Франкенштейн

Застройщики обратили внимание не только на шикарные леса в приозерной зоне, но и на автосвалку в черте города. После иссушающе знойного лета среди груд ржавого металла появились уборочные машины. Громадные тягачи с магнитными шайбами на кранах готовили почву для дальнейшего строительства. Но когда лето сменила осень, машины утопли в мокнущей грязи: все работы остановили, а попутно начались тяжбы за права на землю. Некоторые порыжевшие автомобильные кузовы успели оттащить, расчистив прогалину между старыми автобусами. В одном из них Стив когда-то прятался с малышней от своры демогорганов. Сегодня между двух задов автобусов встал шикарный черный Форд. Хромированные части воинственно поблескивают как начищенные перед битвой доспехи. Движок молчит. Колеса с круглыми белыми дисками перепачкались в грязи. На заднем бампере появилась наклейка “позвони своей мамочке”, которую Джейсон Карвер посчитал невероятно остроумной. Вместе с Энди, чье лицо обсыпало волной подростковых прыщей, они сидят в машине. Энди — туповатый качок, и по этой причине более ответственная роль перепала Ченсу, засевшему в двадцати футах от них в кузове бывшего крайслера, теперь похожего на ржавую консервную банку. Держа на коленях кассетную видеокамеру, Ченс согревает руки дыханием. — А если он не придет? — гундосит из-за подхваченного гриппа Энди. — Ему же хуже будет, — продавливая каждое слово, говорит Джейсон. Он давно стал спать всего по четыре часа, из-за чего на смазливом лице образовались темные круги. — Давай повторим. Еще раз. Как только этот урод тут появится… — Ты пойдешь к нему, и если он что-то выкинет, Ченс снимет это. А если, если нет, мы его поколотим, — вертя в руках бейсболку, говорит Энди. И шмыгает носом. — Выбьем дерьмо из уебка. И не “если”, а “когда”. Он точно сделает что-то, что бы это ни было. Я должен узнать, как он убил Крисси. И Патрика. Я буду приманкой, и когда это случится, вы, парни, покажете его истинное лицо. — Но что, если он правда убьет тебя? — Пусть попытается. А пока сиди здесь и не высовывайся. Джейсон вылезает из машины. Он хочет встретить ублюдка в параллели из двух автобусов и машины, образующих тупик. Здесь у Мансона может возникнуть чувство, что весь мир не узнает, если он снова совершит это. Джейсон на буксире ненависти ведет себя на смерть. Он делает это с торжественной радостью, как любой безумец. Он не уверен, что не убьет своими собственными руками урода, если уцелеет. А вот и Эдди. Медиатор болтается на груди, бандана деликатно торчит в заднем кармане, а обтрепанная кожанка сверкает в закатных лучах солнца яркой эмблемой. Пальцы увиты массивными кольцами, запястья браслетами и шнурочками, звякает свисающая на бедре цепь — поднимающийся в гору Эдди Мансон выглядит бесподобно. Его взгляд натыкается сперва на тачку, затем на Джейсона Карвера. Эдди замирает. Пальцы в карманах стискивают подкладку куртки. — Хэй-хэй, малыш Карвер, — Эдди брезгливо морщит нос, покачиваясь на пружинистых ногах. — Птичка в виде записочки нашептала мне на ушко, что ты хочешь увидеться. Надеюсь, это насчет компенсации тачки Харрингтона? Лицо Джейсона как оплавленная резина: глубокие множественные складки на щеках, какие бывают у клоунских масок, а глаза над карикатурной улыбкой выглядят безжизненными. Только ненормальный блеск в оправе темных кругов выдает тягу к чему-либо. — Ты опоздал, фрик, — громко говорит Джейсон. — И, нет, тачка твоего дружка здесь ни при чем. Кстати, как он там? Слышал, папочка был зол. — Папочка был вне себя от радости. Джейсон засовывает руки в карманы бомбера. Сучий холод, сплошная серость. — Вы с ним классно провели время в эти выходные, да? Снюхались, как два отброса. Много он тебе платит за шваль, которую ты ему толкаешь? — Эй, я ему ничего не!.. — Или же… — Джейсон вскидывает пару пальцев. Да-да, минуточку, как он мог забыть. — Он расплачивается с тобой как-то иначе? Он знает, какие шестеренки закрутятся в голове у Мансона в следующую секунду. Карвер знает, куда давить, чтобы сделать больнее. Он все знает. От этой мысли дыхание Эдди дрожит. Ноги ватнеют до желешечного состояния, качнув костлявую тушку на пару шагов назад. Нехорошее предчувствие щедро лижет Эддин скальп: этот парень следил за ними. Эдди не помнит, заботились ли они о свете. О том, достаточно ли плотно закрыты переломанные жалюзи — Как-как он со мной расплачивается, прости? — Не знаю, это ты мне скажи. Эй, фрик! Это твой пидорастический дружок шпилит тебя по ночам или ты сам его трахаешь? Мне хочется блевать просто пока смотрю на тебя, урод, — лицо Джейсона ожесточается, от него веет бешеной псиной, посаженной на цепь. — Посмотрим, как ты запоешь, когда весь город об этом узнает. Эдди покачивается — слегка. Едва заметно. Но в его глазах повисает ужас. Слова Джейсона ударили прямо в цель, стоит подать вид — ударит еще. — Эм, — ладонью Эдди утирает щеку, судорожно старается прийти в себя и удержать голос на ровной ноте, но тот предательски рвется, — жаль тебя огорчать, Джей-Джей, но я ни хрена не знаю, какого черта ты несешь. Что ты хочешь от меня? — Я хочу знать, как ты убил их. Давай, сделай со мной то же самое. Сейчас! Я не сошел с ума! Я все видел своими глазами. Они взмыли в небо, и ты сломал им кости! — Заткнись! Джейсон идет. Он толкает Мансона в грудь двумя руками и сам едва не поскальзывается на глинистой почве, размоченной дождями. Эдди пятится от тычка, и вспотевшие ладони ложатся звуконепрорицаемыми наушниками на спутанные лохмы. В ушах Эдди стоит хруст костей Крисси. Лопнувшие со склизким звуком глаза. Агрессия Джейсона перемалывает все на своем пути как тяжелый стальной состав. Джейсон не ревет, он трубит, призывая Мансона либо прыгнуть к нему под колеса, либо сдохнуть любым другим способом. — Ты выдавил им глаза! Ты чудовище, и ты знаешь это, да? Если бы не ты, всего этого никогда бы не было! Ты — монстр! Это все твоя вина. — Заткнись! Заткнись! Заткнись, Карве-е-ер, зат-кнись! Вопли Карвера почти не слышны — Эдди слышит только собственный надрыв. Жмурится, мотает головой. Карвер превращается в безмозглую рыбешку, глупо раззевающую округлый рот. Эдди выпрямляется, пялится в полубезумные кляксы вместо глаз на его лице, и тело вдруг прошибает такой дрожью, что вздувается тоненькая жилка на ошрамленной шее. — Когда Крисси пришла в среднюю школу, я собирался из нее свалить. Она была мелкая, с глазищами по три с половиной дюйма каждый, и знаешь, вот эта хрень в волосах, разноцветные резиночки — девчонки такое любят, и она такое любила. Ты знал, что она носила эти резиночки, Джейсон? Ты тогда вообще знал о ее существовании, или она тебе стала интересна только когда стала популярной? Подошва ярких ботинок Джейсона вгрызается в землю. Он крепко стоит на ногах, извергая бычье дыхание. — Я до сих пор помню эти резиночки и я знаю, что та Крисси никогда бы не посмотрела на такого отброса, как ты. А значит… что-то случилось. Произошло. Запинка. Ногти Эдди скребут по шее. Глаза — широко распахнуты. — Ты несешь какую-то хрень, фрик. — В лице Джейсона мелькает растерянность. Ведь в конечном итоге она пошла не к нему. Она пошла к жалкому уроду Эдди Мансону. Не к Джейсону Карверу. В ее глазах он был хуже, чем тот, пасть ниже которого казалось просто невозможно. — Что убило ее — я знаю, — голос Эдди опускается до сбивчивого бормотания, а голова наклоняется на бок: — Но почему она перестала носить те сраные резиночки — этого я не узнаю никогда. Ты о них думал, Карвер? Руки Джейсона хватают Мансона за грудки и с разлета впечатывают в ржавую боковину автобусных останков. Резкий удар затылком о металл. Эдди ошалело моргает, ошметки ржавчины сыплются сверху. Сперва мерещится, будто в макушку залили бетона, но через гудящую тяжесть пробивается боль. Тупая, ноющая, отдающая звоном в ушах. Кулак Карвера взлетает и со скоростью молнии проезжается по лицу Мансона. С небес проливается густой дождь. А Эдди Мансон делает то, чего всегда избегал: лягает Джейсона в живот и неуклюжим замахом кулака отправляет кольца прямиком ему в губу. Из Форда высовывается башка Энди, нахлобучивающего бейсболку. С другой стороны свалки камера выглядывает из-за кузова автомобиля.

***

Очередной дождливый день затапливает Хоукинс по водосточные канавы, лишая «Фэмили-Видео» выручки. Редкие посетители прячутся в прокате от мороси и разводят грязь. Бакли продолжает набеги на точные науки. А Стив, пролистывая журнал с заспанным видом, ищет какие-нибудь упоминания о кинотеатре для автомобилей в Индиане. Звякает колокольчик, на который никто не обращает внимание, пока у прилавка не появляется знакомая мина. Стив, сначала глянув бегло, всматривается повнимательнее. И закрывает журнал. — Оу, Макс. Привет? Подсказать тебе что-нибудь? — Нет, я… — Открыв рот, Макс бегает глазами и раздумывает, стоит ли вообще говорить о том, что не давало ей покоя все выходные. — Вообще-то, я не за фильмом. Не сегодня. — О, вот как. Хорошо… И зачем тогда? Бледная рыжая девочка с голубыми глазами еще носит дождевик и желтые непромокаемые сапоги, но детство ускользнуло от нее без шанса на повторный визит. Они не близки, поэтому Стив замечает перемены в ней острее всего. — Вы с Эдди друзья? — вдруг спрашивает она, и Стив вспомнает неожиданную встречу глубоким вечером в трейлерном парке, когда Макс поняла ее как-то по своему. Он кивает, а Робин, услышав имя Мансона, отвлекается от чтения. Макс снова бегает взглядом. — Кажется, у него неприятности. — Воу, — на лице Робин светится сарказм. — Неприятности и Эдди? Типичный понедельник. — Я просто подумала, это может быть серьезно. — Голубые глаза Макс цепляются сначала за Робин, потом за Стива, а затем пускаются по залу проката. — Учитывая, что было год назад. Стив переглядывается с Робин. — Мы снимали дискотеку в субботу для выпускного вечера, я там вроде как диджей. В самом начале вечера появился Карвер и уволок парня с камерой. Мне показалось это странным… И я пошла за ними в раздевалку. Проследила. — Ты что? — Ну, я… Они собрались что-то снимать сегодня вечером. Что-то про Эдди. Не знаю, где-то за городом, до заката. И я подумала, что должна сказать. Что, если они задумали какую-то гадость? — Снимать про Эдди? — Робин сощуривается. — Что-то вроде… компромата? — Я не знаю? Возможно. Может, может и да. Они же не злодеи из фильмов, которые рассказывают о своих планах, чтобы кто-то мог их остановить. — Между ней и людьми по другую сторону прилавка несколько лет, и они стираются напрочь. — В жизни все совсем не как в кино. — Я найду его. — Стив скидывает рабочую жилетку. Тревога захватывает все его существо. — Куда они пошли? — Туда, где нет людей? Они не сказали. — Черт, мне нужна машина. — Не смотри на меня, у меня машины нет. — Робин суетливо жмет плечами. — Можем позвонить Нэнси. Или Джонатану. Эдди с кем-то из них общается? Нэнси? Джонатан? Эти имена кажутся Стиву дальше, чем Тихий океан. Сколько раз при одном взгляде в их сторону он обнаруживал пропасть? Невидимую стену, да еще и звуконепроницаемую. Ни с кем из них Эдди не общается. Школа закончилась. Паранормальные приключения — тоже. Не осталось ни одной истории, обязующей их оставаться кем-то друг другу. Когда-то Стиву казалось, что с ними этого не случится никогда. — Слушай, я уверена, у него достаточно мозгов, чтобы не наболтать им лишнего… — Меня не волнует, что он может или не может им наболтать. Эти парни охотились за ним, Робин. Ты была там. Вы обе были. Если Эдди подловили после школы, начать следует с парковки и чулана при спортзале. Если за ним следили, то нужно гнать к озеру или на место Мансона у обрыва. Но что, если это Карвер вызвал его? Чтобы решить все раз и навсегда? — Если бы там действительно было что-то серьезное, он бы рассказал тебе, не думаешь? — Робин предпринимает очередную попытку его успокоить, но голос Макс, в котором по одной только интонации чувствуется недоверчивый прищур, заставляет их обоих обернуться: — Ты серьезно? Это же Эдди. Это же Эдди. Эдди Мансон, человек с тысячью обаятельных, чудовищных, пугающих лиц, среди которых никогда не знаешь, какое — настоящее. Робин знает, что Макс права: за своими карикатурными ужимками и театральными нотками настоящий Эдди Мансон был закрыт от них всех. Макс права. Эдди мог ничего не сказать. Он, черт возьми, мог не сказать! В один прыжок Стив перемахивает через стойку. У него нет времени, нужно спешить. — И куда? — восклицает Бакли, хотя самый верный вопрос: “на чем?”, но и этот сойдет. — Позвонить! — Но тут есть телефон! — Справочник! — поясняет Стив, выметаясь из магазина. Четверть квартала, примерно столько он пробегает вдоль дороги под дождем. Залетает в телефонную будку, запихивает в щель цент за центом, быстро листая телефонную книгу. Находит нужный адрес. Трейлерный парк, дом Мансонов, номер телефона. Когда в трубке раздается лаконичное “да?”, Стив молча вешает ее на место. И набирает номер, который помнит наизусть. Он звонит Нэнси Уиллер.

***

Тяжеленный вонючий ботинок впечатывается в ребра, размазывая по куртке ошметки грязи. Эдди сипло стонет, дернув ногой в пустоту. Так его не бил никто. Его редко били полноценно. Были тычки, подножки из-за угла, могли в воспитательных целях окунуть в унитаз. Но вот он распластан по земле, жует грязь, леди и джентльмены, вы наблюдаете за представителем рода Мансонов в естественной среде обитания. Хриплый, булькающий ржач рвется из горла, и Эдди снова получает по зубам. Следующий удар приходится между ног, следующий — оттаптывает ладонь. Трясущиеся руки лезут в подмышки: без ног, башки, спинного мозга он прожить может, но пальцы хрена с два отдаст. — И это весь твой план, малыш Джей-Джей? — Эдди издевательски тянет и снова срывается на пузыристые смешки. С губ к подбородку течет розоватая струйка слюны. Джейсон Карвер занят, а потому не видит, как Энди на него смотрит. Энди, несомненно, приносили удовольствие драки даже большее, чем двойные гамбургеры, но это — а не слишком ли это? Но видя пыл Карвера, он снова и снова врезает носок ботинка в тощие бока Мансона, пока из него не начинают течь кровавые сопли и слюни. Не слишком. Он заслужил. Это все — его вина. Такая же мысль крутится у Карвера. Подмывает и то, что Мансон решил сопротивляться. Ему же хуже. Очередной пинок Эдди выдерживает с хлюпнувшим стоном. Он больше не смеется. Кажется, он повержен. Как вдруг Эдди рывком группируется и отползает от своих мучителей. Он дышит загнанно, тяжело. Башка гудит, во рту скопилась слюна вперемешку с проржавшей кровью. Дождь стекает тоненькими струйками с волос. Ветер забирается под расстегнутую куртку. В левом колене что-то похрустывает и лопается, как взрывная карамель — Эдди врезался им еще в начале потасовки. Каждый раз, когда он пытался встать, били именно туда. — Назад, — его голос глухой, безжизненный. Улыбки нет. Ченс держит камеру и видит через видоискатель, что в руке у Мансона что-то есть. То, как он держит это, говорит куда больше, чем размытые пиксели допотопного объектива. У Эдди Мансона нож. Эдди медленно, опираясь на автобус, выпрямляется. В правом глазу мутно — лопнул капилляр, а в левом скапливаются жалящие кипятком слезы. — Н-н-не подходи, — Эдди бормочет, трясясь от режущей боли в легких, и выставляет нож вперед. — Н-не под-дходи, Дж-Джейсон Карв-вер. Н-не подходи. — И что дальше? — Карвер против воли поднимает руки. Он еще помнит, ради чего они здесь собрались. С губ Эдди капает кровавая слюна, размазывается по вороту куртки. Он дергает рукой, желая ее утереть, но, зашатавшись, только снова приваливается к автобусу. Эдди даже не уверен, что сможет отлипнуть от ржавой хламины. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое. — Не подходи, — молит он о пощаде для них обоих. Но Джейсон мечтает о смерти, а Эдди уже не видит его — Эдди видит летучую мышь. Громадную, извращенную последствиями ядерной катастрофы или какая херота выжгла их изнаночный мир нахрен. Она не просто вонзает свои пропитанные ядом зубы в мякотные кусочки его внутренних органов — она забирается под его кожу целиком. Скручивается между сердцем и легкими, щекочет горло и откладывает в нем яйца, гадит, жрет Эдди Мансона изнутри как паразит и смеется. Ждет, когда он схватит этот нож и истыкает себя до последнего вдоха в попытке ее пришибить. — Брось нож, Мансон, — говорит она. — Ты прирожденный слабак и трус. «Слабак и трус», — отдает эхо в сознании. Дыхание тяжелеет. Натягивает струны. — Навсегда им останешься. Ты покойник. Конец тебе и твоему дружку. Конец всей твоей семье. Я доберусь до всего, что тебе дорого. И ты никого не сможешь защитить. «Никого не сможешь защитить». Пальцы мелко трясутся. За ними начинают и губы. — Даже себя не можешь. Ты такой же, как твой никчемный папаша. Эдди мог бы быть веганом. Эдди мог бы быть добрейшим человеком. Но летучие мыши отвергают его, нападают со всех сторон — долбят в его тупую, добродушно ухмыляющуюся морду, клюют до тех пор, пока улыбка не слетает с лица. Пока он не начинает кричать, а тело, трясущееся осиновым листочком, не летит комком грязи и острых костей на летучую мышь и не сбивает ее с ног. Он не видит ничего перед собой: он в Изнанке, под кровавыми молниями, и его сверкающий безумием нож с остервенением впивается в перепонки крыльев твари, выгрызая алую струю.

***

Они снова ищут Эдди Мансона. Нэнси за рулем, Макс и Робин на заднем сидении. Стив — на переднем. Все происходящее напоминает викторину: кто-то предлагает вариант, остальные — опровергают или соглашаются. Нэнси пытается понять, куда же им ехать. Стив впервые за три года не чувствует неловкости рядом с ней. — Как насчет бассейна? Там никого нет в это время года, — пытается Макс. — Именно, что никого. Все закрыто. Эти идиоты только и могут, что вламываться в заброшенные бургерные. Точно нет. Все должно быть проще. Стив? — Я думаю. Думаю! — огрызается Харрингтон. — А что именно там происходит? — аккуратно интересуется Нэнси. Она выглядит хорошо, как и всегда, но теперь Стиву это сложно заметить. — Мы думаем, что шайка спортивных дебилов снова открыла охоту на Эдди, — говорит Робин. — Хотят загнать его в угол. Снять что-то. Мы не знаем, но вряд ли это любительское… — Если они и правда его загоняют, это должно быть место без лишних глаз. Макс напоминает, что камера — из школьных активов. Нэнси ошарашенно моргает. Робин хочет что-то вставить. Харрингтон перебивает их всех, поймав невидимой рукой мысль за хвост: — Несколько лет назад мы с Дастином приманили стаю демопсов свежей говядиной. — И что? — Робин высовывается в проем между кресел. — Эдди они могли приманить разве что разбросав по Хоукинсу новые струны. Или сэндвичи с салями. — С пепперони. — Да какая разница? — Что? — Макс не понимает, о чем они вообще. — Где это было, Макс? — спрашивает Стив. — Ни людей, ни животных. Открытое место за городом. — Это… думаешь, они там? На автосвалке? — Заброшенная груда металла? — Робин в шоке, что это место еще не расчистили. — Она еще существует? — Стоит проверить, — за Нэнси говорит чутье журналистки, которое, несмотря на провал в карьере, осталось при ней. — И мы просто приедем туда… И что дальше? Вопрос этот адресован Стиву. Потому что он — единственный, кто сможет противопоставить хоть что-то разбунтовавшимся школьникам. Они все брались за оружие полтора года назад, но теперь речь шла не о монстрах из другого измерения. Но однозначно — о настоящих чудовищах. — Если они там… Не знаю. Я не знаю. Давно пора разобраться с говнюками после того, как они разбили Синклеру нос. — Лукасу разбили нос? — Макс в шоке. — Ага. После судебных разборок с его сестрой. Он не говорил? — Нет… — Вообще-то, — Стив неуклюже выдыхает со свистом, нервно проводя рукой по волосам. — Там был перелом. Я возил его в больницу. — Что? — звучит почти хором. — Поэтому я немного запугал придурков! — Стив! — все-таки, Нэнси все еще красива, когда злится. — Что? Что еще мне нужно было сделать? Они перешли черту. — Опасный ковбой достал свою битву? — Робин восхищена. — Ты взгрел их? О, скажи, скажи, что да. Стив не говорит о том, что разбил все фары на машине Джейсона той своей битой. Если бы только он знал, к чему приведет это все. Машина выворачивает на холм, спускающийся прямо к автосвалке. — Смотрите! Вон там! Там кто-то есть! Точно. Там кто-то есть. Между автобусов. Стиву достаточно доли секунды, чтобы разглядеть бело-зеленый бомбер. Стив выскальзывает из машины, закидывая руку на крышу, просто чтобы не потерять равновесие, пока машина тормозит. Но еще даже прежде, чем он успевает докричаться, букашки у подножья холма приходят в движение. — Джейсон! — кричит Стив. Дружки Карвера тоже здесь. С холма хорошо видно типа с камерой, о котором говорила Макс, он прячется между машин. Первым умудряется опомниться тот, что с подбородком имбецила, он пятится. И визжит как поросенок, чудом не падая на зад размером с Вашингтон. Поскользнувшись и сбив кепку, Энди улепетывает без оглядки. Когда Стив сыпется, семеня с холма, он не видит, чтобы еще хотя бы один из оставшихся дебилов двинулся с места. Только теперь Стив замечает, что Карвер лежит на земле. А Эдди, вскидываясь, сидит на нем. — Эдди! Эдди! — кричат сверху, и Стив орет им, чтобы ловили парня с камерой. А сам летит к единственному человеку, о котором мог судорожно думать последние полчаса. Боже. Что, ради всего святого, здесь произошло? Карвер орет как резаный, и это соответствует действительности. Кровь брызжет как из шланга под напором, но больше потому, что Карвер трясет руками, закрываясь ими от смертоносно сверкающего ножа. Многочисленные разрезы на руках и даже на его щеке заливают лицо кровью с вкраплениями грязи, на красном фоне только и видно, что два огромных, как у страха, глаза. И рот, полный долгого ужасного звука, от которого кровь стынет в жилах. — Эдди! Хватит! — Стив замирает на долю секунды, не зная, как подступиться. А Мансон все кромсает. И кромсает. Стив не знает, что у Мансона перед глазами темно. Изредка вспыхивает красным — это небо прорезают кровавые молнии, но в основном темно. Летучие твари кружатся над головой, визжат, но близко не подходят, и на долю секунды на лице мелькает торжествующая ухмылка: боятся, уроды. Особенно та, что смялась под ним. Она визжит особенно мерзко, хлопает крыльями, а они с треском лопаются под ножом. Эдди кромсает вертлявые крылья неумело, но быстро — удар, удар, удар. Один за другим. Один за другим. Он убьет эту тварь. Убьет. Больше ни кусочка его изжеванного тела она не получит — его друзей уж точно. Он позаботится об этом, он убьет ее, превратит в решето, убьет ее, убьет, а молнии такие красные, кругом так темно… Вдруг что-то пробивается над головой. Что-то смешивается с поросячьим визгом. Знакомый, до боли узнаваемый тембр. Эдди замирает. Стоит этому произойти, Стив подступает сзади и просовывает руки Эдди в подмышки, оттаскивает так резко, что они оба валятся в грязь. Из горла Мансона рвется хрип. Джейсон верещит, а Стив старается удержать. Эдди на нем сверху острыми лопатками, грязь попадает в ухо, пока Харрингтон выворачивается, ловя руку с ножом за запястье. Крутить его бессмысленно — хватка такая белая, что Эдди скорее сломает нож и кости, чем выронит его на землю. — Ух, черт, — вздыхает Стив, придвигая свое лицо на вытянутой шее к засаленному уху. — Пусти! — Эдди шипит подстреленным зверем, брыкается, оставляет насквозь промокшими кедами черные отпечатки на светлых джинсах. Стив старается поймать его ноги своими, но Стив никогда не был хорош в рукопашном бою, так что просто подставляет свои голени под пинки. Дождь над ними из мороси вырастает до проливного буквально за секунды. — Эдди, слышишь меня? Хэй, хэй, чувак… Успокойся… Ладно? Опасности нет. Это я. Стив Харрингтон. Слышишь? — Пусти, мать твою! Эдди не в себе, запястье трясется в мертвой схватке, голос дрожит, срывается на крик. Эдди весь — оголенный провод. Пропитывает Стива током. — Пусти, я убью эту тварь, я!.. — Эдди, я здесь, — шепчет успокаивающий голос. — Мы пришли за тобой. Крик Эдди обрывается. Ливень хлещет, размазывает кровь. Сквозь него Эдди видит, что летучих мышей нет. Ничего нет. Изнанки — нет. Среди грязи и трухлявого кладбища машин, на небольшом возвышении над Хоукинсом, в продырявленном насквозь спортивном бомбере корчится и воет от боли один лишь Джейсон Карвер. Эдди обмирает, уставившись на него в ужасе. — Это не, — голос звучит без тени эмоций, только по-странному обрывисто. — Я не. Я не. Я не… Дрожащий выдох. Пальцы разжимаются, и нож падает в лужу. Стиву уже не нужно душить в кулаке его руку. Все, что нужно — крепко держать Мансона как можно дальше от соприкосновения с безумием. Его трясет. Эдди подтягивает ноги, и то колено, по которому несколько раз прилетело, мерзко прихрустывает. Дрожащие пальцы осторожно тянутся к куртке Стива — и вдруг Эдди вцепляется с такой силой, словно боится снова провалиться. — Он сказал, я не смогу, — лихорадочное бормотание срывается с его губ. — Он сказал, что я не смогу. Что он убьет Уэйна, что он убьет тебя, он сказал, что убьет тебя… Он сказал, что убьет тебя. Он сказал, что убьет тебя. Нос шумно втягивает в себя кровавые сопли и тихий скулящий звук рвется наружу. Где-то рыдает Джейсон. — Он сказал, он сказал, он сказал… — Этого не будет. Этого не будет, Эдди. — Он сказал, что убьет тебя, он сказал, что убьет тебя, он сказал, что убьет тебя… Переговорить Мансона не выйдет. Не сейчас. Руки Стива обвивают его торс поперек и наискосок, держа рядом. Эдди дрожит так сильно, что неосознанная жалость схватывает его своей рукой и выжимает. Эта жалость не унижающая. Она человеческая. Стив аккуратно садится, скрадывая Эдди, как свое дитя, в бережные объятия. Его руки оказываются везде. Обнимают. Прячут. Эдди садится вместе с ним, точно присосавшийся к киту малек. Отворачивается в мокрую, грязную куртку и, сипло выдохнув, затихает. Здесь тепло. Здесь пахнет Стивом. — Что это с ним? — Непонятно, о ком именно говорит Макс. С капюшона желтого дождевика течет вода. Она смотрит то на Эдди, которого Стив аккуратно прижимает к груди, то на Карвера. Который уже успел отползти и теперь предпринимает попытки встать, точно как Эдди недавно, уцепившись за бок автобуса. Они не слышат, но он бормочет одно и то же, снова и снова слова слетают с губ. «Пожалеете, вы еще пожалеете, вы еще пожалеете» — даже шум дождя громче, чем они. Макс наклоняется, подбирая из комьев грязи потерянный браслет. Стив не отвечает. Он ничего вокруг не видит из-за злости, хоть и убеждает себя, что именно из-за злобы все это и случилось. Только из-за нее. Поэтому сейчас он должен обо всем позаботиться. Тем временем, Форд срывается с места задом как мурена, прячущаяся среди камней. — Упустили! — стонет подоспевшая Робин, упираясь ладонью в бок. — Быстрый, гад. — Он в порядке? — участливо спрашивает Нэнс. По какой-то причине Стив хочет заслонить его от нее. От них всех, чтобы не смотрели. — Нет. Мы едем в больницу. Сейчас. — Н-н-н, — в ломком звуке Эдди зашифровано протестующее «никакой больницы» и спрятанная голова еле заметно качается. Он выворачивает ее из куртки. — Н-н-не надо. Я в по… в по… «Я в порядке» — он хочет сказать и даже подрывается на ноги, усилием воли высвободившись из успокаивающего капкана рук. Мышцы взвизгивают протестующей болью. Заплывший кровавый глаз странно дергается. Слюнявая кровь капает с подбородка. — Эдди! — Последнее, что он слышит, могло принадлежать кому угодно из девчонок — мозг не улавливает даже смысл. Зашатавшись, Эдди летит обратно. Теперь — без сознания. — И куда ехать? — Нэнси смотрит через зеркало заднего вида на новое чудо Хоукинса. То, как бережно держит Стив Мансона на коленях и руках, сидя на заднем сидении, иначе не назовешь. — Эдди отказался от больницы. Круглее глаза Робин просто не могут стать. Одними губами она говорит “вау”, но там точно еще должно быть “ну и кретин”. — Да по нему все больницы штата рыдают в подушку. — Макс на переднем сидении постоянно оборачивается, а Робин без удовольствия придерживает грязные кеды Мансона. Даже если Эдди в отключке, даже если они все в шоке и тоже близки к этому состоянию, они не будут обсуждать то, что случилось, пока Мансон сам не расскажет, что именно они увидели. Опыт прошлых лет научил их не верить тому, что говорят в новостях. — Домой, — решает Стив. В моменты, когда тебе по-настоящему херово, хочется быть в безопасности, в знакомой обстановке рядом с теми, кто о тебе позаботится. — Отвези нас в трейлерный парк. Стив знает, что Уэйн будет там. Он знает об этом, когда поднимается на крыльцо, попросив остальных подождать в машине. Макс не уходит, просто потому что это все слишком бредово, чтобы не знать, чем оно закончится. Нэнси не уезжает, потому что в ее по-женски дедуктивную голову, достойную Нэнси Дрю, закрадывается подозрение. Слишком слабое, чтобы делать какие-то выводы, но закономерно раскручивающее новые догадки. Они смотрят за немым кино без субтитров и поясняющих вклеек. Вот Стив стучит. Лампа над входом горит, как и свет в окне. Потом дверь открывается. Появляется Уэйн, которого все запомнили как мужчину с листовками. Он до последнего не верил репортажам. Они о чем-то говорят. Им не видно, как у старика сжимаются кулаки. Стив это отлично замечает. Он относит Мансона в дом, особенно осторожно лавируя между дверных косяков, пока старик ставит чайник. Не помешает немного теплой воды, чтобы стереть кровь. В прихожей Стив едва не спотыкается о коробку с чем-то тяжелым. Это бойлер, коробка обклеена фирменной лентой магазина бытовой электроники. На боку этикетка «осторожно, хрупкий товар!». Не вскрывалась. Возможно, Уэйн собирался сегодня сделать Мансону сюрприз. Просто не успел. Просто не тот подвернулся день. Уложив Эдди на диван, Стив стягивает с себя мокрую куртку. С них обоих на полу остаются грязные лужи. Но диван все стерпит. Чего не скажешь о кровати. Стив придвигает кухонный табурет и подсаживается, стягивая с Эдди ботинки один за другим. Вода закипает с присвистыванием паровозного гудка. Обмотав полотенцем ладонь, Уэйн снимает чайник с огня и с тихим журчанием заливает в пластиковый тазик, наполовину полный холодной водой. — Их было трое, — говорит Стив. — Лупили двое, третий был с камерой. Снимал их. Уроды. Мы не поймали его, не успели. Но я найду запись. И тогда им конец. Уэйн немногословен. Он не спрашивает, на кого нарвался его племянник в очередной раз. За что. Или почему. Уэйн Мансон получше многих понимает, почему Эдди ходит битым. Почему Эдди ходит битым вдвойне, когда начинает виться возле таких, как Стив Харрингтон. Если бы они забрали пленку и отнесли ее в участок, что было бы дальше? Что вообще они успели отснять? Сколько это продолжалось? Простые побои калечат только тело. У Эдди повредился рассудок. Но его тело… Боже. Его тело выглядит так, словно его высрала больная облезлая кошка, переварив Мансона вместе с камнями. Уэйн опускается вместе с брякнувшим тазиком на корточки у дивана, и намеченный глаз подмечает подробности схватки: расцарапанные кольца — по ладоням попадало камнями. Поверхностное дыхание — угодили в солнечное сплетение. Мокрота на бедрах, грязные следы, в которых угадывается подошвенный узор — били по паху, и не единожды. Уэйн высвобождает племянника из куртки и кофты. На стол складываются кольца, цепочки, всевозможные браслеты — бабская, бабская хрень. Неласковые пальцы Уэйна осторожно кладут последнее кольцо на стол и накрывают стесаные в кровь ладони своими. Здесь кровоподтеки и синяки смешиваются со странными шрамами, которые Уэйн видел редко, мельком. — Дышит, значит, оклемается, — он выносит флегматичный вердикт, осторожно прощупывая голые ребра. Теперь Стив впервые может оценить весь урон, нанесенный Мансону тварями с Изнанки год назад. То самое, до чего ему запрещено было дотрагиваться, оказалось под пальцами старика. Уэйн осторожно счищает смоченным теплой водой полотенцем грязь с щеки Эдди. — Помогай, раз до сих пор не свалил, — он бросает короткий взгляд и кивает на еще одно вафельное полотенце, торчащее из кухонного ящика. — А. Сейчас. Стив отмирает, мочит тряпку и собирает пот с висков и шеи Эдди. Жесткие пальцы Уэйна тянут вниз джинсы — здесь картина не краше, начиная многочисленными гематомами и заканчивая распухшим коленом. Это не сустав, а слива переросток — надутое, красно-синее, горячее. Снова смочив полотенце, Уэйн качает головой. — Я бы сказал тебе прекратить развлекаться, Харрингтон. Найти себе бабу, осесть на другом конце Хоукинса и не приближаться к моему парнишке никогда. Потому что это — это твоя вина настолько, насколько и их. Стиву приходится слушать Уэйна спиной: он идет к холодильнику, надеясь найти немного льда. Стив высыпает его на сухое полотенце. Заворачивает. — Но я не знаю, что лучше. Это — с тобой, или незнакомые парни, мужчины, почти мальчишки, в которых он черт-те что пытается отыскать — без тебя. Каждый день Уэйн Мансон спрашивает себя, мог ли он сделать что-то, чтобы это предотвратить. Вырвать Эдди раньше, возможно. Проводить с ним больше времени. Возможно, он дал ему слишком много свободы. Одиннадцать лет его держали как щенка на привязи, и, глядя в его хитрющие глаза, умеющие растопить черствое сердце старика, хотелось дать ему все. Так что Уэйн не знает, когда стало слишком поздно. Когда Эдди осталось любить только таким, какой он стал — любить и верить, что в нем еще что-то осталось от того лохматого демоненка, который надрывно орал «дядя Уэ-э-эйн, я сожрал лягу-ушку-у-у» из окна, пока брат сонно потягивал пиво на крыльце. Осталось. Он точно знает это. И когда Эдди говорит о Стиве, в нем пропадает развязная спесь, которая не нравится старику. А когда Стив смотрит на Эдди, в нем нет присущей другим мужикам сальности, от которой нервы Уэйна наматываются на кулак. — Поэтому я скажу другое. Найди себе бабу, осядь богатым гнездышком на другом конце Хоукинса и не приближайся к моему парнишке больше никогда, если для тебя эта “дружба” — баловство. Чушь. Развлечение. Если ты остаешься — ты за него в ответе. Спрашивать за таких уродов я буду с тебя. За каждый синяк на его морде, за каждый раз, когда он будет запираться от меня в комнате и молчать. И за его сопли, когда ты вырастешь, найдешь мозги и заведешь семью — тоже с тебя. Потому что, Боже мой, — тяжело вздохнув, Уэйн кладет ладонь на спутанные кудри Эдди, — этот сукин сын не вырастет уже никогда. Если Эдди — фарфоровая чашка, Стив должен уметь обходиться с ней так, чтобы она не падала на пол. Иметь под рукой клей, чтобы вовремя подлатать. И мягкую подушку, чтобы вовремя словить. Он не может оббить ватой весь мир. Но сейчас, глядя на такого Эдди, Стив бы очень этого хотел. Он возвращается и прикладывает холодный компресс. Две длинные красивые палочки ног лежат рядом, и одна из них поражена пухлым наростом в области колена. Стив укрывает волосатое бедро Эдди рукой, и его большой палец задумчиво поглаживает выпуклый шрам на коже. В одном старик прав. Стив виноват в том, что это случилось, ровно также, как и те уроды. Он так много всего мог изменить. Не бить ту машину, например? Не мешкать с поиском колес, а сразу позвонить Нэнси, переступив через гордость. Быть рядом. Быть, черт возьми, рядом, когда это понадобилось. Каждая секунда оказалась на счету, и Стив припоминает даже красный светофор на перекрестке. «Красный, Стиви, означает нет». — Это не баловство, не чушь. И абсолютно точно не развлечение. Мне не нравится, что вы считаете, будто знаете меня. Может, я вам не нравлюсь, но я здесь только из-за него. Он нужен мне, и я не собираюсь менять это. Я достану запись, и все закончится. Не знаю, как именно это сделать, но придумаю. Я обещаю. Что смогу его защитить. Как раз потому, что он никогда не повзрослеет. Я хочу оберегать его. Заботиться о нем. Поэтому забудьте про гнездышко на другом конце города. Я буду появляться здесь снова и снова, пока вы не поверите в это. Он приподнимает мешок со льдом, обнаруживая все то же самое, покрытое холодной влагой. Ожидаемо, что колено не уменьшится в размере от холода. Но Стиву никто не запрещал надеяться. Легкая усмешка Уэйна слишком очевидно говорит “посмотрим, парень, надолго ли тебя хватит”. Заботиться о человеке, который терпеть не может заботу, оберегать человека, который тонко чует в этом ограничение своей свободы — Уэйн Мансон пожелает любому безумцу, решившему попытать такого счастья с его племянничком, вздернуться. — Уложу его в кровать, — предлагает Стив, когда они заканчивают с обтиранием. — А потом могу помочь с этой штукой, — он кивает на бойлер. — Когда он очнется, наверняка не откажется от горячего душа. То, что доктор прописал. Стив относит Мансона в комнату. Без кровищи на лице Эдди становится больше похож на себя, только отек еще долго будет портить ему обзор. Мысль саднит: надо было все-таки в больницу. Стив не сможет спать из-за нее этой ночью. Из-за нее и из-за Эдди. Он собирается до утра сидеть подле его кровати и следить, чтобы дыхание не провалилось. Уэйн раскладывает дурные сатанистские побрякушки на комоде и ищет свежий комплект одежды. Вместе они одевают Эдди как тряпичную куклу, словно Эдди снова двенадцать, он опять уснул во время просмотра «Луни Тюнз», а Уэйн в очередной раз переодевает его из засранного шмотья, в котором он беспризорно шляется по Хоукинсу. Эдди Мансон, тихо всхлипывающий, совсем совсем не кажется умиротворенным, только несчастным, и Стив ужасается от мысли, что даже такой: с подбитым глазом, весь в синяках, слабый и болезненный, — все равно Эдди выглядит красиво. И от того, как обливается кровью сердце, Стиву кажется, что его несчастье только делает Эдди еще более особенным во всех отношениях. Желание оберегать и защищать огромной волной захлестывает его. Стив еще никогда не знал, что так бывает. — Ты не нравишься мне, парень, — Уэйн говорит вполголоса, подтыкая племяннику одеяло, как не делал уже почти десять лет, и, только убедившись, что его мучения все еще приостановлены крепким сном, поднимает хмурые брови на Стива. — Но ты нравишься ему. Если это не чушь, тебе этого будет достаточно. Он подталкивает холеного отпрыска Харрингтонов в спину не без плохо скрываемого удовольствия — сейчас их золотой, трепетно взращиваемый под колпаком мальчик будет ставить в трейлере Мансонов бойлер, это ли не шоу. Но, поравнявшись с ним, Уэйн коротко хлопает Стива по плечу: в этом жесте можно прочитать очень многое и не найти ничего вовсе. Возможно, он так — руку обтер. Всякое бывает. Но Уэйн прав. Ему достаточно и этого.