***
Сону чувствует себя хорошо, когда допивает третий стакан одного и того же коктейля, однако внутри, ближе к лёгким, неприятно что-то царапается — он не понимает, почему так сильно волнуется. Разве что знает, что ему нельзя переживать: последствий не избежать. Попытка залить беспокойство алкоголем не венчается успехом — так становится только хуже, потому что реакцию собственного организма он знает слишком хорошо: сейчас разревётся только оттого, что рядом нет знакомой тушки. Находясь в компании альф, Сону почти не чувствует себя в полной безопасности, но улыбается и отмахивается, как только получает вопросы о самочувствии, — или всё-таки мельком говорит о том, что нервный такой из-за предстоящего гона. Конечно, если бы. — Сону-я, — слышится позади; чьи-то руки осторожно ложатся на широкие плечи и мягко надавливают. Небольшой массаж не помогает — только сильнее давит и заставляет Сону вздрогнуть. В такой близости с альфами ему тяжело находиться без страха. — Будешь ещё коктейль? Или, может, чего покрепче? — Не хочу, спасибо. — Ну и зря. — Юноша отходит и плюхается на диван, уже не уделяя внимания Сону, который сегодня вообще выглядит неважно. Несмотря на попытку замазать синяки под глазами и как-то в целом скрасить понурый вид, он всё равно выглядит уставшим и знатно измученным жизнью. Хотя ничего такого у него и не происходит. Оставив стаканчик на столе, Сону уходит в туалет, пересекая небольшой коридор, в котором витает неприятная смесь из сильных и резких запахов — как же много здесь альф. Оказавшись внутри, он облегчённо вздыхает и осматривается — хорошо, что никого даже в кабинках. Нырнув ладонью в карман, находит небольшой флакончик со стойким парфюмерным маслом — пахнет чёрным кофе без сахара. К сожалению, из-за жуткого волнения Сону начинает чувствовать свой родной запах, который едва ли подойдёт здоровому альфе. А он ведь отчаянно пытается делать вид, что не слабого пола человек. Если бы этот клуб, по праву считающийся лучшим в городе, был не только для альф, он, может быть, ничего бы с собой и не делал. Однако жизнь ставит его в иную ситуацию. Благо, крепкие, широкие плечи и макияж, позволяющий лепить из своего лица всё, что угодно, позволяют и дальше имитировать того, кем он не родился и кем быть априори не может. Масло приходится наносить в самые пахучие точки: запястья, шея и открытые майкой ключицы. Сону не жалеет жидкости, поэтому приподнимает вещи и наносит пальцами на низ живота — на всякий случай. Спрятав полупустой флакон обратно в карман, Сону поправляет отросшую чёлку и достаёт телефон. Наверное, стоило сразу позвонить или написать, чтобы так не волноваться. Однако «абонент находится вне зоны действия сети» и что-то там ещё — Сону не слушает, сбрасывая уже второй звонок с точно таким же концом. Сообщения тоже игнорируются, потому что знакомая тушка была в сети утром. Пихая телефон обратно и открывая дверь, он едва ли не натыкается на кого-то высокого парня. Совсем тихо извинившись, убегает к ребятам — в привычную компанию, которую всё ещё боится. Его встречает разве что Рики, наверняка успевший потерять хёна из вида, и протягивает ему стакан с соджу — им несёт за добрые тридцать сантиметров. Возражений он, к сожалению, не принимает (ему не нравится пить в одиночестве), поэтому Сону, нахмурив брови, делает пару глотков. — Хуйня, — ругается он и отдаёт оставшуюся жидкость обратно; Рики же с удовольствием выпивает и тянется к бутылке, стоящей на столе. — Много не пей, малыш. — Я не малыш, — Нишимура звучит обиженно, однако на его лице красуется довольная улыбка. — Рики-я, мне нужно уехать. — Почему? Ты пропустишь выступление. — Пришлёшь мне запись, я обязательно посмотрю. Мне нужно быть дома до полуночи, иначе голову открутят. — Сону заметно мнётся, пока в груди по новой зарождается непрошенное волнение из-за отсутствия человека, с которым всегда комфортно. Ему нельзя переживать — ни в коем случае. Даже виду подавать нельзя. — Ладно, иди. — Рики пожимает плечами и машет рукой на прощание, переставая обниматься с бутылкой крепкого соджу. И Сону правда уходит, оставляя свою компанию в растерянности и смятении. Он ведь правда впервые такой — просто внутри скребётся и жалобно скулит омега, жаждущая волноваться и заботиться. Забрав из гардероба пальто, насквозь пропахшее электронными сигаретами (кто-то здесь втихую курит, хотя это и не запрещено в основном помещении), он выходит на улицу. Зябко и холодно, поэтому Сону сильнее кутается в тонкое для такой погоды пальтишко и достаёт телефон, только сейчас подумав о том, что ему стоит заказать такси. Автобусы в такое время поймать тяжело. Оператор обещает отослать свободную машину в ближайшую минуту, поэтому уже сейчас юноша терпеливо ждёт и переминается с ноги на ногу, стараясь согреться хотя бы нижней частью тела. Мимо него проходит множество людей. Конечно, большая часть — альфы, которые торопятся в клуб или уже идут оттуда. Двое парней, остановившись на полпути к своей цели, любопытно осматривают Сону. Один из них бросает под ноги окурок — невежа. — Эй, омежка боится? — Что сказал? — переспрашивает Сону, оставаясь (даже в не очень трезвом состоянии) каменно стойким по отношению к таким выходкам. Он поворачивается к парнями, которые ростиком повыше будут, и гордо задирает подбородок. К сожалению, контроливаровать себя он не может — свой родной запах он тоже не чувствует, потому что перед носом — морозец. — Да ладно тебе, мы не обидим. Ты так хорошо пахнешь, так сильно. — Пошёл нахуй, придурок, — отвечает Сону, включая телефон и заглядывая на экран в попытках убедить самого себя в том, что уже совсем скоро он окажется в машине. Он понимает, что его гениальный план так легко срывается, однако отступать не будет. Один из парней, который и бросил ему под ноги сигарету, наклоняется к лицу — Сону ненавидит запах сигарет, поэтому отодвигается. И жаль, что этот парень продолжает попытки уткнуться носом в шею, потому что тут же по этому любопытному носу получает кулаком. Сону не слабый, так что бьёт достаточно, чтобы на чужие губы разлилась кровь. Парень только ойкает и сразу же поднимает голову к небу, прижимая к носу прохладную ладонь. Второй его придерживает за плечи — так, по-братски — и только смотрит на Сону, даже не собираясь дать отпор. Нужен ли им ещё такой разбитый нос перед вечеринкой? Сону в этом не уверен. Когда нужная машина такси подъезжает, а парни быстро ретируются в клуб, скрываясь за тяжёлой дверью, Сону облегчённо вздыхает и снова чувствует себя лучше: надавал по морде и выплеснул весь негатив. Но как только телефон появляется в руках, он снимает с лица подобие былой улыбки — ему теперь снова не весело. Настроение скачет хуже, чем в период течки, однако Сону прекрасно понимает, в чём причина. Сообщения так и остаются непрочитанными — из-за этого сладкий запах густо заполняет салон машины. Сону очень хочет извиниться перед водителем за такое недоразумение, однако мужчина только приоткрывает на пару сантиметров окно рядом с собой и спрашивает, не холодно ли сидящему позади Сону. Сону решает доплатить десять процентов от стоимости поездки, оставляя их в приложении с подписью «за понимание». Когда не очень знакомый район маячит перед глазами уже две минуты, юноша отчаянно пытается вспомнить номер чужой квартиры — в целом, и не тяжело запомнить, просто пьяный мозг отказывается думать. Но когда нужные цифры всплывают в голове, Сону шарахается от двери, потому что кто-то выходит из дома, — ему везёт. Быстро поднявшись на третий этаж по ступеням, находит в длинном коридоре нужную, ничем не примечательную дверь. Стучаться не спешит: прежде нужно успокоиться и нанести парфюмерное масло, чтобы весь сладкий запах выветрился с кожи хотя бы на минут десять. Сону чувствует себя помешанным и не адекватным, однако скулящую внутри омегу понимает. Когда бутылёк тонет в кармане, юноша решает постучаться — тихо и медленно, как будто бы ничего и не происходит. Как будто у него сердце не начинает жить своей жизнью. Ему открывают не сразу — требуется пять минут, чтобы заметить знакомое лицо. — Сону? Зачем пришёл? — Открывший дверь Сонхун выглядит неважно: красные, будто от температуры, щёки, влажные шея и лоб, к которому липнет недавно обрезанная чёлка. — Я плохо себя чувствую. — Поэтому и пришёл. Пустишь? В ответ он только пожимает плечами и, обняв себя руками, отходит — даёт Сону возможность пройти и унять свою тревогу (о которой, конечно, пока не знает). Сонхун, будто и не принимая гостей, уходит на кухню: копошится недолго, стучит стаканом и тяжело дышит. — У тебя гон? — спрашивает Сону, закрывая за собой дверь и сразу же погружаясь в полумрак квартиры, насквозь пропахшей чаем с бергамотом. Так пахнет Сонхун. — Ну типа. Я выпил таблетки, но они смутно помогают, конечно, — голос у него немного ниже, отдаёт хрипотцой и конкретной усталостью. — Зато пока стояка нет. — Я могу чем-то помочь? — Ты позаботиться приехал? — усмехается, потому что не находит этот жест серьёзным: альфы редко заботятся о своём поле. — Лучше тебе домой, Сону. — Почему? Не думаю, что я являюсь потенциальным объектом твоего желания. — А вдруг потянет? Хотя, конечно, я не по альфам. — Он чешет затылок, немного тормоша влажные волосы. — Ладно, оставайся на свой страх и риск. — Может быть, я всё-таки могу что-то сделать? — Сделай чай, пожалуйста. Я пока прилягу. И Сону сразу же ретируется на кухню, провожая Сонхуна немного обеспокоенным взглядом и прикусывая губу. Нет, нельзя — категорически нельзя омеге внутри расслабляться из-за чужого запаха, пусть и очень хочется. Он открывает окно: чтобы избавиться от душащего запаха Сонхуна и чтобы не заполнять кухню своим. Залив воду в чайник и нажав на кнопку, Сону принимается искать нужный чай и кружку. Находит спустя всего две минуты — пусть он и не знает эту квартиру так хорошо, тревожить Сонхуна ему не хочется. Чай с мятой — на коробке написано, что он ещё и успокаивающий, поэтому Сону наивно верит и наливает себе. Два пакетика тонут в кипятке — одна ложка сахара тоже не спасается и тонет где-то на керамическом дне. Горячая кружка приятно согревает подмёрзшие пальцы, а Сону усаживается на стул, закидывая туда ещё и ноги. Мысль о том, что Сонхуну стоит сообщить о готовности чая, выветривается и прыгает во всё ещё открытое окно. Зато в голове роятся мысли о том, как же помочь хёну и избавить его от таких страданий, больше похожих, конечно, на обычную простуду. Сону не понять, однако нечто похожее и сам периодически испытывает. Немного расфокусированный взгляд падает на вторую кружку с быстро остывающим чаем — Сону подрывается с места. — Хён, чай готов! М-да, ему нельзя пить и волноваться одновременно — такая себе смесь. Сонхун лениво заходит на кухню, но почему-то резко останавливается в проходе — принюхивается. Младший этого не замечает, потому что берётся за чужую кружку и собирается протянуть её. — Чем пахнет? Ты грушевый чай заварил? — спрашивает он, чем выбивает Сону из своей непонятной полудрёмы. Он ставит кружку обратно и поворачивается, виновато поджимает губы. Точно, он ведь ещё не знает. — Я так пахну, — говорит негромко, заметно приклеиваясь к полу и не решаясь что-либо делать. Уши начинают гореть из-за раскрывшейся достаточно нелепо правды (нетрезвая голова — его чёртов враг). — В смысле? — Я омега, хён. Сонхун только тяжело вздыхает, но явно не потому, что его друг — маленький лжец, которому вполне можно выдать премию за сообразительность и за хорошее умение притворяться. В носу забивается родной запах Сону, который скрывать уже нечем, а юноша прикрывает лицо ладонью. — Тогда иди домой, Сону. — Почему? — Потому что у меня чёртов гон, его с друзьями не проводят. Я выпью чай и постараюсь уснуть, пока таблетка действует. — Но… — Никаких «но». Пожалуйста, Сону, не делай этого — не оставайся. Я справлюсь. Но Сону, по-прежнему приклеенный к полу, только глупо мотает головой и пытается сделать вполне серьёзное лицо, которое смогло бы убедить Сонхуна, придерживающего низ собственного живота ладонью. Уходить нет желания, а вот возникшее ещё в клубе желание помочь возрастает до точки невозврата — Сону не готов просто так оставлять хёна. — Я хочу помочь. — Я не хочу тебе навредить, — отвечает Сонхун, после чего делает шаг назад и облокачивается на стену: становится немного жарче, несмотря на открытое окно. Сону больше не думает головой — теперь думают за него, именно поэтому руки сами ползут к рубашке, медленно и поочерёдно расстёгивая пуговицы. Сонхун закрывает глаза и снова вздыхает, перемещая ладонь ниже, где член начинает болезненно ныть не только от вида молочных ключиц, но и от сладкого запаха. Омега — ему нужна омега. — Пожалуйста, альфа, — негромко просит Сону, но ближе не подходит, давая старшему собраться с мыслями и просто решиться на то, что предлагают. Но Сонхун упорно борется с собственными мыслями об омеге и с собственным телом, которое наотрез отказывается его слушать. Внутри всё закипает. Когда все пуговицы оказываются вынутыми из петель, Сону приоткрывает крылья рубашки, открывая вид на бледную грудную клетку. Сонхун несмело подходит ближе и немного опускает голову — разница в их росте почему-то становится ощутимой. — Я буду извиняться на коленях, понял? — в голосе есть только беспокойство — никакой злости. — Понял. — Сону кивает болванчиком и прикрывает глаза, когда горячеватый кончик чужого носа касается пахучей железы на шее. Достаточно интимно. — Если будет больно, проси остановиться. Говори сразу, ясно? В ответ Сону только мычит, принимая к сведению, и укладывает ладони на чужую поясницу — влажная футболка немного прилипает к коже, но это не критично. Сонхун же начинает чувствовать себя лучше и хуже одновременно: внутренний альфа ликует, чувствуя омежий запах грушевых леденцов, однако возбуждение нарастает и неприятно упирается даже в тканевые шорты. Носом ведёт чуть ниже по шее, чем вызывает тучу мурашек, забегающих на затылок и плечи. — Омега, — шепчет прям в шею, теперь безостановочно покрывая кожу бессмысленными и почему-то необходимыми сейчас поцелуями, от которых подкашиваются ноги. Сону держится за чужое тело и чувствует, как начинает намокать бельё. Прежде чем распластаться на столе, он просит Сонхуна пройти в спальню — он его ещё слышит, поэтому сразу же выполняет просьбу, однако не позволяет Сону убегать вперёд: крепко держит за запястье, больше не отдающее кофейным ароматом. Комната густо заполнена чаем с бергамотом — Сону тяжело вздыхает и пытается дышать, пока чужое тело прилипает к собственному со спины. Но лёгкие отказываются работать, даже несмотря на и здесь открытое окно. Чужие руки осторожно, очень боязливо касаются обнажённого живота, сделавшегося ямкой от горячеватых пальцев. Сонхун всё ещё контролирует своё тело, однако возбуждение успевает накрывать с головой. Его движения аккуратны — Сону даже не сразу замечает, как рубашка оказывается на полу, а сонхуновы губы — на плечах россыпью тёплых поцелуев. Когда на этих плечах остаётся стеклянная плёнка, а чужой нос снова тычется в пахучую железу, Сонхун осторожно подталкивает Сону к кровати бёдрами — так возбуждённый член ощущается особенно сильно, и младший задушено выдыхает. Поворачиваясь в чужих объятьях, Сону усаживается на кровать и тянет хёна за руки — он нависает сверху и смотрит только в глаза, пытаясь остатками здравого разума найти страх, чтобы остановиться. Но ничего подобного там нет — в глазах плескактся разве что возникшая из неоткуда нежность и нарастающее возбуждение. От этого взгляда Сону смущается и приподнимает уголки губ, чем окончательно и бесповоротно сводит Хуна с ума. Он целует в приоткрывшиеся губы и подцепляет зубами нижнюю, игриво и вполне безобидно прикусывая. Пальцы впиваются в тёплые бока и нетерпеливо оттягивают край джинсов — Сонхун едва ли справляется с одеждой спокойной, однако терпит до тех пор, пока альфа внутри не сорвётся с цепи. Сону приподнимает бёдра, позволяя стащить с себя одежду окончательно, и прикрывает глаза, когда чужие руки хватаются за ягодицы — короткие ногти приятно царапают молочную кожу. В животе оседает что-то нереально тяжёлое — Сону приходится дышать чаще и глубже. Под рёбрами приятно жжётся, а омега скулит от чужих прикосновений: нравится; жажда, наконец, утолена. Когда пальцы касаются небольшого члена, надавив на чувствительную головку, Сону сильнее опрокидывает голову на подушке; волосы угольным веером рассыпаются по светлой наволочке. Требуется доля секунды, чтобы Сонхун обнажился и залез обратно на кровать, прижимаясь телом к другому, уже дрожащему от такой близости. Кажется, и прикосновений достаточно для того, чтобы всяческая жажда утолилась, а омега внутри замолчала и разнежилась. Взгляд снова устремляется ровно в карие глаза — Сонхун тонет и заметно звереет, зубами цепляясь за тонкую кожу на шее и оставляя расцветающие пятна. Руки же ползут ниже, оглаживая внутреннюю сторону бёдер и надавливая на влажное отверстие — где-то рядом на простыне расплывается пятно от обильно выделяющейся смазки. Сону, цепляясь за крепкие плечи, сжимает пальцы и оставляет бледные очертания, никак не грозящие альфе лиловыми гематомами. Чужие руки проходятся между ягодиц — Сонхун размазывает смазку по коже и, поднося к губам, осторожно облизывает. На языке остаётся приятный сладкий привкус, и правда похожий на грушевые леденцы. Удовлетворившись, старший убирает руку и сразу же тычется носом в низ живота, стараясь впитать этот запах и отложить его одним из воспоминаний на подкорке. А Сону, как маленький, смущается и пытается закрыться, однако крепкая хватка не позволяет — приходится слушаться. Так, на животе расцветает маковое поле — Сонхуна тяжело назвать настоящим творцом и художником, однако пока ему это нравится, Сону совершенно не против. Он разве что приоткрывает влажные губы, облизывает их и внутренне просит альфу — он надеется, что эти стоны и скулёж остаются где-то в глотке. Но Сонхун всё слышит — отрицать обострённый слух сейчас бессмысленно. Член упирается в бедро, а старший снова кусается, будто бы и не собираясь останавливаться. В комнате по-прежнему душно, однако смешанный запах приятно оседает в лёгких. Сону бы хотел оставить его, однако пока это невозможно. Бергамот забивается в носу — Сону прижимается носом к чужой шее, продолжая дышать Сонхуном целиком и полностью, и обдаёт кожу горячеватым дыханием, когда головка резко погружается в тёплое нутро. Пальцы на ногах сводит, а руки лишь сильнее обвивают чужое тело, стараясь не разрушать горячее отсутствие расстояния между ними. Сону плавится, когда довольно большой член входит полностью, и громко стонет — Сонхун в ответ только рычит от узости, несмотря на то, что тёплые стенки поддаются легко из-за возбуждения и огромного количества смазки (она всё ещё обильно пачкает простыни и кожу). После пары толчков, которые разве что выбивают весь свежий воздух, едва-едва сочащийся из окна, Сонхун впечатывается в чужие губы и прикрывает глаза — у него подрагивают ресницы. Сону обнимает ладонями чужое лицо и целует в ответ, касаясь кончиком языка жемчужного ряда зубов — любимым клыкам уделяет особое внимание. Губы заметно теряют контур: сонхуновы губы напротив — тому подтверждение. Но Сону продолжает беспорядочно и много целовать, позволяя старшему глотать стоны большими порциями, а после отрывается — касаться чужих губ невозможно, когда толчки переходят на быстрый темп. Внутри приятно бурлит сахарный сироп — насколько сладкий, что на сонхуновом языке обильно скапливается слюна. Губами он тычется в широкие плечи и прикрывает глаза — смотреть на Сону всё ещё хочется, однако зверь внутри сойдёт с ума окончательно, если он глянет в эти глаза снова. Альфе внутри всё ещё мало, однако омега, чувствующая чрезмерную усталость даже после такого (алкоголь в теле влияет не меньше), сдаётся быстро — Сону кончает, однако не позволяет Сонхуну сцепляться. Может быть, это и не избавит его от возбуждения и других симптомов гона, зато обезопасит их обоих. Сону чувствует себя нереально хорошо — особенно тогда, когда Сонхун безобидно покусывает шею у пахучей железы, чем снова и снова вызывает мурашки. Он всё ещё находится внутри — любое шевеление воспринимается не так приятно, как было, однако Сону легко перетерпит. Оставив покусывания и поцелуи, Сонхун просто кладёт голову на чужую грудь, разукрашенную маками, которые вот-вот проявятся, и часто дышит — пытается справиться со всем, что происходит в теле. Даже когда он неохотно выходит, Сону чувствует упирающийся член вновь и вздыхает, запасаясь имитацией свежего воздуха. Сонхун приподнимается и смотрит на влажное лицо — красивое до невозможности. На губах расцветает улыбка, от которой щемит в груди и сердце ударяется о рёбра сильнее обычного. Сону не может не улыбнуться в ответ, однако замечает в глазах напротив сплошную темень — смотреть не страшно, но он знает, что будет в ближайшие дня три. Чужие глаза говорят за себя — чужие руки разве что делают и явно просят не дрожать из-за обнимающего бёдра возбуждения. У Сону плохо получается, потому что его снова кусают, целуют, касаются так, что в желудке появляется чёртово ощущение порхающих бабочек. И Сонхун, находящийся во власти собственной альфы, больше не контролирует тело разумом — инстинкты берут верх окончательно. Он больше не осторожничает, однако больно не делает — Сону даже почему-то нравится. Конечно, у этого чувства есть предел — он заканчивается ровно тогда, когда время переваливает за третий час ночи, а простынь под телом комкается и намокает до ужаса. Сону безумно хочется спать, однако телу, находящемуся сверху, явно не до этого. Только вот Сонхун тоже устаёт, да так, что просто засыпает, того просто не осознавая. У Сону есть шанс отдохнуть хотя бы немного. Конечно, каждое последующее пробуждение заканчивается одинаково: Сонхун практически не разговаривает — только может спросить о самочувствии, пока мыслит здраво, — трахает Сону так, как будет нужно ему, и просто пытается справится с чёртовой лихорадкой. Сону не всегда успевает даже сходить в душ — его ловят за руку и не отказывают в удовольствии быть взятым у стены, например (не то чтобы он хотел этого). Даже попытки поесть заканчиваются тем, что Сону просто лежит на столе и пытается отдышаться. Никто ему покоя не даёт все три дня, в течение которых он буквально выживает. Он сам на это согласился — помнит и не возражает, потому что омега внутри успокаивается и больше не волнуется за любимую альфу.***
Веки слипаются при любой попытке их открыть, Сону потирает их кулаками и смотрит на белый потолок, стараясь загрузиться. Сколько он проспал после всего — неизвестно. В голове — каша, которая всячески отказывается формировать рабочий мозг. Учуяв запах чего-то жареного (не так важно, чего именно пахнет, потому что живот начинает урчать — вкусно), он приподнимается и морщится от боли в пояснице, которая знатно так пострадала из-за стен в квартире. На теле замечает большую футболку, которая несильно что-то прикрывает, но приятно пахнет бергамотом, а под ягодицами — постеленный явно недавно лоскут плотной ткани. Что-то в духе пелёнки. От такой заботы снова щемит в груди — Сону по-дурацки улыбается, прикрывая ладонью рот, и окончательно садится на постели. Низ живота ноет, но не критично — переживёт. Глаза натыкаются на зеркало — Сону не замечал его до этих пор, однако теперь склоняет голову к плечу и осматривает пятна на ключицах и шее. Из-за широкого ворота футболки их, конечно, видно хорошо. Пальцы потирают лиловую кожу, едва-едва касаясь и боясь навредить больше, чем есть сейчас. Объятые тёплыми носками ступни встречает прохладный пол — не то чтобы Сону особенно силится различать температуру, однако всё равно вздрагивает. Он осторожно открывает дверь и, передвигаясь не очень быстро (на это есть вполне очевидные причины), выходит в небольшой коридор — оттуда замечает дверь на кухню, откуда и пахнет этим жареным. Живот урчит сильнее. Придерживаясь за все стены в квартире, он доходит до небольшой комнатки с открытым окном и осторожно заглядывает внутрь: Сонхун стоит к нему спиной, на которой виднеется красный бантик от фартука. Улыбнувшись, Сону оказывается довольно близко и укладывает ладони на чужие плечи так, чтобы не сильно напугать. Не то чтобы Сонхун реагирует спокойно — он вздрагивает и резко оборачивается. — Ой, ты проснулся, — констатирует факт и, выключив плиту, откладывает нож на доску. Пальцами хватается за хрупкие запястья и осматривает их — конечно, они тоже не остались в живых. — Сколько я спал? — Ну, достаточно долго. Я не смотрел на время. Ты слишком крепко спал, ничем тебя не разбудил. Хорошо себя чувствуешь? — Нормально. — Он позволяет себе осторожно приобнять старшего за торс и прижаться к тёплому от плиты телу. — Я обещал извиняться на коленях, Сону, — говорит тише; в голове всё ещё стоит это воспоминание, поэтому он не может отказаться от своих слов. Он не дурак — понимает, какого было Сону и как он чувствует себя сейчас. Его вопрос был, скорее, риторическим. — Я в порядке, Сонхун, не нужно. — Но я же вижу, — он вздыхает и приобнимает Сону в ответ, утыкаясь носом в пропахшую грушей макушку. Сонхун млеет от этого запаха, которым питается уже несколько дней, и коротко улыбается, пока его лица не видно. И пока Сону нежится и находит опору в чужом теле, Сонхун медлить не собирается — он умудряется сесть на колени и взять чужие руки в свои. — Пак Сонхун, встань немедленно. — Нет, я обещал. — Встань. Сейчас же. — Нет, Сону. — Тогда дай хотя бы шорты какие… Мне неловко. Усмехнувшись, Сонхун снова поднимается на ноги. Конечно, чего он там не видел за это время, но если Сону будет комфортнее, то он сделает то, о чём просят. Поэтому он идёт в комнату, чтобы найти что-то более-менее подходящее, и возвращается — довольно быстро, поэтому Сону не успевает схватиться за лист салата, аппетитно лежащий на одной из тарелок. И когда он одевается и начинает чувствовать себя не так неловко, Сонхун всё равно садится на колени и утыкается лбом в живот, всё так же хватаясь за чужие руки. Сону едва ли слышит его извинения — старший мурлычет что-то в ткань футболки, чем немного щекочет чувствительную кожу. — Ну всё, вставай. Я на тебя и не злился. Восстановлюсь быстро, так что проблем никаких. Когда Сонхун устойчиво стоит на ногах снова и недолго смотрит в чужие, всё ещё блестящие глаза, они быстро расходятся по разным сторонам стола и усаживаются, чтобы позавтракать. Наконец-то — Сону чувствует такое счастье, когда кладёт на язык кусочек бекона, поэтому и улыбается. А Сонхун на него глупо смотрит — опять и снова. Глаза у него предательски влюблённые. — Ты же мне расскажешь все твои приключения в виде альфы? — Ну… теперь бессмысленно что-то скрывать. — Значит, больше не пойдёшь с нами в клуб? — Думаю, это конец моим похождениям, — усмехается Сону и прячет за щекой дольку помидора, выловленную палочками из тарелки с салатом. — Представишь потом ребятам свою омегу.