Командировка в Надор

Он играет им всем, ты играешь ему, Ну а кто здесь сыграет тебе? Б.Г. «Контрданс»

      — Да, кстати, хотел спросить, пока супруги вашей нету, — сказал Рокэ Алва, осторожно пробуя вино. Зря опасаетесь, эр Рокэ: «Черная кровь» хорошего урожая, прямые поставки из Кэналлоа, специально для вас и держим... — Где у вас в Надоре можно отыскать непринужденных и щедрых дам, готовых подарить свою благосклонность не слишком опытному юноше? Сам я в его возрасте в чужой помощи не нуждался, но он, похоже, собирается так и уехать в Лаик, ни разу не отведав утех плоти...       Ричард слегка поморщился. В последние несколько лет он совсем отвык от своего бывшего эра и его морисской привычки поливать себя благовониями по полфлакона за раз. Теперь приходилось сдерживаться, чтобы не помахать ладонью перед лицом, как над колбой с чем-нибудь летучим и ядовитым. Вместо этого он развел руками.       — Боюсь, в этом я вам не помощник. Разумеется, развлечения такого рода здесь отыскать можно, как и везде, у нас тут далеко не монастырь. Но обращаться за этим нужно не ко мне.       — А к кому же?       — Даже и не знаю, как-то не задумывался. Спросите для начала у Макнаба, дворецкого, он наверняка сумеет присоветовать кого-то, кто вам поможет.       — А сами вы что же? Неужто не испытываете потребности иногда развеяться? Это, знаете ли, очень вредно, не ездить к дамам. Так ведь и заболеть можно.       — Когда я испытываю потребность развеяться, я велю оседлать коня, беру собаку, ружье и еду в горы.       — Вы прекрасно понимаете, что я не об этом. Что, жены боитесь? Хотя, впрочем, — герцог Алва оглянулся напоказ и перешел на театральный шепот, — такой супруги, как ваша, и я бы поостерегся... Вы, Дикон, кажется, питаете нездоровое пристрастие к суровым эреа.       Окделл пожал плечами.       — Да нет, не боюсь. Просто... не испытываю потребности. По сравнению с Иолантой с другими дамами, тем более посторонними, как-то... ну... знаете... неинтересно.       Алва насмешливо вскинул бровь.       — Быть влюбленным в собственную жену — это пошло.       — Э, эр Рокэ, это вы так говорите, потому что у вас жены настоящей не было! — добродушно усмехнулся герцог Окделл. И тотчас же пожалел об этом. Никто другой, конечно, ничего бы не заметил, но глаз Дикона, наметанный за три года службы у капризного и «непроницаемого» эра, безошибочно отловил мимолетное движение бровей и слегка дернувшийся уголок губ. У кого-нибудь еще это была бы болезненная гримаса. Ему мучительно захотелось извиниться, но он знал наверняка, что вот уж этого-то точно делать не стоит. Тем более, что в следующую же секунду монсеньор... то есть регент... в смысле, герцог Алва беспечно расхохотался.       — Уел, Дик, уел! Научился наконец-то, не прошло и двадцати лет!       — Вашими молитвами, монсеньор!       — Ваше счастье, Окделл, что я в жизни не молился! Никогда не знаешь, кто откликнется и что он тебе ответит.       * * *       Вот сейчас было больно, да. Сам же и виноват, впрочем. Не надо было нарываться. Окделл давно уже не тот мальчишка, которого можно безнаказанно задевать за живое. Ну да, это правда, он завидует, да. Он бы, может, тоже так хотел: побаиваться ревнивой супруги и не обращать внимания на других, потому что с ними как-то неинтересно. Хорошо быть беспечным шалопаем и танцевать с ветрами и молниями в тридцать лет, в пятьдесят уже не так весело. Хочется — глупо, по-дидериховски, — чтобы был человек, с которым можно не только спать, но и просыпаться рядом... Ну что поделаешь, ну вот не выгорело. Его хотели многие, а он никого не хотел. Так и остался один. Хотя почему один? У него, вот, сын есть! Не все же могут так, как Окделл...       * * *       В безумные годы Излома Окделл себя так ничем особо и не проявил. Мятеж Ракана (который в хроники, видно, уже навсегда вошел как «Тараканье владычество»... и поди-ка теперь, сознайся, что настоящий Ракан — это ты!), гибель Фердинанда, регентство королевы, эпидемия бесноватых — все это время юный герцог Окделл провел в тени, под крылышком своего эра. Пока его однокорытники блистали кто на полях сражений, кто в политике, кто в интригах, кто во всем сразу. Молодой герцог Придд успел дослужиться до генерала — а из генералов угодил прямиком в тессории, ах, бедняжка, какая военная карьера накрылась. А что поделать, если после Излома Талигу финансисты и законники были намного нужнее маршалов. Радоваться надо, в принципе... Арно-маленький почти дослужился до маршала — почти, потому что маршалом он стал все-таки не в Излом, а двенадцать лет спустя.       А Окделл так и ходил в теньентах. И по заслугам, надо сказать: ну не завезли юноше военных талантов, не завезли. А маршалов, получивших почетную перевязь исключительно за древнюю фамилию, Талигу и подавно было больше не надо. Правление Ракана, когда юный Придд впервые нашел случай проявить себя — и как проявить! — Окделл просидел в самом надежном месте, под боком у Эмиля. Он бы не просидел — Алва сам его отправил. Окделл был единственным, кому он тогда честно сказал, куда едет. Хотя это было глупо. Но у него было пять минут на то, чтобы убедить упрямого кабанчика сидеть ровно и не высовываться. «У меня же, кроме тебя, никого нет, — сказал он тогда. — Вы, юноша — самый очевидный и желанный заложник, вы это понимаете, надеюсь? Если вас подвесят на дыбу в моем присутствии, я это, разумеется, переживу, и не такое переживали. Но обоим нам будет весьма невесело». Он сказал это все с разгону, на вдохновении, не останавливаясь и не думая. И только потом сообразил, где и как проговорился. И, как ни странно, это подействовало. Многие тогда думали, будто Окделл просто струсил — пожалуй, только он и знал, что Дикону, наоборот, хватило мужества держаться в стороне, не обращая внимания на то, что скажут... Дик молча кивнул. Только и спросил: «А вас что, не подвесят?» «Меня — нет. Не посмеют», — ответил он с ледяной беспечностью.       Которой, на самом деле, отнюдь не испытывал. Когда стало ясно, что его не убили с ходу и не казнят на этом эшафоте, что впереди еще Багерлее со всеми ее прелестями, он почему-то больше всего боялся за руки. Хотя что «почему-то» — ясно, почему: когда нужно пытать, не опасаясь навредить всерьез, руки всегда калечат первыми. Все эти тоненькие связки, хрупкие косточки, сеть крупных жил и мелких сосудиков, чувствительные нервы — вся эта замысловатая конструкция, которой он так восхищался, когда мальчишкой учил анатомию... Все это так легко переломать, изуродовать, покалечить непоправимо. Унижений, издевательств, побоев не боялся, страшных пыток не боялся, даже смерти не боялся особо, а вот за руки боялся панически. Это значит: не взять больше гитару, шпагу, скальпель, не натянуть шкот, не взлететь по вантам, выйдя в море, не ласкать женщину, вслушиваясь наощупь, как нежное тело отзывается на прикосновения... Это значит: лишиться всего, что в нем осталось от прежнего Росио, легкого, уязвимого, живого; окончательно стать одиноким, угрюмым Вороном, которого никто не любит, потому что он сам себя не любит...       Но не случилось. Не посмели.       А когда Ворон все же вырвался из клетки, Окделл прилетел в числе первых. И с тех пор уже так и не отходил, упрямо отказываясь от любых почетных и завидных назначений. Я, мол, оруженосец. У меня срок службы не вышел, эр Рокэ... то есть, извините, монсеньор. Да, так и буду при вас — а что, Валме можно, а мне нет?       А когда срок службы вышел, Излом миновал и мир изменился окончательно и бесповоротно. Многим казалось, что уж теперь-то все вернется и станет как было — но умные понимали, что ничего уже не вернется. И теперь, как Круг назад, придется устанавливать новые правила, по которым будут жить следующие четыреста лет.       И вот тут-то и обнаружилось, что Окделл заматерел. Бестолковый, неуверенный в себе мальчишка, которого Рокэ шутя величал то «кабанчиком», то «подсвинком», а то и вовсе «своим поросеночком», как-то вдруг закабанел и отрастил неплохие такие клыки. Впервые он их показал, когда речь зашла о Колиньяре. Нет, не о герцоге Колиньяре, с тем все было ясно. О маркизе Сабве, который наверняка был замешан во всех делах папаши и должен был подвергнуться опале с ним наравне. О нет, о казни речи не шло, убивать Колиньяров никто не собирался. Есть же и другие способы переломить хребет так, чтобы знатный род уже никогда не сумел поднять головы. Просто Рокэ всегда предпочитал всем иным способам обычную смерть, легкую и быструю: в глубине души он полагал, что это гуманнее. Но в данном случае решение было не за ним одним. Ну так вот: и тут внезапно вмешался герцог Окделл. Он как-то вдруг вспомнил, что он — глава одного из знатнейших родов, что его голос (теоретически) имеет тот же вес, что голос Рокэ Алвы или, страшно сказать, Рудольфа Ноймаринена. Кабанчик расправил плечи, врылся в землю и сказал, что маркиз Сабве ни в чем не виновен, ни во что посвящен не был («по причине молодости лет и беспутства нрава» — услышав такое от Окделла, Рокэ изумленно вскинул бровь, но заподозрил здесь руку Придда, который однокорытников поддержал, однако ж предпочел остаться в тени, как свойственно Спрутам) и не должен отвечать за дела своего отца. Потребовал суда, самолично нашел адвоката (что это оказался вездесущий мэтр Инголс — было только предсказуемо, кто ж еще), мужественно выдержал судебное разбирательство в качестве одного из главных свидетелей, и... в общем, семейство Колиньяров в лице маркиза Сабве благополучно пошло на новый Круг — всю вину свалили на старшее поколение.       Во второй же раз Окделл продемонстрировал свой кабаний норов, когда надумал жениться. И на ком, помилуйте! На девице Иоланте Манрик, навознице, внучке опального тессория, к тому же на три года его старше! Это при том, что ему заготовили на выбор минимум три варианта куда более подходящих партий. Возмущены были решительно все — и Люди Чести, и новая знать. Рокэ держался в стороне. Держался, держался, но наконец и он не выдержал.       — Дикон, — сказал он как-то за бокалом вина, — рыжая женщина — это, конечно, прекрасно, но вы отдаете себе отчет, что фактически вручаете Надор Манрикам? Не слишком ли много людей, в том числе ваших родичей и знакомых, погибло ради того, чтобы такого не случилось?       Окделл посмотрел на него серыми глазами, невозмутимыми и непроницаемыми, как гладь болотного омута.       — Отчего вы думаете, герцог Алва, будто это Надор вручают Манрикам? Может статься, это Надор берет себе лучшее, что есть у Манриков?       Видно, взгляд Рокэ был достаточно красноречив, потому что Дик смягчился и рассмеялся.       — Нет, ну право же, эр Рокэ! Иоланта, конечно, сильная женщина, но, однако ж, и кровь Окделлов — не водица. Отчего вы все так уверены заранее, кто перевесит?       Рокэ тоже рассмеялся и опрокинул бокал.       — Вы хоть можете объяснить, что вы в ней такого нашли? — спросил он, снова потянувшись за кувшином. — Политические соображения можете опустить — я про кого угодно этому поверю, только не про вас, дорогой поклонник Дидериха.       Окделл насупил брови, задумавшись. Наконец его лоб разгладился — это означало, что мысль додумана и готова к употреблению.       — С ней весело спорить, эр Рокэ, — сказал он. — Почти как с вами.       — Как со мной?! — переспросил Рокэ.       — Ну, не совсем, — уточнил Окделл. — У нее пока опыта меньше. Но она старается! — добавил он.       * * *       В общем, Окделл и девица Манрик бракосочетались торжественным бракосочетанием и уехали на родину герцога, поднимать Надор. А поднимать было что. После Изломного немирья, когда весь центр страны оказался разорен чуть не дотла, не тронутые войной провинции пошли в рост и расцветали на глазах. Стране нужно было все — и на окраинах это все было. В Надоре, положим, не было своего хлеба — но это не значило, что ему нечего предложить. Натасканная любящим дедушкой Иоланта взяла дело в свои не по-женски крепкие руки — и из Надора потекли товары, позарез нужные всей стране. А взамен в Надор потекли деньги — и рабочие руки, которых сейчас не хватало везде, но там — особенно.       * * *       Герцог Окделл не по годам мудро уступил жене все, в чем она разбиралась лучше него. Ему самому тоже было чем заняться. Излом, помимо всего прочего, недвусмысленно дал понять, что «кровь эориев» — не предрассудки и не сказки, что древняя абвениатская ересь — не то чтобы совсем ересь, и «Повелитель Скал» и «потомок Лита» — не просто замшелые почетные титулы. В наследство от минувшего Излома, помимо нескольких шрамов и неприятных воспоминаний, Ричарду Окделлу досталась еще и способность «слышать камни». Если в другие, более счастливые времена от подобных вещей можно было отмахиваться, на Изломе ничего не оставалось, как поверить, что все эти «вредные фантазии» и «наваждения Леворукого» — не наваждения, иначе бы все они просто не выжили, да и мир бы не факт, что устоял. Излом миновал — а дар остался, и теперь Ричард Окделл использовал его по назначению.       После известия о третьем серебряном руднике и открытом месторождении изумрудов владыке Надора пришло письмо от регента, в котором говорилось, что серебра в Талиге и так довольно, а вот железа и меди — особенно железа, — не хватает категорически, и не будет ли Повелитель Скал столь любезен обратить свои изыскания в эту сторону. В ответном письме говорилось, что на разработку медных месторождений, а тем более железных рудников, и в особенности на выплавку качественного чугуна и стали требуются деньги, а деньги делают из серебра, каковое серебро и добывают пока что в Надоре. Но если многоуважаемый регент Талига, соберано Кэналлоа, и прочая, и прочая, у которого, как известно, денег куры не клюют, согласится предоставить кредит (тут соберано Кэналлоа икнул) в размере не менее... (соберано Кэналлоа икнул еще раз. Интересно, это Иоланта помогала писать, или сам Дикон выучился под влиянием супруги? Да порядочному Человеку Чести и слов-то таких знать не положено...), то, разумеется, Повелитель Скал готов хоть сейчас начать разработку медного месторождения по соседству с уже имеющимся серебряным рудником близ Найтона, а также заложить железные рудники на месте мощной магнитной аномалии в Надорах, к северу от истока Лебединки.       Так соберано Кэналлоа в первый раз отправился с визитом в Надор. Нужно же было на месте посмотреть, как и что, и во что он, собственно, собирается вкладываться.       На месте выяснилось, что владыка Надора времени даром не терял. Обветшалый фамильный замок был заботливо приведен в порядок и потихоньку прирастал новеньким современным крылом: сплошь оконца, окошечки, башенки и завитушки, не осаду держать, а жить на широкую ногу. В замке вовсю хозяйничала молодая герцогиня Окделл: почтенная вдова Эгмонта Окделла попыталась было навязать невестке свои порядки, но герцогиня Иоланта была не из тех благовоспитанных дам, которые по молодости терпеливо сносят все, чтобы потом наверстать в старости. Молодой герцог Окделл сразу благоразумно устранился. Некоторое время в замке Надор шла такая война, что отдельные отголоски сражений долетали даже и до Олларии; но в конце концов герцогиня Мирабелла сдалась и отступила на заранее подготовленные позиции в замке Горик. По правде сказать, почтенная Мирабелла Карлион была не так страшна, как хотела казаться: она не стеснялась помыкать теми, кто не может сопротивляться, ну, а к активному противостоянию оказалась не готова совершенно. Она не сумела даже настоять на том, чтобы увезти с собой дочерей: вот тут молодой герцог внезапно проявил характер и твердо сказал, что юным эреа нужны не посты и молитвы, а хороший стол, хорошие менторы, красивые наряды и балы. Последняя битва оказалась страшна, крови, правда, не пролилось ни капли, зато желчи и яду пролито было изрядно; но в итоге вдовствующая герцогиня уехала в Горик одна, а девочки остались под могучим крылом Иоланты Окделл. Которая на удивление быстро сдружилась с Айрис (чья поддержка сыграла немалую роль в одержанной победе), а затюканные Дейрдри и Эдит буквально расцвели.       Впрочем, все это герцога Алву особо не интересовало, а когда он появился в Надоре, его встретила полная семейная идиллия. Дела с медным рудником и железнорудными разработками пошли на лад, вскоре потребовалось съездить в Надор еще и еще раз, и на третий раз Рокэ прихватил с собой подросшего Рамиро. Он подумал, что мальчику будет любопытно посмотреть рудники и плавильные печи. Ну, и заодно познакомиться со своим избранным отцом и его семейством.       * * *       О том, что у него есть сын, Рокэ Алва узнал почти случайно. О ночи перед эшафотом, проведенной в постели незнакомки, он, разумеется, и думать забыл — слишком много всего случилось с тех пор. Но когда десять месяцев спустя его чудом разыскало довольно робкое письмо, в котором говорилось, что мещанка Элизабет Боссю, вдова Жерара Боссю, умерла родами, однако перед смертью утверждала, будто ребенок от него, и показала кэналлийские сапфиры, Рокэ вспомнил домик на шесть окошек в облетевшем винограде и понадеялся, что родственники покойной не поскупились нанять порядочную кормилицу. При первой же возможности вырвался сам, забрал мальчишку вместе с нянькой и увез в Кэналлоа. Три месяца мальчик прожил безымянным, на четвертый его омыли в купели и нарекли «Рамиро». На руки его принял герцог Окделл — Рокэ как-то и в голову не пришло, что избранным отцом его сына может стать кто-то другой. Что до того, его ли это сын — на четвертый месяц фамильное сходство было уже достаточно очевидно, чтобы не сомневаться.       * * *       Рамиро в Надоре неожиданно понравилось. Венсехо (это было домашнее прозвище, и в Надоре Рокэ называл его так, потому что от «Рамиро» Дикон все-таки дергался) поглазел на рудники, полюбовался, как пробивают лётку и выпускают чугун из домны, увязался за старшими на утиную охоту, снисходительно поиграл с маленькими Окделлами, Аланом и Агатой. И, когда Рокэ вновь собрался в Надор, запросился с ним опять. Съездил раз, съездил два, а на третий раз попросил оставить его здесь на все лето. Рокэ его не понял. Мысль о том, что кто-то может по доброй воле предпочесть провести лето не в солнечном Алвасете, а в холодном Надоре, где лето как поздняя осень, в голове не укладывалась. Но он пожал плечами и согласился, подумав про себя: «Больше не попросит». Однако же Венсехо там прижился. Похоже, он видел в Надоре что-то другое, не то, что видел его отец. Эти бесконечные скалистые пустоши, где из складок мха выглядывали упрямые каменные лбы громадных валунов, эти угрюмые леса, эти бедные, неродящие супеси, на которых камни росли быстрее хлеба, эти болота, эти кошкины гиблые болота — все это говорило Венсехо нечто совсем иное, чем то, что слышал Рокэ. И нет, не каждое лето — но раз в пару лет будущий соберано Кэналлоа просился на север и проводил там самое благодатное по тамошним меркам время, от Летних Ветров до Летних Молний. Рокэ было, в общем-то, все равно: обязанности регента требовали его присутствия в Олларии, держать мальчишку постоянно при дворе не хотелось, а что в Алвасете, что в Надоре — так или иначе, сына он не видел.       Может быть, в этом и было дело. В Алвасете было море, солнце, наставники и друзья — в Надоре была семья. В Алвасете юному маркизу были рады и встречали с почетом — в Надоре его сперва обнимали по-свойски «падрино» и «падрина», а потом на нем с визгом висли все мелкие Окделлы от мала до велика, белые и рыжие. Рокэ все пытался сосчитать, сколько там рыжих, и каждый раз сбивался. Наконец он спросил об этом у Рамиро, и с удивлением узнал, что рыжий всего один, шестилетний Роланд; просто он везде, вот и кажется, будто его много. Остальные унаследовали от своего батюшки ту северную соломенную масть, что с возрастом темнеет до мокрого льна.       * * *       Тем временем за дверью раздались шаги и в Зеленую гостиную (зеленый шелк обоев и портьер, зеленая парча мебели, диванчики, креслица и столики на вычурных гнутых ножках, на полочке над камином — весьма недурная бронза «под Гальтары» и местные вещицы: чугунное литье тонкой работы, перед камином — чугунная же узорчатая решетка, здешний чертополох, переплетенный с ветвями нездешнего кипариса, на полу — плотный и переливчатый морисский ковер) вплыла герцогиня Иоланта. То ли вновь беременна, то ли платье так пошито, чтобы подчеркивать животик, по моде, установившейся еще при жизни покойной Катари, которая тоже редко ходила пустой. Катари, впрочем, это никогда не мешало — и Иоланте не мешало тоже. Процесс был отлажен, производство надорского чугуна и новых Окделлов исправно шло параллельно. Ну да, да, он завидует.       Рокэ поднялся, снял шляпу, отвесил малый поклон — виделись уже сегодня, при встрече и за обедом. Улыбнулся хозяйке. По правде сказать, он ничего против нее не имел, хотя она и отняла у него Окделла (даже если на самом деле это Окделл увез герцогиню в свой Надор — не будь герцогини, разве бы он уехал?)       — Только вас и ждал, эреа, — сказал он. — Я ведь к вам не просто так, а с подарочком.       Он позвонил и велел принести его футляр с бумагами. Не малый футляр, в каких возят письма и мелкие документы — здоровенную трубу в половину человеческого роста. Освободили самый большой стол в гостиной, разложили на нем чертежи. Окделл смотрел с любопытством, но без особого внимания — ждал, когда ему все объяснят. Читать чертежи он за пятнадцать без малого лет так толком и не научился. Иоланта же так и вцепилась, зашуршала бумагами.       — А как... а это что?.. Ах, что за прелесть!..       Иная дама так не разбирает дареный гарнитур с изумрудами или рубинами, как Иоланта разбиралась в «подарочке» Алвы.       — Но что это? — спросил, наконец, Окделл, которому наскучило ждать объяснений.       — А ты что, сам не видишь? Вот же экспликация! — ткнула пальцем в верхний лист Иоланта. Сама она успела приподнять два листа и теперь, щуря глаза, вчитывалась в третий.       — Это, герцог Окделл, паровой механизм, — сжалился Алва. — Вот в этом котле нагревается пар, и давление пара вращает вот этот вал. Примерно как в водяной мельнице, только вместо давления воды — давление пара.       — Это ж значит, получается, — сказала Иоланта, — что дробильню, например, можно ставить не у реки, а где угодно? И подъемник? И мулы не понадобятся? Это ж мы тогда сможем... А во что обошелся патент?       — Это подарок, — снова улыбнулся Алва — и герцогиня просияла, как будто он вручил ей букет нежнейших роз только что из сада. От роз она, впрочем, так не сияла (он проверял, разумеется).       — А если, например, этот котел на колеса поставить, — продолжала рассуждать герцогиня, — этим валом можно ведь и повозки двигать?       — А не тяжеловато ли выйдет? — засомневался герцог Окделл (это в чертежах он не разбирался, в технике, там, где нужны были в первую очередь опыт и смекалка, Повелитель Скал соображал весьма недурно).       — Тяжеловато, — согласилась герцогиня, — придется что-то придумать... А на чем оно работает? — спросила она.       — Да на чем хотите, — пожал плечами Алва. — Котел — он котел и есть. Хотите — на дровах, хотите — на угле... хоть стружкой топите.       — На угле будет эффективнее, — продолжала Иоланта, — но это сколько же угля потребуется... Ричард, я так думаю, нам все-таки придется вплотную заняться лесом.       — Лесом — это зачем? — удивился Алва. Ему всегда казалось, что в Надоре в основном лес норовит заняться тобой.       — Затем, монсеньор регент... — начала герцогиня.       — Бывший регент, бывший, эреа! — с удовольствием поправил ее Алва. — Все, отмучился!       Не то, чтобы герцогиня Окделл этого не знала — разумеется, на коронации Карла их семейство присутствовало в полном составе. Но лишний раз напомнить было приятно.       — Затем, герцог Алва, — послушно поправилась она, — что с такой скоростью, как мы сейчас сводим леса, их и на сотню лет не хватит.       — Это в Надоре-то? — рассмеялся он. — Вы боитесь, что у вас леса закончатся? Скорее в Кэналлоа море иссякнет!       — Это вам сейчас вчуже так кажется, — Иоланта сдвинула брови. — А я вам говорю, что спилить старый дуб можно в полдня. А растет он — четыреста лет! А в закладку одной угольной печи таких дубов идет восемь-десять штук. И нет, сами они заново не вырастут. Хотя, конечно, на уголь можно переводить и березу с сосной. Они растут быстрее, через пятьдесят лет можно уже рубить делянку. Даже через тридцать, если сосна идет не строевая, а на уголь. Но все равно, и их надобно кому-то сажать. Я уже выписала из Придды мэтра Гафта, — сообщила она Алве и мужу сразу, — мы с ним долго состояли в переписке, у него интересные идеи на этот счет. В Придде нет такого мощного металлургического производства, как у нас, так что вопрос так остро не стоит, но зато и лесов там меньше. Придды этим вопросом озаботились еще при старом герцоге Вальтере...       Алва кивнул. Он обожал спорить с Иолантой, а проигрывать в этих спорах любил особенно. Все-таки большинству нынешних юнцов недостает самостоятельности. Разве что Придд — да и тот все же смотрит ему в рот. Ну, чуточку, самую малость — но все равно, есть такое. А вот Иоланта ему в рот не смотрела. У нее на все было свое мнение, и без боя она его не сдавала никогда.       * * *       В это время распахнулась дверь, и в гостиную, как к себе домой, ввалилась неразлучная троица: Венсехо, Алан и Агата. Старшие Окделлы были погодки, Рокэ поначалу даже путал, кто из них старше, мальчик или девочка. Местные дети, по его меркам, были нещадно избалованы, и маркиз Алвасете, приезжая сюда, набирался от них дурных манер. А хотя... честно говоря, и сам маркиз Алвасете был не лучше. Судя по их виду, мальчишки только что закончили фехтовать — и, естественно, защитных масок надеть они не потрудились.       — Ты, Алан, все пытаешься меня опередить, — наставительно рассуждал Венсехо. — Этак у тебя ничего не выйдет. Я и старше, и опытней, и от природы проворнее. А зато ты меня уже сейчас выше и тяжелее.       Юный граф Горик в последний год и впрямь пошел в рост, будто крапива у нерадивого садовника. Хотя насчет «тяжелее» Венсехо ему, конечно же, польстил. Эти кости столько не весят.       — А будешь еще выше! Вон, взгляни на твоего батюшку и моего papá.       Сравнение и в самом деле было наглядным: в свои тридцать пять герцог Окделл выглядел как утес, а Алва рядом с ним смотрелся как стриж на этом утесе.       — Этим и пользуйся! Не пытайся меня опередить: стой как скала и блокируй. А потом выбери момент — и снеси. Не пытайся обыграть противника в том, в чем он сильнее — найди, в чем сильнее ты.       Этому Алва его не учил. Этому его учил ментор — невзрачный рыхловатый мужичок родом откуда-то из Кир-Риака. Собравшись нанять для Рамиро учителя фехтования, менторов Рокэ экзаменовал лично — этот был единственным, который продержался против него двадцать минут и свел счет вничью, десять против десяти.       Детки наконец-то соизволили заметить, что они тут не одни, извинились и поклонились как следует.       — Прошу прощения, эреа герцогиня, эр герцог, — начал Венсехо. — Папá, они сегодня в ночь едут на озеро раков ловить, можно мне с ними?       — Тут хозяин герцог Окделл, — ответил Рокэ, — спроси у него. Если он не против, то и я не против.       — Герцог Окделл не против, поезжайте, конечно, — кивнул Ричард, и вся компания унеслась прочь с воплями и гиканьем, совершенно неприличными для парадных покоев. Рокэ не стал даже спрашивать, едет ли с ними и герцогиня Агата. Едет так едет, не его это дело. То был их с Рамиро обычный ритуал, проявление взаимной вежливости. В присутствии отца Рамиро исправно справлялся, а можно ли ему то или это, Алва так же исправно отвечал, что можно. Он прекрасно понимал, что Рамиро умный мальчик, и, если задумает недозволенное, спрашивать не станет. Сам был таким в этом возрасте.       Сказать по чести, в иных случаях его регулярно подмывало отказать. Сказать: «Нет, не смей, даже и не думай!» Обзаведясь отпрыском, бесшабашный Ворон внезапно открыл в себе все задатки курицы-наседки. Видимо, пытался возместить сыну то, что мамочки у него нет и кудахтать над ним некому. Кроме папочки. И так же регулярно он бил себя по рукам. Нет, не смей, даже и не думай. Это Алва, он должен рисковать, должен быть отважным и безоглядным, вспомни себя в его годы. О том, как внезапно смертны бывают юные Алвы, он изо всех сил себе думать не позволял.       Что сказал бы на этакое воспитанье соберано Алваро? Думал ли он об этом? О нет. В этом не было нужды. Он и так знал. Соберано повадился навещать его вскоре после того, как миновал Излом, и великие, ужасные и небывалые события окончательно сменились унылой повседневной рутиной, которую Рокэ ненавидел всей душой, но которую, однако ж, свалить теперь было решительно не на кого. Рокэ видел его почти как наяву, еще немного — и он решил бы, что перед ним выходец, если бы не был точно уверен, что на самом деле отец ушел окончательно, а уж в Рассвет или в Закат — не ему судить. Алваро нависал горой, как будто соберано по-прежнему он, а Рокэ — мальчишка, которого, ничего не объясняя, выдернули из Багряных земель, из места, которое едва успело стать настоящим домом, и только здесь сообщили, что его брат погиб смертью героя (его брат? Карлос? Карлос погиб? Карлос?!!), и он теперь не просто младший сын соберано, а наследник, и о своих мечтах и желаниях должен забыть навсегда, потому что теперь у него есть только ДОЛГ, великий и всеобъемлющий, который сожрет его целиком и без остатка. Соберано Алваро нависал и твердил, что он совершенно не изменился и думает только о себе; что ему по-прежнему наплевать на Кэналлоа, и на Талиг, и на сына наплевать; что его волнует только собственная нежная натура, а после вас хоть потоп; что мальчишка не переживет первой же придворной интриги; что если бы Рокэ любил сына по-настоящему, то ломал бы через колено... Батюшка всегда умел найти нужные слова, пробирающие до самых печенок; сыновей он отродясь пальцем не тронул, но как хлестал словом! Рокэ был щенок в сравнении с ним... Рокэ фыркал, вставал, брал в руки гитару и сидел, перебирая струны, пока батюшка не уходил. И целыми днями работал, работал как проклятый, до седьмого пота, на излом, на разрыв — строил для сына новый мир с новыми правилами, где любимых сыновей не нужно будет ломать через колено, где успехи в арифметике, грамматике и логике будут важней успехов в фехтовании, где ни Рамиро, ни Алану уже не придется рвать глотки и ждать удара в спину, где, может быть, чем Леворукий не шутит, со временем можно будет, страшно сказать, отменить за ненадобностью смертную казнь... Даже не строил — лепил, как ласточка лепит гнездо, из чего попало, из дерьма и соломы, из придворных интриг, человеческой алчности и трусости. Лепил не покладая рук пятнадцать лет подряд — а в положенный срок усадил на трон Карла и отступил с почтительным поклоном. Это тоже было частью правил нового мира: не уходить с должности вперед ногами, а отступиться в положенный срок, возведя на трон человека разумного, гибкого и готового на компромиссы — теперь это было не слабостью, а силой. Безбоязненно оставить страну на тех, кто есть — потому что ее есть на кого оставить. У трона остались стоять кансилльер граф Савиньяк, и супрем мэтр Инголс, и тессорий герцог Придд, и первый маршал граф Лэкдеми, и экстерриор граф Валмон, и молодой Ноймаринен; а за их спинами маячило новое поколение будущих столпов отечества, и ведь отличные же выросли мальчишки, если так подумать!       Но яд в мелких дозах маркиз Алвасете с едой все же принимал — с двенадцати лет, когда Рокэ решил, а домашний врач подтвердил, что организм способен перенести это без особого вреда. По всем известной морисской схеме, разработанной ученым Ат-Террахом еще сто пятьдесят лет тому назад. Схема подействовала ровно так, как и следовало ожидать: на какое-то время отравления среди шадов вышли из моды, ну, а потом изобрели новые яды, с которыми это не действовало. Впрочем, в силу взаимного презрения, которое мориски и большинство обитателей Золотых земель питали друг к другу, последние достижения морисской медицины сюда пока не дошли, травили по старинке, мышьяком, дождевым корнем да сонным камнем, так что схема по-прежнему имела смысл.       * * *       — Вы же оставите его у нас на лето? — спросила Иоланта. — Мальчику же осенью в Лаик...       Жеребячий загон давным-давно переехал в другое место и носил другое имя, но для людей доизломного поколения мальчики все равно уезжали «в Лаик».       — Мальчику бы перед Лаик подготовиться надо, — поморщился Алва. — Перед тем, как я окончательно выпущу его из рук. Мне же на него вечно недоставало времени, и вот теперь наконец-то время есть. Я так и рассчитывал...       — Ну так и вы приезжайте, — невозмутимо предложил герцог Окделл. — Поживете летом у нас, авось не стесните...       — Провести лето в Надоре! Предложение, от которого невозможно отказаться, — фыркнул Рокэ.       Хотя, в конце-то концов, что он теряет? Не последнее лето, успеется еще сделать все, чего так не хватало в годы регентства: и в море сходить, и отведать персиков прямо с ветки... а вот для Венсехо это лето как раз последнее перед началом взрослой жизни. Ну... надо будет подумать.       — У вас уже решено, кто его возьмет в оруженосцы? — спросил Окделл.       Рокэ пожал плечами.       — Нет еще. Желающие-то найдутся, весь вопрос в том, у кого и чему он научится.       — Могу и я, если что, — предложил Ричард.       — И кем он у вас вырастет, горным инженером? Рудознатцем? Благодарю покорно! Оруженосец, таскающий за своим монсеньором молоток и образцы...       — Только образцы, — как ни в чем не бывало уточнил Окделл. — Молоток я таскаю сам.       — Ну уж нет! У нас в Кэналлоа не столько недр, чтобы нам нужен был герцог-рудознатец.       — А вы почем знаете? — лукаво заметила Иоланта. — Не проверишь, так и не узнаешь. А на одних самоцветах в наш Круг не проживешь. Вдруг у вас там богатейшие запасы той же меди...       — На мой век и надорских хватит, спасибо. Я не готов по доброй воле превращать свои земли в ядовитую помойку.       — Это правда, — герцогиня помрачнела, — производство у нас вредное. Воды портятся, рабочие болеют... Придется что-то придумать. Вы, кстати, случайно не знаете каких-то способов этого избежать? Вдруг мориски что-то уже изобрели? Хотя бы чтобы люди не мерли.       Герцог Алва пожал плечами.       — Проблему с рабочими всегда решали тем, что отправляли на рудники каторжников. Их не жалко.       — Но у нас же нет столько каторжников! — развела руками герцогиня. — Да и каторжников морить как-то нехорошо. Нет, я что-нибудь придумаю.       — А Венсехо я вам в оруженосцы все равно не отдам, — заключил Алва. — Вы его и так избаловали донельзя.       На самом деле, отправляясь в свои экспедиции по Надорам, герцог Окделл брал с собой и старших сыновей, и маркиза Алвасете, и даже герцогиню Агату, если та очень просилась. Так что мешки с образцами Венсехо уже таскал, и неоднократно; и в свои шестнадцать лет знал о камнях, горных породах и приметах рудознатцев больше, чем сам герцог Алва знал когда-либо прежде и собирался узнать за всю оставшуюся жизнь. Пусть теперь поучится чему-нибудь еще.       * * *       Иоланта зашла в библиотеку посмотреть «Большой атлас Талига и сопредельных земель», роскошное послеизломное издание, где были учтены все изменения, которые война и разруха внесли в географию Талига. Ее осенила очередная идея, но для того чтобы убедиться, что идея стоящая, надо было пораскинуть мозгами над картами.       В библиотеке внезапно обнаружился герцог Алва. Прежде она его здесь никогда не видела: обычно регент точно знал, что ему нужно, и приказывал секретарю принести книги к себе в покои по списку. Сейчас он стоял в дальнем углу, у полок со всякой шелухой. Слащавая поэзия эпохи королевы Алисы, изящные томики в тисненых переплетах, которые Дикон зачем-то скупал горами, но так никогда и не открывал; бордонские приключенческие романы об отважных пиратах и храбрых путешественниках в неведомые земли, написанные и переведенные суконным языком столичного студента, отродясь не путешествовавшего дальше, чем из родительского поместья до Олларии; броские обложечки любовных романов с томными красавицами и писаными красавцами... ах, вот оно что! Приглядевшись, Иоланта увидела, что герцог листает один из первых романов баронессы Сэц-Дамье. Книжица была зачитана до дыр, хуже хрестоматии у них в детской. Неудивительно: все ее фрейлины и служанки, которые хоть чуть-чуть знали грамоте, по очереди перетаскали всю серию. Когда-то ведь Иоланта и сама втихомолку зачитывалась приключениями синеглазого графа... Каково же было ее изумление, когда Дикон, ее суровый и мужественный Дикон, обнаружив у нее в будуаре «Страсть под парусами», густо покраснел и сознался, что «вообще-то, на самом деле, я не собирался тебе говорить, но...»       С тех пор она на эти книги смотрела несколько иначе. Нет, она не ревновала, ну что вы! Она слишком хорошо знала своего мужа. Если бы он вздумал ей изменить — будь то с женщиной, будь то с мужчиной, — она узнала бы об этом первой, едва ли не раньше самой пассии Дикона. Причем от него самого. Да, он прекраснодушный идиот. Неисправимый. Да, именно за это она его и любит. Ну, и за это в том числе. Но все равно...       «Синеглазый граф»... Сейчас, со спины, он казался совсем юным, почти ровесником собственному сыну. Ну, старшим братом, но все равно. Безупречная осанка, мальчишески легкая фигура, непринужденные движения — все это делало его моложе его настоящих лет. Хотя за обедом Иоланта невольно обратила внимание, как в черных волосах блеснуло серебро, и нет, это не была игра света. Она еще подумала, что все мы не молодеем, и «бессмертный Алва» не исключение. Даже где-то жаль, хотя это и справедливо. Ее-то Дикон в свои тридцать пять выглядел далеко уже не мальчиком. Вон, и лысеть уж начал, Окделлы все лысеют рано... Интересно, замечает ли это Алва? Похоже, не очень...       Он не спеша поставил книгу на полку, не спеша развернулся на звук шагов. Да, герцог Алва в гостях у друга, ему нечего бояться и некого опасаться. А впрочем, он и в логове врага вел бы себя так же... Не спеша шагнул навстречу, отвесил поклон.       — Я за атласом, — сообщила герцогиня.       Алва безошибочно обернулся к шкафу, где хранились карты и старинные фолианты: полки там были втрое выше и вдвое глубже обычных. Почти любой другой кавалер на его месте не преминул бы изящно пошутить насчет того, что благородным эреа подобает иметь дело скорее с атлáсом, чем с áтласами, но Алва был из тех редких людей, кому хватало ума так не шутить.       — Позвольте вам помочь, раз уж библиотекаря нет на месте, — галантно предложил он.       — А у нас и нет библиотекаря, новые книги брат Иниго разбирает иногда, а так мы как-то сами обходимся, — объяснила Иоланта. — Вон тот, новый, видите, рыжий с золотом?       Мужская помощь, и точно, была не лишней — книга весила никак не меньше здорового семилетнего мальчишки. Алва уложил ее на большую подставку рядом со шкафом и отступил с легким поклоном. Иоланта кивнула с благодарностью и принялась листать страницы: ей нужна была, для начала, подробная карта Надора с обозначениями рельефа. Герцог Алва стоял рядом и отчего-то не уходил. Должно быть, ему любопытно, что она ищет в картах. Что ж, не секрет — можно рассказать, а можно и посоветоваться. Иоланта любила делиться своими идеями, любила, когда их оценивали по достоинству, когда ими восхищались. Алва это умел как никто, пожалуй, даже лучше Дикона.       Но заговорила она почему-то о другом.       — Герцог, а отчего вы не женитесь? — спросила она неожиданно для себя самой.       Алва изумленно вскинул брови, пораженный, очевидно, в первую очередь ее наглостью. Но ответил:       — Да как-то все, знаете, некогда было. Обязанности регента... У меня и до того сына, что есть, руки не доходили — где уж было новых делать, — добавил он со свойственным ему цинизмом. Иоланта чуть было не фыркнула вслух: рядом с герцогом Алвой становилось совершенно очевидно, откуда Дикон брал отдельные, самые красочные пассажи своих романов. С натуры писал!       — Ну а теперь-то? — спросила она.       — Вы шутите, эреа? — он хохотнул коротко и сухо. — «Страсть старика смешней ужимок шутовских...» Мне пятьдесят четыре года, кому я нужен в эти лета?       — А вы уже всех спросили? — дерзко осведомилась Иоланта, глядя в точеное лицо, почти не тронутое годами. Она знала, что Алва при желании может быть и жёсток, и даже жесток, и острым словом владеет не хуже шпаги, и не постесняется, пожалуй, использовать это оружие против дамы — но отчего-то совершенно его не боялась. Наверно, это все баронесса Сэц-Дамье: Иоланта никак не могла отделаться от романтического образа «синеглазого графа». Хотя и понимала, что реальный Алва, на самом деле, наверняка имеет с синеглазым графом очень мало общего. Ее Дикон всегда ухитрялся видеть людей не такими, какие они есть на самом деле. Камни ему куда как понятнее.       Но Алва ничего не сказал в ответ. Отвернулся, посмотрел в окно. Окно, по весенней погоде, стояло нараспашку, с улицы щедрыми волнами вливался аромат цветущей сирени.       — Пожалуй, я слишком привык быть один, и вряд ли когда научусь жить иначе, — медленно произнес он. — Нет, знаете, герцогиня, — сказал он, вновь обернувшись и глядя ей в глаза, — Венсехо я вам, так и быть, оставлю до начала Летних Молний — пусть жеребенок и в самом деле порезвится напоследок, пока гриву не остригли. Если захочет, конечно. А сам поеду к себе в Кэналлоа. Ибо опрометчив пастырь, надолго покидающий стадо свое, и оставленная нива хиреет в небрежении, как сказал бы наш кардинал Бонифаций. А что вы все-таки искали в этом атласе, если не секрет?       И две головы, черная с проседью и огненно-рыжая, с мерцающими в прическе изумрудами, заговорщицки склонились над наисовременнейшей подробной картой Надора.