***
Туман в голове не рассеивается в течение дня, как надеялась Албарн. Стоило только вспомнить вязкое послевкусие сна, как сердце мгновенно и предательски сбивалось с привычного ритма, а между рёбрами застревало что-то беспокойное и невысказанное. От этого она чувствовала навязчивое и почти зудящее под кожей желание что-то сделать. Дотронуться до бледной и бархатной кожи. Почувствовать ещё раз непередаваемое ощущение будоражащей близости, стоя в паре сантиметров. Посмотреть в чужие глаза и отыскать в них то, что неотвратимо притягивало магнитом. Или даже решиться вновь поцеловать скрытые ото всех губы под бесстрастной маской… Хватит! Она злилась на эти неуместные фантазии, которые не давали никакого покоя и неотступно следовали за ней каждый раз, стоило появиться в стенах академии, где всё напоминало о нём, было буквально пропитано его энергией, к которой душа так отчаянно тянулась вопреки всему. Мака будто бы до сих пор, как наяву чувствовала — невинное прикосновение к прохладным губам юноши и невесомое, почти целомудренное скольжение чужих рук около талии. Этот постоянно прокручивающийся момент приносил и боль, и сладость одновременно. Какое наваждение нашло на неё в тот момент, одним богам известно, и это было совершенно не в её характере, но, конечно, Мака соврала бы, если сказала, что жалеет о случившемся. Даже если разум кричал обратное. В глубине она знала, что всё было правильно. Словно нужно им обоим в тот самый мимолётный промежуток. Будто так и должно было быть, как сказала она ему тогда. Непреодолимую, неописуемую тягу, которую она испытала за секунды до того, как решилась окончательно переступить черту, — сложно было облечь во что-то рациональное и логичное, как Албарн привыкла делать по жизни. Когда-то же это всё началось, размышляла она. Не просто так она бросилась к своему верному другу и соратнику, ни с того, ни с сего решившись его поцеловать. Какой порыв чувств подтолкнул её в тот момент — желание помочь (кто вообще поступает таким способом?), сочувствие, помутнение рассудка или… что-то иное? Поступила бы она так с Соулом, нуждаясь он также в её утешении? Конечно, нет, и в этом Мака была уверена на сто процентов. Она любила Косу Смерти как друга, как брата и напарника, но ей бы в жизни в голову не пришло целовать его так. Как бы невинно это не было. Одна лишь мысль об этом заставляла её против воли насмешливо скривиться, понимая, как безумно неловко и глупо это выглядело бы. Так с чего же она потянулась к Киду в такой ситуации, почему решила непрошено залезть в его душу и решиться поступить опрометчиво? В то мгновение ей хотелось лишь оттянуть его и подумать обо всех последствиях завтра. Наверное, впервые в жизни поступить так эгоистично и необдуманно, не сомневаясь, и сделать по-настоящему, как хотелось. Откуда в ней вообще появилось такое желание? Однако это завтра наступило для всех в мире, кроме неё одной. Девушка так и застряла, возвращаясь, будто к заевшей киноплёнке, к этому хрупкому моменту близости и чувствам, перевернувшим полностью привычный уклад. Мака пыталась справиться наедине с нарастающим раздражением и напряжением от того, что ничего не поменялось за месяц. Раз за разом, одни и те же мысли, неправильные желания и мучающие сновидения, граничащие с реальностью. Проклятые тридцать дней томлений, потраченных впустую, чтобы привести себя в порядок и жить как ни в чём не бывало. Привычное равновесие сыпалось из рук и остатка жалкого контроля хватало лишь на то, чтобы натягивать фальшивую улыбку и уверять друзей, что с ней всё в порядке. Правда ведь? Какой бы банальной глупостью это не являлось, она знала, что последнее, помогающее пока ещё держать её обрушающийся мир на плаву, — позорное избегание повелителя Смерти, который был тому разрушению причиной. Но, конечно, формально он был ни в чём невиновен. Даже пытался её предостеречь, отговорить. А она не послушала. И что теперь? Это было ужасно и некрасиво по отношению к юноше, и тому, что случилось между ними в таком хаосе, что они даже не успели ничего обговорить, но Мака, даже несмотря на жгучий стыд от собственного поведения, знала, что просто не выдержит в таком состоянии и взгляда в сторону Кида. Девушка даже представлять не хотела, что он думает о ней после подобного и насколько одним импульсивным действием она похоронила их многолетнюю дружбу. Ей даже нечего было сказать ему в ответ в качестве оправдания, ведь она сама не понимала собственного произошедшего порыва. Как же она отвратительно предала его доверие и лишь из-за собственной эгоистичности, которую стоило единственный раз допустить в жизни, и она начала ядом отравлять всё вокруг. Это то, что мучало её ночами, когда она не могла уснуть после ярких картинок сновидений. Мака знала, что совсем скоро наступит её очередная длительная командировка на другой континент, где она сможет с лёгкостью переключиться на что-то насущное и забыться от всего мешающего, но вместо ожидаемой радости и предвкушения, как это было раньше, сейчас грядущая миссия приносила лишь глухую несвойственную тоску. И как бы он отреагировал на… — Эй, ты чего снова такая хмурая? Резкий голос вырвал её из оцепенения, обрывая незаконченную мысль и заставляя поднять взгляд на растрёпанного парня. Эванс, облокотившись на дверной косяк их небольшой кухни, нарочито скучающе разглядывал девушку, неподвижно сидящую за столом с чашкой уже успевшего остыть кофе. — Всё в порядке, — не задумываясь, сразу выпалила надоевшую фразу, растерянно обводя пространство перед собой. — Просто не выспалась. — Ты целый месяц не высыпаешься? — насмешливо протянул парень, на что она нахмурилась, встречаясь с ним взглядом. — Со мной всё в порядке, — с нажимом повторила Албарн. — Ты твердишь это всем вокруг как попугайчик, но я-то не дурак, Мака, — убирая напускное безразличие с раздражением бросил Соул. Сегодня отступать от своих навязчивых расспросов он не планировал, и осознав это, Мака устало вздохнула. — Я не собираюсь перед тобой отчитываться и уже всё сказала, — резко ответила повелительница оружия, поднимаясь из-за стола. — Прояви хоть немного уважения к моему личному пространству. — Игнорирование ты называешь уважением? — процедил Эванс. — Что с тобой, чёрт возьми, творится? Албарн попыталась пройти в свою комнату, чтобы не продолжать диалог, но напарник нахально преградил путь, скрестив руки на груди. Они вновь сцепились взглядами и Мака ощутила, как вымоталась от постоянных перепалок, которые поразительно увеличились с ним за последнее время из-за её отрешённости и непривычной закрытости. — Ты дашь мне пройти? — она возмущённо упёрлась Эвансу руками в грудь, пытаясь сдвинуть, но физическое превосходство было точно не в её пользу. — Нет, пока ты не расскажешь мне, что происходит, — он стоял на своём, ни разу не шелохнувшись из-за её жалких попыток ускользнуть в который раз. — Ничего не происходит, — прошипела Албарн, отчаянно пытаясь выйти с кухни. — Я не верю тебе, Мака. Она обречённо выдохнула, но не оставила попыток вырваться и закончить разговор. Начиная забавляться реакцией и беспомощностью девушки, Эванс ещё крепче упёрся ногами в пол и стал перехватывать её запястья каждый раз, как она пыталась подвинуть его коренастую фигуру. Говорить другу о том, что было между ней и Кидом? Это ещё более худшая идея, чем то, что она натворила. Как она должна была рассказать ему обо всём, если сама не могла разобраться в происходящем? — Перестань, Соул! — Мака зло вскрикнула и испугавшись собственной реакции, сразу же отшатнулась и отвернулась, пряча лицо в руках. Вся спесь мгновенно слетела с Эванса, обнажая непривычную серьёзность и беспокойство, с которыми он вцепился взглядом в девушку. — Мака… — тихо произнёс он, но она оборвала начавшуюся речь взмахом руки. — Всё хорошо, — подавив всхлип, Албарн обтёрла сухими ладонями лицо, пытаясь привести себя в чувства. — Извини. Я правда не выспалась и очень устала. Мне нужно просто немного отдохнуть, Соул. Отдохнуть, чтобы не вспоминать навязчиво жар чужих бледных губ. Не пытаться тайком искать привычную тёмную фигуру в толпе. Забыться и не терзаться мучительными снами почти каждую ночь. И перестать, наконец-то, врать себе и окружающим. — Мака, — снова окликнул её Соул и она медленно обернулась к нему, страшась того, какой слабой и измученной могла выглядеть в данный момент. Он подошёл ближе и аккуратно положил руки на девичьи плечи, ободряюще их сжимая, — ты всегда можешь поделиться со мной обо всём. Я не буду смеяться. Или осуждать тебя. Честно. Но может, совсем немного пошучу и забуду, — Коса Смерти неловко улыбнулся от непривычной откровенности, так редко проскальзывающей между ними. И, тем не менее, доказывающей, что их дружба и связь имели значение, а бесконечные подколки являлись лишь безобидной маскировкой, за которой скрывалась искренняя забота друг о друге. — Спасибо, — тихо прошептала Албарн, утыкаясь лбом в чужое плечо и чувствуя, как её приобнимают. Совсем не так, как… Нет, не сейчас. Она подумает об этом потом. Друзья молчаливо застыли в таком положении на полминуты, после чего Эванс, несильно похлопав её по спине, отступил в сторону. Мака с благодарностью посмотрела на него, впервые искренне улыбаясь за много дней. Или недель? Вернув свою привычную беззаботность, он усмехнулся и прошёл за спину девушки, направляясь к холодильнику. Намереваясь по-настоящему отдохнуть и отоспаться за все невыносимые ночи, а потом решить, что дальше делать, — Мака перевела дыхание и едва переступила порог, ведущий за пределы кухни, как ей донеслось в спину: — А, забыл сказать: Кид просил передать, чтобы ты зашла ненадолго к нему. …и она в ту же секунду чуть не споткнулась, теряя крупицы только восстановившегося редкого спокойствия. — Что?.. Мака моментально обернулась, но Эванс уже копошился в холодильнике, не обращая никакого внимания на сбившийся от резкого волнения девичий голос. — Ты слышала. Зайди к Киду, он ждёт. — Почему он вдруг попросил тебя об этом? Что-то случилось? Соул с ленцой оторвался от разглядывания продуктов и повернул голову в её сторону. — Не знаю, — безразлично протянул он, — может, потому что у нас на носу миссия, а ты не появляешься на общих собраниях уже вторую неделю, — тихо хмыкнув от удивлённого вида Албарн, парень вновь перевёл взгляд на содержимое холодильника. — Или ты чего-то избегаешь? — невинно предположил он. Маку прошибло током от сказанных слов и не найдя, что ответить, девушка стремительно понеслась прочь. Она обязательно найдёт силы объясниться перед другом позже. Но, видимо, времени на откладывание у неё больше нет. Поэтому что-то решать придётся уже сейчас. Эванс лишь понимающе осклабился, слыша, как громко хлопает входная дверь.***
Jean-Yves Thibaudet — Liz on Top of the World
Мака не помнила, когда последний раз настолько стремительно добиралась до академии. Она даже не успела накинуть что-то поверх лёгкого платьица, в котором выбежала из дома, и подумать о том, что неплохо было бы заодно собрать мешающие волосы в привычные хвосты. Две недели, боже! Уму непостижимо, как та, что вечно придерживалась правил и была лучшей во всём, так бездумно проигнорировала общие собрания, где её присутствие как Хранительницы Европы было обязательным. Конечно, она всеми способами старалась не встречаться с Кидом и не попадаться лишний раз на глаза, но Мака не могла поверить, что настолько отрешилась от происходящего, что из поля внимания вылетело такое важное обязательство. Она была профессионалкой во всём, — и потому никогда бы не позволила чувствам встать выше собственного долга. А получалось, что эгоизм и постыдное избегание привели её к пренебрежению обязанностей, которые, конечно, доверил ей Смерть-младший. Сколько важной информации она пропустила? Насколько ещё сильнее опустилась в его глазах? И самое главное, а если произошло что-то серьёзное, что требует её внимания, а Албарн даже не в курсе? Мысли панически сбивались, не успевая зафиксироваться в сознании дольше положенного, пока девушка преодолевала просторные холлы, приближаясь всё ближе к комнате, за которой скрывался её самый большой страх и, одновременно с этим, притяжение. Она не обдумала, что должна сказать в своё оправдание за целый месяц молчания, безответственного отношения, пропаданий, не репетировала подобранные фразы. Мака, чёрт подери, так устала от этого всего. Девушка замерла на мгновение, останавливаясь перед закрытой массивной дверью и, собрав всю оставшуюся решимость, не позволила себе больше мешкать. Настойчиво постучавшись пару раз и выждав несколько секунд, она дождалась, когда створки неспешно и со скрипом распахнутся, впуская в обитель безмятежного искусственного мира с застывшими облаками и надгробиями. Она прошла сквозь протяженный коридор, и очутилась в месте, где вокруг, как и всегда, царила обволакивающая тишина, в которой потонул хлопок закрывающихся створок, явно оповещающих о чужом присутствии. Она огляделась и с облегчением, смешанным с неявной досадой, не обнаружила знакомую фигуру. Аккуратной поступью Албарн прошла до центра комнаты, где находился трон и одинокое зеркало, способное показать любое место на Земле, но в данный момент, не отличавшегося от любого другого. Беглым взглядом она обвела своё исхудавшее и заострившееся лицо, блестящие, слегка покрасневшие от невыплаканных слёз глаза, разметавшиеся волосы, нервно сжатые пальцы до побелевших костяшек, острые коленки, выглядывающие из-под тонкой ткани платья и изношенные старые кеды, первыми попавшимися под руку, и так причудливо смотревшиеся на фоне всего остального. Ей захотелось импульсивно развернуться и убежать обратно, будто ничего не было, настолько неуместно она выглядела ко всему прочему, что было едва выносимо. Заявиться с повинной и так? После того, что натворила? Она точно не в себе. Вернуться домой и забраться под одеяло на несколько дней безвылазно казалось самой заманчивой вещью из всего о чём она могла только мечтать за последний месяц. Да, надо отдохнуть, успокоиться, подготовиться и продумать конкретно, что сказать Киду, а затем узнать всю важную пропущенную информацию по миссии, вернувшись попозже в подходящем виде. И Албарн уже обманчиво понадеялась, что смогла всё-таки избежать самого худшего, как оно неожиданно настигло её в ту же секунду хриплым приглушённым голосом, от которого захотелось окончательно раскрошиться на части: — Мака? Собственное имя, сказанное почти той же самой интонацией, как из навязчивых снов, заставило замереть всё нутро, и она медленно перевела взгляд в зеркале на её обладателя за спиной. Это самое настоящее бедствие. И она в его самом проклятом эпицентре. Насколько нелепо и катастрофично будет, если она прямо сейчас упадёт на колени, потому что ослабленные ноги резко отказались держать вес её хрупкого измученного тела? Ей почти больно на него смотреть и в тоже время Мака больше никогда не хочет отводить свой намертво приклеенный взгляд. Пожирая. Искушая. Забираясь под кожу. Безумие, которое они давно делят на двоих, сами того не ведая. Кид стоит на расстоянии пары метров, а кажется, что на расстоянии целой жизни, которая невообразимо изощрённо раскидывала их по разные стороны баррикад. Он тёмным пятном разрезает безмятежность голубого мира и Маку почти что слепит чернота той бездны, в которую хочется шагнуть добровольно. Лишь опостылевшая маска, за которой скрываются манящие янтарные глаза, останавливала от фатального шага, — похожего на то, когда нога уже занесена над пропастью, но ты на секунды колеблешься в странном оцепенении. Ей нечего сказать в своё оправдание, она будто в миг разучилась говорить, ведь все слова и аргументы вылетели из головы, оставив после себя звенящую пустоту. И единственное, что она кристально чисто осознаёт: как послала бы подальше всё, только бы вновь увидеть чужое скрытое лицо и прикоснуться к мягким губам напротив. Это тотальное поражение в борьбе с собой... Больше некуда отступать от обезоруживающей правды, от которой она с завидным упорством открещивалась тридцать впустую прожитых дней. Наваждение или помутнение, больше ничего не важно, чем то, что происходит сейчас. …и она покорно признаёт его. Поэтому оборачивается и делает шаг навстречу. Очередной шаг к нему. — Кид, — она раскрывает пересохшие от волнения губы и его имя, впервые произнесённое вслух за долгий промежуток, звучит мольбой и признанием — обнажённым до невозможности, тихим и настойчивым. — Прости меня за всё, пожалуйста. Я больше не хочу бегать. Шаг. Обними меня. Ещё один. Он не двигается и сохраняет молчание. Укутай в своём плаще. Подол касается её щиколоток. Посмотри на меня. И всё невысказанное легко обличается в совсем другие слова. Поцелуй, как сделал тогда. Мака останавливается на расстоянии вытянутой руки. Всё повторяется, будто закольцевалось в причудливую петлю, вернувшуюся к своему исходу. Ощущение мужского аромата дурманит сознание, — неописуемые ноты хвои, морского бриза, амбры и силы, от которой дрожит и вибрирует пространство вокруг них. Так пахнет смерть? Так пахнет Кид. Она хочется раствориться в нём и никогда не выпускать из своих объятий, прижимая к себе как можно крепче. Не догадываясь и не предполагая, что совсем недавно юный повелитель страстно желал того же самого. — Тебе не за что извиняться, Мака, — отзывается он куда тише её и отворачивает голову, — если кому и следует сделать это, так мне. — О чём ты говоришь? — голос опускается до неверящего шёпота, а в глазах почему-то становится расплывчато и влажно. Нет, нет, нет. Это всё неправильно. Не так оно должно было произойти. Он пожалел об их поцелуе. Её импульсивность и избегание привели к таким последствиям. И юный повелитель сразу предупреждал девушку об этом, а она знала, что такое может случиться, однако всё равно не остановилась. — Мака, — его слова глухо доносится сквозь маску, но в них нет ни злости, ни разочарования. Лишь глубокая нескрываемая печаль и нежность, от которых перехватывает дыхание, и кажется, будто её сознание наяву придумывает то, чего нет, — я поступил неправильно и ввёл тебя в заблуждение. Мне нужно было остановиться тогда. Но я не сделал этого. Не смог взять под контроль свои чувства, что было недопустимо, и о чём сильно сожалею. Она задерживает дыхание. — Прости меня за то, что сделал тебе больно. Ты действовала лишь под напором моей энергии и момента слабости, из-за которого я не смог сразу распознать, что что-то не так. И вместо этого я воспользовался ситуацией, — горечь и отвращение наполнили его голос, — это было так низко с моей… — Замолчи! Она резко прерывает его и, не сдерживая рвущиеся слёзы, бросается прямиком в объятия, прижимаясь как можно крепче и зарываясь лицом в складки его мантии. — Замолчи, замолчи, замолчи… — бессвязно шепчет между несдержанными всхлипами, пока душа мечется между облегчением и виной за собственную глупость. — Мака, прошу, — Кид растерянно смотрит на неё сквозь прорези маски, а внутри всё невыносимо сжимается и снова начинает колоть от чужой муки. Он пытается слабо достучаться до неё, но понимает всю бесполезность затеи, когда девушка никак не реагирует, лишь сильнее зажмуривает глаза. И сколько бы сил мира у него не было, их не хватит, чтобы оттолкнуть её, вот так доверчиво прижимающуюся к нему. Он не смог тогда, не сможет ни сейчас и никогда. Тридцать бессмысленных дней, прожитых впустую. Впустую — из-за собственной трусости столкнуться с правдой. Он думал, что из-за его воздействия произошёл поцелуй и её влечение к нему. Что непреднамеренно вскружил ей голову, одурманил и она потеряла над собой контроль, совершая всё это неосознанно. Она считала, что её настигло наваждение, но после услышанного, осознаёт, как ошибалась. Албарн хочется почти истерически рассмеяться от абсурдности ситуации. — Ты всё такой же глупый и непроходимый повелитель, Кид… — она с горечью шепчет ему в грудь, пока слёзы продолжают обжигать щёки, и он не может сдержать пробившейся лёгкой улыбки на уже знакомое заявление. Мака чувствует, как его руки аккуратно ложатся на её спину и плечи, обвиваясь вокруг, и принося тем самым незримое утешение и защиту. От этого жеста всё её существо наполняется невероятным облегчением, будто вся накопленная тяжесть и ложь за прошедшее время исчезают без следа, как если бы никогда не существовали. Она теряет счёт времени, сколько они стоят в объятиях друг друга, пока он окутывает её теплом своего тела. Мака запоздало замечает, как перестаёт дрожать от зябкого холода из-за неподходящей одежды, и как постепенно слёзы перестают течь по щекам, а всхлипы затихают. Так они снова остаются заложниками хрупкого мгновения, которое можно нечаянно нарушить любым движением или неосторожно брошенным словом. Но никто из них не делает этого — не отстраняется и не говорит ничего, будто боится даже лишний раз шелохнуться. Мака машинально начинает дышать в унисон с юношей, слушая мерный стук его сердца, к которому всё ещё прижата, и это утихомиривает бушующие волны внутри. Кажется, словно всё до этого момента было лишь страшным сном, который наконец закончился и реальность, настоящая реальность всегда была только здесь. Рядом с Кидом. Его тьмой, ароматом, силой и сердцем, которое стучит одновременно с её собственным. Что такое жизнь без смерти? А свет без темноты? И если им суждено постоянно расходиться, как Солнцу и Луне, сосуществующим на одном небосводе и изредка встречающимися пару раз в год, то значит, так тому и быть. Ради этой мимолётной близости можно многое забыть и отпустить, и Мака с оглушающей откровенностью признаётся себе, что готова согласиться на что угодно, лишь бы они сосуществовали рядом хотя бы так. Ведь она уже потеряла стольких близких… Мама, покинувшая семью и уехавшая бесследно, что почти не дотянуться и не найти её след; Хрона, навечно запертая, — так близко и невыносимо далеко на проклятой кровавой Луне, всегда напоминающей о своём присутствии, — с которой она пообещала себе когда-то встретиться. Чудовищная жертва, не заслуживающая выпасть на долю искалеченного ребёнка, которую Албарн не смогла предотвратить. Мака отдала бы всё, чтобы увидеть и поговорить с ней хотя бы единожды. Поэтому она знала, какая дорогая цена стоит за каждой встречей, всегда имеющую возможность оказаться последней, и не готова была мириться с ещё одной потерей. Особенно, вызванную постыдной слабостью и страхом. Не Кид должен раскаиваться в своих действиях, так как он несёт ежедневно невообразимую ношу за весь мир, хочет того или нет, а она, которая не может взять ответственность за одну свою маленькую жизнь и решения. Мака медленно открывает заплаканные и слегка опухшие от слёз глаза, и немного отстраняется от юноши, чувствуя, как его объятия ослабевают в ответ. Она поднимает голову, вглядываясь в маску Бога Смерти, и молча разглядывает её, как если бы это и было его настоящее лицо, но больше не пытается самостоятельно снять извечный атрибут. Потому что Кид сам прислоняется к краю маски, понимая без лишних слов, и сдвигает её в сторону, пока совсем не отодвигает наверх. Пронзительный янтарный смешивается с изумрудным и кажется, будто мир вокруг остановился для них двоих. Эти глаза преследовали наваждением в каждом её сне на протяжении месяца, она мечтала хотя бы украдкой снова взглянуть в них и утонуть как в самом сладком, вязком мёде. Но теперь Мака смотрит в них прямо и спокойно, и янтарь напротив непроницаем и глубок, как гладь моря в ярких полуденных лучах. — Ты никогда не думал, почему у Бога Смерти, повелителя всех живых существ, покровителя ночи, луны и самого олицетворения умирания, глаза имеют цвет ярче любого солнца? Уголки губ Кида дёргаются чуть шире, и он вопросительно приподнимает бровь, позволяя ей продолжить. — Чтобы освещать дорогу заблудшим душам. — Или это мой подарок от судьбы за то, что я абсолютно невосприимчив к солнцу и не могу загорать, — Мака молчит несколько секунд, а затем не может сдержать звонкий смех, отчего лицо Кида становится мягче и след печали стирается с утонченных черт. — Как иронично, — она продолжает так легко и буднично с блуждающей отблеском улыбки на губах, будто они рассуждают о погоде или повседневных делах в дружеской обстановке, — что ты не поддаешься воздействию солнца, но прекрасно чувствуешь и воспринимаешь мой свет. Они оба цепенеют от признания, истинность которого оглушает своей простотой. — Любой видит твой свет, Мака, — уже без тени улыбки роняет юноша, — потому что ты излучаешь его и согреваешь всех вокруг. — Но не любой может его почувствовать и ощутить на себе. — Ты права. Это редкое благословение и дар, за что я благодарен тебе, познав его, — покорно соглашается Кид, мимолётом вспоминая, как невероятно она исцеляла его силой своей души, и как долго завораживала его эта уникальная особенность. — Но я не достоин его, Мака. Ты заслуживаешь дарить столь ценный подарок кому-то совсем другому. — Не говори так, — в её глазах плещется протест и горечь, а Кид видит в них отражение своих собственных, которые пытался когда-то искоренить. — Мака, — и вновь он произносит её имя так трепетно и нежно, что она невольно вздрагивает от невысказанности, сокрытой за этой интонацией, — я — Бог, а не человек, — проясняет он очевидный факт столь явственно, будто доносит до несмышлёного дитя, впервые столкнувшегося с подобным явлением. Но она прекрасно понимает всё, как понимала всегда его без лишних пояснений и слов. Вот только душа всё равно отчаянно не хочет мириться с нерушимым фактом обстоятельств, которые она прокручивала весь месяц. — Ты человечнее многих тех, кто рождён людьми, — произносит Албарн, не отрывая взгляд от него. — Я не хочу причинять тебе лишних страданий и боли, но они… — Кид впервые теряет самообладание за их разговор, запнувшись, словно не хочет заканчивать предложение, в котором сокрыто слишком много безнадёжности. И янтарь в его глазах мерцает, нарушая царившую спокойную гладь, — в нашем положении неизбежны. Она прикрывает веки и чувствует, как непрошенные слёзы снова подбираются, чтобы хлынуть потоком рек наружу. А опустошённое сознание толкает на единственное, в чём она уверена и что сможет вымолвить едва различимо: — Я знаю. Но Кид всё равно слышит. Прозрачные дорожки вновь очерчивают путь по девичьим щекам, но она не прячет их. — И готова к этому. Чужие руки вновь осторожно обвивают хрупкое тело, самостоятельно притягивая к себе, и Мака позволяет себе беззвучно рыдать, слушая сбившийся ритм бессмертного сердца, которому суждено биться до самого последнего вздоха вселенной и всех миров, где её не будет давно существовать. — Порой я так ненавижу этот несправедливый мир… — она глухо шепчет в его грудь между всхлипами, и он в ответ окутывает её ещё больше своей мантией, словно хочет закрыть от всего на свете. — Я тоже, — Кид выдыхает девушке в макушку, склоняя голову и вдыхая тонкий аромат её волос, — он такой несимметричный. Мака сквозь слёзы улыбается и тихо смеется, на что он тянет слабую ухмылку в ответ. Она хотела бы стоять вечность рядом с ним, слушая аромат хвои, бриза и амбры, и ничего не говорить, ведь каждое слово могло разрушить уязвимую гармонию, повисшую между суровой правдой и желанной реальностью. И Албарн больше нечего скрывать, потому что просто уйти и вернуться обратно в привычную для себя жизнь — она не сможет. Ты был прав Кид, как раньше уже не будет. Но я сама как раньше уже не хочу. — Ты снился мне каждую ночь с того момента, как… — стыд заливает её лицо непрошенным румянцем и сковывает горло, но она продолжает говорить, вновь срываясь до шёпота, — как я поцеловала тебя, а ты ответил мне. И каждый раз, просыпаясь наутро, я мечтала, чтобы это всё было по-настоящему, — она зажмуривается и остатки слёз продолжают катиться крупными каплями. — Мне было так страшно терять тебя, видеть, как ты закрываешься, а потом страшно от того, что совершила непоправимую ошибку. Я боялась, как последняя трусиха, что потеряла нашу дружбу, твоё доверие… мне было мучительно столкнуться с тобой, но при этом я всё равно продолжала искать тебя, постоянно чувствовала где-то рядом, что почти начала сходить с ума, — Мака делает паузу, шумно выдыхая и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Мне стыдно, что я так долго избегала тебя, не поговорила, не объяснилась, а просто пропала. Совсем как сделала моя мама однажды… Албарн поднимает голову и смотрит ему в глаза, решаясь сказать то, что долго отрицала. — Кид, я говорила, что ты нужен миру. А ещё я поняла, что ты нужен мне. И всё, что я сделала тогда, как бы не винила себя за опрометчивость, я бы повторила вновь без раздумий. Я действовала так, потому что сама решила, сама хотела, и ты никак не мог повлиять на меня. И я хочу извиниться за боль, которую я должна была исцелить в тебе, а не принести её своим эгоистичным поступком. Мне правда жаль. Он бережно дотрагивается до её щеки, обдумывая услышанное, и стирает подушечками горячих пальцев дорожки слёз. Невесомые прикосновения ощущаются как раскалённые всполохи на охладевшей коже, и этот контраст заставляет Маку трепетать, послушно подставляясь под мужскую руку. — Ты жалеешь о том, что поцеловала меня? — тихо спрашивает Кид. — Я жалею лишь о том, что не осознала своих чувств и не сделала это раньше. Блуждающие пальцы останавливаются и замирают на подбородке, а янтарный взгляд плавно скользит по чертам, словно пытаясь запомнить детально каждую из них. — И ты хотела бы сделать это ещё раз? — Столько, сколько возможно, пока у нас есть время. — Ради тебя, Мака, — юный повелитель наклоняется к ней и его дыхание опаляет губы, пока она неотрывно держит зрительный контакт, — я отдам всё возможное время мира, которое имею. Его глаза темнеют на доли мгновения, и замечая это, она охотно совершает тот самый долгожданный шаг в бездну вместе с ним. Кид поддаётся к ней, и она встречает его губы, как самую сладкую награду в жизни, обвивая руками шею и притягивая ближе к себе, стремясь не оставить ни единого промежутка между их телами и желая будто слиться воедино. Она закутана его тьмой с головы до ног, но Мака не боится и никогда не боялась, ведь знала, что он не оставит её, каким мрачным не был путь. Ведь что такое Солнце без Луны, которая освещает дорогу под покровом ночи, когда её извечный спутник уходит за горизонт? Их второй в жизни поцелуй быстро переходит от целомудренных касаний к страсти, которая в реальности оказывается ярче и головокружительнее всех самых красочных снов. Кид проникает в её приоткрытый рот и их языки сплетаются, отчего у Маки перехватывает дыхание и вновь подкашиваются колени от напора юного повелителя. Она отвечает ему также пылко, всасывая, пускай и неумело от неопытности, то верхнюю, то нижнюю губу, и сама проникает в чужой горячий рот, против воли краснея и постанывая тихо от звуков, которые они создают. Юношеские руки гуляют по спине и талии, сжимая её сильнее, но без боли, оглаживая открытые плечи, каждый позвонок, лопатки, а затем зарываясь в пшеничные волосы. Мака откидывает голову от наслаждения и Кид незамедлительно покрывает поцелуями её щёки, скулы, переходя на шею, осторожно прикусывая, а затем зализывая и зацеловывая каждый сантиметр, где оставляет метки. Ей так хорошо, что больно смотреть, и его аромат, руки и губы будто повсюду, одновременно на каждом участке её тела, и почти что кажется — души. Албарн дрожит, но уже не от холода, а от заполняющего жара и блаженства, которое тянет вновь плакать навзрыд. Она чувствует себя такой лёгкой и счастливой, будто сможет ещё немного и воспарить куда-то в небеса. Кид возвращается к девичьему лицу, целуя мочку уха и аккуратно её прикусывая, и от этого покалывающие мурашки бегут по коже. — Ты бы знала… Знала, что я даже мечтать о таком не мог, — он сбивчиво шепчет, восстанавливая, как и она, неравномерное дыхание. — Мечтать о тех словах, которые ты говорила, о чувствах, которые ты мне открыла. Мака зарывается носом в его шею, полностью окутанная ароматом чужого тела, которым пропиталась вся изнутри, и едва улыбается на его признание, смущённо краснея. — Если бы я была смелее, то могла бы повторить их не раз. В его янтарных глазах мерцает что-то уже знакомое, тёмное и соблазнительное, и это зачаровывает Маку. — Я думаю, мы сможем поработать над этим, — они приникают к друг другу одновременно, вновь ловя каждый вдох и тихий стон губами. А безмятежный искусственный мир молчаливо укрывает их обоюдное откровение под своим небосводом.***
Они сидят в аэропорту, ожидая трансатлантический перелёт через половину мира. В маленьком городке под Прагой были зафиксированы несколько ярких всплесков безумия, как и в отдельных местах в Берлине, Лиссабоне и Мадриде, что требует их немедленного присутствия. Мака ещё раз сверяет по телефону все имеющиеся данные, чтобы отвлечься от утомительного ожидания и постороннего шума вокруг. Она знает эту информацию наизусть, но пользуется предлогом, чтобы скрыть рассеянность и беспорядочно витающие мысли. — Семь месяцев… — едва слышно бормочет девушка, прокручивая длительность поездки раз за разом. Семь месяцев, двенадцать дней с её стороны в Европе, и пять месяцев, десять дней на Ближнем Востоке — с другой. Столько Кид и Мака будут отсутствовать в Городе Смерти, и столько же проведут в разлуке с друг другом. Целый год с небольшим на расстоянии, почти рядом, но невыносимо далеко, чтобы потом встретиться, если повезёт, пару раз, и вновь разбежаться по разным уголкам планеты, выполняя возложенные обязательства. Она не замечала, как пролетали дни во время всех прошедших миссий, но теперь этот срок кажется слишком тяжёлым бременем, которое, как не готовься заранее, давит своим весом. Она зареклась не искать лазейки и точки пересечения, задание слишком ответственное, чтобы оставить одну европейскую страну хотя бы на пару дней и оказаться где-то среди бескрайних бархан пустыни, укрытой под развевающейся тёмной мантией рядом. Такова была их судьба с самого начала, и Мака это понимала, согласная наперёд на любые трудности, с которыми предстояло столкнуться. Но разве объяснишь это сердцу и душе, наполнявшихся тоской от одних только мыслей, не то, что от физического отсутствия другого человека рядом? Всю неделю до поездки она приходила к Киду каждый день с раннего утра и оставалась до ночи, пока он не провожал её незаметно (по макиной просьбе) до их с Эвансом квартиры. Они не могли оторваться друг от друга: узнавали себя словно заново, много разговаривали, обнимались, молчали, исступлённо целовались, но не переходили грань, обходили каждый знакомый закуток академии, гуляли, и просто были рядом, что воспринималось теперь огромной привилегией и ценностью. Казалось, целой жизни мало, чтобы восполнить всё то потерянное за годы постоянных сражений и смертей, но они не оглядывались назад и старались идти только вперёд. Мака слышит копошение рядом с собой и отрывается от телефона, осматривая растрёпанного напарника, принесшего два стаканчика кофе со сладостями, одну из которых с удовольствием жевал. Она улыбается этой картине и берёт стаканчик, отказываясь от конфет и благодаря парня за заботу. Соул машинально кивает, не обращая на девушку никакого внимания, и вместо этого разглядывает цветастые рекламные вывески и табло со временем посадки, прикидывая, когда им следует выходить. Он расслаблен и доволен, и Мака не может не заметить эту подозрительную перемену за последнее время в Косе Смерти. Она переводит свой взгляд на кофе, размышляя недолго над этим фактом, а затем тихо усмехается и вновь возвращается к парню. — Не было никакой просьбы от Кида, чтобы я зашла к нему тогда, да? — Ты что-то сказала? — он оглядывается на неё, непонимающе хмурясь, застигнутый врасплох. — Ты знал, — Албарн продолжает смотреть в упор, произнося как констатацию, но на удивление, даже не чувствует злости или раздражения, как было бы раньше, — не было никаких собраний, и ты специально подстроил это, зная, что я не замечу, и чтобы подтолкнуть меня встретиться с ним. Эванс молчит с полминуты, а затем резко и громко выдыхает «Ха!», на что сидящие рядом люди от неожиданности оборачиваются. Парень широко ухмыляется, не скрывая сияющего торжества на лице. — Судя по всему, мой план удался и у голубков наконец-то всё нормально, — бросает он, всё ещё оскаливаясь, — можешь не благодарить, — снисходительно махает рукой напарник. — Наконец-то? — повторяет Мака и недобро усмехается, всё-таки теряя терпение от его самонадеянной заносчивости. — Ты держал меня за дуру… Я прибью тебя, чёрт возьми, Соул Итер Эванс! Она хватает лежащий рядом журнал авиакомпании, который предусмотрительно взяла на стойке регистрации для праздного изучения, и сворачивая его в трубочку, стремительно придвигается к парню, успев сделать несколько хаотичных ударов по голове и туловищу. — Ай-ай, Мака, ну всё-всё, хватит, я пошутил, прости-прости!.. — он безуспешно пытается отбиться и оправдаться, но она не слушает и между ними завязывается потасовка, вновь привлекая внимание недоуменных пассажиров рядом. Эвансу удаётся поймать момент и выскользнуть от разъяренной повелительницы оружия, позорно сбегая и теряясь в толпе, пока Мака переводит дыхание, не намереваясь как дети, носиться за ним по всему аэропорту. Как хорошо, мстительно думает она, что у них целых четырнадцать часов перелёта на соседних местах, откуда этот нахал точно не сбежит. Дежурный женский голос объявляет об открытии посадки на их рейс, и Мака бросает последний взгляд на солнечный пейзаж за окном, который не скоро увидит.***
Прага встречает их приятной прохладой после душного и раскалённого от жары Лос-Анджелеса. Девушка с наслаждением разминает затекшие конечности после полёта, вдыхая свежий воздух полной грудью. Соул стоит рядом, угрюмо оглядываясь по сторонам в поисках такси, и потирает ушибленные конечности, которые не избежали своей предназначенной участи. На улице вечереет и намечается дождь, поэтому они скоро находят свободную машину и называют конечный маршрут. Пустынные виды рядом с аэропортом быстро сменяются на густую листву раскинувшихся парков, а затем и захватывающей дух средневековой архитектурой города, через который проложен путь. Мака с восхищением оглядывает незнакомые виды, и надеется просто так когда-нибудь прогуляться по мощёным пражским мостовым без необходимости выслеживать и охотиться на кого-то. Она отрывается от окна, замечая, как уставший от долгого перелёта Соул посапывает рядом, и достаёт небольшое, похожее на косметическое, зеркало из сумки. Личный подарок от Кида, чтобы она могла в любой момент сразу же связаться с ним, где бы он ни находился, так как носит аналогичную копию с собой. Как условились, она аккуратно чертит кончиком пальца краткий шифр, что они приземлились, всё в порядке и сейчас едут к месту задания. Мака старается не думать об их разлуке и том, как долго всё продлится, поэтому поскорее дописывает дежурную информацию, чтобы захлопнуть зеркало. Но не успевает этого сделать, потому что оно блестит в ответ, что привлекает её внимание, и написанные ею слова пропадают, а вместо них появляются другие: «Я в Марракеше. Как закончите, отправь Эванса в Берлин и лети ко мне, билеты уже оплачены» У неё перехватывает дыхание, но она не успевает до конца осознать информацию, как буквы пропадают, вырисовываясь в новые: «На три дня. Если готова. Ты нужна мне» Пишет в ответ: «А мир?» И сразу же получает: «Немного подождёт» Мака быстро смаргивает непрошенные слёзы и вырисовывает сердечко в ответ немного дрожащей рукой: «Я прилечу. Ты тоже очень нужен мне» Она ждёт полминуты, пока слова постепенно пропадают, и закрывает зеркало, переводя взгляд на пейзаж за окном. Над Прагой нависает ярко очерченный полумесяц, пока солнце окрашивает небо последним закатным маревом. Возможно, судьба даст им шанс, и позволит быть вместе дольше положенного, несмотря ни на что. И Мака искренне молится об этом, слыша словно наяву мерный стук юношеского бессмертного сердца, с надеждой вверенного ей.«Мы все не допускаем даже мысли, что любовь нашей жизни может быть чем-то лёгким, лишенным всякого веса; мы полагаем, что наша любовь — именно то, что должно было быть; что без нее наша жизнь не была бы нашей жизнью»
Милан Кундера
«Невыносимая лёгкость бытия»