***
Встреча на поле вербены – очередная насмешка судьбы. Оказывается, он помнит еще слишком много – лучше бы уже совсем забыть, – но он помнит, что вербена обещает исцеление и защиту. Крохотные соцветия шелестят на ветру, лепестки, отрываясь, кружат в воздухе – и неизбежно опадают на землю. Они еще не знают, что скоро станут липкими от крови. Интересно, кого это растение обещает уберечь от беды сегодня? Битва не успевает закончиться, когда Иорвет понимает – никого. Никого вербена не защитит, да и не могла она – тонкая и нежная – уберечь от ниоткуда появившихся нильфгаардцев. Они только и успевают с Роше переглянуться, перед тем как на поле обрушивается паника и хаос. Иорвет приказывает своему отряду отступать и смутно слышит, как Роше выкрикивает похожие приказы своим людям. Сражаться с имперскими солдатами бесполезно, и только побег сможет сохранить жизни. Отряд черных больше, чем отряды Роше и Иорвета вместе взятые. В их руках самые новые мечи, хлестко разрезающие воздух при каждом взмахе. Иорвет видит, как люди режут друг друга, но не может найти в себе силы на торжество, потому что на каждого убитого dh'oine приходится его брат или сестра. Он видит, как нильфгаардцы хватают эльфов за волосы и одним махом перерезают им горло. Слезы должны были давно кончиться, но он все еще чувствует в себе способность плакать – и не плачет, потому что не время, не место. Потом, он обещает себе, можно будет пролить слезы по павшим в бою. Потом. Если сам останется в живых. Он может сбежать, но многие из его отряда не могут и уже никогда не покинут этого проклятого места, и он остается на поле, чтобы защитить тех, кого сможет. На периферии он замечает смазанный синий дублет – Роше тоже остался, и Иорвет невольно понимает, что иного и не ожидал от этого человека. Никого ненавистнее его не существовало, но лишь потому, что он целям своим – отвратительным и низким – был привержен не меньше, чем Иорвет – своим. Жаль, что они оба в любом случае были обречены. Их берут в плен – и его, и Роше. Их сажают спинами друг к другу на лошадь. Их крепко связывают. – Нас всех к ордену представят за поимку и темерской шавки, и этой одноглазой суки, парни. Видимо, этот dh'oine тут главный. Говорит с сильным акцентом, но понять можно. Он этого и хочет – чтобы его поняли. Роше сквозь зубы что-то цедит. Иорвет прислушивается ко всем голосам, но ему на самом деле все равно. Знать бы, кто смог спастись – вот и все, что сейчас было важно. Вот и все. Слыша тяжелое дыхание Роше за спиной, он проваливается в тревожный сон, полный цветов вербены – алых от крови. Иорвет злится, и сон пульсирует, норовя растаять. Она должна была отвратить от него зло, а не отдавать прямо в руки черных. Она не должна была позволить ему попасть в плен вместе с Роше. Она не должна была стать могилой для тех, кто был ему важен. Иорвет сквозь сон чувствует, что по щекам течет горячая влага. Наверное, начался дождь.***
Путь долгий. До самого замка в Вызиме, где сейчас сидит император. Иорвет пытается представить, какая казнь ему уготована – он все-таки не просто так всю жизнь резал глотки dh'oine. Вот и увидел бы на собственной казни, оценили ли его работу по достоинству. Только умирать он пока что не собирался – тем более на виселице. Да, путь долгий – шанс сбежать обязательно появится. Во время стоянок их с Роше привязывают к стволу какого-нибудь дерева, оставляя руки свободными – специально. Очевидно, что они насмехаются над ними. Показывают, что даже со свободными руками у них не будет шанса сбежать. С губ Роше срываются грязные ругательства, и Иорвет мысленно соглашается с каждым – впервые за всю жизнь. Они пытались игнорировать друг друга, ни слова не говорили, но долго это продолжаться не могло. Хотелось направить на кого-то свою досаду и злость и получить ответ. – Не могу дождаться, когда тебя вздернут на виселице. Я охренеть как долго ждал этого момента. – Ну тогда ты будешь счастлив повиснуть на соседней веревке. Он не помнит, какие еще слова вырвались тогда из его горла. Злые и полные яда, конечно, да. Но какие – забыл. Так привык желчь источать рядом с Роше, что уже и не обращает внимания на то, что говорит. А может, ему просто не повезло, и он единственный Aen Seidhe, который только и может, что забывать? Горькая судьба для того, кому суждено жить так долго. Однажды забудется столько, сколько не переживает от рождения до смерти иной человек. Он видел ярость, бурлящую в карих глазах. Он сам чувствовал, как пальцы дрожат от гнева. Эмоции застыли, ждали момента, чтобы высвободиться, и этот момент настал, когда привал закончился. Солдаты отвязали их от дерева, тут же завязывая руки за спиной. С рыком Роше вдруг кидается вперед и бьет Иорвета по голове своим же лбом. Звезды пляшут вокруг, все двоится, но злость уже взяла все в свои руки. Он бросается вперед и наугад кусает мужчину. Попадает, кажется прямо в скулу. Они падают. Dh'oine под ним шипит и извивается, а у Иорвета на языке плавится сталь. Кровь стекает по подбородку, но ее не стереть – руки все еще связаны за спиной. А так хочется сейчас руками вцепиться в чужое горло и сжать. Сжать до хруста. Роше толкает его всем телом, и Иорвет заваливается на бок, больно ударяясь ребрами. Невольно он зажмуривается. В нос неожиданно сильно ударяет горький травянистый запах. В глазе двоится, но он видит перед собой помявшуюся от их возни полынь. Ему не нужно вспоминать, о чем она может сказать – он это чувствует. Ему обидно и горько. Он попал в плен. Он не знает, многие ли из его отряда выжили. Его голова и ребра горят от ударов. Сбоку Роше выплевывает оскорбления, которые хочется ему обратно в глотку затолкать. Он слышит над собой голоса черных. Они насмехаются над ними, и Иорвет вдруг чувствует себя самым настоящим дураком. Нельзя было идти на поводу ярости dh'oine – пусть бы он одного себя выставлял на посмешище. Но так трудно было держать себя в руках, видя ненависть на чужом лице. В нее окунуться – инстинкт. Без оглядки, без задней мысли. В привычной ненависти было почти уютно – как в редких сновидениях о доме (был ли он у него когда-нибудь – он не знает сам). На языке кровь, грязная человеческая кровь, и ее хочется выплюнуть. И этот горький – удушающий – запах полыни. Гнев вдруг направляется целиком лишь на эти бедные помятые ростки – хочется вырвать их с корнем, избавиться от них и подальше бросить. И пусть они ни в чем не виноваты. Только бы от вони этой избавиться. Нильфгаардский сапог бьет прямо в челюсть, и сознание покидает Иорвета. Он приходит в себя вместе с тупой болью по всему телу. За спиной снова тепло чужой спины. Голова Роше почему-то откинута прямо на плечо Иорвета, и сначала кажется, что человек все еще без сознания, но он подает голос, словно почувствовав, что Иорвет слышит его. Роше в сознании, но досталось ему не меньше. – Нильфов я не переношу даже больше тебя, эльф, поэтому предлагаю перемирие, пока хоть у кого-то из нас не получится вылезти из этой задницы. Согласиться было не трудно, но наверняка будет труднее придерживаться этого хрупкого мира. Тошнотворный запах полыни впитался в одежду и душил.***
Роше берегут, а вот Иорвета не жалеют совсем. Ему не привыкать – чего еще ждать от людей. Для них было естественно с большим уважением относиться к другому человеку – пусть и пленнику. Иорвет для них был никем – просто нелюдем без прав. Когда его избивали (за косой взгляд, за неверное слово, просто за то, что он эльф), он впивался пальцами в траву и представлял, как жестоко мучает этих людей. Они бы умоляли о быстрой смерти, но не получили бы ее. Иорвет пытал с наслаждением и никогда не торопился. Его оставляют в покое и снова связывают. Мир вокруг кружится – танцует. Ветер свободно ерошит волосы – повязка сейчас валяется на земле и вряд ли он получит ее обратно. Хочется лечь, но в его положении это невозможно. Иорвет запрокидывает голову назад, опираясь на жесткий ствол дерева. Это хорошо, что сейчас привал – он не представляет, как бы сидел на лошади в таком состоянии. Краем сознания он понимает, что крепко сжимает что-то в руке. Ветреница. Лепестки почти все облетели, цветок выглядит жалко – наверное, он сам выглядит не лучше. Попытки вспомнить, что значит это растение на языке цветов – просто, чтобы отвлечься от боли, – ни к чему не приводят. Конечно, ему вовсе не нужно знать, что же символизирует этот хрупкий цветок, но он хочет. Он хочет вспомнить. Сильная рука наклоняет его голову в сторону, и он чувствует, как ложится на чужое плечо. Первым порывом было отстраниться, но голова гудела, а так лежать было гораздо приятнее. Взгляд Роше на себе Иорвет чувствовал, даже не глядя на него в ответ. Пусть dh'oine смотрит. Пусть видит, что с ним сделали люди. Чужая рука так и лежала на его голове и не двигалась. Несколько размеренных вздохов понадобилось на принятие решения – Роше на пробу провел ладонью вдоль волос. Потом еще и еще. Со стыдом Иорвет чувствовал, как тело расслабляется под этими прикосновениями. Нельзя было этого позволять, но к нему так редко прикасались без желания причинить боль. Рука все увереннее гладит по волосам, почти зарываясь в них, и Иорвет чувствует, как сон побеждает его. Проваливаясь в дрему, он сжимает в руке цветок. Ветреница. Что же она значит?***
– Роше? Давно настала ночь, но сегодня они не остановились на привал – должно быть, имперцам хотелось поскорее сдать ценный груз в руки начальства. Размеренный цокот копыт мог бы действовать усыпляюще, но тревожные мысли не оставляли Иорвета. Роше молчал, но на голос свою голову немного повернул – тоже, значит, сон не идет. – Убей меня. Долгое молчание повисло между ними. – Что ты несешь? – Я не могу закончить жизнь на виселице, – он помолчал, собираясь с силами. – Если мне суждено умереть, то это должен быть ты. Мужчина тихо хохотнул. – Еще как можешь, Иорвет, виселица уже не первый год ждет тебя. – Помолчи же! – почему он не мог просто дослушать его? – Если мы не сможем сбежать, то, прошу, убей меня, когда мы будем на подступах к Вызиме. Оба повернули головы – так, что могли видеть профили друг друга. Невольно Иорвет опустил взгляд на чужие губы, ожидая слов, что они произнесут. – Я не должен дарить тебе быструю смерть. Ты ее не заслужил. Иорвет вздохнул. Предсказуемый ответ, но от этого не менее разочаровывающий. Хотелось верить, что старый враг поймет его. – Я понимаю. Мужчина отвернулся, а Иорвет поднял голову к небу. Тонкий месяц только начал свое возрождение, и ничто не мешало звездам сиять в полную силу. Взгляд наткнулся на созвездие дикой розы, и образы из прошлой жизни нахлынули лавиной. Иорвет зажмурил глаз, но созвездие словно отпечаталось на внутренней стороне века. Тоска сжала сердце. Почему он так не вовремя вспомнил то, что давно забыл? – Если бы я попросил тебя о чем-то подобном, ты бы сам-то согласился? Дал бы мне умереть быстро? Иорвет не ожидал, что человек продолжит этот разговор. – Ты был хорошим врагом, Роше, ненавидеть тебя было приятно, – кривая улыбка появляется на губах, но собеседник ее, конечно, не видит. – Да, я убил бы тебя быстро, если бы ты попросил. Он врал и даже глубоко в душе не испытывал стыда из-за этого. Раз он не заслужил быстрой смерти, то Роше – тем более. Иорвет часто думал о том, как бы убил своего врага. Вариантов было много, но быстрая расправа не была одним из них. Их снова окружила тишина. Тяжелый вздох последовал со стороны человека. – Хорошо, я убью тебя, когда придет время. Иорвет не стал обращать внимания, что Роше не уточнил, когда это время придет. Наверное, он собирался его убить, даже если они смогут сбежать. Ему было все равно. Если они сбегут, он сам первый убьет Роше. – Рад слышать. Взгляд снова поднимается на темное небо. Он продолжает возвращаться к созвездию дикой розы. Шиповник. Он хотел бы забыть то, что вспомнил. У его первой любви были карие глаза. Он ясно видит их в своих воспоминаниях, но не уверен, правда ли это или память играет с ним злую шутку. Он помнит, что она часто смеялась, но тогда почему глаза в воспоминаниях смотрят на него с такой злобой? Он помнит, что цвет шиповника – это обреченная любовь. Это несчастье, которого не избежать.***
Сны душили чертополохом. Он забивался в горло и заполнял его своей травяной горечью. Иорвет шел сквозь сны, и горечь шла за ним. Его тошнило этой злой зеленью. Во сне его преследовали образы прошлого и настоящего – там было столько смерти. Так много смерти. Потом появилась теплая рука на волосах и карие глаза – от них стало только горше. Хотелось отстраниться от руки и никогда больше не видеть этих глаз. Шипы чертополоха царапали горло изнутри. Он проснулся от того, что и в жизни стало не хватать воздуха – мозолистая рука закрывала его рот. – Тише, эльф. Не стоит будить наших пленителей. Луна – высоко над ними, а в глазах Роше нет и намека на сон. На мгновение появился соблазн узнать, спал ли он сегодня или даже не пытался заснуть. Вопросы так и остались незаданными, потому что Иорвету на самом деле это было безразлично. Пусть хоть до самой смерти не спит. Роше убрал руку со рта Иорвета. Пальцы пропустили сквозь себя грязные смоляные волосы так, будто имели право на это, и Иорвет закрыл глаза, словно от боли. Рука легла на макушку – успокаивающий жест, но руки Роше не могли успокоить, они могли только убивать и рушить. Они переворачивали все внутри. Сердце защемило невыносимо, когда рука эта снова начала водить по волосам – прямо как в его горьком сне. – Спи, Иорвет. Как же он его ненавидел. Сейчас даже больше, чем когда-либо еще, потому что скрыться от него не мог даже во сне. Но все же хорошо, что они сейчас здесь вдвоем. Во всем мире он только ему пожелал бы такой судьбы – и черт с ним, что судьбу они делят напополам. – Ты тоже, Роше – спи. Dearme. Чертополох больше не душил, но горечь никуда не пропала.***
Наконец появился шанс сбежать. До Вызимы было уже рукой подать. Все чаще Иорвет стал задумываться о том, как Роше его прикончит – все-таки достать меч ему было бы трудно. Но Иорвет был уверен, что Роше найдет способ его убить, ведь лучше него эльфов не убивал никто. Время бежало сквозь пальцы песком. Скоро все закончится – так или иначе. Они остановились в ольховой роще. Нильфгаардцам было все равно на старые поверья, и они рубили ветви деревьев нещадно. Оскверненные деревья оставались стоять, истекая кровью, и этот вид рождал в сердце дурное предчувствие. Нельзя рубить ольху – она тише других растений свои истории шепчет, но они страшнее и древнее, ты их слушать лишний раз не хочешь. Оставалось надеяться, что рок, что обрушили на себя черные, не погубит заодно и их пленников. Солнце светило прямо в лицо, и было так жарко и светло. Иорвет закрыл глаз и слушал. Дыхание Роше совсем рядом. Далекое пение птиц – до их прихода птицы пели и здесь, но треск дерева под топорами напугал их, и они улетели (его тоже пугало многое, но он не мог улететь – всегда один на один со страхом). Тоскливый скрип макушек деревьев, скорбящих по потерянному. Голоса черных – расслабленные и беспечные. Солдаты радуются, что скоро войдут в город с ценными пленниками. Один из них предлагает отпраздновать скорое прибытие, и другие встречают предложение радостными возгласами. Иорвет открывает глаз. – Они собираются напиться сегодня. Он смотрит на Роше, а Роше – на него. Жаркое дыхание коснулось его уха совсем неожиданно. Роше зашептал что-то про план и побег. Про то, что им нужно выбраться из пут. Про то, что раз солдаты собираются напиться сегодня, то у них есть шанс. Про нильфгаардца, у которого по карманам с дюжину ножей попрятано. Человек говорит так уверено про то, как спровоцирует его и добровольно попадет под его руку, чтобы незаметно одно из лезвий украсть. У Иорвета перед глазами багровеющая древесина ольхи и фантомный вкус крови на языке. Он соглашается с планом человека – другого у них все равно нет. Роше бьют сильно – видимо, отыгрываются за все то время, что не трогали его. Он не издает ни звука. Иорвет невольно восхищается силой, которую имеет человеческая глупость. А может, это собственная глупость Роше. Наверное, так и есть. Его бросают к Иорвету, как мешок с зерном. Эльф не смотрит на человека, он смотрит на чернеющие срубы на деревьях. Раны затягиваются, но никогда не исчезнут. Хочется провести по своему шраму на щеке, но вместо этого он кладет руку на чужое лицо. Пальцы тут же находят след от укуса, им же и сделанного. Что-то темное внутри надеется, что шрам никогда не покинет лица мужчины. – Со мной все в порядке. – Я знаю, – Иорвет не глядит на человека, но руку ведет к коротким волосам. Он помнит, что там уже появилась первая седина. Раньше он этого не знал и знать не мог. Раньше он не видел волос человека под шапероном. – Было бы глупо умереть так – даже для тебя. – Да, – из горла Роше вырывается кашель, голос хрипит, но он все равно торжествующе улыбается. – Я достал нож. Они ждут ночи. Нильфгаардцы напиваются и поют песни во весь голос. Только часовые несут свой дозор, но Роше уверен, что они им не помешают. Он утверждает, что уверенность черных в их неспособности к побегу их и погубит. Иорвет сомневается во всем, но терять им все равно нечего. Воздух вокруг лагеря становится все тяжелее, будто предвещает бурю. Только небо ясное, и это пугает. Хочется сорваться с места и бежать. Иорвет не понимает, почему никто, кроме него, не чувствует, что что-то надвигается. Оскверненные деревья дрожат в предвкушении, и сердце дрожит вместе с ними. Ночь все глубже и темнее, но они ждут последнего часа перед рассветом, чтобы тьма совсем поглотила их. Веревки перерезаны, и пленники, словно тени, бегут в лес. Слишком легко у них получилось сбежать. Да и можно ли сказать, что они сбежали, когда вражеский лагерь все еще так близко, а у них ни лошадей, ни оружия – кроме маленького ножичка в руках Роше. Ольха – кровоточит и, наверное, проливает горькие слезы. Взгляд падает на мужчину, что бежит немного впереди. Лезвие в его ладони – крепко сжатое – иногда отражает свет, непонятно откуда взявшийся. Где-то впереди поют птицы. За спиной, в отдалении, слышно нечеловеческие крики и хруст костей. В этот раз Иорвет улетел, но ему все еще страшно.***
Что бы ни настигло нильфгаардцев, оно очень помогло сбежавшим пленникам. Они уже неделю в пути. Приходится избегать дорог и поселений, ведь для них сейчас нигде не безопасно. Останавливаться было нельзя. Они шли долго, но за все время так ни разу не перешли тех черт, что постоянно переходили, находясь в плену. Это было хорошо, Иорвет это понимал, но он видел, каким взглядом Роше смотрел на него вечерами. Они сидели по разные стороны, а между ними горел костер. Пламя танцевало в глазах человека. О чем он думал в те мгновения? Они оба были все еще живы, и это было настоящим чудом. И дело даже не в опасностях, что таились на пути. Они сами должны были давным-давно прикончить друг друга. За поясом Роше все так же носил краденый нож, что уже мог быть использован по назначению. Не трудно было догадаться, что мужчина думал об убийстве Иорвета, ведь Иорвет думал о том же самом. Но он этого не сделал. И Иорвет почему-то тоже. Одной из ночей Иорвет дождался, когда Роше заснет, и тихо сел рядом с ним. Рука потянулась за ножом, но замерла на половине пути. Грудь человека размеренно поднималась и опускалась. Он, правда, спал. Поддаваясь наваждению, Иорвет следил за дыханием своего врага. Он почти невесомо коснулся пальцами места, где должно было быть сердце. Роше вздрогнул, и наваждение спало. Он не спал. Иорвет не знал – с самого ли начала он бодрствовал или только сейчас проснулся. Иорвет встретился взглядом с чужими глазами, что ничего не выражали, и отошел от Роше. Если бы он мог выбирать, что забыть, то эту ночь он забыл бы в первую очередь. Но выбирать он, конечно, не мог. Эта ночь останется в памяти навсегда. Вскоре они наконец дошли до окрестностей Новиграда. Солнце вставало из-за горизонта, мир выглядел хрупким и полупрозрачным. Почему-то только сейчас свобода начала казаться реальной. Они могли расстаться. Они встали друг напротив друга. – Наконец-то отдохну от твоей рожи. – Да, это будет приятная передышка. Первые лучи солнца золотили грубое лицо человека. В глазах плавали искры теплого света. У его первой любви никогда не было карих глаз. Но они такие у Роше. – Тогда до встречи. – Va fáill, Вернон Роше. Они не двинулись – застыли на месте, не уходя, но и не делая ничего. В глазах человека Иорвет видел вопрос, ответить на который не мог. Вдруг он понял, что собственные пальцы без его позволения потянулись к чужой руке. Аккуратное прикосновение к пальцам обдало жаром. Иорвет не отрывал взгляда от лица мужчины и не видел там сопротивления. Осмелев, он сжал чужую ладонь. Сухая и грубая кожа грела ледяные пальцы. Иорвет чужую руку к своей груди прижал и голову склонил совсем немного, глаз зажмурил. – Я бы хотел никогда больше тебя не встречать. – Нам придется встретиться, – его голос никогда не звучал так мягко. – Я же обещал лишить тебя жизни. – Да, обещал. Иорвет отпустил руку Роше, но мужчина так и оставил ее покоиться на груди. Под слоями одежды билось беспокойное сердце, и они оба это чувствовали. Иорвет первым наклонился к чужим губам. Касание вышло легким, почти невесомым. Ответ на невысказанный вопрос. Рука Вернона привычно запуталась в его волосах, немного сжимая. Иорвет вдруг вспоминает, что все это время был без своей повязки. Она все еще валяется на земле в пыли и грязи где-то далеко, а он сам – здесь, в объятиях врага. Отрывается от чужих губ он тоже первым. Роше вытирает рот рукавом так, будто не отвечал охотно на поцелуй всего мгновение назад. Иорвет не обижается. – Не думай, что я позволю повториться этому еще хоть раз. – Конечно, это не повторится, Роше, – руки греются о чужую шею, отпускать ее не хочется. Иорвет чувствует в своих руках силу созидания и разрушения, когда под пальцами чужой пульс бьется. Он мог бы закончить все здесь и сейчас, но ни за что не сделает этого, – за кого ты меня принимаешь? – За того, кто ты и есть – за бессовестного эльфа. За Иорвета. Было так естественно рассмеяться – кратко, почти горько, но он, кажется, вообще никак не смеялся уже давно. Их губы снова нашли друг друга. Иорвет целует, а глаз не закрывает – запоминает человека перед собой до мелочей. На самом деле, он видит перед собой только дрожащие веки и морщины между бровей и на лбу, они не разгладятся уже никогда. Остальное он может додумать – оказывается, лицо Роше уже давно отпечаталось на сетчатке его единственного глаза. Но он все смотрит и смотрит. Память – странная и ненадежная вещь, а он должен быть уверен, что никогда не забудет своего врага. Иорвет знает, что металлическое лезвие тяжким грузом лежит в кармане Вернона. Иорвет знает, что в нем сейчас тоже борются два противоположных желания. Взгляды встречают друг друга, а тела – отстраняются. – Надеюсь, судьба убережет тебя от встречи со мной. – Надеюсь, и тебя тоже. Судьба всегда смеялась над ними. Сталкивала их и ждала, что же из этого выйдет. Ничто не убережет их от них самих. Отворачиваясь от человека, Иорвет скрыл легкую улыбку. Он ушел уже далеко – не обернулся ни разу. Ноги несли его вперед, тогда как безумно хотелось узнать, смотрит ли человек ему вслед, ждет ли, когда он совсем скроется из виду. Травы под ногами сминались, деревья отбрасывали широкие тени на землю, кусты шелестели мелкими листьями. Иорвет оставлял все это без внимания. Больше не было нужды пытаться понять, чем же они хотят с ним поделиться. Он узнал все, что нужно. Вербена, полынь, ветреница, шиповник, чертополох и ольха. Он понял, что за историю ему хотели рассказать. Он понял. Наверное, поэтому все-таки обернулся.