Со сломанными крыльями и сердцем.

      Они молчали уже битый час, сидя на балконе старого дома. Ветер свистел в окнах, пробирался в щели и гнал по деревянному и скрипучему полу противный сквозняк. На коже от этого сначала долго держались противные мурашки, но после целого часа нахождения в такой обстановке тело привыкло и приобрело более гладкую поверхность.       Молчание тяготило и било молотом по вискам, создавая и так уже надоевшую мигрень от вечного серого неба и затяжных сезонных дождей. Дыхание сидящего на корточках иногда сбивалось, заходилось новым ритмом и сопровождалось вздыманием груди с грубым выдохом. Напротив, на табуретке, курили не первую уже сигарету. Дымом отравляя себя, сидящего напротив и маленькое помещение в целом. Нога в кроссовке чеканила ритм, похожий на собственное сердцебиение, через некоторое время сменяясь на другую, ибо первая начинала ныть и окутывалась судорогой.       -Если ты меня любишь, значит, ты со мной, за меня, всегда,… - Первым начал Арсений, пальцем забирая прядь своих волос за ушную раковину и поднимая тусклый взгляд с щели в полу на Антона, который притянул к своим губам тут же сигарету и затянулся протяжно клубом дыма.       -Я был с тобой, за тебя, всегда…       -Нет. Почему тогда оставил меня и запер в гараже? Толкнул туда и на замок закрыл, гаркнув что-то невнятное и быстро скрылся топотом чужих ног куда-то… Я знаю, что ты был грозой нашего двора, чуть ли не района со своей шайкой летяг. Но мы же с тобой так хорошо общались… Неужели ты меня решил так грубо обмануть и оттолкнуть?       Антон отводит глаза, не в силах более держать этого жгучего и пронзительного взгляда. Выпускает остаток дыма через нос, покашливая с закрытым ртом и с хрипом. Причина кашля кроется то ли в треклятых сигаретах, то ли в накатывающей болезни, то ли это уже какой-то симптом хронической болезни. Он не знает, но на свои мысли об этом отвлекается ненадолго, собираясь головой и вновь устанавливая зрительный контакт с… Другом? Арсений безэмоционально хмыкает, поджимая нижнюю губу и вскидывая ненадолго уголки рта.       -Знаешь, что с крыльями случилось? – Арсений закатывает глаза, истерично начиная улыбаться и желая начать длинную тираду. – Нет. Молчи. Дай я угадаю, - Антон свободной рукой растирает своё лицо, рвано вдыхая отравленный воздух, — потому что я был мелким бандитом, который слишком пристрастился к воровству и к распутному образу жизни? Девочек лапал и к мальчикам любовь питал? А ещё плохо влиял на тебя и ещё на нескольких умных ребят? Водился с компанией гопников? Так?! Да! – Последнее слово не получается сказать с вопросительным тоном. Несправедливость, злость и накопившаяся за несколько лет боль вылились в крик. Резко отворачивается туловищем, закидывая голову назад, чтобы не расплакаться тут же, когда эмоции бьют через край и режут по рваному сердцу.       На некоторое время снова воцаряется тишина. За окном слышатся переговоры бабушек, скрип старого «Москвича», противный писк детей и отголоски музыки с соседнего района. Арсений переминается, растирая коленку и вытягивая руку к Антону. Берётся за дальнее предплечье и поворачивает к себе. Он долго обижался на Антона, долго таил бурю обид тайных.       -А… - Запинается судорожным сглатыванием слюны и сжимает кистью колено того. - Мне… Не хочется, но… Сейчас я хочу выслушать историю от тебя, а не от третьих лиц. Пожалуйста. В молчании самое плохое это даже не недосказанность, а то, что человек начинает лазить в своей голове и копать свои мысли, начиная додумывать. Антон опускает голову, прижимая подбородок к ключицам. Он до глубины души обижен, зол, разбит. Но поднимает взгляд на Арсения немного покорно, глотая воздух носом. Хочется сейчас прыснуть ядом, огрызнуться, послать грубо да подальше. Только вместо этого расслабляет мышцы шеи, поднимая голову и распрямляя морщины на лице.       -Ладно… Только не смей комментировать, обрывать и… Вообще никак не реагируй на весь мой рассказ, иначе я замкнусь окончательно, и ты останешься со своим болотом. Один на один. Начни историю до момента твоего попадания в гараж, а я расскажу остальное.       В мире, где должны сосуществовать обычные люди и крылатые, никогда не будет равенства и справедливости. Люди завидуют и злятся на пернатых, птицы не понимают и злятся на приземлённых:       -Да заткните ему рот! Он иначе весь двор сюда своим ором притянет и нам влетит по самую кузькину мать! - Бритый мальчуган словно тисками сжимает тонкое запястье Арсения, предвещая синюшные отёки вплоть до гематом. В правой руке он держал перочинный ножик, который раздобыл в папином портфеле. Лезвие от бесконечных перепалок между районными группировками затупилось, носик обломился, а ранее блестящий металл покрылся плёнкой коррозии. Двое крепких напарников затыкают извивающегося змеёй юнца, прижимая нижнюю челюсть к верхней и не позволяя распахивать рот. - Смотрите, какое элегантное запястье у нашего мальчика. Ох-ох-ох, играет на фортепиано, пишет олимпиады, дрочит домашку. Верно, Арсюша?       Вскидывает брови вверх, выдавливая из себя язвительную улыбку. Средь пожелтевшего ряда зубов выбивалось отсутствие двух передних, а также обломки ещё нескольких. От всех троих пасло ужасно дешёвыми сигаретами, кариесом и смесью старого перегара с новым шлейфом водки. Несмотря на их отравленный молодой организм, они были на удивление крепкими и более юркими, чем заложник пыток. Давили Арсения к земле руками, локтями и согнутыми в коленях ногами. От этого конечности крылатого были обездвижены, грудь до молчаливых слёз придавливала к земле крылья, сминая их и ломая некоторые перья. Главный задира ещё раз резко дёргает на себя правую руку того, выбивая сдавленный скулёж.       -Хм... Подкоротить бы тебе сначала пальчики, пернатый. А вот крылышки твои мы оставим на самый вкусный и приторный десертик. Итак, - тянет последнюю гласную, слащаво жмурясь и хмыкая. Давит на ладонь так, чтобы пальцы Арсения растопырились до болезненного натяжения, - давай посчитаем, какого пальчика ты, мальчик, лишишься. Энеки-бенеки ели вареники... - Начинает считалочку с утончённого мизинца, выделяя слово на каждый последующий. - Энеки-беники - бац! Опа! Безымянный, какая же это удача.       Давит концом ножичка на дистальную фалангу, отгибая её назад так, что палец выгибается до стреляющей боли и сильно выпирающих со стороны ладони костей. Арсений зажмуривается и мычит со всем остервенением, начиная брыкаться и толкаться ногами.       -Держите, блять, его! Я не могу статично держать сам этого ублюдка. - Заваливается сверху всем своим весом, притягивая вновь руку ближе и приставляя лезвие прямо к основанию безымянного пальца. Корчится от подвижек того, но со всем удовольствием резко полосует ножом по коже, разрезая совместно с этим мышцы и сухожилие.       Арсений взвывает волком и бешено вздымается грудью, сваливая забияку с себя и выхватывая руки из долгого плена рядом стоящих. Кровь билась фонтаном, пачкая Арсения, мелких ублюдков, землю, скатывалась на крылья и в целом заливала всё поблизости. Боль прошибала до локтя, скорее даже доползала до самого сердца. Арсений хватается левой за медленно атрофирующийся палец, стараясь хоть немного зажать. Одновременно с этим ревёт диким зверем, скорее не плача, а разбиваясь в приступе истерики.       -Арс! - Из-за ближнего поворота выскальзывает Антон, хватаясь за кирпичный край и переводя дыхание. Стечения обстоятельств привели его к лабиринту бесконечных гаражей: о встрече крылатые договорились заранее, однако Антон долго ждал второго около парка; когда время перевалило за два часа ожидания, а также на горизонте не появилась привычная шайка с бритым во главе - зеленоглазого резко осенило. Вот он и прибежал в излюбленное место забияк и задир.       - А дальше ты там подбежал, небольшая потасовка случилась. Схватил меня под локоть и мы побежали по этим узким переулкам, между этими бесконечными гаражами. А они за нами с камнями и какими-то бутылками, кидались ими в нас. Потом мы с тобой резко повернули...вроде...влево, а там двери открытые были. Хватаешь меня за грудки и пихаешь туда, тут же захлопывая двери. А их, твою мать, заклинило так, что я просидел до ночи, периодически выкрикивая зов о помощи... Нашли. Группой взрослых. Под ночь. - Тупит в очередной раз взгляд в пол, погружаясь головой, телом в то самое страшное для него прошлое. Вертит лениво перед глазами своей правой рукой с ампутированным безымянным. Тупо и тихо усмехается. - На память... Спасибо. - Не удерживается от язвительного комментария, таращась на Антона вновь.       Тот подносит сигарету к губам - затягивается. Смотрит вроде на Арсения, но одновременно с этим сквозь. Сейчас он не здесь, не на этом балконе, не в старом районе, где проходило их детство в дружбе. Они и ещё парочка ребят обладали крыльями, из-за чего местные группировки часто выползали на так называемую ими охоту. Только ранее это были безобидные стычки с грудой обзывательств, а потом в один момент они пересекли границу дозволенного, применяя оружие. И это был момент с Арсением. Пока на этом воспоминания голубоглазого заканчивались, ибо сразу после они совместно всей семьёй уехали отсюда. Антон выпускает наконец-то облако дыма и возвращается в настоящую реальность.       -Ты слышал когда-нибудь, как вживую ломаются кости? - Заглядывает в сужающиеся зрачки, окунаясь в страшную глубину бесконечного океана. Одёргивает себя от нарастающего прилива смеси чувств, ёжась от непривычно сильного дуновения ветра. - Не знаю, помнишь ли ты про размер моих крыльев, но они превосходили мой рост. Из-за этого, когда я бежал между этих муравейников, я не сумел их раскрыть, чтобы взлететь и скрыться. И они нагнали... - Болезненно выдавливает из себя последние слова, делая передышку, чтобы суметь найти в себе силы продолжить рассказ от своего лица.       Антона пихают в спину, роняя на щебень прямо лицом. Парень корчится, приподнимаясь на разодранных локтях, но тут же оказывается вновь прижатым к земле грубой подошвой потрёпанных кед. Сбоку прилетает ленивый пинок для вида превосходства над тем, от чего вырывается непроизвольный скулёж.       -Ну что, бегун... Не полетишь теперь, гад. Вяжите его, парни, да так, чтобы вообще не сумел пошевелиться и каплю писка из себя выдавить.       Антону конечности вяжут шнурками, даже футболку рвут для того, чтобы добыть больше материи для обездвиживания и для большего доступа к голой коже. Сминают её остатки в ком и пихают глубоко в рот, ближе к глотке, имитируя кляп. Пернатый брыкается, вскидывая кверху крылья, отбиваясь ими от наступающей троицы. Чувствует болезненные зажимания пальцев, цепляющихся за оперения и доходящих до чувствительной кожи. Бритый обходит боком, ловко наваливаясь на спину и хватая руками основания, притягивая их к себе и фиксируя тем самым.       -Ух! Какой прыткий, летяга. Надо бы тебе их... - Отклоняется кпереди, чтобы не получить по холке свободным краем. - Ребят, наваливайтесь и петушите его! Помучаем, а потом отыграемся!       Цепкие ладони впиваются в крылья, хватая копну перьев и с остервенением выдёргивая их из лунки кожи. Из глаз прыснули слёзы, из горла приглушённый визг, а из плешивых островков начала сочиться алая кровь. Крылья, такие чувствительные и такие дорогие по отношению к жизни, сейчас предстали орудием пыток для мелких живодёров. Они хватали оперение жадно, давясь собственным смехом и улыбками, тянули на себя остервенело и с самозабвением упивались в садизме и в чужой агонии. Они обтрепали крылья наполовину, когда Антон присмирел от накатившего порога состояния сознания.       -Тормозим! Он сейчас отрубится, а это уже будет не так весело! - Главарь встаёт и быстро отпрыгивает в сторону, чтобы ненароком не отхватить от Антона. Только тот лежал смирно, тяжело дыша и вздымаясь грудью. Он рычал и захлёбывался слюной, слезами и собственной кровью. Бандюганы смеются и снова лыбятся, пританцовывая ногами от картины беспомощности пернатого. Вдруг замирают, переглядываясь и усмехаясь, ловя одну волну осознания их следующего желания. Ныряют в карманы, и слышится звук механизма открытия лезвий из рукояток.       -Ну, теперь то мы... Поиграем! Зажигалку доставайте! Режем и сразу прижигаем, а то помрёт ещё. И давайте живее, пацаны, а то чую, что скоро к нам наведаются гости.       Хватает крыло двумя руками, притягивая к своему выставленному колену, примеряясь к точке опоры. Смотрит в зелёные глаза бешенством, раздувая ноздри от страха того и доли умирающей надежды на спасение. Делает дистанцию от середины, впивается в кожу с перьями и резво давит вниз, с остервенением ломая кости крыльев. Антон взвывает, дёргаясь в сторону и сжимаясь эмбрионом. Крыло ненадолго вырывается из рук мученика. Из кожи прорываются острые края костей, разрывая прилежащие ткани и разливая кровь водопадом.       -Прижигай!       -...везде и при всяких обстоятельствах. Я любил и был с тобой. За тебя. Всегда...       И снова на балконе воцаряется тишина. Ветер треплет ветви старых деревьев, бабки на лавочках обсуждают всех подряд проходящих, родители зазывают детей с площадки домой, так как город медленно погружается в одеяло ночи.       Арсений молчит, Антон курит.