Я знаю, ты знаешь, на что всё это тянет

В темноте всё ощущается совсем иначе, и Коряков совершенно не планирует включать свет, когда они вваливаются в комнату под шуршание одежды и громкие вздохи, так и не становится понятно, кто из них дышит громче. Данила лезет под худи горячими ладонями, натыкается на футболку, раздражённо кусая губы Ильи он точно не ожидал столкнуться с ещё одним слоем хлопковой ткани — и толкает на не заправленную с самого утра кровать. Брюнет на локтях поднимается и взгляд фокусирует, чтобы увидеть Данин расслабленный, как будто вялый после неотрывного просмотра экрана компьютера, взгляд. У самого глаза смотрят жадно, напряжённо и точно желают разглядеть каждый сантиметр чужого тела; и Мазеллов бегло облизывает губы, притягивая Даню к себе, потому что ему не терпится совсем. И тот, конечно, не сопротивляется, он просто любит поиграть с Ильей, понаблюдать за тем, как тот уже на нервяках ёрзает и хмурится в ожидании хоть каких-то действий. Коряков всегда сдаётся первым. Сдаётся с легкостью, сдвигаясь ближе к изголовью кровати, на подушку мягкую падает и за собой Кашина ведёт, хватаясь за плечи подрагивающими от возбуждения пальцами. Сказанное осипшим голосом «Хватит издеваться надо мной» лишь смешит. — Не выёбывайся, Илюх, — тон Дани такой, как тот которому хочется подчиниться, от какого хочется предательски сжаться в его руках, лишь бы он был доволен. Но зеленоглазый никогда не потакает, хоть порой и желает покорно выполнить все приказы. Он не отвечает ничего, едва слышно вздыхает, ощущая касание пухлых губ в районе линии челюсти, и царапает под натянутой тёмной тканью футболки чужую спину. Рыжий знает не только того, но и все эрогенные зоны, при прикосновении к которым младший готов сознание потерять, и без стыда пользуется этим. — Блять, урод рыжий, — он, кажется, дышать забывает, когда в дело идут зубы, кусающие влажноватую от пота кожу. Это кажется чем-то нереальным, и хочется ущипнуть себя, чтобы удостовериться, но Ильюшины пальцы отдают предпочтение прямым волосам, которые так хорошо обвивают его фаланги. Данила чувствует, насколько тот нетерпелив, но продолжает прикусывать шею, гладить напряжённый живот и очерчивать рельеф торса; Корякову этого даже достаточно, чтобы позволить себе протяжно простонать и сжать в кулаке отросшие пряди. Брюнет в целом чувствителен, но очень только с этими губами, длинными пальцами, строгим тоном и охуенным членом, который каждый раз ощущается так, как в первый. Момент, когда худи вместе футболкой оказываются сняты, Илья пропускает и успевает встрепенуться, лишь когда кончики волос Кашина щекочут грудь, а губы прижимаются к кубикам пресса. Он автоматически выгибается навстречу, вновь зарываясь в пряди одной ладонью, и приоткрывает глаза, чтобы проследить за тем, как тот это делает. И он, словно чувствуя взгляд, поднимает голову, из-под полуопущенных ресниц поглядывая на лицо. Данины глаза сверкают в свете луны и пускают волны желанного удовольствия по животу. Щёки точно горят огнем, как и все тело, но это слишком хорошо для того, чтобы перестать думать обо всем. У рыжего крепкие руки и Коряков полностью отдаётся им, потому что уверен в том, что они умелые и будут трогать именно там, где нужно. А ему нужно много — Кашин, конечно, это даст. А ещё стоит отметить, что его напряженные бицепсы такие приятно-твердые, что их всегда хочется обхватить пальцами. Мазеллов по-прежнему готов стонать громко и без стеснения, касаясь кончиками пальцев любимых рук. Когда костлявые пальцы растягивают его, а язык мажет по сонной артерии (след потом холодит кожу), он расслабляется, полностью откидываясь на подушку, насквозь пропахшую дорогим шоколадным шампунем — это ему тоже нравится. Илья шепчет о том, что было бы неплохо, если бы его вдалбливали в кровать до скрипа и стука о стену, но слышит лишь довольный смешок. Данила не бывает против и сделал бы это с превеликим удовольствием. Лишь бы брюнету было хорошо. И тогда заглушенные стоны звучат в подушку, в которую хочется впиться ногтями так же, как и в Данины плечи, но его руки просто-напросто не могут сделать хоть что-то из этого: Даня сводит запястья за спиной, сжимает в кольце крупной ладони и наклоняется к уху младшего. Его хриплый жаркий шепот в перерыве между чувственными поцелуями кружит голову не меньше, чем первый уверенный толчок, распаляет до невозможного и заставляет жалобно мычать. Тот загнанно дышит, и в голове проскальзывает мысль о том, что кровать действительно скрипит. Как же охуенно это понимать. Рыжий свободной ладонью обхватывает шею, и Коряков послушно поднимает голову, когда его поворачивают за подбородок.

Сними своё ты платье, одежда не идёт Я знаю, ты знала, к чему всё это приведёт

Целует того тоже изумительно, прикусывая нижнюю губу и находит его язык, вынуждая его двигаться в ответ. Но искренне жаль, что это не очень удобно, потому что толчки становятся резкими и глубокими — приходится разорвать поцелуй и закинуть голову. Зеленоглазый открывает рот в немом блаженном стоне, потому что ему особенно приятно и хорошо, и снова утыкается в подушку. И когда остается совсем чуть-чуть до желанного пика удовольствия, Данила снова шепчет что-то, горячим дыханием опаляя кожу и отпуская Ильюшины запястья. Тот вытягивает руки вперед, хватаясь за изголовье кровати сразу двумя, и ощущает, как сверху ложится грубая ладонь. — Мин сине яратам. Младший слышит только низкий голос, теряется в пространстве и собственных мыслях: крупно вздрагивает, мыча в подушку, а потом всё погружается в темноту.