Кладовка

Каору разбирал свои старые вещи. Дело это весьма полезное, но он его постоянно откладывал. Он любил порядок везде, но между порядком в голове и порядком в кладовой всё же выбирал первое. Точнее, делал это продолжительное время до сегодняшнего дня. В кладовой было темно, потому что никто не удосужился провести туда электричество. Это было обговорено ещё при заселении, но тогда он посчитал, что вообще не будет пользоваться этой комнатой и видимо ошибся. Подсвечивая себе всё пространство установленной на стул лампой, Сакураясики принялся за открытие первой коробки. Он жил тут около пяти лет и уже плохо помнил как всё это оказывалось тут. Обычно причиной спихивания хлама становились уборки и нахождение вещей, которые выкидывать очень не хочется, но хранить на видном месте неловко или попросту нельзя. В конце концов, у него в доме время от времени проявлялись гости. Они и становились причиной, по которой Сакураясики сидел на полу и боролся с упаковкой картона. Поддавалась та нелегко, поэтому пару раз он уже успел раздражённо прошипеть что-то. Возможно, виновата была невольная ассоциация всего этого места с тем самым гостем. Когда ножницы всё же смогли поддеть скотч, а к Каору вернулось его спокойствие, коробка наконец стала поддаваться и через полминуты уже стояла открытой. Лампа светила тускло и по большей части только создавала большие тени, от чего рассмотреть содержимое было проблематично. Пришлось вытаскивать вещи наружу и уже на ощупь определять нужны ли они. На самом верху лежала бархатная на ощупь шкатулка. Без виденья её цвета у Каору вышло лишь вспомнить, что она долгое время была где-то у него на видном месте, а потом по какой-то причине оказалась тут. Он не мог вспомнить из-за чего и что в ней хранил, но точно знал, что это было давно и она пережила все места его жительства, начиная с последней квартиры родителей. Насытив своё сознание сперва только этими воспоминаниями, он открыл крышку. Та поддалась с небольшим трудом, железные запчасти механизма, что были ответственны за открывание, заржавели. Внутренности шкатулки отражали свет и сперва не вызвали никакой реакции. Каору просто не понимал, что мог хранить такое долгое время, да ещё и столь маленькое. А потом… Вместе с пришедшим осознанием, он машинально сжал руку, в которой лежала шкатулка, а свободной потянулся к губе. Снизу вверх на него смотрел первый пирсинг. *** — Тебя же убьют дома. — Мне тебе заплатить или что? Каору смотрит на друга требовательно, но сам нервно сжимает в руке упаковку купленных игл и спирт. Неужели ему правда отказывают?.. — Да какой платить?.. — выдыхает Нанджо, меняя взгляд с лица друга на купленные им вещи. — Я же о тебе переживаю. А если я что-то не так там… — Тогда я останусь без губы, — пожимает плечами Сакураясики, звуча как-то слишком спокойно. — Ты ещё и губу хочешь?.. — Нанджо от этих слов становится ещё тревожнее. — Мог бы полегче для начала выбрать… Как от родителей губу спрятать? Эти слова на Сакураясики влияют уже чуть лучше. Он правда задумывается и задумчиво кивает: — Ладно, ухо. Но в следующий раз губу. — Ты слишком доверяешь мне. — Замолчи. *** Следом за тем разговором в голове очень ясно вспыхнул вкус железа и крови. Коджиро делал проколы откровенно хуёво, как, наверное, и должны это делать шестнадцатилетние школьники без опыта. Но это не мешало тогда Сакураясики на него кричать и от боли почти выламывать себе пальцы. Коджиро он правда доверял тогда, и сейчас ничего не изменилось, хоть проколы и зажили. Только на ушах осталось пару рубцов, но их было легко скрыть волосами. Каору мысленно порадовался, что годам к двадцати наконец бросил идею с пирсингом. С ним было слишком много неудобств. Как минимум, из-за этого не выходило целиком прочувствовал поцелуи, потому что мало кому захотелось бы оставить своего партнёра без куска плоти из-за одного неловкого движения. Очень бережный к Каору Коджиро этого слишком боялся и перед прогулками с ним все украшения приходилось снимать. *** — Ты выглядишь так… Обычно… — Завались, — раздражённо выдыхает Сакураясики, отстёгивая последнюю железку. — А с ушей то зачем снимать?.. — Чтобы за волосы не цеплялись. — Нахуй вообще красота такая? Коджиро затыкается, когда ловит на себе холодный взгляд. Если существует эксперт по недовольному выражению лица в момент, когда человек делает что-то для другого, то Каору им точно мог стать. Он откладывает груду украшений на тумбу и снова садится на кровать хозяина комнаты. Коджиро ему неловко улыбается. — Теперь целовать будешь? Я для кого занимался этим? — нетерпеливо спрашивает старший, продолжая кидать в сторону Нанджо искорки из глаз. — Буду. *** Каору не знал, сколько просидел вот так на полу, со шкатулкой в руке и ворохом мыслей, окружающих вокруг, но очнулся он, когда услышал собственное имя. У Нанджо уже давно были ключи от его квартиры, но сегодня о встрече они не договаривались, поэтому первой реакцией был лёгкий ступор. Что он мог тут делать? Предпринять какие-то действия Каору не успел. Услышал сзади себя шаги, а незадолго после них на плечи легли массивные руки, что некрепко сжали их. — Ты чего сидишь тут? — с заметным удивлением в голосе, спросил Коджиро. — Всё хорошо? — Да, — Каору сперва почти не двигался, только отставил в сторону шкатулку. — Я просто убирался. — Это что? — он кивнул в сторону коробочки, которую переставили на пол. Каору этого жеста не видел, но и сам понимал о чём речь. — А ты не помнишь? — Знакомая шкатулка. Её же… — Подарил ты на четырнадцатое. Джо затих. Каору не заметил, что начал улыбаться. У них редко выходило сидеть и просто общаться без споров и криков, по-другому жить было скучно. Но сейчас был тот редкий момент, когда никто не хотел кричать и вели себя оба очень спокойно: Коджиро поглаживая плечи Каору, Каору всё ещё частично был в мыслях о школьном времени. — Я не знал, что ты хранишь… Почему тут? — Скажи спасибо, что не выкинул. К твоему сведению, я больше не ношу украшений. Коджиро тоже улыбнулся. Каору на самом деле такой, же как и всегда, просто влюблённый.