе сядут рядом. За Хосоком, однако, приезжают родители. И когда они, наконец, остаются наедине, Юнги хватает лишь на то, чтобы слабым голосом произнести прощание и дотянуться до щеки смотрящего на него с болью Хосока. Последний поцелуй, а после его зовут в отъезжающий автобус. Хосок остаётся далеко позади вместе с лагерем и со всем произошедшим. Легче, впрочем, не становится ни в автобусе, ни в Сеуле, ни дома. Ни в тот же день, ни по прошествии нескольких. Почему-то всё, что было в лагере, оставаться там совершенно не желает. Остаётся верить, что хотя бы Хосоку легче, а сам Юнги, что ж, как-нибудь справится. Он всё равно уже давно понимал, к чему приведёт такая влюблëнность, но позволил простой симпатии развиться и заполнить его сердце. И он, на самом деле, едва ли об этом жалеет — три недели, которые он представлял адом, подарили ему множество невероятных воспоминаний. Он бы, может быть, даже повторил. Но только под личиной парня, потому что строить личную жизнь за сестру, как оказалось, приводит к болезненному и слишком раннему расставанию. Его сердце, определённо, против ещё одного такого опыта. Оно и с предыдущим-то не справляется и слишком медленно залечивается, словно специально не спешит и подталкивает Юнги найти в соцсетях Хосока, написать ему, рассказать всё, предложить встретиться. Или начать встречаться — вдруг согласится. Какое счастье, что искать людей Юнги совершенно не умеет. Жаль, никто не может запретить ему пытаться. — Твоё состояние меня пугает, — в один день признаëтся Юнджи и валится на кровать рядом с ним, чтобы заглянуть в экран ноутбука. Игру Юнги не останавливает, только усмехается невесело на её слова. Ему его состояние тоже не нравится. — Надо тебе развлечься. Две недели дома сидишь. — Я уже наразвлекался на полгода вперёд. — Понятно, приглашу Тэхёна с Чимином. — Они же недавно были. И они, вообще-то, в Пусане и вернутся только через неделю. — К родителям съездим. — Вчера звонили. — Да хватит тебе! — не выдерживает Юнджи и пересаживается так, чтобы Юнги видел, несколько она возмущена. Приходится оторваться от игры. Его всё равно убивают. — Предложи что-нибудь. Давай хотя бы ради меня съездим, иначе я так взвою скоро. Вот куда ты хочешь? — В конный клуб, — фыркает Юнги скорее ради шутки. Он отлично знает — Юнджи с лошадьми совершенно не ладит с тех пор, как в детстве с одной из них упала. Обошлось без физических травм, но страх остался. К конному клубу она ни за что не согласится приблизиться, а если и приблизится, то внутрь не зайдёт никогда. Впрочем, похоже, не в этот раз. Юнги по глазам видит, как в ней борются страх перед лошадьми и желание вернуть Юнги к жизни. Причём побеждает именно второе — Юнджи хлопает в ладоши, поднимается и без слов выходит из комнаты. Нехорошо. Его предчувствие оглушительно вопит, что ни к чему хорошему это не приведёт, но Юнги к нему никогда не прислушивается. Нечего и начинать. Всё равно его никто и не спрашивает, а вечером Юнджи с гордостью сообщает, что выбрала конный клуб, позвонила родителям, они перечислили денег и они вдвоём завтра утром, как только проснутся, отправятся туда, потому что у тренера было свободно только это время. Возмущаться бессмысленно. Не то чтобы Юнги и пытается возмущаться — он просто пожимает плечами и соглашается. От часа в конном клубе хуже ему не станет. Может, даже лучше. Не зря же ему так нравилось это в лагере. Да и утром Юнги, выспавшись, просыпается раньше будильника отдохнувшим и в хорошем настроении, поэтому не видит смысла в поиске минусов предстоящей поездки. Он не противится, даже когда Юнджи, подробно прочитавшая в Интернете о том, что необходимо для первого занятия, лезет в его шкаф в поисках нужной одежды. Он послушно примеряет всё, что она ему вручает, кивает на требования выкинуть, раздевается и одевается снова — до тех пор, пока Юнджи не принимает, наконец, подобранный комплект. В целом, выглядит неплохо. Юнги нравится, как на нём сидят узкие джинсы, а в сочетании с чёрными перчатками, рубашкой и сапогами на небольшом каблуке они смотрятся ещё интереснее. Главное, чтобы во всём чёрном в разгар лета жарко не было. Хотя манеж, вроде как, в том клубе расположен в здании и оснащён кондиционерами, так что проблем возникнуть не должно. — А ты ничего не возьмёшь? — опомнившись, спрашивает Юнги. — А у меня фотоаппарат, — отзывается Юнджи. — Позировать ты будешь. — А фотоаппарат-то зачем? — он не сдерживает стона, уже готовый до последнего отстаивать право не присутствовать ни на одной фотографии, однако Юнджи и не пытается с ним спорить, включает телефон и командует собираться, потому что она уже заказывает такси. Остаётся только смириться с тем, что Юнги устроят конную фотосессию, вероятно, по просьбе или требованию родителей. Хотя вполне может быть и так, что этого захотела сама Юнджи, и Юнги даже не удивится, если так и будет. Но ладно. Юнджи повезло, что у него не так много сил. Удивительно, что она не наслаждается этим. Наверное, ей не нравится видеть Юнги страдающим. И не особо он страдает — просто тоскует по Хосоку и испытывает чувство вины за то, что позволил их поцелую случиться, чем окончательно закрепил обман. И — совсем немного — злится. И на себя, не пытающегося и не пытавшегося ничего сделать, и на Хосока, которому, вообще-то, запретил в себя влюбляться, и на Юнджи, что все три недели подталкивала его к Хосоку, а не останавливала от совершения ошибок. Но больше всего, конечно, на бессилие и опустошение в душе. Юнги надеялся, легче станет сразу, как только он увидит конный клуб. Но нет, огромное в длину здание, оформленное в средневековом стиле, вызывает у него только восхищение, а не облегчение. Лучше не становится даже тогда, когда они проходят внутрь, представляются, убеждаются, что родители заполнили все необходимые документы, и проходят внутрь. Первые десять минут им показывают сам клуб, знакомят с лошадьми, манежем и тренерами, провожают до раздевалок. Переодеваться Юнги не нужно, поэтому он просто возвращается к Чон Джиюн — его наставнице и тренеру на ближайший день, месяц или год в зависимости от того, захочет ли он купить абонемент. Знакомая фамилия режет слух. Хочется попросить поменять тренера, чтобы каждое занятие не напоминало о Хосоке, но наставница с первой минуты вызывает у него симпатию и располагает к себе, поэтому Юнги вскоре забывает обо всём. Об опыте он рассказывает осторожно, зато расслабляется и отпускает себя, когда речь заходит о его надеждах и ожиданиях. Говорят недолго — наставница, узнав основную информацию, предлагает перейти к делу и отправиться к манежу. Там их ждëт уже готовая лошадь, похожая на первую, с которой он познакомился в лагере. Симпатия к ней возникает сразу. Да и лошади он, кажется, тоже нравится. Контакт установлен — замечательно. Ещё и шлем, в отличие от выданного в лагере, сильно ничего не сдавливает и цветом подходит под его одежду. Наставница объясняет ему правила и убеждается, что он их запомнил, а Юнги с удивлением понимает — на Хосока она похожа не только фамилией, но и манерой объяснения. Он говорит абсолютно так же. Теми же фразами. В те же моменты делает паузы, повышает или понижает тон, даже шутит похоже. Их отличают только пол и разница в возрасте лет в пятнадцать. И, конечно, внешность — они совершенно не похожи ни в чëм. Юнги только поэтому и не напрягается. Но если закрыть глаза и представить голос более мужским и звонким… Юнги сжимает поводья и машет головой, возвращаясь вниманием к наставнице. Никакого Хосока. Он здесь не для того, чтобы думать о Хосоке — с этим он отлично справляется и дома. Час занятия пролетает столь стремительно, что Юнги в то же мгновение хочет попросить продлить ещё на пару часов. Жаль, у наставницы не находится свободного времени ближе, чем через два дня. Их Юнги проводит в ожидании и предвкушении, впервые за две недели чувствуя себя хоть немного живым. Конечно, его мысли всё ещё занимает Хосок, но теперь он имеет возможность отвлечься и пользуется ею. Иногда срабатывает. На следующее занятие Юнджи уговаривает снова её взять, потому что в прошлый раз она сделала слишком мало фотографий и большинство получились смазанными. Юнги соглашается слишком, по его мнению, быстро, но с хорошим настроением ничего поделать не может. В конный клуб он едва не бежит. Даже Юнджи едва поспевает за ним и не перестаёт ворчать, что они так придут на полчаса раньше, однако Юнги это совершенно не волнует. Он выдыхает, лишь когда его по карте клуба пускают внутрь. И Юнджи ошибается — приходят они не за полчаса, а за двадцать три минуты. Ещё за семь Юнги переодевается, а в оставшееся время предлагает зайти в конюшни и поговорить с лошадьми. Юнджи такая идея приходится не по вкусу. Юнги с сожалением поджимает губы, когда понимает, что в конюшне отсутствует именно та, ради которой он сюда и шëл. Она ведь ему сразу понравилась, потому что была до безумия похожа на ту, которую в лагере выбрал Хосок, но познакомиться с ней так и не удалось. Как ему сказали, новых людей она не особо приветствует. Но ведь трогать её Юнги и не собирался! Просто — посмотреть. Узнать её имя. Найти ещё больше схожих с лошадью Хосока черт, пусть и невозможно, чтобы это была одна и та же. Только той же породы и того же упрямого нрава, из-за которого Юнги часто спрашивал, почему Хосок не поменяет на более спокойную и покладистую. А Хосок лишь улыбался и качал головой, ничего не отвечая. Хотя трудно отрицать, что им быстро удалось поладить. К той лошади Хосок нашёл подход едва ли не быстрее, чем к Юнги. Наверное, нашëл бы и к этой. — И как мне тебя снимать рядом с лошадьми, если ты стоишь и грустно смотришь в пустое стойло? — вырывает его из воспоминаний Юнджи. Юнги, вздрогнув, с извиняющейся улыбкой отходит, находит взглядом свою и приближается к ней. Юнджи быстро делает несколько снимков, проверяет их и довольно кивает. Отлично. — Не хочешь посмотреть, кто на манеже занимается? — вдруг спрашивает она. Юнги медленно качает головой. Он не хочет отвлекать. Тем более, они скоро закончат, Юнджи точно не успеет насладиться. Да и, как говорила наставница, на этом манеже занимаются новички, поэтому смотреть там особо не на что. То же самое, что у Юнги. Может быть, немного лучше или хуже, но в целом — ничем не отличается. А для того, чтобы посмотреть на профессиональнов, надо перейти манеж для новичков, открыть огромную и массивную дверь и пройти в следующий. Он гораздо больше. На нëм даже установлены препятствия, хоть и не так много, как на улице. И наслаждаться в качестве зрителя нужно именно там, но, к сожалению, нет никакого способа увидеть происходящее в большом манеже снаружи. — Пойдём тогда, покажу тебе кое-что, — смирившись с отсутствием у Юнги любопытства, Юнджи загорается другой идеей и хватает его за руку, чтобы потянуть к выходу из конюшен. — Ты с ума сойдёшь. — Что ты хочешь показать-то? — Стенд с фотографиями. — Что там особенного? — Люди там особенные, — фыркает Юнджи. Юнги представляет, как она закатывает глаза. До стенда с фотографиями они, правда, не доходят, потому что в конюшни входит сотрудница, которой необходимо подготовить лошадь Юнги. Он решает остаться. Фотографии интересуют его гораздо меньше, и он Юнджи и её заверения, что Юнги должен это увидеть, даже не слушает. Потом посмотрит. Стенд с фотографиями никуда не денется. Не настолько там особенные люди, чтобы по доброй воле пропускать то, что Юнги ни разу в жизни не видел. Вскоре и наставница заканчивает занятие с её ученицей, и стенд с фотографиями откладывается снова — уже на целый час. Юнджи это, кажется, не нравится. Хотя она и на ученицу реагирует странно, потому что поначалу смотрит внимательно, замерев, а после расстраивается, машет ладонью на Юнги и отходит в сторону, пропуская лошадь. Юнги её не понимает. На его вопросы она не говорит ничего, поэтому Юнги решает отложить это на час, а сам обращается к наставнице и старается уйти и мыслями, и вниманием в конную ходьбу кругами по манежу, во время которой ему надо держать всё, что только можно и нельзя и что так некстати отказывается держаться. И одновременно с тем — расслабить всё, что напрягать нельзя. Оказывается, просто сидеть, расслабившись и болтаясь из стороны в сторону, разрешено только на пробном занятии, когда ученик ещё лишь разбирается с управлением лошадью. А на следующих — всё, конец наслаждению, начало полноценной работе над собой. Теперь понятно, почему Хосок всегда держал спину прямо и учил тому же Юнги. И снова — те же фразы, которые кричал он, когда замечал, что Юнги слишком сильно отвлëкся и пустил всё на самотёк. Ещё и тем же строгим тоном, от которого сразу хочется и выпрямиться, и стопы развернуть, и лопатки свести. Нетрудно догадаться, что Хосок, в отличие от Юнги, лошадь в лагере увидел далеко не в первый раз. По меньшей мере, в сотый. А если вспомнить, насколько уверенным, собранным и спокойным он был, когда хвастал перед Юнги своими умениями, со стороны не казавшимися такими сложными, можно и до тысяч дойти. И снова — Хосок. Несмотря на то, что Юнги реально трудно, из мыслей он уходить совершенно не желает. А ведь почти три недели прошло! Несправедливо, что он, будучи влюблëнным, провëл с Хосоком меньше времени, чем страдал по нему. И ведь неизвестно, сколько ещё это продлится. Конечно, сейчас уже не так тяжело, как было поначалу, но всё ещё слишком навязчиво. Чувства затухают гораздо медленнее, чем Юнги думал. Если так пойдёт и дальше, полностью отпустить Хосока он сможет лишь через месяц. Безумие. Нельзя быть так долго влюблëнным в человека, с которым общался всего три недели. Спасибо, он хотя бы не тонет в этом, как в болоте, а скорее плавает на поверхности и иногда, забывшись, уходит с головой под воду. Но выныривает достаточно быстро. И дышит спокойно. И спокойно представляет жизнь без Хосока, пусть ему и не нравится, насколько неожиданно мрачной и лишëнной солнечного света она выглядит. Всё равно это обычное влияние влюблëнности и тоски по Хосоку. Пройдёт — и солнце выглянет. И не имеет значения, что сердце совершенно не желает, чтобы чувства проходили, и хватается за них словно в надежде на новую встречу с Хосоком. Даже Юнги не надеется, а оно упрямо продолжает и не слушает никаких доводов разума о том, что шанс на встречу двух людей в настолько огромном городе ничтожно мал. Почти нулевой. А перед единицей после запятой чертовски много нолей. Можно даже взять ноль в круглые скобки, настолько этот шанс невозможен, несбыточен и только зря питает ложную надежду. Впрочем, эта надежда отлично наполняет силой всё тело, так что пусть будет. Иногда можно побыть наивным романтиком. В семнадцать, тем более, только таким быть и желательно — у него будет достаточно времени в будущем для цинизма и рациональности. Жаль, достаточно времени с Хосоком не будет. Глупая влюблëнность! Почему каждый раз, как Юнги себя успокаивает и воодушевляет, грустные мысли снова лезут в голову? Хоть бы подождали немного! Пять минут абсолютной тишины в голове — неужели он о многом просит? И почему нельзя сказать, что прошедший час не считается, ведь Юнги совсем не отдохнул? Он не для того деньги родителей тратит, чтобы думать о Хосоке в других обстоятельствах, у него отлично получается и дома, в кровати, бесплатно и без временных ограничений. Здесь он хочет наслаждаться. Хочет, чтобы тело приятно болело, зато душа чувствовала себя лёгкой, свободной и полной сил. А так — и тело болит, и душа. Только больше несправедливости, чем было до этого. — Вот бы ещё час так провести, — вместо длинной и эмоциональной тирады тянет Юнги в надежде, что наставница сжалится и предложит продолжить. Он с радостью заплатит. Но наставница лишь смеётся, так напоминая смехом Хосока, и качает головой, напоминая о важности отдыха и полноценного восстановления. Тем более, для новичка. А Хосок его, вообще-то, в течение двух недель чуть ли не каждый день учил! Могли бы и в этом быть схожи, раз уж решили свести его с ума. — А можно ещё остаться и с лошадьми побыть? — вдруг вмешивается Юнджи, прижимаясь к Юнги со спины. Взгляд наставницы наполняется мягкостью, и она с нежной улыбкой кивает. — А где та чёрная строптивая лошадь? — на удивление, Юнги даже не приходится об этом спрашивать. Неужели и Юнджи она понравилась? — Её ещё не вернули? — с удивлением спрашивает наставница и оглядывается на закрытые двери в большой манеж, хмуря брови. Юнджи с неожиданным энтузиазмом сжимает его плечи и едва не подпрыгивает. — Странно. Прошу прощения, напомню сыну, что он может убиваться на манеже только при условии, что будет давать лошади достаточно отдыха. В субботу в двенадцать, верно? — Верно. — У вас есть сын? — энтузиазм Юнджи только увеличивается. Юнги пихает её в бок — она не может задавать настолько личные вопросы чужим людям, которые её даже не тренируют. Юнджи с шипением пихает его в ответ и говорит, что они никуда не пойдут, пока она не встретится с той чёрной лошадью, и Юнги совершенно перестаёт её понимать. — Да, ваш ровесник, — всё ещё пребывая в своих мыслях и не отрывая хмурого взгляда от дверей, отзывается наставница. Юнги тихо её благодарит и разворачивается, готовый тащить Юнджи в конюшни и подальше от той, кого она, похоже, собирается завалить неуместными вопросами. Массивные двери громко и тяжело распахиваются в тот же момент, и Юнджи заставляет его обернуться и посмотреть на наездника в спортивной форме клуба, ведущего за собой чёрную лошадь. Его быстро закрывает наставница — она, попрощавшись с ними, ступает навстречу и преграждает дорогу, и Юнги пожимает плечами и отворачивается. Ничего удивительного, что сын сотрудницы конного клуба, причём одной из лучших, носит одежду и шлем этого же клуба и занимается на строптивой и величественной лошади, что свидетельствует о его навыках. Почему это так поражает Юнджи, он не знает. Подслушивать родственный разговор желанием не горит, поэтому с силой тянет за собой Юнджи и, не слушая возмущений, выталкивает её в конюшню. — Хватит быть такой странной! — не сдержавшись, шипит он. — Хватит быть таким слепым! — отвечает ему Юнджи тем же тоном. — Почему слепым? — Юнги теряется. Ему, однако, ничего не отвечают. Только всплёскивают руками и отходят в сторону, принимаясь рассказывать ближайшей лошади, в чём проблема слепых братьев, не желающих видеть никаких намёков судьбы. Он решает не трогать её. Наверное, она, когда остынет, объяснит гораздо подробнее и понятнее, а пока Юнги отступает от входа, чтобы уступить место сыну наставницы, и снимает шлем, уставший от его давления. — Юнджи-я, я ужасно хочу домой, — не выдержав, стонет Юнги, потому что Юнджи, очевидно, не собирается его жалеть. Ворота стойла за спиной ударяются так сильно, что он даже подпрыгивает и бросает быстрый взгляд на наездника, задерживаясь на спортивной форме, облегающей стройное тело. Выглядит… — Никуда мы не пойдём, — отвлекает его Юнджи, складывает руки на груди и прислоняется спиной к стойлу, смотря на него абсолютно победным и довольным взглядом. — Ты, Юнги, мой дорогой и любимый брат, остаёшься здесь. А я — за кофе. Рада познакомиться! — выкрикивает она уже, кажется, не для него ровно за секунду до того, как скрывается за дверью. Юнги потерянно моргает. Ладно. Его начинает пугать то, насколько странной она стала. — Простите, — неуверенно начинает он, испытывая желание хотя бы извиниться перед незнакомым парнем за поведение сестры, и медленно оборачивается. — Я не знаю, что… Фраза так и остаётся незаконченной. Всего один взгляд вышибает из лëгких весь воздух и лишает возможности сделать вдох, уйти в сторону, сбежать хоть куда-нибудь отсюда, потому что — что ж, Юнги не был готов к такой их встрече. Он не ожидал. Он и подумать не мог. Он ни разу не представлял их встречу случайной. Паника затмевает сознание. Хосок делает к нему шаг. Юнги осторожно ступает назад и резко выдыхает, уперевшись спиной в стойло. Он чувствует себя загнанным в ловушку, и паника от этого только усиливается. Спасибо, Хосок замечает и останавливается, не предпринимает попыток приблизиться и лишь поджимает губы. Ему не нужно даже ничего говорить — Юнги отлично читает в его глазах каждую эмоцию. Не выдержав, он отворачивается и жмурится. Лучше бы этой встречи никогда не было. Лучше бы он никогда не знал, какой будет реакция Хосока. — Прости, — единственное, на что хватает Юнги, и он отталкивается от стены в сторону двери с намерением сбежать и больше никогда сюда не возвращаться. Хосок успевает схватить его за руку. — Постой, — просит он, сжимая запястье Юнги так, что он, даже если бы хотел, не смог бы вырваться. — Не сбегай только. Я же тебя потом нигде не найду. — Мне жаль, — шепчет Юнги, словно это хоть чем-то поможет Хосоку. — Надо было остановить нас. Нельзя было позволять тебе влюбляться, мне, правда, так жаль. Извини. Могу представить, что ты сейчас чувствуешь, и… — Твоё обострённое чувство вины не даст мне и слова вставить, да? — в голосе Хосока вдруг звучит мягкость. Юнги, сглотнув, поднимает на него взгляд. Это становится ошибкой — близость сразу начинает сводить с ума, как только он осознаёт, что их с Хосоком разделяет всего лишь шаг. — Не обострëнное, а вполне оправданное. — Меня обманули, мне и решать. — Я так виноват. Я… Я не знаю, что говорить. Прости меня, пожалуйста. Я меньше всего хотел, чтобы всё привело к этому, но мы… Я так быстро в тебя влюбился. И ты тоже. И я пытался нас остановить, но это не помогло, а потом… Всё вообще как в тумане. Не понимаю, что на меня нашло. — Как будто ты мог меня остановить, — хмыкает Хосок, и Юнги не сдерживает смешка — он отлично помнит, насколько упрямым и настойчивым Хосок был. — Ладно. Это и был твой страшный секрет или есть ещё страшнее? — вдруг спрашивает он дружеским и довольно весёлым тоном, в котором злость отсутствует напрочь. — Только это, — шёпотом отзывается Юнги. — Как по мне, этого хватит. — Ну, не знаю, до фильма ужасов не дотянул. — Фильм ужасов бы был, если бы мы той ночью дальше поцелуев зашли, — фыркает Юнги и, опомнившись и осознав собственную фразу, распахивает глаза и заливается смущением. Хосок тихо смеётся. — Почему ты не признался? — задаёт он вопрос, на который Юнги не смог ответить даже для самого себя. — Я точно помню, мы обсуждали мою бисексуальность. На тебя она распространяется, можешь быть уверен, у меня чувства по щелчку пальцев не пропали. Я просто… Не понимаю. Мы оба были влюблены, а ты вместо признания сбежал. И сейчас хотел. — Прости, — снова тихо извиняется Юнги вместо ответа и опускает голову, сжимаясь. — Прощаю, и больше не извиняйся. Я и не собирался злиться на тебя. — Почему? — Ну, в этом ведь нет смысла. Разозлюсь я сейчас, может, на эмоциях уйду, или накричу на тебя, или сделаю что-нибудь, что тебя точно оттолкнёт, а дальше что? Снова с ума сходить, только теперь ещё и от обиды? Я же тебя хорошо знаю, отпущу сегодня, не разобравшись, — больше никогда не увижу. А мне такого чуда не надо. Между нами, вообще-то, больше никаких страшных тайн нет, так что не отвертишься. — Только страшные последствия этих тайн. — Да какие они страшные? Страшными они были бы, не знай я изначально, что меня парни интересуют. А так — ну, что ж, ладно, парень так парень. Ещё и такой… — его голос на мгновение меняется, наполняясь восторгом, и он оглядывает Юнги с интересом и неприкрытым желанием, но быстро машет головой, возвращает серьёзное выражение лица и оглядывается. — Пойдём в комнату отдыха. Там поговорим. Если ты хочешь поговорить. Ты ведь… Хочешь поговорить? — Хочу, — Юнги надеется, что звучит достаточно уверенно, несмотря на то, что внутри дрожит и всё ещё хочет сбежать как можно дальше. — Ты заслуживаешь объяснений. — Вот и хорошо, — довольно отзывается Хосок и сжимает его ладонь сильнее перед тем, как направиться к выходу. Юнги с удивлением понимает — отпускать его не собираются. Хосока, кажется, абсолютно не волнует, что они проходят по всему конному клубу на глазах у множества сотрудников, которые, определённо, знакомы и с ним самим, и с его мамой. Он не заботится об этом. Он даже отвечает на приветствия и пару раз останавливается, чтобы задать несколько формальных вопросов и получить на них ответы, прежде чем продолжить путь. Однако на протяжении всего пути Юнги даже не замечает Юнджи. И куда она ушла? Если бросила его здесь и решила уехать домой, он ей никогда этого не простит. Впрочем, он сомневается, что она бы уехала, не познакомившись с Хосоком. Значит, должна быть рядом. Вероятно, просто ждёт, когда Юнги и Хосок поговорят, чтобы после появиться из ниоткуда. Не зря ведь она сделала всё, чтобы они всё же встретились. Комната отдыха, вопреки ожиданиям Юнги, оказывается достаточно небольшой — в ней стоят всего лишь два дивана, столик между ними и небольшой телевизор. Зато окно открывает вид на манеж на улице, и Юнги с интересом приближается, выглядывая. Там сейчас как раз занимаются, причём тренируется профессионал, что держится на лошади уверенно, быстро преодолевает препятствия и поражает грациозностью, лёгкостью и потрясающим контролем каждого действия лошади. — Ты тоже так умеешь? — повернув голову к Хосоку, прижавшемуся плечом к стене, спрашивает Юнги. Хосок бросает взгляд на наездника и медленно кивает. — Почему ты никогда не говорил, что занимаешься конным спортом профессионально? — Тебе не особо нравилось говорить о наших жизнях за пределами лагеря, поэтому я обходил эту тему. — Искал ко мне подход. — Нашёл ведь, — Хосок звучит слишком самодовольно. Юнги поражённо качает головой и отходит к диванам, чтобы осторожно опуститься на один из них. Хосок присаживается напротив, и Юнги не сдерживает тяжёлого вздоха, опускает взгляд на собственные руки и пробует сформулировать хоть какое-нибудь объяснение. Он решает начать издалека — с их с Юнджи детства, когда они только начали меняться. Так проще. Он надеется, к моменту, как он дойдёт до событий в лагере, ему удастся всё сформулировать. Хосок его историю находит интересной. Он не просто слушает — он задаёт так много вопросов, а вскоре и вовсе начинает шутить и разбавлять атмосферу весельем, благодаря чему разговор принимает дружескую форму. Становится легче. Юнги расслабляется. Нужные слова подбираются сами, и Юнги не пытается ничего придумать и лишь раскрывает, о чём думал, чего боялся и почему так и не признался. Объясниться оказывается не таким сложным. Вероятно, дело в том, что Хосок не хочет его обвинить, а, наоборот, старается понять. Он не оспаривает решения Юнги, не называет их глупостью, не доказывает, что ему следовало поступить иначе, а принимает его сторону. Когда рассказ о событиях в лагере подходит к концу, Хосок не требует продолжения. Юнги всё равно рассказывает о том, как пытался найти Хосока уже после, и озвучивает главную причину, по которой он и решил купить несколько тренировок в конном клубе. — Ты влюбил меня в себя слишком сильно, — ещё и обвиняет Хосока. — Готов понести ответственность, — вдруг уверенно заявляет Хосок и кивает. Атмосфера меняется слишком резко — Юнги не успевает даже заметить, как вдруг понимает, что с ним откровенно флиртуют абсолютно так же, как в лагере. И смотрят — так же. Словно трёх недель не было, словно в отношении Хосока к нему едва ли что-то поменялось, словно он всё ещё желает видеть Юнги рядом, пусть и в качестве парня, а не девушки. Этого он не озвучивает. — А ты согласишься, если я приглашу тебя на свидание? — вместо этого спрашивает чуть отстранённо, смотря скорее в сторону, чем на Юнги. Юнги неверяще распахивает глаза, когда осознаёт смысл вопроса. Происходящее ощущается настолько нереальным, что кажется, что он вот-вот проснётся и поймёт, что ничего не было, он Хосока не встречал, а Хосок не принимал его объяснения. — Соглашусь, — он не даёт молчанию затянуться и отвечает достаточно быстро, на выдохе, с замиранием сердца. Хосок резко разворачивается к нему, и Юнги осторожно ему улыбается. — Не верю, что я услышал от тебя такой ответ, — насмешливо фыркает он и чуть качает головой. Юнги смущённо опускает взгляд. Он, на самом деле, ещё в лагере сильнее всего хотел пригласить Хосока на свидание, хоть и заставлял себя сдерживаться, чтобы не давать ложной надежды. А сейчас — надежду дают ему. Причём, кажется, далеко не ложную. — Но Дженни тебя, конечно, прибьёт, когда узнает правду, — со смешком добавляет Хосок. С губ срывается стон — Юнги отлично представляет, как сильно может злиться Дженни. — В твоих же интересах быть моим парнем в этот момент, так она хоть меня пожалеет и оставит тебя в живых. До расставания. — Тогда в моих интересах ещё и не расставаться с тобой. — Так и есть, — слишком довольно тянет Хосок, откидывается на спинку дивана и складывает на груди руки, оглядывая Юнги абсолютно красноречивым и смущающим взглядом. — Ты мне должен, по меньшей мере, месяц отношений. Как планируешь отдавать долг? Свиданиями или поцелуями? — И тем, и другим, — довольно спокойно отвечает Юнги, полностью скопировав позу Хосока. — Готов приступить хоть прямо сейчас. Что предпочтёшь первым? — Знакомство с сестрой, из-за которой всё и закрутилось так. — Вы точно сойдётесь. — Ты мне тысячу раз об этом говорил. Пойдём, найдём её. Не думаю, что она далеко ушла. Юнги оказывается прав — Хосок и Юнджи сближаются, кажется, ровно в ту же секунду, как замечают друг друга, ещё до того, как Юнги представляет их и даёт начать громкий разговор с обсуждением его самого. Юнджи в выражениях не сдерживается. Она умудряется обвинить Хосока во всём, с чем ей пришлось разбираться в течение трёх недель, пока он отсутствовал в жизни Юнги. На удивление, Хосок вместо убеждения, что вся вина, вообще-то, лежит на плечах Юнги, обещает ей исправиться в ближайшие дни. И — действительно — обещание исполняет, когда обменивается с Юнги контактами, приглашает на их первое свидание в парк, дарит Юнги плюшевого ёжика с заверениями, что он является его, Юнги, копией, и там же, в парке, договаривается о свидании на следующий день. И на через день. И на всю неделю. Хосок подробно расписывает Юнги план едва ли не на весь август и останавливается лишь тогда, когда Юнги, не сдержавшись, притягивает его к себе и вовлекает во влюблённый поцелуй, полный нежности, счастья и облегчения от осознания, что всё, вопреки ожиданиям, закончилось до безумия прекрасно. И началось — абсолютно так же. И, конечно, продолжится ещё лучше. Они оба сделают ради этого всё. Не зря ведь судьба так долго и упорно их сводила, не обращая никакого внимания на глупое сопротивление и упрямство Юнги.