Часть 1
29 марта 2024 г. в 14:47
Первым, что он увидел во снах, была хрупкая ветка мертвого дерева. Она лежала в чьих-то худых руках, что были белее снега. В том сне на этой темной ветке медленно появлялись почки – столь маленькие и нежные, словно боялись своего будущего, но уже не способные остановиться. Невинными, они робко набухали, наливались давно утраченной жизнью. Они казались чрезмерно большими, невероятно неуместными для такой небольшой ветки, покрытой коррозией смерти. Однако время стремительно текло, будто свежий ручей, впервые пробившийся сквозь мягкую почву, и почки уже рвались с глухим звуком. Желая насытиться воздухом, из них появлялись первые лепестки, что безжалостно резали тонкую кожицу почек. Они оказались еще более неподходящими осквернённой ветке – молочного цвета, прекрасные и кажущиеся мягкими. Ему так сильно хотелось коснуться их своими руками, провести подушечками пальцев по этой новой жизни. Однако в этом сне он был лишь наблюдателем, неспособным вмешаться в чужую судьбу. И иметь такую роль означало хвататься глазами за каждую маленько деталь только что распустившихся цветов, что прятали в лепестках скромную ягоду цвета кровавого золота – слишком знакомого, ныне утраченного.
В последующих снах он больше не видел ни ветку, ни цветы, а лишь жестокие битвы, полные крови и ненависти. Он не ощущал холод мечей, что пронзали сердце из раза в раз, не чувствовал боль. Зато видел, как содрогались хрупкие руки в агонии, как пальцы сжимались в кулаки, и ногти, впиваясь в кожу, лишь больше калечили. Один слой бинтов перекрывался вторым, едва сдерживая горячую кровь, снова пролившуюся под пением чьего-то копья. Каждую ночь, закрывая глаза, он видел жестокую судьбу, не принадлежавшую ему – Цзин Юаню. Однако от этого факта сны не стало переносить легче, ведь он с самого начала знал, кто умирал и возрождался каждую ночь.
Со временем Цзин Юань стал желать пребывать во снах дольше. Тогда крики знакомого голоса перестали кружить на нескончаемых полях боя, сменившись безумным смехом того, чей меч стал острее, а тело, изрисованное шрамами, быстрее. Теперь во снах он видел не только смерть, но и победу, окрашенную блеском кроваво золотых глаз. Мужчина никогда не смог бы забыть этот цвет, эту красоту, не смог бы спутать эти глаза с чужими. И если бы только Цзин Юань мог позвать его по имени, даже зная, что тот ныне отринулся от него.
Тело мужчины, следуя его желаниям, подчинялось, даруя постоянную сонливость. За работой, трапезой или во время прогулки совсем не уставшие веки опускались, зовя окунуться в очередной сон. Туда, где он мог видеть новую жизнь того, кто казался таким знакомым. Человек из снов был безумен, страшен и действительно опасен. Тот, кого когда-то знал Цзин Юань, прозвали преступником, за чью голову назначена безбожно высокая награда. И ему точно не стоит желать видеть отвратительные битвы, похожие на жесткие бойни, горы безжизненных тел, погребенных на забытых кораблях. Однако даже видя все пороки и грехи новой жизни этого человека, мужчина не мог противиться сонным изменениям всего тела. Словно в противовес ужасным зверствам этого человека, Цзин Юань цеплялся за образ знакомых рук, ныне всегда увитых бинтами, кроваво золотые глаза, похожие на сладчайшие ягоды из райского сада. Во снах он вслушивался в чужой игривый голос, шептавший о наказании. А ведь когда-то этот голос мог одаривать мужчину словами о любви.
Когда генералу сообщили о поимке Рена, он мог лишь нахмуриться и окунуться в озеро сомнений. Известный преступник, неуловимый и жестокий, так просто позволил себе оказаться в руках Облачных рыцарей? Цзин Юаню известна сила своих воинов, однако также хорошо ему известно и то, насколько бесчеловечным стал Рен. Его поимка не казалась логичной, не соответствовала тому, как он представлял развитие событий после взрыва Стелларона на Лофу. Голову кружило от сторонних мыслей о преступнике, о всей нелепости ситуации, однако его уже ожидали в зале для допроса, куда, словно на казнь, вели Рена.
Для того, кто не был готов к этой встречи – такой встречи, – Цзин Юань слишком крепко вцепился в свой образ генерала. Его глаза были расслабленно закрыты, указывая на его превосходство, когда громоздкие двери открылись. Гордая ровная спина, от которой все тело мигом обратилось в огромный сосуд для мощного воина, возвышала мужчину, когда цепи щелкая зазвенели, пряча стук каблуков обуви преступника. Однако стоило человеку наконец оказаться прямо перед мужчиной, как броня его все же поддалась искушению.
– Ты помнишь меня? – сам Цзин Юань давно не слышал собственный голос таким нежным и мягким уже долгие годы. Казалось, каждая часть его тела стала стремительно подводить его пред Реном. А стоило преступнику открыть рот и произнести настолько неинтересные мужчине слова, как он не помнил больше ничего до самой ночи.
И хотя Цзин Юань, успевший через долгие сны привыкнуть к новому звучанию этого голоса, утонул в нем сразу же – глубоко и безвозвратно. Грубый и столь прекрасный голос резал по воспоминаниям, которые уже не возродить, а редкая хрипота и тяжелое дыхание, словно тому больно разговаривать, пели погребальные песни в сознании мужчины. Во снах он всегда звучал игриво и резко, медленно произнося каждое слово, пропитанное ядом смерти. И именно так было произнесено имя генерала, окатывая того холодом и болью, что ранили само сердце, все это время тайно для своего хозяина хранившее заботливую мягкость хотя и исказившегося, но этого голоса. Допрос же был окончен моментально, а преступник, которому больше нечего было сказать, с жуткой ухмылкой замолчал до самой глубокой ночи.
Именно этой ночью Цзин Юань впервые за долгие годы не почувствовал сонливости, ощущая себя неспособным уснуть. Растягиваясь по всей кровати, его тело горело силой и дрожало от давно забытого чувства. Оно было похоже на легкий азарт, искушение от игры, от которой отказался бы лишь дурак. Свечение звезд этой ночью было слишком озорным, словно всеми силами они прогоняли мужчину из его спальни, заставляя того хотеть скрыться от них. Они будто нашептывали ему что-то, будто рассказывали, где он будет в безопасности. Тогда мужчине оставалось лишь одарить грубым взглядом чертовы звезды и, наспех надев свои доспехи, покинуть проклятую на эту ночь комнату.
Его ноги шли сами, даже не уведомляя мужчину о том, куда именно они несли его. Руки сковывало от предвкушения, а дыхание сбивалось, хотя Цзин Юань едва понимал, чего он добивается, что будет делать, когда все, что он сможет видеть, будут кроваво золотые глаза и бледная кожа болезненно знакомого лица, которое он едва смог должным образом рассмотреть на допросе. В его памяти, исполосованной снами, остались лишь осколки того, кто был всегда рядом.
В настоящем же не было места иллюзиям прошлого, когда мужчина уже стоял перед камерой, освещенной теми самыми надоедливыми звездами, где и находился Рен. Его ровная спина была похожа на стойкий и прекрасный стебель цветка, что своим одиночеством возвышался над пустотой камеры. Руки, еще пахнувшие кровью из ран, полученных в недавних битвах, аккуратно сложены за спиной: одна ладонь будто прятала, грела другую. И его неподвижная поза, из-за которой мужчину можно было бы принять за грациозную статую, полностью отвлекала от горящих светом глаз, устремленных на звездное небо, доступ к которому был открыт через маленькое окошко под потолком камеры. В отличие от Цзин Юаня, звезды всегда любили этого человека. Они рассказывали ему истории, пели на своем языке, а иногда и танцевали. Все для него – него одного. И когда же грозная дверь прокричала об открытии, завыла от силы входящего, одинокая фигура не смела дрогнуть – словно он лишь коротал время ожидания за ночным представлением звёздного света.
Будто боясь спугнуть пленника, Цзин Юань бесшумно ступал ближе к решетке, переполненной запахом крови и незнакомых ему цветов. В молчаливой тишине он мог наконец погрузиться в образ человека перед собой, в его темные, однако кажущиеся такими мягкими, волосы, на кончиках которых печально переливалась на свету неспособная исчезнуть кровь. Впервые смог заметить, как когда-то тонкие руки из самого первого сна, ныне исполнены красотой и силой множества битв, с каждой из которых генерал знаком лично. И Рен, заметивший изучающий взгляд мужчины, словно не мог отказать в представлении всего себя, а потому мучительно медленно разворачивался к нему.
– Неужели великому генералу так плохо спится сегодня, что он решил найти меня? – игривый и слишком гордый голос, стремительно разливаясь по камере, окрасил все пространство неожиданным задором. Мелодией проказы голос окрасил и Цзин Юаня, проникая в сознание того слишком глубоко, будто желая смести любые его мысли, становясь единственным в его голове.
У мужчины нет ответа, который устроил бы его самого или Рена, поэтому он лишь позволил вольному взгляду и дальше гулять по телу преступника, что едва напрягал мышцы тела, медленно подходя к решетке. Пестрая кисть на пиджаке будто молила о внимании, воруя его у выступавших из-под одежды бинтов на груди. Она извивалась от ходьбы, красовалась на животе, вырисовывая линии тела, которое ныне едва было знакомо генералу. Эту кисть мужчине хотелось сорвать, скинуть на пол и своими руками очертить тело Рена. Вот только ярких лент на нем еще достаточно, чтобы мужчина глубоко выдыхал, удерживая внутри себя горящую память. Ткани самой же одежды, которую Цзин Юань когда-то точно с нежностью и лаской стягивал с кого-то, были похожи на старинные оковы – слишком плотно обнимали они чужое тело, чересчур отвлекали, манили. И пока золотые глаза, исполненные страстью изучателя, не знали, за что все же зацепиться, где найти себе ночлег этой ночью на теле Рена, преступник уже стоял у самой решетки.
Плавным движением руки, будто желая нарисовать в воздухе что-то, перебинтованная ладонь потянулась к железным прутьям. Обоим мужчинам было известно, насколько глупым было касаться этого металла, что разрастался острейшими шипами от тепла прикосновения. Однако Цзин Юань, будто зачарованный, стойко наблюдал, как рука, движение которой едва можно было назвать как прикосновением к ледяному пруту, стала покрываться рисунками шипов. Новые раны неспешно, будто не веря, что они появились, стали наливаться кровью. И даже от вида свежих ран на мягких подушечках пальцев, что казались такими же приятно холодными, какими помнил их мужчина, ни один мускул на лице его не дрогнул, не смел взгляд хотя бы на секунду покинуть живые рисунки чужой крови.
– Так что же генералу нужно от меня? – снова вопрос и этот хрипящий голос, однако в этот раз отразился от стен он не с игривостью, а с раздражением. Казалось, будто Рен привык, когда ему отвечают. Когда ему отвечает мужчина перед ним.
И будто только сейчас Цзин Юань начал понимать, почему его сознание и тело тянулись к этому преступнику. Уродливо изрезанная память его была осколками разных историй, которые тот так и не смог прочитать. В этих лоскутах было много того, что принадлежало им обоих, когда-то с восторгом любившим просыпаться вместе по утрам. Достаточно мгновений, что ныне казались растрепанными нитями, которые связывали их когда-то крепкой и толстой лентой. Память, похожая на безобразную мозаику, лишенную множества частей и полноценностей, невозможно было собрать. И где-то глубоко в этих выжженных временем воспоминаниях за всем наблюдал тот, кого когда-то знал Цзин Юань. Он не вмешивался в свою новую жизнь, не старался даже коснуться новой судьбы, ведь не хотел, не мог, оказавшись под грузом бессмысленных фрагментов памяти. Просто был там и терпеливо ждал, когда Рен окажется перед этим мужчиной. Будто только он и генерал знали, что делать с болью и безумием преступника.
– Хочу заключить с тобой сделку, Охотник за Стеллароном Рен, – от долгого молчания всегда мягкий голос мужчины прозвучал хрипло и даже моляще. Без лишних движений Цзин Юань снял печати с решетки, заставляя металл успокоиться и перестать атаковать всех, кто осмелился бы коснуться его. – Я позволю тебе уйти отсюда, – демонстративно он широко раскрыл дверь решетки, протягивая руку мужчине перед собой. – Но взамен прошу тебя остаться, – слова, похожие на молитву, сокровенное желание, так спокойно сорвались с его уст.
– Остаться? – шутливо, слишком развязно ответил Рен, совсем не сдерживая улыбку. – Если бы ты и правда хотел этого, генерал, то не стал бы даже приближаться к этой клетке, – и была это чистая правда, в которую они оба верили. Вот только читали они ее совсем по-разному.
Стойкое выражение лица Цзин Юаня и его уверенно протянутая рука оставались в молчаливом ожидании действий мужчины. И теперь под изучающим взглядом оказался сам генерал. Рен едва заметно перемещался кроваво золотыми глазами от руки к лицу мужчины, словно искал какую-то тропу, дорогу, что привела бы его к действию. Он не останавливался на узорах одежды, не пересчитывал цвета или оттенки тканей. И все же быстро нашел то, что заставило его лицо окраситься чересчур пошлой, глупой улыбкой.
Подобно резкому порыву ветра, Рен приблизился к Цзин Юаню неприлично близко. Его руки, совершенно не желая следовать указам генерала, спешно накинулись на него. Той, что переплетена бинтами и все еще кровила, он ухватился за чужое запястье, проникая пальцами под ткань наруча. И мужчина едва успел ощутить холод чужой кожи, как другой рукой Рен зацепился за крепкую ленту на его шее, притягивая к себе ближе, утягивая в поцелуй. И это был грубый, агрессивный и развязный поцелуй, язык мужчины казался диким и неподвластным Цзин Юаню. Мороз от прикосновений к горячей коже стал ощущаться ярче, будто стараясь соответствовать их поцелую, переполненному холодом и запахом крови. Он длится долго, хотя ни один из них не уверен, сколько прошло времени, когда свободной рукой генерал притянул мужчину ближе, крепко, жадно касаясь его талии. От этого действия Рен игриво засмеялся в поцелуй, от чего дыхание мужчин на секунду разлуки сплелось в один воздух, накаленный между ними.
Под горячей рукой Цзин Юаня оказались красные ленты, что на ощупь были чрезмерно гладкими, мягкими. Их хотелось разорвать, использовать как наручники для непослушных рук преступника, однако от натиска и пошлости мужчины он мог лишь надеяться, что тот не заметит, как ловкие его пальцы станут аккуратно развязывать их. И все же осторожность генерала отступала рядом с Реном, а потому тот резким движением оттолкнул мужчину от себя, убирая руки за спину.
– А ты стал интереснее, Цзин Юань, – смотря прямо в золотые глаза, он театрально завязывал ленты обратно в бант. – Но на твое предложение я не могу согласиться, – пальцами, перемазанными кровью, Рен коснулся своих губ, будто желая задержать жар поцелуя чуть дольше. – В следующий раз попробуй предложить остаться с тобой. Возможно, тогда я подумаю получше, – одарив генерала прощальным взглядом, преступник, манерно поправив бант на спине, совершенно неспешно стал покидать орден Облачных рыцарей, прекрасно зная, что ему позволено выйти через главные ворота. И это был приказ Цзин Юаня, что только в полной тишине ощутил, насколько горячими были руки Рена, каким искренним был его язык. Словно только сейчас он прочувствовал, как время исказилось их когда-то последний поцелуй.
А свечение звезд, хранившее молчание всё мгновение встречи, снова запело для преступника свои прекрасные песни, которые не позволят уснуть одному генералу этой ночью.