Амонги

— Капец. Я вас поздравляю, мы тут все умрём. На Сапёра смотрят скептически, пусть он эти взгляды стоически игнорирует. Матвиенко тыкает в терминал и упрямо пытается добиться от него хоть чего-то. Терминал показывает звёздочки в красной рамке ошибки. Иногда там вылезают ироничные ERRRORRR, ЗАЙДИТЕ ПОЗЖЕ или ОТВАЛИ. — Да ладно, ты утрируешь. Станция не получит от нас сигнала, отправит дрон на выяснение дел, а потом и спасательные капсулы. Просто надо продержаться… Какое-то время, — тянет Антон, от нервов ероша светлый ёжик на голове — он его только недавно сделал, непривычная жёсткость вместо облака кудрей работает как антистресс. — Точно, блин, утрирую. У нас уже за два месяца убили восемь человек. В среднем, считай, по человеку в неделю. Простая математика: что больше — человек на борту или недель ожидания спасения? Вот кто их убивает, Шаст? Вопрос риторический, все поглядывают друг на друга с подозрением — единственное, в чём можно быть уверенным, это то, что убийца находится сейчас в этом помещении. Но, естественно, сознаваться он ни в цели, ни в собственной вине не собирается и так же делает вид, что возмущён и испуган. Клуэдо на максималках. — Я вообще не понимаю, как можно рассуждать, кто убийца, когда среди нас буквально сидит эта хтонь! — обвиняющий ноющий голос Коваля пронзает повисшую напряжённую тишину. — Это не он, — тут же автоматически вступается Антон. — Это не я, — простодушно повторяет Арсений, и Антон чувствует, как за шиворот заползает тонкая прохладная лиана. Позов цокает языком и откидывается на стуле, разве что ноги на общий круглый стол не складывает. — Давайте начистоту. У Арса столько же вероятности убивать кого-то, как и у любого из нас. Пока камеры в отрубе, мы всё равно не можем посмотреть, кто убил ребят, и обвинять кого-то. — Арсений прямо машина для убийства! Мало того, что подозрительный инопланетянин, чью природу не знает ни один учёный и которого мы подобрали на орбите необитаемой планеты, так ещё и убить может сотнями способов. Вы видели его пасть? — продолжает Коваль и привстаёт, в экспрессии начиная размахивать руками. — Вот, а убивали банально — или ножом, или из зарядной пушки. Если б там голова откусанная была — я бы понял… Так что возможность и мотив может быть и у тех, кто подсадной, и у тех, кто числится в изначальном экипаже, — легко рассуждает Позов. Коваль скрипит зубами и мрачно садится на место. — У меня тоже есть минимум шесть способов убить человека, я же их не использую. — Может, это ты? Раз так сразу нашёл козла отпущения? Слишком уж топишь, — ехидничает Антон, нападая на внезапно ставшего мерзким Коваля. — А чего ты его защищаешь? — тут же огрызается он. — Потому что в последнее убийство Арс был со мной вплоть до обнаружения трупа! Или ты к его способностям хочешь приписать умение раздваиваться? — Да хер вообще знает предел его способностей, я видел, как у него челюсть до ушей расходилась на обеде! Вы с Позом первую неделю, блять, учили его людей не жрать! — И научили же! Никого не съел! Снова повисает тишина. Только Арсений чего-то ёрзает и улыбается собственным мыслям, всё глубже забираясь своей лианой под воротник — Антон чувствует её уже на уровне пояса. — Я обещал, — наконец выдаёт Арсений и лыбится так широко, что видно острые клычки. «Зараза, ты так лучше не сделаешь» думает Антон, но от довольной мины по привычке начинает подтаивать. Ещё и лиана эта шкодная… — Задрали. Нам ещё неизвестно сколько тут болтаться, в открытом космосе, лучше бы объединялись, а у вас распри сплошные, — Поз первым покидает круглый стол переговоров, запустив цепочку вздохов. Народ постепенно тоже начинает разбредаться в поисках каких-либо дел. С момента, как огромный космолёт завис в пространстве и перестал реагировать на команды, а бортовой компьютер выходил на связь лишь посредством звёздочек и сообщений об ошибке, половина рабочей деятельности потеряла всякий смысл, вот народ и познавал умение себя развлечь. Висение в открытом космосе вряд ли можно включить в топ-3 лучших развлечений мира, но все работники станций и летательных аппаратов знают, что идут на риски. А ещё знают, что подобные махины нашпигованы ресурсами и способны поддерживать жизнь на корабле до нескольких лет. Только вот изобретатели таких кораблей не учитывали, что на борту может быть предатель, который уже второй месяц промышляет сокращением местного экипажа. Пожалуй, они довольно умные дядьки и тётьки и могли бы до этого додуматься без наглядного примера. В командном пункте остаются только заболтавшиеся Минские — четвёрка нанятых в последний момент перед полётом техников; Матвиенко, всё ещё тыкающий в терминал; ну и Антон с лыбящимся Арсением. — А Арс правда с тобой был? — не поворачиваясь, вдруг тихо спрашивает Матвиенко, косясь на Минских. Те не обращают на них внимания и балаболят на каком-то своём, Антон расслышал только «гэта не гульні» и «я ўсё зразумеў». — Правда, — Антон переводит взгляд на более интересную картину — Арсений осторожно трогает тонким кончиком лианы Матвиенко за волосы, на что тот реагирует подозрительно спокойно. Общаться они начали относительно недавно, по большей части посредством знакомства с земным кинематографом, но посиделки явно идут на пользу и язвительному Матвиенко, и любопытному Арсению. Пусть и после «Чужого» он подозрительно долго наглаживал Антону грудь и чертил на ней длинным острым пальцем одному ему понятные линии. — А чё вы делали? Подозрительно долго наглаживали Антону грудь. Арсений наклоняется к Матвиенко близко-близко и шепчет, вывалив свой огромный язык почти наполовину. Антон почти ревнует, но, кажется, на Матвиенко это действие не производит ожидаемого эффекта, а извращенец в комнате по-прежнему один. — Мои векторы фиксировали его пять конечности, пока я пробовал, чем отличаются на вкус. Моя слюна не ядовитая, как у Чужого, я могу неопасно трогать. — Чем отличаются на вкус «что» — спрашивать наивно? — ехидно интересуется Матвиенко, ничуть не удивлённый откровением. Пожалуй, Антону на их посиделки тоже надо начать ходить. Рот Арсения разъезжается к ушам. Матвиенко прячет улыбку в отросшей щетине и бормочет «ну и кренделя ты себе отхватил». Одна радость, по пылающим Антоновым щекам хотя бы можно понять, что они с Арсением не врут. *** Вообще первая встреча с Арсением Антону ещё долго будет во снах приходить. Проспорив на «каменцы», он тогда удручённо потащился на внешнюю обшивку, где и прилепилась какая-то неведомая хуйня, что аж бортовой компьютер начал вопить нулями и единицами — тогда он ещё общался с коллегами и выражал своё мнение по любому поводу и без. Только вот Антону даже выходить на грёбанную ружу не пришлось. В длинном коридоре, ведущем от основных помещений корабля к выходам, уже темнела какая-то булькающая жижа, явно просочившаяся через щели в люке. Возможно ли это на практике — хер знает, Антон раньше о таком и не слышал, это ж, блять, космолёт, но эта невероятная способность как-то потускнела перед тем, как жижа наползла Антону на ноги, свалив на пол, облепила бёдра, тело, заползла под форму, после чего начала вдруг группироваться и светлеть. Собственно, парализующий пятиминутный ахуй сменился ахуем шокированным, потому что на Антоне определённо точно лежал голый потрясающий воображение мужик. И возможно их поза и степень одетости тут же могли запустить известные физиологические функции, если бы Антон не был до усрачки напуган. — Приветствую, — сказал мужик и улыбнулся от уха до уха. Буквально — красивое лицо разрезало пополам, оголились зубы и длинный язык. Антон тогда абсолютно на полном серьёзе размышлял, потерять сознание сейчас или когда неведомая хтонь в очаровательном человеческом обличии скажет что-то ещё. — Я выражаю спасибо спасти меня и подарить физиологическую оболочку человеческой расы, — нежно продолжил он и возможно обворожительно лизнул себе глаз. Это потом Антон узнает, что эта хтонь — неизвестная истории инопланетная раса — тактильно собирает генетический материал и трансформируется в ту особь, с которой его собрал. И гораздо позже — что внешний облик хтони зависит именно от «родительского» материала, настраиваясь на максимальное дружелюбие и расположение. Это Арсений так выразится, когда через неделю научится более-менее нормально складывать слова в предложения. Антон же знает правду — на чисто русский это можно перевести как «я выгляжу так, чтобы у тебя от меня башню сносило». Собственно, да. Собственно, вот. *** Арсеньев язык по ощущению почти в глотке — должно быть противно, но Антону отчего-то хочется затолкать его даже глубже. О своих новых кинках он вообще уже перестал задумываться — когда систематически трахаешься с инопланетной хтонью, то и дело выясняешь и её, и свои границы возможностей. А как говорится, в космосе долго не поудивляешься, удивлялки на всё не хватит. Тёмные лианы — Арсений как-то по другому их называет, а, да, векторы, — опутывают, по ощущению, везде. Одна, вместе с арсеньевской ладонью, давит Антону на макушку, две оплели поясницу, нижние вовсю сковали ноги, а самую крупную Антон тискает в пальцах вверх-вниз — Арсений от этого стонет совсем натужно и дрожит всем своим телом, даже через фиолетовую форму чувствуется. — Ант… о-он! — на краткий миг Арсений отвлекается от вылизывания Антоновых гланд и запрокидывает голову назад, кажется, на несколько градусов больше, чем может позволить себе человеческий позвоночник. Стальная прошивка коридора за его спиной подозрительно скрипит. — Да, мой хороший? Тебе так приятно? Приятно же, я вижу, — хрипит Антон. Вектор в руке судорожно пульсирует, становится то толще, то у́же, раскрываясь на кончике маленькой чёрной чашечкой — что-то типа предвестника удовольствия. Антон ведёт языком по выступающему кадыку, прихватывает острый подбородок зубами и ныряет носом к воротнику, скрывающему бледную нежную шею почти наполовину. Краем глаза Антон замечает, как внизу, между их тесно прижатых тел, просовывается тоненький розовый жгутик, такой яркий, что среди красно-фиолетовых складок их лётной формы смотрится как звезда в черноте космоса. Антон стонет, не удержавшись — этот жгутик лишь крошечная часть того, что у Арсения находится между ног и выполняет роль его члена. И так как Арсений игнорирует трусы как концепт — а об этом порой сложно не думать, — заинтересованный орган пробрался между пуговиц и ищет для себя удовольствия. Ищет Антона. — Арс, Арс… — хватает воздух ртом Антон, но его хватает только на факты, — ты пиздец, Арс. В первый раз он, конечно, удивился. Арсений так легко скопировал внешность человеческой особи, что Антон порой забывал — Арсений не человек, и не всё у него устроено, как у человека. Так что вместо обычного члена между ног у него переливался неоново-розовым ещё один вектор, только короче, но толще, горячее и прозрачнее. Визуально похоже на изящную лавовую лампу, и Антон бы в моменте определённо залип и на подольше, если бы Арсений не начал смущённо дымиться и прятать набухший и начавший истекать нежно-голубой смазкой орган. Тогда Антон и понял, что оказывается вертлявый неоновый тентакль — это именно то, что он всегда мечтал засунуть себе за щеку. Ну и собственно, да. Собственно, вот. А сейчас тонкий кончик — уже такой родной и привычный, — ласково тычется ему в прореху между пуговицами, снова истекает этой своей неизвестной голубоватой жидкостью на живот, размазывая влагу по пододетой футболке. Одежда становится мокрой до паха за минуту, но Антон от этого вжимается в хрипящего Арсения ещё сильнее, лаская языком уши. — Я бы тебя тут трахнул сейчас. Хочешь, Арс? Хочешь, я тебя выебу в этом коридоре? — Горячий трогать сильнее! — Арсения, как порой случается, в такие моменты отключает. Это выражается в трудностях с построением предложений и в абсолютно взбесившихся векторах — два нижних, вроде как, пытаются сейчас разорвать штаны антоновской формы пополам, перетягивая за шлевки в разные стороны. Пульсирующий светящийся тентакль с усилием протискивается в Антонову ширинку, мешающая пуговица с жалким «пуньк!» покидает ниточный плен. Антон задыхается от ощущения спирали вокруг собственного члена в мокрых трусах. Рука усиливает напор на тёмном векторе в захвате, Антон чувствует, как по запястью течёт — растущие из спины Арсения лианы не эякулируют, но в моменты тотального возбуждения весь Арсений превращается в грёбанную машину для секса, излучая его каждой клеточкой своего нечеловеческого тела. Антон же просто шёл в электрощитовую, выполняя свою стандартную миссию по проверке питания! А Арсений изящно вытек из вентиляции и свалился — в прямом смысле! — как снег на голову. Дальше какие-то невнятные две минуты, искра, безумие, и вот Арсений вжат в обшивку, а «тело его языка» уже вовсю толкается Антону в рот. Если подумать, Антон в присутствии Арсения недалеко уходит от пубертата в школе, но думать и Антон — это вещи, которые он предпочитает видеть в отдельных комнатах, особенно, если в одной из них находится Арсений. — Арс, в туалет не надо? — Антон уже задыхается от захвата в трусах, и если честно, ему почти пофигу на ответ, раньше надо было спрашивать, до того, как начало темнеть перед глазами от подступающего волнами оргазма. Арсений качает головой и закатывает глаза от удовольствия — Антон просовывает меж их тел руку и обхватывает у основания гладкую поверхность сверкающего арсеньевского члена. У заданного вопроса на самом деле есть причина, и это даже не уро-кинк, о котором Антон нет-нет, но однажды задумывался — всё же общение с хтонью значительно расширяет рамки и брезгливости, и морали. Но при несправленной нужде эякулят Арсения становится нежно-зелёным, и цвет этот Антону вполне нравится, если бы не одно но: именно этот оттенок отмывается от его кожи лишь единственным, с трудом обнаруженным средством. А так зеленеет фантасмагоричными разводами до двух дней, флюорисцируя в темноте и не оставаясь незамеченным коллегами. Стоит ли говорить, что в первый раз об этом замечательном свойстве арсеньевского организма он узнал именно тогда, когда Арсений в экстазе залил ему всё лицо? И прошло действительно почти два дня, в течение которых Антон использовал буквально всё отмывающее на борту на собственной коже, пока Арсений извинительно клокотал у него под боком, слизывая все средства длинным языком, а добрая половина экипажа участвовала в тотализаторе о причине появления пятен. Спасение нашлось внезапно в сумочке их координатора Олеси — приторно-сладкие масляные духи «на ура» избавили Антона от боевой раскраски, а неделя выполнения Олесиных обязанностей избавили от вопросов, почему он ещё сутки пах как ужас диабетика. Так что лучше уточнить, ведь… — Антон, крепче, крепче! Толкай, жми, помощь! — Арсений сгребает его волосы в кулак, кусает за щеку и сжимается вокруг члена почти до боли. У Антона в пресловутой темноте перед глазами начинают взрываться звёздочки, а от опустошенных яиц в голове блаженный гул. Он остаточно рычит от разрядки, Арсений хнычет и постепенно начинает ослаблять хватку — только тогда Антон понимает, что был скручен возбуждёнными векторами и по рукам, и по ногам. На животе темнеет влага, постепенно тускнеющий тентакль лениво разматывается и капитулирует Арсению в штаны, оставляя за собой… малиновый след? — Арс? А это… А это чего такое? — удивлённо изучает Антон свой краснеющий под цвет лётной формы живот и беспомощно смотрит на разомлевшего Арсения. — Я шёл получать питание, — довольно тянет он, высовывая язык и слизывая у Антона с висков капли пота. Хитрая лисья морда светится удовлетворением. — Чего? Питание? При чём тут это? Ты же не хотел в туалет? — Зелёный — желание деуринации, а красный — голод, — хлопает ресницами Арсений и увлекает к себе в расслабленный тягучий поцелуй, пресекая любые возмущения мягкими губами. Антону остаётся надеяться, что духи у Олеси ещё не кончились. *** Уже перед сном, когда Арсений снова пробирается к нему после выключения основного света и умиротворённо растекается на груди, Антон открывает один из местных чатиков и наблюдает в нём собственную голую жопу с кучей комментариев. «Фу блять нахуй ты это сфоткал» пишет Матвиенко и показушно выходит из чата. Потом возвращается — доступ у него есть всегда, — и кидает ещё блюющий стикер. «А пацану помощь не нужна?» пишет Егорик и отправляет голосовое с «Шаст, моргни жопой, если тебя держат в заложниках». «Не думаю, что тебя возьмут третьим» как обычно кидает подъёб Позов. — Я хорошо вышел, — тыкает в экран длинным острым пальцем Арсений в свои такие же длинные, впутанные Антону в волосы на фотографии. Антону немного обидно, они же даже не потрахались толком, так, пососались с привилегиями, а что штаны немного съехали — так Арс со своими векторами вечно елозит, что хоть заново одевайся после: штаны всегда будут наполовину спущены, а не наполовину надеты. Дурацкий Масленников и его вечная потребность таскаться везде с камерой. — Ты всегда хорошо выходишь, — сопливо тянет Антон, не погружая Арсения в свои мысли. — Я старался. — Стоп, что? Ты знал, что он нас фоткает? — Ага. Я позировал, мне нравится фотографироваться, я красивый, и мне нравится твоя жопа, — Арсений по-кошачьи ластится щекой и ныряет Антону в пижамные штаны одновременно вектором и когтистой рукой. Если бы Антон мог, он бы сейчас драматично откинулся на подушки и разочарованно заныл, но он и так лежит на подушках, а ныть начал по обнаружении своего принудительного нюдса. Ну вот что с Арса взять, какие вообще к нему претензии? Он красивый и ему нравится Шастова жопа. И какие претензии, когда он сжимает твой член плотным коконом в эту самую минуту? *** Утро начинается не с кофе, утро начинается с трупа. Антон хотел почистить зубы и, простите за подробности, знатно посрать, а вместо этого рискует посрать прямо сейчас себе в штаны, потому что у дверей его каюты, как трофейный мышонок, лежит тело. Ладно, от мышонка тут ещё тысячи четыре таких мышей, мужик здоровенный, почти на весь коридор, так что и перешагнуть его почти невозможно. Приходится стыдливо наступить на руку — ну ему же уже всё равно, да? — чтобы пройти коридор в обратную от санузла сторону и ёбнуть во всю мощь по кнопке чрезвычайной ситуации. Сирена воет оглушительно, доброе утро, и в общем зале начинает собираться народ — такой же сонный, недовольный больше, чем напуганный. Ну да, после восьми трупов к девятому относятся уже не с таким трепетом. Грустно, но закономерно. — У моей каюты. Мне кажется, притащили, а не там убили — там слишком акустика хорошая, крики бы услышали, — бормочет Антон, когда почти весь экипаж перетекает из места сбора к месту происшествия, толпится трёхслойно в коридоре и глазеет на раскинувшее руки тело. Самое гнетущее сейчас то, что от серьёзности ситуации меньше срать не захотелось, а ещё что Арсений прилюдно выходит из его каюты, отчаянно зевая. Ладно, после вчерашней фотки в чатик отрицать, что всеми арсеньевскими поверхностями были протёрты все остальные поверхности корабля, теперь абсолютно бессмысленно — пусть об этом если кто и не знал, то догадывался. Но Антон всё ещё делает вид, что ничего не происходит, и с Арсением вежливо здоровается. — Бебур, забирай тело на диагностику, устанавливай причину смерти, — уныло бормочет в браслет-передатчик Сапёр. Антон выразительно смотрит на аккуратную дырочку в черепе и переводит взгляд на капитана, но Сапёра, как обычно, такой игрой глазами не пронять, он только вздыхает устало и продолжает. — После обеда общий сбор в командном центре. Антон топчется в коридоре, пока от дверей его каюты дроиды-медики — под руководством взъерошенного Бебура с неизменным леденцом в зубах — грузят труп на каталку. — Очень много холестерина и никотина. Я не стал бы есть такое, пошло бы обратно! — доверчиво сообщает Арсений, повисая у Антона на шее как обезьянка. — Арс, напоминаю, тебе нельзя есть людей, даже если они соответствуют экологичному питанию! — а ещё внутренности Арсения определённо могут переварить даже металл, но Антон подумает об этом в какой-нибудь унылый четверг после восьми вечера, выделив себе час рефлексии — устраивать такие сеансы чаще ему банально лень. — И делать секс трудно, живот большой, половой член не достанет, — зачем-то продолжает констатировать свои вкусы Арсений, видимо, решивший, раз человека нельзя есть, то можно использовать иначе. Почему он вообще делится своими предпочтениями с уже трупом — вопрос интересный, но также предназначен для унылого четверга. — Фу, — лишь комментирует Антон, перехватывая шкодливые векторы, которые снова пытаются залезть ему в пижамные штаны. — Холодный уже, ни сожрать, ни выебать. Когда там завтрак? *** — Капец, мы все тут умрем, я гарантирую это, — в очередной раз начинает собрание Сапёр. Лицо у него больше отражает грустинку, что обеденные запеканки разобрали до его прихода в столовую. Он Антону весь мозг вынес, гундя монотонно и поедая салат, Антон бы рад ему отдать свою, лишь бы кэп перестал, но тот начал гундеть, что она уже заветрилась и «нет в ней того шарма, что в свежайшей». — Дим, а что по тепловизорам? Мертво? — уныло отворачивается от терминала Матвиенко. — А чего я сразу? Это из-за фоток?! — вскидывается Масленников, но Позов его тормозит, примирительно выставляя вперёд ладонь. — Да он мне. Матвиеныч, давай по позывным, а то реально запутаемся. У нас тут Дим — обосраться. — Спасибо, блять, — снова мандит Коваль и складывает руки на груди. — И Вань! — пищит Дмитриенко — самый молоденький цыпленок на борту. Антону порой его даже жалко — ну за что ему такие тяжбы судьбы? То санузел на этаже прорвёт, то к иллюминаторам лепятся какие-то стрёмные возбуждённые мыши, то загадочные убийства, то вон вообще Шастова жопа — Ваня в том чате тоже зачем-то есть. — Иль-я! — щёлкает пальцами Куруч и сдвигает на нос тёмные очки, которые ему тут вот откровенно нахуй не сдались — если на космолёте появится солнечный свет, они все сгорят дотла вместе с этими очками. — Такой один! — Ой бля-я-я-я, да нахуй иди, — закатывает глаза Макар, а Антон едва сдерживает смех. Ну да, чудиле в очках ещё доказывать что-то — себе дороже. Даже тот факт, что он тут не единственный Илья. Даже при наличии на борту настоящей инопланетной хтони в виде непредсказуемого Арсения, самым двинутым умом оставался Куруч. — Тепловизоры есть! — громко говорит Поз, пытаясь переорать начавшийся гвалт, так как остальные решили подхватить именной коллапс как единственно важную повестку дня. — Но на них мы все одинаковые, так что информативности от них с гулькин нос. Единственное, что можно выяснить, где именно произошло убийство и откуда притараканили труп. А, ну и возможно исключить Шаста, вряд ли он бы смог притащить труп, убежать, а потом каким-то образом оказаться в своей каюте с утра. — Ну и Арса тогда заодно, — ехидничает Матвиенко и громко цокает. — Опять его защищаете?! — тут же начинает говниться Коваль. — За какие заслуги? — Потому что Арс тоже был в Шастовой каюте. Если по тепловизорам никто ночью не выходил, значит, они оба невиновны, — терпеливо поясняет Позов, и Антону остаётся только удивляться, откуда ему об этом известно — ладно, жопа, но про ночёвку-то откуда?! — И чего он делал у Шаста после отбоя? Чем докажете? Что это они вдруг за друзья такие внезапные? — продолжает душнить Коваль. — Ебутся они, придурок, — устало говорит Шевелев. — Тоха знатный хтонедрочер, ты, блять, в бункере живёшь, что ли? — Чего-о? — Антон выкрикивает это вместе с Ковалем. Минских в том чатике не было! Кажется, предатель есть не только в масштабах убийств. Масленников ржёт открыто, Матвиенко — в кулак, Поз едва сдерживает улыбку — он должностью выше, должен быть хладнокровнее. Сапёр вообще по виду то ли без сознания, то ли пребывает в чертогах своего разума — в ясных глазах блаженная пустота. — Чего?! — ответно возмущается Шевелев. — Для кого это вообще новость? Они месяца два уже не особо скрываются, а вообще и так догадаться можно было, достаточно за планшет в комнате отдыха после Шаста сесть и… — Да хорош! — Антон уже сравнялся цветом со своей формой, они реально уже пять минут обсуждают их с Арсом личную жизнь?! Шевелеву надо будет напомнить, что и он как-то перепутал чаты и скинул в рабочий общак нюдс с веером. Единственное, вряд ли его это расстроит — он в итоге фото даже не удалил. — Они не могут трахаться, — зачем-то всё ещё отрицает очевидное Коваль, хотя Антон уже признал поражение. Возможно, у Коваля какая-то травма или ещё что, не разберёшь, но любая тема, где Арсения приравнивают к людям, бесит его до дрожи. — Мне нравится, когда Антон трогает меня языком в нижней половине туловища, — воодушевлённо восклицает Арсений, и три тонких вектора разом возбужденно облепляют Антону лицо. Которое Антон со стоном прячет, упав головой на стол и спрятавшись в локтях. Одна из лиан подбадривающе залазит ему в ухо. Матвиенко изображает звуки блевания. Масленников падает со стула от истерического смеха. На следующее утро тепловизоры — ожидаемо — уничтожены.