Обещаю, я не расскажу

      Осознание приходит медленно. Максим стоит на коленях перед телом, собирая салфетками кровь. Он убил человека? Нет, этого не может быть. Он точно не умер. — Ну чего ты стоишь? Принеси т-тряпку. Не видишь человек кровью истекает? — пальцы стискивают салфетку, давят на рану, стараясь вернуть всю кровь обратно. Ничего не выходит: она вытекает лишь сильнее. Макса охватывает паника, начинается первый этап принятия мысли, что человек перед ним — мертв. — Тряпку принеси, человек истекает кровью! — Максим давится воздухом, его ладони покрыты непреодолимо горячей и липкой кровью. Она высыхает на коже, оставляя за собой лишь неприятные ощущения, — Я соберу кровь… Соберу кровь, и он будет жив. Мы ему поможем. Он жив, просто нужно остановить кровь. Всё… Всё будет хорошо.       Максим пытается собрать кровь уже ладонями, сдвигает её к ранам и куче салфеток. Руки начинают дрожать, а голос совсем осип. Поджимает губы, окровавленные ладони жмет к лицу. В голове только одна мысль, медленно застилающая разум: он только что убил человека своими собственными руками. Осознание догоняет, оно выбивает весь воздух из легких и сжимает болезненно сердце, внутри полотном расстилается сосущая пустота.

Он. Убил. Человека.

— Максим, — Мария тянет руки к сыну, хватает его за плечи, силой заставляет взглянуть на себя: видит потерянный взгляд, дрожащие губы и сбитое дыхание. Это не может ускользнуть от внимательных зорких глаз Вершининой. Приходится сохранять полное спокойствие, чтобы лишний раз не нервировать сына. Помочь ему хотя бы своим собственным уравновешенным состоянием. Еще немного и она будет в истерике, неспособная больше сдерживать бушующие эмоции, — Максим! Посмотри на меня. Мы не спасем его и не поможем ему. Он мертв. — Н-нет, — отрицательно качает головой, взгляд совсем не ловит фокуса: черты лица женщины перед ним смазаны, нечетки, — Он жив. Точно жив. Нужно остановить кровь… Да, остановить кровь, и он…       Максим замолкает и всхлипывает, собирает языком чужую кровь с губ. Во рту остается металлический привкус, но он совсем не обращает на это никакого внимания. Он теряется в пространстве, поднимаясь на ватные ноги, которые не держали, отчего прижимается плечом к дверному косяку, прикрывает на мгновение глаза, думая, что может хоть так полегчает, но от этого стало только хуже: перед закрытыми глазами всплывает более изуродованный и кровавый труп, чем было на самом деле. Маша подходит ближе, опускает ладонь на его предплечье, стараясь притянуть к себе все внимание Морозова.       «Я его убил» — промелькнула беглая мысль.       Кровь мерзко слепляла пальцы, стала вязкой. Максу было противно, его глаза покраснели, наполнились влагой и болезненно щипали. Как и сердце, которое отбивало по-настоящему бешеный, животный ритм. Ком подступает к горлу. Сейчас он блеванет… Вдох, выдох. Нет, не блеванет. Хотелось упасть на пол, закрыть голову руками и сидеть так, прислонившись спиной к стене, но сил нет даже пошевелиться лишний раз. — Кто это вообще такой? — отвлечься. Неважно на что, просто сменить тему, заставить свой мозг не думать о случившемся. — Не знаю, Макс, я не знаю. Я правда не знаю, — Маша поднимает руки выше, к плечам, поглаживает, ловит взгляд Макса, следит за каждым движением своего сына и перехватывает ладонью за щеку. — Я его убил, да? — Ты его не убивал. Он угрожал мне. — Я его убил. Убил! — Это была самооборона. — Кто поверит в самооборону? — Никто, поэтому мы с тобой никому об этом не скажем, понял меня? — Да… Никому, — его трясет так, что ружье сунутое Марией ему в руки едва ли удается держать. — Так, заверни, — она накидывает на оружие какую-то тряпку, и Макс старается помочь спрятать его, но ничего не может. Он совсем не в том состоянии. — А… А с ним что? — пальцы сжимаются до белых костяшек, он кусает щеку изнутри. Боль. Только она отрезвляет лучше всего и позволяет мыслить хоть чуточку рационально и здраво, а не бросаться в бега хоть куда-то, лишь бы не видеть крови на своих руках, не чувствовать это мерзкое ощущение и не улавливать носом стойкий запах свежей крови. — Я с ним разберусь, иди. Максим, ты сейчас пойдешь к себе, умоешься, выкинешь одежду и спрячешь ружье. Понял меня?       Макс кивает. Стоило двери закрыться за его спиной, его накрывает. В голове начинается штурм мыслей, они давят. Что, если туда кто-то зайдет? Что она будет делать? Что будет говорить? Куда денет труп? А если их раскроют? А если их слышали? А если всё видели? А если его увидят, всего в крови? Что говорить в таком случае?       Его воротит, кидает из стороны в сторону. Он смотрит на свои окровавленные руки, и очередной ком подступает к горлу. Противно. Хочется смыть с себя не только кровь, но и содрать кожу наждачкой, до самых костей, лишь бы точно избавиться от следов. Максим старается стереть тканью невысохшую кровь, а после срывается с места. Ему нужно в душевую. Ему нужно смыть с себя эту мерзость. Очень нужно. Вот только не стоило, наверное, так спешить? На ступенях ноги путаются между собой, и он падает на пол, скулит болезненно, тяжело дышит и пытается отползти в сторону, чтобы, с опорой на стену, подняться. — Макс! — его ловит Андрей у окна, и сердце с гулким звуком падает вниз, там, глубоко внутри, пробивая за собой органы. Начинает крутить живот, он шепчет, как мантру «тихо», и совсем не понимает, что происходит. Волна осознания еще с комнаты успела сойти на нет, остался животный страх и паника, потому что он понятия не имеет, что делать и как быть. Он только что убил человека. — Откуда у тебя кровь?!       «Я убил его» — в этот раз мысль звучит в голове более ровным потоком. — Тихо, тише, я тебя прошу, — Андрей слишком громкий, а Максу страшно: их могут услышать. Он бездумно повторяет эти слова снова и снова, он цепляется за них, как за единственную соломинку, позволяющую ему не слететь с катушек окончательно. Смешно, наверное, показывать себя с такой стороны человеку, которого ты с самого начала недолюбливал, да? Но Морозов даже думать об этом не может, радуется только, что его сразу не потащили куда-то к учителям. Андрей же не сдаст его, да? Андрею можно довериться? — Макс, что случилось? Макс! — Макс бегает взглядом из стороны в сторону, не получается остановиться на одной точке. Руки Андрея сжимают плечи, удерживают на месте, не дают сорваться и дать деру, чтобы быть подальше. Подальше от всего этого дерьма.       Макс устал. Максу больно почти что физически, тяжело, непонятно и страшно. — Это не я… Я не хотел. — Макс, что ты сделал? — его вновь начинает колотить, только сейчас он дает полную волю эмоциям и срывается; слезы текут по его щекам, а Андрей упорно ждет ответа, не хватает его и не тащит никуда. Это в какой-то степени даже приятно, несмотря на то, что Макс полностью потерян и не чувствует ничего, кроме отвращения, ненависти и боли. Он убил человека. Кровь смоется с его рук. Смоется ли она с души? Сможет ли он спокойно жить с этим дальше? А если у него была семья, близкие ему люди, которые теперь остались одни? Остались одни, как и сам Макс. — Убил его, — отводит голову в сторону, ждет удара, чесслово, но этого не происходит. В стороне звучит какой-то шум, и Авдеев с тихим «черт» исчезает из виду, а оказывается рядом уже с ружьем и тряпкой, которые остались где-то у лестницы после падения. Макс чувствовал себя обдолбанным, потому что такая потеря во времени и пространстве — это не норма. — Сюда иди, — звучит под самым ухом. Теплая рука оказывается на плече, и Андрей притягивает его ближе, ведя за собой, как тряпичную куклу. Ноги ведут плохо, Максим постоянно спотыкается и не может идти ровно. Он пытается свернуть не там и уйти в какую-то другую сторону, но Андрей не отпускает его, каждый раз возвращая на верный путь — прямиком к душевым. И что самое главное, он не задает никаких вопросов, просто ведет его за собой, даже смотрит так спокойно.       Андрей закрывает за ними дверь и снова оказывается рядом. Макс замечает в его глазах волнение, напряженность и немного злости, но ни капли страха. Андрей не боится его, даже несмотря на то, что он теперь убийца.       Хотя, кого тут бояться? У Максима конечности дрожат, слова не складываются в адекватные предложения, в глазах стоят слезы, готовые вот-вот пролиться, а губы он, кажется, прокусит до крови. — Кого ты убил? — ладони Андрея касаются щек, пальцы ложатся на затылок и сжимаются, он легко потрясывает Макса, пытается достучаться до него. Ответом следует лишь нервное дерганье головой и нечленораздельные звуки, слетающие с губ. В этот момент сложно будет чего-то добиться от него: настал апогей страха и осознания содеянного. Максу нужно немного времени, но Андрею невозможно тяжело ждать это самое время. Если Макс убил Виктора… Додумать не успевает, шаги звучат в коридоре, и приходится экстренно прятать Макса, так и не дождавшись ответа. Ничего, еще успеется. Он добьется правды.       Дверь открылась, и в дверном проёме возникает фигура Виктора Николаевича, а у Андрея груз с души и сердца падает. Но кого же тогда прикончил Максим? Это становится еще интереснее. Не пошел же он и не пристрелил кого-то, кто первый под руку попался? Нет, Макс тот еще придурок, но точно не смог бы сделать такое. — Андрей? Ты слышал звук, как будто выстрел? — выдает Виктор и Авдеев старается сделать максимально правдоподобное непонимающее и удивлённое лицо. Ему нельзя, чтобы Виктор засёк Макса. Вряд ли удастся придумать действительно хорошую отмашку для чего-то подобного. Решили пострелять по птицам? По крысам? — Нет, не слышал. Тут вода шумит. — Ты в порядке? — Да, голова болит, не выспался просто. Ничего-ничего, пойду отосплюсь. — Ладно, спокойной ночи. — Спокойной.       Андрей выдохнул с облегчением, когда дверь за Виктором закрылась. Он тут же подбежал к стойке, куда спрятал Максима. Но то, что он увидел, заставило его сердце сжаться: Максим, прижимаясь спиной к стенке и держа ружье одной рукой, а вторую не выпуская изо рта и кусая пальцы, весь дрожал, как осиновый лист на ветру. Не таким он привык видеть этого парня, сейчас это казалось чем-то нереальным, ненастоящим. Тем, что обычно снится в снах, где ты можешь отомстить всем тем, кто тебе как-то в жизни насолил. Но Андрей не такой, он не может бросить его в таком состоянии и позволить натворить еще больше глупостей. Подхватывая под плечи, удается поднять Макса и усадить на эту самую стойку, чтобы держался в вертикальном положении. Из рук забирает оружие, всовывает упаковку салфеток, дав возможность хоть немного сделать себя чище. — Снимай кофту, быстро, — при других обстоятельствах Макс, возможно, отпустил бы шутку в своей обычной манере. Сейчас он молчит и покорно слушается. Окровавленную одежду снимает быстро, принимает свитер Андрея и спешит надеть его, не без помощи, конечно же. По коже пробегает волна мурашек — теперь его трясет не только от общего состояния, ему еще и ужасно холодно. Возможно, нервная система сегодня полетела окончательно. — А теперь ты мне все объяснишь, — Авдеев зажимает его у стены, держит за предплечья, смотрит глаза в глаза, но Макс не готов рассказывать. Больно. Сложно. Тяжело. Слезы вновь срываются с глаз: он не может их сдержать. Воздуха становится совсем мало. — Дышать… Не могу, — хрипит, когда понимает, что не может сделать и вдоха. Он с ужасом хватается за собственное горло, дерет ногтями, пока руки не убирают в сторону. — Макс. Макс, смотри на меня.       В ушах у Морозова белый шум повисает, он не слышит, что ему говорит Андрей, только какие-то обрывки, а легкие болезненно сводит. Может, это было кармой? Вот так и закончится его жизнь? Голова неосознанно заваливается в бок, перед глазами темнеет. Пальцы на подбородке ощущаются даже через непроглядную пелену, но отмахнуться не было и малейшего шанса.       Губы у Андрея теплые, сухие и шершавый, до сознания Макса все доходит медленно. Только когда в него почти вдувают кислород он понимает — Андрей его поцеловал. Дрожащие ладони упираются в грудную клетку, с желанием отпихнуть и вмазать, но отчего-то совсем не хочется этого делать. Макс просто закрывает глаза, сжимает пальцы на футболке и замирает, пытаясь придти в себя и шумно втягивая воздух носом. Он уже давно не задыхается, но Андрей не отстраняется, поглаживает большим пальцем шрам под глазом и впервые за этот сложный день на душе у Макса все тревоги пропадают. Морозов старается не думать о причинах возникшего спокойствия. Поцелуй разрывается, глаза не раскрывает и шепчет совсем тихо и хрипло: — Он угрожал уборщице, Машке, держал её на мушке… Я не хотел. У меня не было выбора. Он бы убил её. — Ты видел его раньше? — Нет. Нет, впервые вижу.       Повисает недолгая пауза, ладонь Андрея не сходила с щеки, а Макс не пытался её убрать или вырваться. Веки подрагивали, как и руки, крепко стиснувшие ткань. — Пообещай, что никому не расскажешь. Прошу тебя, пообещай. — Я обещаю, Макс, обещаю. Никто не узнает об этом.       Макс отпускает ткань футболки, его руки медленно обвивают шею Авдеева, а лоб утыкается в плечо, пока на талию опускаются ладони. Сбитые удары сердца Андрея ощущаются сквозь одежду, его собственное отбивает такой же ритм. Иногда можно позволить себе слабость, даже такую.       Особенно, если ты убил человека и тебя всего изнутри разрывает по частям.       Особенно, когда в объятиях так спокойно и тепло.