Ai shiteru

      Скоро праздник, на котором обычно все обжираются, и это не только в плане еды — Новый Год. Пора бы уже начинать украшать квартиру к празднику, но…       Раннее утро, куда же вставать в свой выходной так рано? Однако Такеда просыпается от шума — стены тонкие и слышно буквально все. Фыркнув, брюнет желает уснуть снова, да никак не может — вертится на кровати, ворочится, да потом, психанув, подрывается с кровати в одних трусах, в чем он и спал. Жил он в квартире с одним отцом, кого стесняться? Поэтому Такеда идет в спальню к Кенши, дабы посмотреть, что делает сейчас его горячо любимый отец.       — Доброе утро, пап… — зевает кареглазый, прикрыв рот рукой. — А ты чего встал так рано?       Он чуть приподнял бровь, ожидая, что скажет папа. А пока Такахаши-младший так и стоял в дверном проеме с почти голым телом — опять же, стесняться некого, чего только не видел его отец. На то он и его отец, чтобы Такеда его не стеснялся, даже когда он стоит в трусах.       — Доброе, сын, — слегка улыбается Кенши и неловко цыкает, скрывая некоторое легкое раздражение, когда из рук в который раз срывается елочная игрушка, огромным обилием коих он вдруг решил украсить небольшое, пахнущее легким морозным ароматом, деревце, — как видишь.       Он на мгновение прерывается, дабы рассмотреть получившееся творение, понимая, что работы еще много, а затем легонько манит рукой сына к себе.       — Не хочешь помочь? — спрашивает ласково, а сам надеется на согласие, дабы потом молча проскользнуть мимо мальчика и налить себе кофе, попивая его с довольной лыбой без всякого намерения ее скрыть, пока мальчик, скорее всего, будет смотреть на того несколько ошеломленно, ибо думал, что делать они это будут вместе.       Такахаши слегка зевает, улыбаясь и проводя ладонью по сухим губам. Еще раз касается мимолетным взглядом обнаженной кожи своего мальчика, стоящего в дверном проеме в обтягивающих ягодицы домашних трусах. Сам мужчина предпочитает ходить в атласном или хлопчато-бумажном халате, ибо просто не любит ходящий порой меж комнат холод. Зимой, несмотря на теплые пол и стены, он ощущается ярко. «Мерзляк» — может в шутку назвать его сын, но будет прав. Несмотря на холодную натуру, Кенши никогда не любил все, что связано с этим холодом.       — Давай помогу… — Такеда соглашается тут же, кивая охотно. Он подбегает к елочке, перед этим подобрав лежащую под ногами игрушку, и вешает ее на одну из веточек.       Взгляд карих глаз Такеды упал на гирлянду, которая лежала на тумбе рядом. Парень аккуратно берет ее и сразу же хочет повесить на елку, и только потом включить в розетку. Такахаши-младший даже забыл одеться, и в таком прикиде он осторожно вешает гирлянду меж елочных веток, вдыхая аромат деревца — приятно, освежает…       Конец гирлянды оказался почти на самой верхней ветви. Такеда ищет вилку от этой гирлянды, куда ее подключать, а после просовывает ее в розетку — вуаля, ель засверкала красными, желтыми, зелеными и синими огоньками. Парень щелкает кнопку на гирлянде, выставляя ее в режим постоянного свечения, а не так, чтобы в глазах была цветомузыка — он не любил, когда гирлянда мигает.       — Пап, вот… Смотри, как красиво, — улыбается брюнет, словно в первый раз.       — Красиво, — вслед за ним томно повторяет отец. И даже не замечает, что сказав это, ни разу не посмотрел на елку, — молодец, Такеда, — следом промаргивается, скользя взглядом по телу сына, один рельеф коего завораживает так, что сместить на что-то другое внимание сложно. Мимолетно в голове пролетают диалоги, за коими когда-то потягивал пинту пива в одном из местных баров Кенши, проводя ночное рандеву с друзьями, количество которых в какой-то момент стало значительно меньше, но он все еще с теплотой вспоминал те вечера, на которые иногда брал и сына.       — Весь в папку, — брали за гордость слова мужчин, что между смехом за наблюдением активного мальчика порой отмечали его качества. Сила, детское обаяние, ум и многое другое. Пускай мальчик особо не разговаривал с ними, привычно всем другим детям в присутствии незнакомых людей хватаясь за отца.       Кенши, сам того не заметив, хмыкнул, погрузившись в эти воспоминания, с интересом спрашивая себя, как бы отреагировали сейчас его друзья, увидев повзрослевшего сына.       Полы халата зашевелились, проскользнув по ногам, когда Такахаши выпил полкружки бодрящего кофе, коего так жаждал эти пару минут, а после вытер губы одним грубым движением, подойдя к сыну.       Рука коснулась еще не расчесанных волос парня, взъерошивая их легкими массирующими движениями еще сильнее, и Кенши слегка наклонился, касаясь еще горячими от кофе губами лба сына в ловком поцелуе. Такеда улыбается, когда слышит, что отцу тоже нравится. Растягивая губы в довольной улыбке, Такахаши позволил отцу еще и поцеловать его в лоб — в нос сразу же ударил кофейный аромат, а Такеда, чуть бровью дернув, задумался на секунду, как бы лучше сейчас сделать…       Но он просто обнял мужчину за живот, и ухом прижался к его груди, словно сейчас сыну нужна поддержка. Парень снова задумался о чем-то. Вспоминал детство. Вспоминал молодого отца…       — Если честно… — уже более тихо, но серьезно говорит Такеда. — Я скучал по подобным беззаботным дням.       Брюнет тут же выдыхает, будто бы груз с сердца скинул, и немного отстраняется, чтобы взглянуть в глаза Кенши. Такеда снова улыбается, от переполненного любовью сердца у него буквально полыхала грудь, отдавая по телу сладкой болью.       — Зато время вместе проводим, пап… Спасибо, — он крепче обнимает мужчину, будто бы сам прижимает его к себе, а не прижимается к нему. Его не смущало, что он сам почти без одежды, а отец хотя бы в халате, но… Такеда не мерзнет так сильно. И его греет тепло объятий с любимым отцом.       Подобная искренность словно отпечатывается на щеках мужчины легким румянцев, от чего тот тихо прижимает холодную ладонь к лицу, дабы слегка убавить жар тела, но пылающая кожа парня, что словно с каждой секундой прижимается к отцу все сильнее, никак не позволяет расслабленно выдохнуть и остудиться, наоборот будто кидает в кратер самого вулкана, делая воздух вокруг невероятно душным.       Кенши обладает желание снять с себя халат, если бы не отрезвляющая мысль, что в подобной ситуации это будет смотреться странно. Если не для Такеды, то скорее для самого Кенши.       — Впереди чуть меньше вечности, сынок, — ободряющее треплет по его голове мужчина, усмехаясь своим словам, — и хотя бы половину из них я хочу провести с тобой. Вот так.       Он еще раз прижимает сына к себе, а затем нехотя отстраняется, стараясь привести внезапно сбившееся дыхание в норму и как можно меньше показывать это Такеде. Сердце внутри бьется невыносимо сильно, а голова слегка кружится. Состояние, словно только что вылез из горячей ванны.       Кстати, о ваннах. Горячих. Давненько они с сыном так вместе там не были. Быть может, предложить? Кенши сидел с ним в ванной, когда тот был еще совсем мальцом, потому слегка неловко предлагать уже выросшему парню такое, однако габариты ванной вполне позволяют, да и…       Но сперва завтрак.       — Ты голоден?       — Немного есть такое… Но я бы ванную принял. А то… — пальцем парень показывает на свою же голову. — Волосы немного грязные уже. Сам помнишь, что я об этом чуть больше беспокоюсь, чем кто-либо другой.       Такеда и правда был в этом плане брезгливым — хоть намек на грязные волосы, он бежит мыться.       Улыбнувшись сдержанно, сын так нагло берет чашку с кофе отца и делает оттуда глоток. А затем, улыбаясь уже шире, уходит в ванную. Но тут приходит замечательная идея — когда-то Такеда думал подарить на День рождения отцу денек в джакузи вместе. А тут такой беззаботный день, что можно провести его в горячей ванне — ну, с джакузи потом, да и день Рождения отца осенью, а тут можно и понять, нравится ли это отцу, или лучше поменять идею подарка заранее — ну, Такеда в своем ежедневнике потом это пометит…       — Па-ап! Пошли вместе в ванную! — кричит юноша, стоя уже у двери в ванную. И тут Такеда вспоминает еще одну вкусную подробность… — Я кофейную бомбочку для ванны купил!       И ведь правда: совсем недавно он ходил в магазин, покупать что-то к празднику. Как раз он не зря купил несколько бомбочек для ванны, среди которых и была кофейная. А Такахаши помнит любовь Кенши к кофе и всему, что с ним связано. Конечно, это могло быть немного странно со стороны, что отец и сын так проявляют любовь друг к другу, но… Кого это волнует? Главное, чтобы им было комфортно.       Такахаши удивленно вскидывает бровью, не ожидая, что его мысли станут настолько материальными и так быстро. Все же у него с сыном есть некая связь, ментальная или даже ближе, что он так предугадывает и исполняет его желания.       — Неужели захотел искупаться со своим стариком как раньше? — довольно мурлычет Кенши, допивая любимый кофе и легким шагом доходя до кухни, делает еще чашечку — в этот раз для вкуса добавляя туда немного рома. Такая доза не пьянит, лишь слегка раззадоривает и в целом делает вкус кофе в разы лучше. — Только учти, если буду тебя топить — я не виноват, — от упоминания бомбочки он расплывается в улыбке. То, как Такеда мастерски управляет знаниями о вкусах своего отца, несомненно его радует.       Уже будучи на пороге в ванную комнату, в коей его уже ожидает голый сын, расположившийся в воде, мужчина легким мановением руки снимает с себя одежду, осторожно откладывая ту в сторону маленькой стопочкой. Дверь за собой не закрывает, дабы не было так душно внутри да и нужды в том нет — все равно они одни в квартире. А между тем, в воздухе уже летают нотки привкуса кофе, ложащиеся маленькими каплями влаги на светлую плитку стен. Кенши плавно погружается в воду, расслабленно выдыхая и на мгновение переходя в тихий стон.       — Хорошо… — закрывает он глаза, откидываясь на спину и расставляя руки по краям ванны. Ее все еще холодная спинка льдом проходит по коже, заставляя рукам покрыться мурашками, а соскам затвердеть. Он поднимает голову вверх, все еще не открывая глаз, и кладет на мокрый лоб горячую руку, так, что по лицу стекают капли воды небольшими ручьями.       — Ты умеешь меня радовать, Такеда, — едва ли не мурчит мужчина, наконец открывая глаза, коими обводит черты его тела, сидящего напротив. Мощные, накаченные временем и тренировками руки, при этом весьма красивая фигура, острые ключицы и бедра, наполовину выходящие из воды и переходящие в столь же твердые длинные ноги, пальцами коих он словно ожогами касается кожи Кенши. Незаметно для младшего, однако для Кенши каждое касание словно удар током, хоть и при этом он совсем не дергается и вовсе не шевелится — не подает виду никакого. Однако от одного такого прикосновения голова едет кругом, а кожа покрывается румянцем, и дыхание становится чаще.       Кенши словно нравятся эти прикосновения и он незаметно для себя самого желает их все чаще, будто они приносят ему какое-то удовольствие.       Но несмотря на это, все эти симптомы он списывает всего лишь на духоту (пускай и дверь открыта).       — Ты вроде голову помыть хотел? — в какой-то момент разрывает он молчание между ними и с охотой поднимается со своего места, сдвигая сына чуть вперед. — Обещаю не топить, — сверкает он в сторону его спины глазками, когда в один момент оказывается уже позади, положив ему руки на лопатки.       И почему-то именно в этот момент градус растет. Растет вокруг и внутри самого Кенши. Словно вода наоборот оказывается еще горячее, а кровь, текущая по его телу, вот-вот начнет кипеть.       В доказательство тому он смахивает со лба капли пота и тянется к шампуню, одним быстрым движением вываливая его содержимое на голову мальца. Прикосновения к его нежным мокрым волосам дурманят разум еще сильнее, словно вводя в транс. Кенши уже не слышит, говорит ли тот что-то или молчит… Такахаши нежно водит пальцами по его голове, массирует — осторожно и мягко разводит вдоль локонов пальцами и наклоняется ближе, незаметно обдавая дыханием его шею, чтобы лишь вкусить аромат его волос, его тела. В этот момент они ближе друг к другу как никогда, Кенши невольно касается своими руками его плеч, а ногами бедер. Он хочет что-то сказать, как-то пошутить, но понимает, что полностью отдал себя этим ощущениям — они одни привозят столько удовольствия, что хочется тихо постанывать, прикусив губу.       Мужчина уже не контролирует свои действия, когда одна рука непроизвольно спускается с головы на грудь мальчика, случайно затрагивая соски, что так тверды на первый ощупь, что хочется задеть их еще, дабы удостовериться, но ладонь проделывает путь еще ниже, обкладывая весь живот пеной с шампуня.       Еще чуть-чуть и она уходит в самый низ, погружаясь в воду и тут же всплывая, чтобы пройтись по его бедру и твердой колени. Он уже хочет вернуться назад, но случайный вдох, несущий резким ударом запаха его намыленных волос, дает в голову очередным головокружением, а рука опускается вниз, задевая член Такеды. Легким прикосновением, перерастающим в неконтролируемое желание схватить, обвить рукой и распробовать наощупь четче. На мгновение он это делает, поглаживая большим пальцем головку и…       Резко одергивает руку, погружая голову парня в воду и пока тот пытается понять, что случилось, мужчина быстро обливает его еще парой литров.       — Уроки мытья головы от папки, можешь не благодарить, — хмыкает мужчина, прикусывая губу и как можно скорее вылезает из ванны, на ходу накидывая на бедра полотенце.       — Пап, постой…       Это единственное, что сейчас проворонил Такеда, который в спешке смывал с себя всю пену с головы. Вся ванная уже пропахла кофе, и этот запах давно въелся в сознание сына, как любимый аромат его отца, но сейчас точно не об этом — Такахаши-младший в себя прийти не мог после того, как отец позволил себе так… Возбудить сына.       Да, это был странный жест — пригласить отца помыться вместе. И более странно то, что он сделал, пока мылил голову своему же сыну. Такеда весь красный от смущения с ванны вылезает и отца останавливает, не давая ему так просто еще и комнату покинуть. Встал он так удачно, что заставил и так слабо завязанное полотенце на бедрах Кенши упасть.       Брюнет держал за руку отца и с надеждой и испугом одновременно смотрел в его глаза. Прозвучит еще страннее, но Такеда сам почувствовал какую-то тягу — все эти искорки между Кенши и Такедой не могли не возбуждать его, и не могли ему не нравиться.       — Не уходи только… — шепчет поникший парень. В доказательство того, что он не желает ухода отца, он очень мягко, нежно, мокрыми губами оставляет легкий поцелуй на уголках уст Кенши, чувствуя горячими губами его бороду.       Он все еще держал за руку отца. И плевать он хотел, что они оба друг перед другом голые. Такахаши важно понять и свои чувства к отцу, и его — все это слишком странно, но оттого и притягательно.       Если бы можно было… Такеда попросил бы продолжить.       В какой-то момент Кенши перехватывает его ладонь в свою, сжимая руку сильно, но не до боли, чтобы показать, насколько он не хочет уходить. Если бы не мысль, летающая вокруг назойливой мухой, что это неправильно, странно и ужасно — он бы давно взял его прямо здесь, прижал бы к холодной плитке спиной, положив свободную руку на ту и слегка отстранил от стены — вдруг еще простудит себе чего. Кенши все еще был как никогда заботлив и аккуратен, несмотря на то, что свою любовь он дарил порой довольно грубо и властно.       Здесь же… нежно смотря в лицо своего мальчика, что с ропотом целовал край его губ, он готов был вот-вот растаять. Мысли шли вперемешку, окликались позади и в самые уши самыми нежными, теплыми, искренними словами, что он готов был шептать ему на ухо вечность: «Такеда, мой мальчик, я люблю тебя» — и несмотря на то, что он совершенно спокойно мог сказать так и раньше, сейчас эти слова приобретали иной смысл, коего он боялся, ведь мысли, лупящие отрезвляющей оплеухой по щеке, не заканчивались: «Что я наделал?.. Я совратил собственного сына… Я ужасен».       — Я не хочу уходить, но… — шепчет он в ответ и слегка трется щекой о его скулу. Взгляд, направленный на его губы, заставляет нервно облизнуть свои — пересохшие, искусанные, — я не уверен.       Он говорит твердо, однако сам ответ сулит сомнения, кои ему так тошнотворно принимать в присутствии сына. Кенши и неуверенность… как низко.       Взгляд невольно опускается вниз, и Кенши вновь чувствует удар током. Только в этот раз еще более сильный, такой, что все тело вздрагивает. Такеда не просто глубоко и часто дышит, а румянцем покрылся далеко не от духоты в этой комнате. Он, черт возьми, возбужден. И это прекрасно видно по твердо стоящему члену, что упирается ему в ногу.       — Сын… — шепчет все еще неуверенно мужчина, сжимая соломинкой губы.       Губы, что в какой-то момент ответно прижимаются к устам парня, что даже не ожидал от отца такого напора. Он кладет одну руку на плечо, прижимая его к себе ближе, и в этот раз температура их тел ощущается куда более ярче и четче, от чего и сам Такахаши чувствует наплыв запретного возбуждения. Он не перестает целовать сына — тепло, чувственно, нежно и в то же время не ослабляя хватку. Все еще властно, все еще напористо впивается в них, осторожно водя кончиком языка по его губам, но стоит парню лишь слегка приоткрыть рот, как он словно срывается с цепи: рука сползает с его плеча, опускаясь ниже, и плавно гладит по ягодицам, проводит указательным пальцем по вырезу и сжимает нижнюю часть, доходит до бедра, отодвигая то слегка в сторону и поднимая ногу парня.       Кенши делает жадный глоток воздуха и в этот раз водит языком не по поверхности — опускается в самую глубь, соприкасаясь с горячим, мокрым языком Такеды.       В то время как вторая рука проскальзывает по животу и доделывает начатое, вновь обхватывая ствол его члена. Сжимает чуть сильнее — останавливается. Дрожь Такеды от его прикосновений столь явная, что расходится по всему телу Кенши легкой вибрацией, от которой он несдержанно стонет. Рука вновь скользит по члену — уже более мокрому, отчего сжимать подергивать им куда легче и приятнее.       — Пап, не надо… — он лишь головой качает, лишь бы Кенши никуда не ушел. Он крепче сжимал его руку, с надеждой смотрел в его глаза, пока он не услышал обращение к себе и не понял то, что его губы оказались в плену губ Такахаши-старшего.       Такеда прижался к ним нежно, осторожно, но со своей охотой, жаждой поцелуя. Парень убирает руки и кладет их на плечи мужчины, да целует так же тепло и чувственно. Поцелуй с языком приносил брюнету особое наслаждение. Плевать он хотел, что сейчас он так страстно целуется именно с отцом — главное, что им обоим хорошо. Такеду даже не смущали прикосновения Кенши к его бедру.       И прямо в губы Кенши Такеда издает стон, когда чувствует его руку на своем члене снова. Юноша чуть отрывается от его уст и горячо выдыхает, шепча имя своего отца таким сладким, тихим голоском: «Кенши…».       Он так давно не называл отца по имени. Зато как это имя отразилось сладкой болью в груди.       Парень, вновь вжимаясь губами в губы мужские, совершенно не обращал внимания на колючую бороду. Он, куда более жадно целуя его уста, сам освобождает одну руку из нежных объятий и обхватывает ладонью член отца. Большим пальцем он легко поглаживает головку, а остальные пальцы водят по влажной кожице, оглаживая крепкий ствол. Вода, собравшаяся на коже Такеды редкими каплями, давала парню возможность покрыться мурашками от легкого холода в помещении. Но юношу грел отец, грело его тепло и его прикосновения.       Услышав свое имя, Кенши просто не мог устоять. В нем бесконечно долго и мучительно боролись противоречия, связанные с желаниями. Одно из них кричало оглушающим визгом в самые уши, молвило твердо оставить мальчика, оттолкнуться от него, уйти прочь из квартиры и повесить твердый, нерушимый замок, запрет на всякое прикосновение к нему.       А другое заставляло тихо рычать ему в ушко, обдавая то рваным дыханием, что сбилось еще сильнее, заставляя Кенши чувствовать себя так, будто он задыхается. Желание твердило бесконечным лепетом, заевшей пластинкой, шептало голосом самого Такеды: «возьми, возьми, возьми».       И он хотел — как же он хотел его взять. Он брал, неотрывно смотря на парня, что так пронзительно стонал, что от каждого его звука, едва ли не переходящего в всхлипы, Такахаши был готов кончить прямо сейчас. Они заводили еще больше, вбивались в уши бешеным сердечным ритмом и сливались с неконтролируемыми стонами самого Кенши, что хрипло, негромко протягивал его имя, называя его ласково и порой обрываясь на одном слоге, когда Такеда сжимал его член чуть сильнее, заставляя остановиться между поцелуями, упершись в плечо сына.       Кенши никогда не был так чувствителен, как сейчас.       Однако несмотря на то, насколько сильно он мечтал завершить начатое, капля рассудка в нем все же оставалась. Как минимум, Кенши не знал, насколько его сын готов к проникновению. А спрашивать об этом было неприлично…       Неприлично. Насколько в этой ситуации это слово иронично звучит?       — Блять… — прорычал вновь мужчина еле слышно, не стесняясь. В этом слове были нотки злости, раздражения, но не на ситуацию и точно не на сына. На самого себя.       Он развернул парня спиной к себе, плавно прижав к стенке. Под гнетом их горячих тел она уже не ощущалась такой холодной. Кенши думал, как мог бы правильнее поступить в этой ситуации: извиниться и остановиться, попросту уйдя? Или продолжить? Оба варианта не прельщали. Логика и здравый смысл настаивали на первом, а сердце боязно на втором. Ведь если они продолжат, то пути назад уже не будет. Все навсегда изменится.       Всегда ли есть третий вариант?       Кенши не убирал руку с члена парня, придавая особое внимание тому, насколько тот тверд. Казалось, что еще пару минут — и сын попросту кончит. Самому же Такахаши от наплыва столь сильного возбуждения и рук не надо было — хватало лишь мимолетных касаний головки о трясущиеся бедра парня.       Свободная рука мужчины проскользила по животу Такеды, устремившись к шее и легонько обхватив подбородок, устремленный вверх. Большой палец касался его губ, чуть их поглаживая.       Нет, он не посмеет войти в него, как бы сильно не хотелось. Возможно, потом… Черт, даже не думай об этом. Ты всего лишь выполнишь то, что попросил твой сын и на этом все закончится.       Такеда уже сам прижимается к стене. То, как плавно Кенши прижал его к ней, заставило парня успеть прижать и руки к стене, да поудобнее, поджав губы — руку ведь отец не убрал, и Такеда снова стонет от того, как же мужчина ласкает его. Бедрами брюнет еще чувствует головку члена Кенши, отчего он немного ими виляет — скорее, это просто реакция дрожащего тела, нежели осознанная охота. Хотя, Такеда где-то в глубине сердца и правда желал того, чтобы отец вошел в него…       — Кенши… Пожалуйста, не прекращай, — он понимал, что в подобной обстановке отца не стоит называть «папа». И он правда давно не звал его по имени.       Такеда чуть губы приоткрыл, когда почувствовал большой палец свободной руки отца. Палец нежно гладил его губы, и Такахаши-младший поддался, почти замирая. Он ждал ответа. Либо действий.       — И не подумаю, — едва ли не мурчит Кенши, неосознанно улыбаясь и вновь отдавая себя этим ощущениям. Черт, сын играет с огнем. Каждое его движение бедрами вводит мужчину в эйфорию и возбуждает еще сильнее, отчего он закусывает внутреннюю сторону щеки, дабы не казаться сильном громким.       Пальцы, лежавшие на приоткрытых губах парня, слегка касаются его горячего мокрого языка, и медленно спускаются к твердым соскам, чуть отдергивая и щекоча их, пока вторая рука неустанно мастерски двигает весь член, выгибая парня от удовольствия все сильнее, прижимая ягодицами к отцу, отчего трение между ними ощущается все отчетливее и ярче. Кенши дышит глубоко и часто — так, что в глазах чуть мутнеет.       Стоило Такеде замереть, он усилил хватку и темп, чувствуя, как ноги сами собой подгибаются. Как бы не упасть.       — Милый, все хорошо? — ласково, не свойственно самому себе так, что голос предательски подрагивает, спрашивает в один момент Кенши, не останавливаясь.       Сам же Такахаши, если бы спросили его, ответил бы чем-то невнятным, чувствуя, что уже на самом краю, ходит боязливо быстро и стремительно, и вот-вот соскользнет.       Черт.       Сердцебиение растет все стремительнее и он не контролирует себя, подрагивая под гнетом кульминации.       Нога предательски соскальзывает с края.       Струя спермы выстреливает куда-то на бедро парня, заставляя остановиться, тяжело и рвано дыша.       — Прекрасно… Кенши, мх… — парень хоть и замер, но порой он вздрагивал от того, как мужчина игрался с его сосками. Ноги у него правда почти подгибаются, Такеда желает упасть на колени.       Он поджал губы снова и сквозь них стоны издавал, как же мастерски Кенши управлялся с членом своего сына. Такеда чуть ли не плачет от желания кончить, но он терпит до последнего, пока не округляет глаза от чувства чего-то горячего, густого и теплого на своем бедре. Вместе с отцом одновременно изливается и сын, кончая куда-то в руку Такахаши-старшего.       Такеда издает более громкий стон, когда кончает в руку отца. Глотая ртом воздух, он голову приподнимает, затем чуть к отцу поворачивается. Он косо взглянул на его член, с головки которого стекали последние капли спермы, и тут кареглазый позволил себе одну наглость — он руку протянул и нежно ею провел по стволу, оглаживая его. Парниша даже облизнулся, сдерживая в себе желание прямо сейчас сесть на колени перед отцом и…       — Пап… — вырывает у себя с трудностью из груди Такеда, подзывая Кенши. — Не… Не сдерживай себя, ладно?..       Такеда дал согласие на прямое продолжение. Ему хочется отдаться отцу, так почему бы не воспользоваться шансом?       В этот раз по Кенши прямым ударом кулака бьет столь неловко сказанное в его сторону «пап». Как ни странно, но оно не вызывает ровно никакой вины за содеянное, как и ранее возбуждения. Отзывается внутри чем-то теплым, растекающимся по всем внутренностям, сводящим все в судорогах, норовя вот-вот вывернуть наружу.       В этот раз Кенши целует нежно и мягко его в лоб, разворачивая лицом к себе. Убирает подальше от плитки, сжимая полностью в своих объятиях.       Ты такой одновременно невинный и страстный, как роза, самого глубокого красного, алого оттенка. Я боюсь прикоснуться к тебе сильнее, чем надо, чтобы не выронить ни один лепесток, могущий тебя как-то увековечить. Этих лепестков так много, как любви в твоем сердце. Я не верю, что смог создать настолько идеального человека… партнера или сына. Ты прекрасен, Такеда. Я люблю тебя. Безумно и бесконечно.       Он сглатывает болезненный ком в горле, чуть охрипшем от обилия стонов, и жалеет, что не может передать всю красоту слов дрожащим голосом.       — Как скажешь, Такеда, — все, что может он промолвить.       Отец молча обхватывает его запястье рукой и тянет за собой. Он не хочет заниматься сексом в ванной. Он хочет втрахивать сына в кровать — там, где тепло, мягко и уютно. Не оставить ни единого синяка на теле или еще какого-либо увечья. Оставить эту теплую, мягкую, нежную кожу в таком состоянии, в котором оно есть. Смотреть в его красивое личико неотрывно, находясь сверху.       Или снизу. Позволить сыну двигаться на нем, аккуратно сжимая на его фигуре свои руки, помогая наладить темп, дабы обоим было комфортно и хорошо.       И стоит им только перейти за порог его спальни, он вновь не сдерживается, нарушая собственные планы с нулевой: откидывает парня на кровать, едва успевая взять с тумбочки презерватив. Разрывает зубами, мимолетно посмотрев на украшенную елку, с которой все началось.       И накидывается на него сверху, одаривая каскадом поцелуев по всему телу. Начинает со лба и щек, ненадолго останавливается на губах, переходит к шее и ключицам… Здесь тяжело себя контролировать. Кенши слегка прикусывает выпирающую косточку ключиц, сразу же зализывая, словно этим вымаливает прощение. Тянется к соскам — судя по реакции сына, они довольно чувствительны у него. Солоноватые на вкус, он вертятся меж языка, так и маня слегка куснуть, от чего он не сдерживается. Чуть прикусывает зубами, вновь зализывает весь кружок, повторяя то же с другим соском.       Время подходит к самому вкусному, что уже ярко сочится от проделанных по всему телу поцелуев.       Кенши опускается ниже, аккуратно берет сына за бедра, раздвигая те в стороны. Язык скользит по внутренней стороне бедра, и чем ближе он становится к члену, тем сильнее начинает дрожать нога Такеды. Кенши и сам чуть трясется, чувствуя нарастающее возбуждение и прилив бурного потока крови к головке своего члена. Как бы снова так не кончить, пока ублажает сына. Его стоны звучат так ярко, когда Кенши старательно заглатывает член Такеды, обводя и так мокрый ствол кончиком языка. Смачивает слюной еще обильнее, стараясь погрузить тот в себя полностью, пока поглаживает руками бедра сына и слегка сминает в руках яички. На мгновение, не останавливаясь, Кенши смотрит на парня, мокрое, красное лицо которого буквально молвит, что пора приступить к тому, чего они так желают.       Не доводя до конца, он отпускает его, ослабляя хватку на бедрах — только тогда замечает по следам, насколько сильно впился в них ногтями.       Зато как младший прижался к отцу тогда, когда он начал покрывать поцелуями его лицо. Такеда желал целовать его губы, снова ощущать их на своих устах и нежно сминать их в горячем танце. Но Такеда себя уже не контролирует, и от каждого поцелуя ниже шеи он чуть вздрагивает, поджимая губы. Особенно то, как Кенши умело играется с сосками юноши, заставило последнего и вовсе стон издать. Такахаши-младший считал, что он в раю. Он смотрел лишь в потолок и наслаждался тем, что вытворяет его отец. Опуская взгляд, он смотрит, как Кенши языком скользит по бедру, а затем… Мать вашу, да он сразу заглотил ствол младшего. Брюнет глаза округляет и стонет громко, вырывая из глотки имя отца. Это звонкое, возбуждающее «Кенши! Ах…» продрогнуло по телам отца и сына, давая о себе знать мурашками и приятными до боли в груди ощущениями. Парень чуть ли не плачет от удовольствия. Лицо покраснело, и он не в силах смотреть на столь возбуждающую картину того, как Кенши старательно ласкает член парня. Такеда старается улыбнуться и спокойно, но прерывисто шепчет:       — Хватит… — он просит закончить. Просит и умоляет, пока Такеда не вскрикивает в один момент и рукой не надавливает на затылок Кенши.       На языке мужчины чувствовалось что-то горячее и густое. Такеда, заставляя Кенши в таком положении замереть, сам замер, пока чуть не отстранился, затем и вовсе не отстранил голову отца от собственного члена. Юноша позволил излиться отцу в рот, а все из-за его слишком сладкого минета.       — Грх… Прости…              — Ох, — мужчина виновато останавливается, рассматривая руку, по которой истекают капли попавшей жидкости и в мгновение ока проглатывает все то, что сын в него излил.       Вопреки мифам и странным суждениям, что доводилось слышать Такахаши с разных ртов, сперма на вкус не такая уж и противная… Как минимум, для его первого раза она лишь посодействовала еще большему приливу сил и страсти… ему казалось, что совсем чуть-чуть и она охватит его полностью, превратив в сорвавшегося с цепи пса. Хм… догги-стайл…       Ошейники.       У мужчины появилось сильное желание крепко огреть себя какой-нибудь сковородой по голове. Желательно, чтобы это еще сделал Такеда, что сейчас, бедный, сам не свой, трясется, пока Кенши, доведя его до такого состояния, столь грязно о нем думает.       — Это ты меня прости, сынок, — наклоняется, прежде вытерев губы, Кенши и мягко касается ими щеки парня, — я с тобой сам не свой. Не слышу и не вижу никого и ничего вокруг. Только тебя. Твою кожу, твои руки, бедра, твое тело. Я люблю тебя, Такеда. Сильнее, чем когда-либо. Пожалуйста, — он вновь опускает виновато взгляд, пока в голове вертится это молящее «хватит» сына, — оттолкни, ударь, укуси меня, если вдруг переборщу. Я так хочу сделать тебе приятно, но боюсь зайти за черту.       Последние слова ощущаются на коже теплым дыханием и еле слышным шепотом. Он сползает чуть вниз и ожидает несколько мгновений, давая сыну времени на передышку, которые сам тратит на осмысливание происходящего. Все это настолько реально, что он буквально счастлив. Но так ли все продолжится, когда они закончат? Когда издастся последний стон, когда Такеда встанет, снова пойдет в ванну, дабы смыть с себя какие-либо следы произошедшего… Кенши не пойдет с ним, наученный горьким опытом, даже если сын позволит.       Он оглаживает его бедра осторожно и слегка хватает их, поднимая. Свободная рука вводит один палец в сына, пробуя на вместимость… Черт.       Даже разрабатывать не приходится. Неужели у Такеды кто-то есть? Тот, кто каждую ночь делает с его мальчиком то же самое, чем занимаются они? Но почему Кенши об этом не знал?       Мужчина опускает голову в задумчивости и резко, но аккуратно вводит в сына свой член. Все еще узко.       Такахаши не понимает, чем в этот момент загружена его голова — интересом или ревностью. Все эти вроде безобидные вопросы «у тебя кто-то есть?», «как часто ты занимаешься с ним сексом?» грубо переходят грань, интерпретируясь отвратительно собственнически: «кто-то кроме меня?», «вместо меня ты выбираешь секс с ним?».       Кенши кусает губы от осознания, как это ужасно звучит. Как ему стыдно с себя. Буквально минуту назад он думал, как это все неправильно, а сейчас им владеют мысли оприходовать сына так, чтобы никто другой не сделал лучше. Стать единственным, кто будет вызывать в Такеде такие дикие, громкие, проникновенные стоны.              Он опускается к его лицу и держится на локтях, упершись в кровать. Тянется, чтобы поцеловать. В этот раз настойчиво, быстро, мокро. Животом чувствует, как о него трется подрагивающий член Такеды, вызывая еще больше стонов. Они заводят его как постоянно поворачивающийся ключик в музыкальной шкатулке. Мужчина становится быстрее, наращивает темп все сильнее, входит едва ли не полностью в парня, прерывает мокрые поцелуи и клонится к его красному ушку, надменно шепча непотребства, от которых младший краснеет пуще прежнего, неловко закусывает губу, настолько сильно, что едва ли не до крови — следы потом останутся. Кенши повелевает желание разделить с ним эту боль, вкусить металлический вкус его невинной плоти, но он держится со всех сил и кажется, что даже слов не хватает ему описать, насколько нежно и в то же время грязно он сейчас его любит.       Внутри уже не так узко, как было до, и Такахаши размещается в нем поудобнее, прижимает с громким хлопком молочные ягодицы к себе, отшлепывая ими дикий ритм, забывается на мгновение, одаривая все тело сына небывалой даже в их поединках мощью, и Такеда наконец понимает, где он может увидеть отца во всю силу, которую он тотчас же принимает на себя. От этого ни капельки не больно, сейчас — оно сплошное удовольствие, даже если потом на коже останутся синяки. О них младший даже не переживает — они будут как напоминание о столь приятном событии для обоих. Для него — как воспоминание, а для Кенши — как призыв к любви и ласке. Такеда уже представляет, как будет вилять перед ним в том же одеянии, что и сегодня, как будут мелькать на его коже легкие, еле видные синие кружочки, что пройдут на той же неделе, но как нежно и тепло будет одаривать их поцелуями теплых губ отец и какую дрожь те прикосновения к холодной коже будут вызывать.       Все тело дрожит от каждого смачного толчка и Такеда на мгновение задерживает дыхание, приходя в себя, подальше от мыслей, от коих тело пламенеет еще больше, смотрит широко распахнутыми глазами на Кенши, словно только что проснулся, и просит тихим голосом сбавить темп.       — Что случилось, сынок, тебе больно? — тотчас обеспокоенно спрашивает Такахаши, почти останавливаясь. — Хочешь закончить?       — Нет, пожалуйста, нет, — молит быстро Такеда, чуть приподнимаясь и кладя руку на грудь мужчины, и тот все понимает ежесекундно без лишних промедлений.       Он сбавляет темп, наклоняется к нему ближе, дабы поцеловать, и отпечатывает мокрый, долгий, интенсивный поцелуй на пожеванных губах Такеды, зализывает кончиком языка мягко трещинки и вновь возвращается к его жаждущему языку. Такеда дышит все чаще, блуждает по телу старшего руками, поглаживая каждый участок напряженных мышц, пока Кенши гладит его мягкие волосы. Время словно замедляется и лишь ощущения удваиваются, кажутся столь быстрыми, скоротечными, манят зацепиться за них и продлить больше, чем на три минуты, отчего становятся такими яркими, словно все тело сейчас одна сплошная эрогенная зона. Касания отца словно ошпаривают кожу, а объятия сына удавливают, как тугие веревки. Кенши больше не сдерживается, желает излиться прямо на него и совершает свой фатальный, конечный толчок, от которого внутри Такеды все сворачивается от душащего удовольствия, с губ срывается тонкий стон и дергает все тело на секунды, прежде чем вязкая волна окутывает живот отца теплой жидкостью, за которую в этот раз не стыдно. Они молчат, пытаясь отдышаться, и Такеда метает глазами из стороны в сторону, старательно выискивая повод завести разговор, к которому, кажется, сам Кенши не стремиться, внимательно смотря на сына.              — Что-то хочешь сказать?       — Не знаю, насколько уместно и правильно сейчас это будет… — задумчиво закусывает внутреннюю сторону щеки младший, отводя глаза в сторону.       — Я приму в любом случае, сынок, — мужчина ласково проводит рукой по его лицу, очерчивая пальцами подбородок.       — Я… я… — он мнется, словно подбирая слова, но ни одно правильное не лезет в голову. И будто нужно другое, на другом языке, способное выразить глубину, которую поймут они оба. Такое находится. — Ai shiteru, Кенши.       Старший Такахаши сперва охает с удивления, переходя в хриплый смешок, после чего растягивается в довольной, благодарной улыбке, ложась рядом с сыном. Эти слова значат намного больше и становятся уже сильнее, чем просто всплеск эмоций, и он это понимает.