Грязь

Если Сынмин признается себе, что прогнил, то это будет означать конец всему. Он боится оглядываться назад: в те летние дни, когда был беспамятно (и даже сейчас) влюблен в Чонсу; они сидели во дворе на скамейке и вдыхали аромат сирени, болтали о чём-то глупом и наивном, глядя в чистое небо, а после пили ягодный чай у Кима дома — когда напиток заканчивался, он всегда тряс над лицом кружку, похлопывая по дну ладонью, чтобы ягоды упали ему в рот. Это было забавно. Сынмин помнит, как их коленки впивались друг в друга, когда они сидели напротив — настолько была маленькой кухня. Чонсу постоянно шутил над Сынмином, что заливался румянцем от близости, но сам был не бледнее его в этом плане, — благо, можно было сослать всё на жару. Деревянный стол стоял у окна без клеенки, а у окна был подоконник с рассадой; на холодильнике в основном были не магниты, а совместные фотографии и рисунки — подарки от друзей. Сынмин помнит, как его посадили за одну парту с Джисоком в пятом классе, и с тех пор они до самого выпуска не рассаживались, даже будучи в ссоре. Квак приучил его списывать контрольные — тест они всегда выполняли за три минуты, а сэкономленное время тратили на игры. Если Сынмин проигрывал, Джисок наступал ему на ногу, и тот подпрыгивал на стуле, шипя; кого-то из одноклассников это смешило, кто-то недовольно цыкал, — но учителя никогда не ловили их с поличным (либо просто делали вид, что не замечают). Сынмину свежий воздух был не знаком, настолько сильно он привык к запаху квартиры Джисока за время постоянных посиделок в гостях; неудивительно, что мисс Квак уже считала О своим сыном и любила его больше, чем родного. Они могли валяться на кровати весь день, закидывая ноги на стену или друг на друга. Могли обжиматься, толкаться или лежать по разные стороны, — для них всё вышеперечисленное не являлось чем-то смущающим или неловким. Но если бы Сынмин не то, чтобы лежал в обнимку, а просто даже сидел рядом с Чонсу на его кровати, он бы давно умер со стыда и от бабочек в животе. У Сынмина было много друзей; он всегда получал по жизни то, что хотел. Если влюблялся, это всегда было взаимно; отношения — сплошные яркие впечатления. Даже после расставания бывшие о нём отзывались как о хорошем человеке, который всегда поддержит. Если хотел устроиться на работу во время каникул, то обращался к отцу: он легко находил вакансию через своих людей; мама поддерживала его начинания и спонсировала хобби. Не жизнь, а точно сказка. Сейчас же он разгуливает по руинам, но не понимает, в какой именно момент здесь случился взрыв; оглядывается по сторонам, смотрит вниз, а на обломки, оказывается, уже давно пыль осела. Почему?... Чем чаще он прокручивал в голове мысль, что боится пораниться, тем быстрее по итогу терял бдительность. Он шёл босой; неожиданно напоролся на куски зеркал, в которых отражения не видать: заместо Сынмина там его повзрослевшая бледная копия с красными от слëз глазами. Он испугался. В день, когда всё расстаяло, Сынмина перестали посещать мысли о Чонсу, потому что О встретил кого-то другого; влюбился резко и неожиданно для самого себя, и эти отношения были ничем иным по-началу, как дар судьбы. Сынмин не догадывался, что он умеет так любить: нежно, заботливо, внимательно, со всей страстью. Он отдавался без остатка, и это, наверное, его в конце концов погубило. Он не хотел с ней прощаться. Вечные переговоры не приводили к компромиссу, и в их последнюю ссору она окончательно разлюбила Сынмина: ничего хорошего в нем не осталось — всепоглощающая ревность, лицемерие, сплетни и холод. Только тогда он начал что-то осознавать. Мало того, что Джисок уже учился к тому времени на другом факультете, он был невероятно зол на Сынмина и называл его идиотом каждый раз, когда тот жаловался на отношения, а Сынмин почти приползал к нему на коленях с извинениями и соглашался со всеми оскорблениями в свой адрес. На фоне стресса и нервных срывов О зачастились их ссоры: они могли не общаться неделями, чего ни разу не случалось в школьные времена. Джисок переставал доверять ему тайны, разговоры стали более шаблонными и односложными. Сынмин всё больше ненавидел себя. Квак, который постоянно шел на уступки и прощал первым, не интересовался его состоянием от слова вообще, ожидая извинений. О вспомнил, как его трясло и лихорадило на кровати в своей темной комнате от животного страха потерять уже на тот момент единственного лучшего друга. Это воспоминание вонзилось в его ноги остриём, и он пошатнулся. Сейчас важно не упасть на колени, иначе больше он не встанет — только изрежет руки. В обед Сынмин запивал голод водой, пока Джисок плотно обедал с одногруппниками в столовой, не обращая внимания на «друга». Когда они проходили мимо Сынмина, он вспоминал, как Квак в шутку морщился, когда тема заходила об одногруппниках. «Ты круче всех, кого я знаю, Одик. Я с этими отстойниками не буду знакомиться чисто из принципа и руку жать им не буду» Он закрылся в туалете, готовый мысленно разрыдаться, и от стыда ему захотелось наложить на себя руки. Глупо и по-детски. Кто-то зашёл. — Сынмин, ты там? — в кабинку постучались дважды костяшками, а чужие ноги зловеще перекрыли доступ к свету. Он вскочил с пола, чуть не словил инфаркт. Открыв дверь, Сынмин увидел перед собой Джисока. Гримаса, полная в первую очередь ужаса. Он молчал, молчал и О; второй почувствовал чужое отвращение, и ему захотелось блевать. — Я надеюсь, что с ними ты счастливее, чем был со мной. — Тихим и дрожащим голосом произнёс Сынмин, боясь поднять опухших глаз, прежде чем шаткой походкой вывалиться из туалета вместе с сумкой и отправиться на последнюю пару (которую он вообще изначально планировал прогулять). После учёбы О складывается на кровати пополам, как убитый, и просыпается ближе к часу ночи. Экран телефона вспыхивает серым и едва освещает потолок. Уведомление: 1 сообщение от Джисок Сынмин берет телефон в руки, но очень быстро об этом сожалеет. Он видит лишь начало сообщения, и его желудок выворачивается: рефлекторно он делает пару пустых глотков, пытаясь подавить тошноту, но слишком поздно осознаёт, что его горло, как и дыхательные пути, полностью пересохло. Джисок: «Честно скажу, выглядишь жалко. Но, знаешь, когда я тебя увидел, я…» — остальная часть сообщения была скрыта, и чтобы его прочитать, нужно было зайти в чат, чего Сынмину делать не то, чтобы крайне не хотелось — он чисто физически не смог бы ответить сразу. Причина в том, что… Он начинает неконтролируемо кашлять и задыхаться; хочет попить воды, чтобы увлажнить горло, но, даже глотка не сделав, тут же выплёвывает её на пол одной сильной струёй и роняет графин. Его осколки закатываются куда-то под холодильник, а О бежит в санузел, сгибаясь над раковиной. Часть рвоты, а точнее желудочного сока — так как Сынмин ничего не ел последние дня два — с трудом выходят из него, обжигая пищевод и оставляя горькое послевкусие. Он плачет, потому что ненавидит блевать. Джисок: «Честно скажу, выглядишь жалко. Но, знаешь, когда я тебя увидел, я понял, что вместо восторга, что не одному мне плохо, я испытываю настоящий ужас и страх. Я беспокоюсь за тебя. Я не хочу, чтобы тебе было плохо, Сынмин. Прости, что довёл до такого состояния и не был рядом. Мне очень жаль» «Ты здесь?» «Ответь мне» «Напиши, что ты в порядке. Пожалуйста» Джисок: «Сынмин, я тебя люблю, прости меня за все, господи, только зайди в сеть, дай мне знать, что ты живой., давай я провожу тебя через вахтершу, и мы посидим в общаге, и я сыграю тебе на гитаре, как в детстве, и все такое» Сынмин скользит по смазанным от слëз сообщениям взглядом, поверхностно принимая информацию, и опускает руку с телефоном вниз, ударяя её о бедро. Тут же садится на корточки и падает, продолжая кашлять. Единственное, о чём он может пока что думать, это об овцах, перепрыгивающих через забор. Будто так станет легче. И спустя время действительно становится легче. Он отвечает как-то кратко и сухо на автомате. Телефон кладет на мокрую поверхность мрамора; пьёт воду из-под раковины жадно, как пьёт заблудший путешественник воду из открывшегося родника. Его правда любят? А он заслужил? Нет, он не заслужил. Не заслужил нежных и боязливых поглаживаний по спине от Джисока, лёжа в преступной близости на одноместной кровати; он боялся его сломать, а Сынмину только это и нужно было. Не заслужил искренней и доброй дружбы с человеком, который ему безумно нравится. Не заслужил хорошего отношения к себе несмотря на все проёбы. Вот вроде стало получше; на улице жаркое лето, и Чонсу выманил его погулять с Гонилем. Они вдвоём носятся по парку с заряженными водяными пистолетами: Чонсу нападает на Гониля и кричит что-то в попытках увернуться от струи, держась за свою кепку ладонью, дабы не слетела; обегает скамейки и цветочные арки, хватаясь за каждый встречный столб, чтобы резко развернуться, но всё равно теряет противника из виду. Гониль пользуется случаем и обливает его из невесть откуда взявшейся полулитровой бутылки. Чонсу визжит, а Гу со странной и даже излишней заботой на невинном личике стряхивает с чужой одежды влагу и улыбается. — Зато не жарко, согласись? — Ну-ну… Сынмин думает, что стало лучше. До момента, пока не выцеживает всю свою горькую ревность в один смачный плевок под подошву обуви, стоя в час пик солнца под кроном дерева, уперевшись в ствол лопатками. Эту вязкую слюну он растирает носком кед со скрещенными на груди руками; злость кипит в жилах. Рядом на скамейке лежит третий пистолет. И Сынмин был бы рад замочить им Гониля. Сынмин перестает следить за ними почти сразу после того, как Чонсу выхватывает бутылку из рук напротив и поливает одногруппника остатками воды, смеясь. Сил уже нет на это смотреть. — Сынмин, давай к нам! — Чонсу кричит, сложив руки в рупор; зовет во второй раз, скорее всего, из вежливости. О фырчит. И без того на прогулку он согласился с неохотой, зная, что Ким приведет Гониля; не хватало с этим стероидным гномом носиться для полного счастья. Он оправдывается перед другом, мол, не хочет портить образ (и это правда; половину утра он убил на подбор одежды и укладку. Хоть на это силы остались). К третьему часу жара не спадает; они, уже давно высохшие, идут провожать Гониля, у которого на носу какой-то важный проект. По пути залетают в магазин за колой — повезло, люди ещё не успели опустошить морозилку, и им досталась холодная. На кассе Чонсу расплачивается первым. Со странной улыбчивой физиономией он открывает стеклянную бутылку и спешит к выходу, кидая вслед что-то навроде: «Я подожду вас на улице»; Гониль предлагает оплатить минералку Сынмина, на что тот отвечает недовольным постным ебалом и протягивает кассиру карту. «Думаешь, я настолько бедный, что не могу себе воды позволить?» — пусть данная мысль и не нашла освобождения из сынминова рта, до Гу дошло сразу же. Хотя, было бы странно, если б до него не дошло; О предельно ясно дал понять, что сегодняшняя компания ему не нравится. Он виновато опустил голову, потирая костяшки пальцев, и вымолвил едва слышно: — Извини. Я просто хотел… — Забей. Дальше они сворачивают во дворы. На узкой тропинке приходится потесниться, Гониль встает между Сынмином и Чонсу. «Скотина» Гу начинает что-то говорить про тренировки; Ким его перебивает, заодно останавливая ребят у лавочки подъезда какой-то пятиэтажки. — Сынмин, кстати, тоже в качалку ходит! — Правда? Тогда мы можем ходить все вместе. Сынмин заглядывает за спину Гониля и ловит беспомощный напуганный взгляд сидящего. — …Чонсу неприятна тема спорта и веса. Странно, что он тебе не сказал. «Туда тебя, лох.» — Я думал, вы близки. — А? — Гониль часто моргает, а затем сконфуженно прикрывает рот рукой с хлопком, — Чонсу, почему… Ким резким движением берёт пустую бутылку за горлышко и встает к друзьям спиной раньше, чем те поймают его с поличным с позорно слезящимися глазами. «Да Сынмин преувеличивает. Не парься, все хорошо!», он машет рукой, будто и вправду пустяк, и двигается с места почти в припрыжку; Сынмин и Гониль не успевают опомниться. По пусть и красным, но холодным глазам и обидчивому взгляду из-за плеча, О становится понятно, что извинений за лишнесказанное ему не избежать. На душе начинают скрести кошки. Идиота кусок. Дойдя до конечной, Гониль прощается со всеми по очереди и исчезает в объятиях прохладного и местами сырого подъезда за металлической серой дверью. Доброжелательная улыбка спадает с лица Чонсу, и он поворачивается к Сынмину, готовый объявить претензии. Видимо, речь составил ещё по дороге. — Про вес поговорим потом, это отдельная тема. — Он кидает соколиный взгляд, прячет ладони в карманах джинс и звучно вздыхает; Сынмин даже тушится немного. — Сначала скажи мне, что тебе сделал Гониль? — А?.. — Почему ты себя так высокомерно ведешь? О молчит. Что ему сделал Гониль? Появился на этот свет, подонок ебанный — вот, что он сделал. — А как я ещё должен себя вести, будучи третьим лишним в вашей компании?! — Он вспыхивает, — Думаешь, мне приятно, когда он к тебе клеится? — Я звал тебя. Это ты решил не присоединяться. — Чонсу на чужой повышенный тон отвечает холодом и паузами, — Никто из нас не обязан был потакать твоим капризам и на коленях просить провести с нами время. — Извини… — Но я это сделал. Потому что мне не всё равно, блять, Сынмин! — Ким удивляется на секунду, когда слышит из собственных уст мат, но продолжает, — Потому что я хочу, чтобы мои друзья ладили друг с другом. Вы же все хорошие, в чём проблема? Может я плохо стараюсь? Видимо, так. — Чонсу, я виноват… — Да, ты виноват. Ты слишком гордый, слишком. Каким бы я не был терпилой, как бы ни старался понять и простить, тебя мне понимать становится с каждым днём всё труднее и труднее. Нет, правда, чем Гониль хуже тебя? Он, может, внешне твоему уровню не соответствует, а? Так вот, знай, что по обложке не судят. Он замечательный! И честно скажу, ты его не заслужил. Мне хватило одного дня, чтобы сделать вердикт. «Какой вердикт?» — Чонсу читает вопрос Сынмина по непонимающей физиономии. — Ты ему нравишься! Знаешь, с какими горящими глазами он о тебе расспрашивал? Я не хотел раскрывать карт заранее, думал, что вы подружитесь… — Поэтому ты вышел из магазина и оставил нас одних? — Да. — …А хули он возле тебя ошивается тогда, раз у него на меня стоит? Не понял вообще момента… — Выбирай выражения. Тошнит от мата. — …Извини. — Перед ним тоже извинись. — Чонсу кивает в сторону балкона, покуда мелькает скользящий силуэт. У Сынмина разбивается сердце. — Ты, видимо, не знаешь, какого это — бояться произвести плохое впечатление на того, кто нравится… Внутри Сынмина безнадёжно скулит щенок, уже не в силах выслушивать обвинения в сторону эгоцентричности своего хозяина. Почему Чонсу так считает? — …Ему моральная поддержка и советчик рядом были нужны, вот и ошивался. Всё, закрыли тему. «Не понимаю, как тебя любить можно» — последняя тихая фраза, которую выцеживает сквозь зубы Чонсу. Сынмин плетётся оставшуюся дорогу за чужой спиной и по пути раздумывает обо всём, что успело произойти за пару часов. Глаза мокнут. Он стирает слезы рукавом, а Ким даже не поворачивается. Его ноги петляют по городу и останавливаются в том же парке. Он находит контакт Гониля и пишет ему, удивленный, что всё ещё не находится в чёрном списке. Сынмин: «Гониль, прости меня за сегодняшнюю прогулку.» Ответ приходит моментально. Гониль: «У тебя по стойке смирно только одна часть тела умеет вставать. А чтобы извилины вправить, нужны инженеры, видимо? Слишком сложный механизм?» «Можешь и дальше считать меня мерзавцем. Да, я такой же парень, как и ты, моя физиология не отличается от твоей. Никто не застрахован от стояка, но имей в виду, что я бы ни за что не опустился до уровня дрочки на человека, с которым даже не знаком лично. Это ужасно. И я надеюсь, что ты судил не по себе в тот момент.» Гониль: «А ведь ты мне и вправду нравился.» Сынмин не знает, что написать. Гониль не выходит из чата еще пять с чем-то минут, параллельно сидя над проектом. Гониль: «Всего доброго.» Вы добавлены в чёрный список и не можете присылать данному пользователю сообщения. Рано радовался. «Заслуженно.»