***
Он не справляется. Звучит щелчок закрытой двери, и Сынмин опускается на унитаз, стоящий неподалеку. Слезы хлынули из его глаз, замутняя обзор и падая на чисто-белый кафель. Он не смог. У него просто не получается. Дрожащими руками он открывает кран, опуская голову под поток холодной воды. Всхлипы отчаянно рвутся из его горла, но он не выпускает их. Слезы продолжают безмолвно течь из его глаз, напоминая о слабости. Последние мгновения проносятся в его голове, лишь сильнее распаляя. Вот он тихо сидит в комнате, готовясь к предстоящим парам. Вот к нему влетает Джи, горевшая желанием обниматься. Вот он отталкивает её, чем, безусловно, раздражает девчушку, привыкшую всегда получать то, что ей приглянулось. Вот она продолжает тянуть к Сынмину руки и истошно требовать объятий, позволяя себе удары по чужим предплечьям. Сынмину всего этого много. Поэтому Сынмин не выдерживает. Он чувствует отвращение из-за контакта кожи. Чувствует, что хочет соскрести эту грязь со своего тела. Чувствует, что лучше умрет, чем будет ощущать её на себе. В панике он толкает девочку, роняя на пол, и убегает. Снова в ванную. Дыхание Сынмина тяжелое и поверхностное. И он знает, что должен следить за ним, потому что может случиться что-то плохое и непоправимое. Но ему сейчас все равно. Ему все равно и на проблемы с легкими, и на громкие стуки в дверь, и на озлобленные крики и плач. Ему все равно. Он просто хочет тишины и одиночества. Хочет, чтобы от него наконец отстали и подарили небольшой, хотя бы часовой покой. Сдерживать себя становится сложней с каждым разом. Зрачки мечутся по комнате, стараясь зацепиться хоть за что-то. Ему нужно оставаться здесь. Нужно оставаться здесь, чтобы это закончилось как можно быстрее. Он не должен уходить в себя, ведь тогда всему конец. Конец его относительно нормальному состоянию и мнимой свободе, которая еще у него есть. Глаза наматывают круги, пока наконец не закрываются, сдаваясь. Нет. Здесь ничего нет, ведь это дом врачей, любящих белый-белый цвет и не терпящих все то, что хоть как-то выделяется из интерьера и толпы. Это одноцветная комната, что запечатлелась у Сынмина под веками, прямо на зрачках. Он видит её, даже закрыв глаза, и не может справиться с эмоциями. Слезы льются из его глаз, с глухим стуком сталкиваясь с плиткой кафеля. Сынмин равнодушно смотрит на небольшую лужу, образовавшуюся недалеко от его босых стоп. Убирать ведь придется. В любом случае. Так какая разница, убирать огромный океан или крохотную речку? Он не знает. Прикрывает глаза, чтобы случайно не увидеть то безобразие, которое творится с его лицом, — зеркало висит напротив, — и старается глубоко дышать, дабы прийти в норму. Вдох. Выдох. Концентрация на дыхании позволяет Сынмину немного успокоиться. Это глупо и по-детски, вот так отказываться от эмоций и переживаний, и когда-то это приведет к чему-то ужасному. Полному выгоранию, а не небольшим его стадиям. Полной апатии, а не частичной. Когда-то все будет плохо, если он не позволит себе проживать себя. Звуки за дверью стихают. Остаются лишь он и его состояние. Вдох. Выдох. Слезы неприятными полосами застывают на щеках, но останавливаются. Сынмин не думает об этом. Сейчас его волнует только дыхание. Вся его мозговая деятельность уходит на то, чтобы абстрагироваться от ситуации в целом, делая акцент на чем-то нейтральном. Разум человека прост. Вдох. Выдох. Прикрытые глаза. Спокойное, как у спящего, дыхание. Почти не дрожащие пальцы. Он практически доходит до точки, к которой так стремился. Он почти приходит в порядок. Еще немного. В дверь стучат. Сынмин судорожно выдыхает, жестоко разбивая свою защиту. Все. Дыхание сбивается и учащается. Он дышит и выдыхает носом, а паника стремительно заполняет его грудь. Реакция, которую он не в состоянии объяснить. Это все чертов страх. Страх быть пойманным таким. Таким неправильным и отличающимся. Он пообещал себе, что больше никто не увидит его слез. Пообещал и сдерживал свое обещание долгие десять лет, чтобы в итоге провалиться в своем небольшом задании так внезапно, как настоящий и полный неудачник. Неконтролируемая улыбка появляется на его губах, но тут же стирается новым приступом гипервентиляции. Стук. Более сильный и на этот раз сопровождающийся оглушающим криком матери, захотевшей войти в ванную и попросившей побыстрее покинуть комнату. У нее тут в неизвестно каком состоянии сын сидит, а ей нет до этого никакого дела. Любящая мать, как многие о ней думают. Сынмин хмыкает, но все еще не раскрывает глаз. Если увидит себя и эту стерильную комнату, все будет только хуже. Стук повторяется, а к крикам матери присоединяется отец. Удивительно, что он сумел заметить хоть что-то, никак не связанное с хирургией. Обычно он слеп до всего, что происходит вокруг него. Особенно до Сынмина, своего самого неудавшегося ребенка. Младшего сына, не захотевшего пойти по стопам предков и связать свою жизнь с медициной. Потому что все бракованное нужно либо выкидывать, либо не замечать. Душа даже не дрогает при таких мыслях. Его волновало это раньше, когда он был маленьким и желающим отцовской любви, которой никогда всем не хватало. Сынминни ждал его вечерами, чтобы почитать вместе сказку о принцах и драконах, вставал рано утром, чтобы позавтракать рядом с ним и заслужить хотя бы один ласковый взгляд, и был хорошим, потому что только хорошие мальчики заслуживают любви. Однако сейчас Сынмин нехороший. Он разочаровавший и ненужный. А нехорошие мальчики любви-то не заслуживают. Сынмин устало проводит рукой по лицу. Все. Спасибо отцу, что помог уйти от давящих мыслей к мыслям, заставляющим горько смеяться и нерадостно хмыкать. Все. Слезы, набежавшие после появления матери, текут уже просто, чтобы течь, и не так интенсивно. Странный приступ эмоций. Короткий и не такой яркий, как были до этого, но почему-то намного болезненней, чем остальные. Медленным движением руки Сынмин открывает холодную воду и плещет её на себя, много внимания уделяя опухшим глазам. Его никто не должен видеть. Родители, видимо, разозлившиеся из-за полного равнодушия со стороны младшего сына, умолкают, а через минуту Сынмин слышит, как хлопает входная дверь. В квартире становится тихо. Как будто все умерли или навеки замолчали. Они ушли. Ушли и оставили его одного. Из-за этого ему больно. Необъяснимо больно. Больно до покалывания в сердце. Больно, потому что родители даже не скрываются. Им все равно на него. Все равно на его чувства, переживания и психическое состояние. Неудавшийся опыт. Зато теперь Сынмин может перейти в свою комнату и посидеть там, возможно, плача или смотря милые видео с щенятами. Возможно, он возьмет себе немного еды. Парень мягко ударил себя по животу, отозвавшемуся на мысли о вкусно пахнущей и питательной пище. Что ж, приступ забрал у него все силы и всю энергию. Ему бы подкрепиться. Дорожки слез еще не высохли на щечках, а глаза угрожающе красные. Ничего страшного. Дома никого нет, дома его никто не увидит. Подарив себе несмелую улыбку, дрожащую и совершенно не искреннюю, Сынмин выходит за дверь. Возможно, в будущем Сынмин справится. Даже если он уже не сильный.***
Зевая, Сынмин входит в ванную комнату, тут же запираясь. После того случая вся его семья имеет противную привычку заходить к нему, когда он моется или ходит в туалет. Проверяют, не плачет ли он или не причиняет ли себе вред. Сынмин, может, немного обижен. Столько лет не замечать его достижений и стараний, чтобы обратить внимание на один его эмоциональный всплеск, когда он не сумел спрятаться. Удивительные люди. Вроде и врачи, но в человеческих отношениях полные неудачники. Он устало смотрит в зеркало, позволяя себе крохотную улыбку, и вспоминает сегодняшний (вчерашний?) день, большую часть которого он провел за книжками и учебниками, занимаясь в библиотеке. Там не так уж и много людей, а те, которые есть, предпочитают молчать и слушать музыку в наушниках, лениво переворачивая страницы. Сынмину нравятся библиотеки, их атмосфера спокойствия и комфорта, которой ему не хватает в стенах родной квартиры. Он всегда садится в дальний угол, что почти не освещается ярким солнцем, но где по-домашнему тепло и мирно (Сынмину никогда не было дома тепло и мирно). Он сосредоточенно читал очередную скучную книгу, закусывая губу, когда его покой был грубо нарушен улыбающимися парнями. Сынмину они показались милыми. И такими же милыми они в итоге оказались. В основном. Феликс и Джисон, как ему представились. Мальчик с пухлыми щеками, одетый в хулиганскую одежду, Хан Джисон, был удивительно тихим. Он пил кофе из своего стаканчика и зависал в телефоне, даже не смотря на Сынмина. Он с кем-то переписывался, радостно улыбаясь, и краем уха вслушивался в чужой разговор. Но сам в него не включался. Выглядело грубо, и это немного задело Сынмина, которого словно не замечали. Они вдвоем сами подошли к нему, но в итоге так невежливо себя ведут. Ладно. Его это не касается. Потому что все внимание обращено на второго парня, обладающего восхитительно глубоким голосом. Ли Феликс. Блондин с другого факультета, лицо которого украшает россыпь созвездий веснушек, не обратив на испуганный взгляд ни капли своего внимания, заговорил обо всем на свете. Он кокетливо крутил челку, даже не замечая этого, и бродил глазами по лицу Сынмина. Феликс начал с вредных преподавателей, занижающих оценки и поэтому нелюбимых многими, и закончил философскими рассуждениями о том, может ли человек видеть смысл всей своей жизни в другом человеке, делать для него все и существовать только для него одного. Сынмин ничего не отвечал, предпочитая молча выслушивать своего неожиданного собеседника и лишь периодически вставляя в чужой рассказ несколько слов. Но Феликс против не был, искренне наслаждаясь чужим безвозмездным вниманием и интересом. Приятно ведь. Хотя каким-то волшебным образом у него в итоге получилось разговорить Сынмина, и тот внезапно осознал, насколько же он, черт возьми, болтливый, если дать ему волю. Сейчас, смотря в зеркало, он замечает румянец на своих щеках, стоит только вспомнить о своем не закрывающемся рте. Но Феликс вроде как был не против, ведь так? Он смотрел прямо в глаза, почти что не дыша, и ловил каждое слово своего нового знакомого. Весь мир внезапно сузился до одного столика в библиотеке, спрятанного от посторонних глаз. Сынмин в этот день впервые понял, что он может кому-то понравиться. И что он на самом деле интересный. Даже если такой неправильный не врач. Позже к ним присоединились еще несколько парней, и все они выглядели как чертовы Боги (Сынмину очень стыдно за это сравнение). Он моментально почувствовал себя серой мышкой, загнанной в угол шестью грациозными хищниками, что только и ждут возможности напасть и откусить лакомый кусочек. Сынмин сидел тихо, зажатый пересевшим Феликсом и Чанбином, местным качком и хулиганом, который на деле оказался прелестной булочкой, любящей строить милые мордочки и отправлять воздушные поцелуйчики. Такой мягкой и нежной, что утонуть можно, безумно заботливой и такой громкой. Пострадать от этого пугающего великана могут только уши Сынмина. Остальные уже, видимо, привыкшие и поэтому даже не вздрагивают от чужих внезапных криков. Зато библиотекарша, прекрасная дама в возрасте, обращала на это все свое внимание, внимательно следя за их шумным столиком. За пятнадцать минут к ним подошли трижды. Да, Сынмин считал. Чанбин принес Сынмину зеленый чай и шоколадную булочку, мягко потрепав по волосам на непонимающий взгляд и улыбнувшись. Странный качок, сказавший, что Сынмину стоит побольше есть, намекая на нездорово выпирающие косточки, а после отвернувшийся от него, чтобы погрузиться в учебники и подготовиться к тестам. Больше он ничего не сказал и лишь изредка что-нибудь вставлял в разговор, крича и постоянно заставляя не привыкшего к такому Сынмина вздрагивать от испуга. Чанбин всё-таки забавный. И такой до милого заботливый. Сынмину приятно. Напротив него уселся предводитель котов, Минхо-хён, как его вежливо попросили называть. Хитрый прищур кошачьих глазок, наклоненная к плечу голова и миниатюрные ладошки, отбивающие какой-то мотив на столе. Он был одет в очаровательный кардиган фиолетового цвета, что так приятно сочетался с такими же волосами, а снизу — белая футболочка с какой-то английской надписью. Сынмин очаровался моментально, упав в эти бездонные глаза. Правда вот, Минхо-хён оказался не таким милашкой, постоянно вставляя ехидные комментарии и дразня своих друзей. Сынмин успел понять, что тот любит смотреть прямо в глаза, не моргая и не дергая зрачками, что успел испытать на себе и он сам, и победно ухмыляться, когда его бедная жертва отводила взгляд. Минхо-хён словно питался чужим смущением, находя его смешным и стараясь вызвать всеми силами. Поэтому Сынмин стал его идеальным вариантом. Хотя Сынмин все равно считает его милым, когда тот незаметно для окружающих ласково смотрит на каждого парня, в шутливой форме поправляя их волосы или задравшиеся воротники. Несмотря ни на что, голос Минхо такой нежный и мягкий, насквозь пропитанный той любовью, что он испытывает к остальным. Сынмину он кажется острым добряком. Кошечкой, — котом, Сынминни, — которую нужно приласкать, чтобы она замурчала в чужих руках. А до того момента наслаждайся ее коготками. Рядом с котом сидели Хёнджин и Джисон, оживший с чужим приходом и теперь ни на секунду не замолкавший. Парни липли друг к другу и обменивались всякими приторными именами весь вечер, позабыв о том, что они находятся в общественном месте. Сынмин смотрел на это, раскрыв глаза, и все продолжал пытаться понять, что они все, такие неземные, здесь забыли и почему сели именно к нему, когда вся остальная часть библиотеки одиноко пустует. Хёнджин — это безумно красивый парень, похожий на принца. Его длинные волосы собраны в небрежный пучок, придающий чужому лицу большую элегантность, а у висков — заколки в виде звездочек. Мило. Хёнджин постоянно смеялся, улетая с каждой шутки, и все время посматривал на Сынмина заинтересованным взглядом. Причем открыто так, пугающе, но одновременно с этим как-то простодушно. Ему, как Сынмин заметил, нравится держаться за руки и постоянно касаться кого-нибудь, словно это его естественная потребность, а Джисон и рад удовлетворить нужду своего близкого друга, притягивая его к своей груди. — Они просто женаты, — просто ответил тогда Чонин, заметив растерянный взгляд Сынмина, и отвернулся к тетрадям. Он был одним из немногих, кто действительно учился. (Сынмин умолчал о том, что вопросов с чужим ответом стало только больше) Чонин единственный, кто младше Сынмина в этой странной компании, но по ощущениям — старше их всех. Его сопровождают пугающая усталость от этого мира, закатывающиеся глаза и спокойствие. В нем Сынмин почувствовал свою родственную душу, такую безмятежную и надежную, поэтому легонько ему улыбнулся, когда встретился с ним глазами. Широкая улыбка Чонина в ответ — красные щеки Сынмина. Если старшие и заметили это неловко детское взаимодействие своих младшеньких, то здраво умолчали, позволив им плыть по течению собственной реки. Чонин сидел рядом с Феликсом, но иногда всё-таки бросал робкие взгляды на Сынмина, который всё-таки старался учиться и не обращать внимания на шумную компанию. После того как их хёны отошли за чашкой кофе, Чонин подсел поближе к Сынмину и так тихо-тихо начал разговор, продолжая преданно заглядывать в чужие глаза. — Потому что с пугливыми мышками нужно только так, — сказал Чонин в качестве объяснения, обезоружив Сынмина своей улыбкой и прищуренными лисьими глазами. Сынмина этот неосторожный комментарий младшего смутил и заставил сгорбиться, прячась от чужого внимания. Однако виноватые блестящие глазки растопили его сердце. Когда библиотека уже должна была закрываться, их всей компанией выгнали на улицу, и парни, заметив замешкавшегося Сынмина, самостоятельно выпросили его номер телефона. Они попрощались если не друзьями, то хорошими знакомыми, которых нельзя будет просто взять и проигнорировать. Сынмин глубоко поклонился им и, кивнув, побежал к себе, спиной чувствуя чужие взгляды. Смущают. И теперь он стоит в этой противной ванной комнате, немного окрыленный и чувствующий, что понемногу его жизнь налаживается. Даже если он на самом деле не сильный, главное для него — не быть слабым. А все остальное еще придет.***
Мягко напевая под нос незамысловатую мелодию, Сынмин заходит в ванную комнату, включая свет. Сейчас всего двенадцать, что удивительно рано для него, но все члены его семьи уже спят — устали после совместного ужина, на который были приглашены все родственники и близкие. Сынмин туда не пошел. Не захотел. Да и родители не особо стремились его туда пускать, все еще боясь, что он может не выдержать и взорваться, расплескав все свои внутренности (не только в физическом плане) по чужим лицам и телам. Представив это, Сынмин еле сдерживается, чтобы не засмеяться во все горло. Ему стоит быть тихим. Его родители боятся показать, что у них в семье растет не будущий психолог, а тот, кто в будущем сам к психологам ходить будет, отдавая им баснословные деньги. Нынче они дорого обходятся, учитывая их резко возросшую популярность. Но Сынмину же лучше, поэтому сейчас, стоя в этой ослепительной комнате в двенадцать часов ночи, он улыбается самому себе. Волосы у него аккуратно уложены, под глазами нет перманентных мешков от недосыпа, а сами они сияют, как при взгляде на падающую звезду. Хёнджин любит говорить ему, что это красиво, и поэтому часто засматривается на них, глубоко вздыхая. Сынмин только крохотно улыбается на эти комментарии, бормоча тихие слова благодарности и кивая. Постоянно сидящий рядом Чанбин (Да, ему почему-то нравится сидеть именно с ним. Причин не называет и лишь загадочно молчит. Сынмин действительно старался узнать), умиляясь, тянет его за щеки, называя прелестным смущенным малышом. Хотя Сынмин считает более смущающим факт того, что все посетители в это время смотрели исключительно на них. Хотя парням было как-то все равно на это. Поэтому и Сынмину это стало безразлично. Сняв с себя одежду и бросив её в корзину для белья, Сынмин внимательно осматривает свое тело, в некоторых местах щупая кожу. Он поправился. Ребра теперь торчат не так сильно, косточки на запястьях выпирают не так проблематично, а цвет лица стал более здоровым. Он много ел в эти дни. По крайней мере, больше чем раньше, за что выслушал сотни комплиментов и слов поддержки. Потрясающее всё-таки это чувство — ощущение того, что ты важен и дорог. Сынмин не хочет к нему привыкать. Он хочет, чтобы оно каждый раз волновало его душу так, словно ураган волнует тихое море. Отражение в зеркале слабо улыбается. Это был хороший теплый день. Он впервые за несколько лет позволил себе отдохнуть, а не погрязнуть в справочниках и таблицах, которые уже мерещатся ему в кошмарах. Он спрятал их в ящик стола, закрыв его на ключик, который в итоге убрал в шкаф для одежды. Не знает, для чего столько действий, просто захотелось ему поступить именно так. Может, просто чтобы видеть и понимать, насколько серьезен он по отношению к своему решению. Сынмин аккуратно, не торопясь, заходит в душевую кабинку, искренне стараясь не петь от счастья во всю глотку. Поздно всё-таки, все спят. Его руки уверенно мылят шампунь на волосах, а после — переходят на тело, стараясь избавиться от всей накопившейся за день грязи. Он сосредоточенно водит руками по талии и животу, переходит к бедрам и голеням, уделяя каждому сантиметру своей кожи много внимания. Мысли, однако, у него не здесь. Сегодня его наконец познакомили с прелестным парнем, Бан Чаном, о котором ему так много успели рассказать. Сынмин мечтал об этой встрече все те недели, что был знаком с остальными, но все никак не было возможности. То Чан где-то занят, то Сынмин, все еще имеющий привычку учиться целыми днями и выпадать из мира. Все парни, желающие соединить концы одной веревки, из-за этого так грустно смотрели на него, опуская уголки губ, что Сынмин уже готов хоть на Марс слетать, лишь бы они со старшим наконец встретились. И это произошло. Они шли к этому долго, соотносили графики работы и учебы, выбирали комфортное место для знакомства, и в итоге у них все получилось. Чан, конечно, опоздал, чем знатно потрепал всем нервы, но извинился, разрешив пользоваться его карточкой. Крутой карточкой, которой тут же поспешили воспользоваться, потому что такие события бывают крайне редко. А вкусное мясо любят все (Особенно Чанбин и Джисон, которые от радости закричали во все горло, оглушив остальных посетителей. Сынмин чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из его груди. Чанбин все еще сидит рядом с ним.) Сынмин же, заинтересованно наклонив голову, всё продолжал изучать новенького, что моментально засел в сердце Сынмина своими ямочками, светлыми кудряшками и добрыми глазами. Чан много улыбался и этим притягивал к себе взгляды всех, словно магнит. Сынмин исключением не был, замерев на месте, и отвернулся, только услышав чужие поддразнивания. Неловко. Джисон (он на самом деле оказался не грубым мальчиком, а просто боящимся незнакомых людей) по секрету рассказал Сынмину, что тот занимается музыкальным продюсированием, придумывает лирику и мелодии для песен, периодами полностью уходя в работу. Что у них редко получается собраться вот так, всем вместе, но каждый раз — незабываемый и долгожданный. Чанбин пожаловался, повиснув на плечах Сынмина, что Чан совсем позабыл об их свиданиях в спортивном зале, на пару дней заперевшись в своей личной студии. Сынмин мягко похлопал его по спине, поддерживая, но ничего не сказал, сочувствующе качая головой. Минхо пожурил Чана, назвав того глупым хёном, за что получил ощутимый шлепок по ягодицам. (Минхо в итоге отомстил им всем, устроив жуткую атаку и победив. Сынмин тогда на минут десять вылетел из реальности). Феликс — заставил его съесть почти все меню заведения, в котором они были; Хёнджин — повис на его руке, начав драматично плакать и хныкать, потому что Чана ему всегда слишком мало; а Чонин, этот умный ребенок, зыркнул так недовольно, заставив всех вздрогнуть от страха, ничего не сказал и сел рядом с Сынмином, мягко тому улыбнувшись и потрепав по щеке. У них у всех такая непонятная тяга к лицу Сынмина. — Это явный фаворитизм, — недовольно воскликнул Джисон, которому от самого младшего доставались только шутливые тычки в ребра и щекотка. Впрочем, остальные от него далеко не ушли. — Это просто дуэт самых адекватных, хён, — Чонин ответил снисходительно, посмотрев на Джисона свысока, напоследок закатив глаза, чем заставил Сынмина фыркнуть. Чонин захотел показаться крутым и взрослым, но единственная реакция, которую он получил, — сладкие воркования со всех сторон. Как бы он ни старался, Чонин, в первую очередь, их ребенок, которого они будут баловать и ласкать, даже если для этого нет настроения. И Чонин этим умело пользуется, о чем однажды шепнул Сынмину во время их очередной ночевки. Сынмина, однако, они тоже считают ребенком, потягивая его за щеки (!!!) и катая на своих спинах. Сынмин не против. Чан широко улыбался ему и приглашал в разговор, стараясь расположить к себе, и Сынмин, что для него странно, открылся почти сразу. Перестал чувствовать неловкость, потому что знакомы меньше дня, перестал смущаться, если говорил что-то невпопад или неправильно. Он расслабился, опустив плечи, и даже пошел на поводу у Чанбина, потратив с карточки Чана немного денег. Сынмин почувствовал себя на своем месте, именно тогда, когда познакомился с самым старшим. Словно именно Чан является тем связующим звеном, без которого не было бы этого союза и этой дружбы, в которой все спокойно относятся к твоим интересам, секретам и личности. В которой тебя не презирают, потому что ты неправильный, и не игнорируют, потому что не оправдал ожидания. Словно с приходом Чана Сынмин понял, что в этой компании он может быть собой, не скрываться за стеклами очков и длинной челкой, смотря исподлобья. (На него уже жаловались из-за этого дети из его класса, считая жутким. Повторять эту ситуацию не очень-то и хочется). Белый холодный свет лампы побуждает прикрыть глаза. Сынмин, всё-таки не сдержавшись, тихим голосом поет песню, весь день крутившуюся по радио в кафе. Он все еще ощущает сладкий привкус шоколадных пирогов и успокаивающий аромат разнообразных чаев. Воспоминания об этом дне хорошие. И счастливые. У него давно таких не было. Может, даже с самого детства. Да и друзей у него тоже с самого детства не было. Сынмин лежит в кровати с улыбкой на лице, перед сном прокручивая на телефоне десятки фотографий, что они сегодня сделали. Он засыпает, вспоминая радостные и довольные лица своих новых друзей, и ни о чем не думает. У него все хорошо, даже если это не совсем так.***
Сынмин заходит в ванную рано утром. Дома никого нет, не слышны машины с улицы и даже птички еще не проснулись. Лишь солнышко настырно лезет в чужие дома, проникая в каждый уголок и освещая все поверхности. Весна наступила долгожданно, но так неожиданно, что Сынмин даже удивился. Снег уже растаял, на деревьях появляются первые лепесточки, а под ногами можно увидеть редкие цветы. А весна означает и экзамены. Всю прошлую неделю он потратил, засиживаясь в библиотеке и прячась от своих друзей, потому что знает, что слишком слаб для них. Знает, что не сдержится, если увидит, и хулигански забьет на подготовку. Поэтому Сынмин со слезами на глазах предупредил всех о своем временном уходе, выдержал их крепкие прощальные объятия и ушел в мир науки и творчества. Вот он ботаник. Сынмин негромко смеется из-за этой неожиданной мысли, по привычке прикрывая рот ладошкой. Всю жизнь учится, чтобы осознать эту легкую истину в одно мгновение. Самые простые заключения приходят к нам спустя долгое время. И так внезапно. Но это его не ранит и не оскорбляет. Быть может, просто перерос уже. Или понял, что сейчас это к нему никак не относится. Причины действительно не важны. Сынмин наклоняет голову к плечу и рассматривает себя в зеркало, бегая глазами по своему лицу. Он ведь симпатичный. У него милые глазки щеночка, очаровательные щечки и прелестная улыбка. И душа у него очень красивая. Может, немного измятая и поломанная, но красивая. Чувственная и добрая, сильная и спокойная. Ему все об этом говорят. По-своему. Феликс щекочет его и дразнит, когда они проводят свои свидания на каких-нибудь аттракционах. После этого Сынмин обязательно получает море поцелуев в шею, потому что поцелуи в шею — это очень мило, Минни. А Минни и спорить не собирался, ведь сам любит их не меньше. Чонин, когда находит его сонным и уставшим, отводит к себе домой, чтобы уложить в свою теплую кроватку, а самому уйти на диван. Потому что скрывает свою ужасную привычку обнимать во сне все, что лежит рядом с ним. Но Сынмин-то знает о ней, ведь всегда идет следом за младшим, проскальзывая под тонкое одеяло рядом с горячим телом, но молчит. Это только между нами, хён. Джисон сдавливает в своих объятиях во время их вечеров кино. Он любит сидеть за чужой спиной, сильными руками обнимая талию Сынмина и положив подбородок на чужое плечо. Джисон любит быть большой ложечкой, даже если он сам весь такой маленький и миленький. Сынминни еще меньше, поэтому его приятно тискать. Минхо щипает его щеки, когда они рутинно встречаются в кофейне недалеко от университета, в тишине проводя время или привычно обмениваясь колкостями (флиртуя, в их понимании). Как только их чашки оказываются пусты, Сынмин оказывается в кабинке туалета прижатым к дверце, задыхаясь от чужих настойчивых поцелуев. В университет Сынмин идет красный-красный, смущенно отводя глаза, а рядом почти что прыгает его довольный хён, чьи губы непристойно блестят от слюны. В голове набатом бьются мысли, что они могли продолжить веселиться, Ким Сынмин, но Ким Сынмин любит учиться. Зануда. Чанбин таскает его на руках из одного магазина в другой, когда они вдвоем выбираются за покупками. Чанбин ведь сильный и любит эту свою адскую силу демонстрировать. Сынмин — его любимая жертва, что так очаровательно ворчит ему на ухо, но послушно сидит и не дергается. Чанбин благодарит его поцелуем в щеку. Потому что та продавливается так мило, Сынминни. Хёнджин держит его за руку и рассказывает интересные детали о той или иной картине, когда они ходят по галерее или музею. У него так глаза еще горят, словно могут осветить всю планету, и Сынмин любит смотреть на них. Потому что красиво. У них это вообще взаимно — находить глаза друг друга бриллиантами и с наслаждением засматриваться в них. Потому что словно вся галактика там спрятана. А Чанни-хён защитно укутывает от всех проблем этого мира. Именно к нему Сынмин идет, если устает или выгорает, даже если ему неловко. А неловко было в самом начале, когда они только познакомились, и Сынмин умело прятал все в себе, заглушая боль и переживания. А потом милый Чанни-хён доказал, что доверия он заслуживает больше, чем любой другой человек на этой Земле. Чем все остальные люди, вместе взятые. Потому что все люди заслуживают защиты и возможности побыть слабым с кем-то наедине, а ты, Сынминни, заслуживаешь этого в первую очередь. Они всегда говорят ему о том, насколько он прекрасен и как они любят его. Говорят молча. Так, как этому всегда верит Сынмин. И он впервые счастлив, глядя на свое слегка опухшее после сна отражение. Уже месяц у него есть парень. Семь прекрасных парней, которые засели у него глубоко в сердце. У него начались первые его отношения, и Сынмин надеется, что последние. Потому что жуткий романтик, влюбленный в этих невозможных мальчиков. Родители давно отошли на второй план. Еще тогда, в детстве, когда не обращали на него внимания, отдавая на растерзание судьбе и мыслям. Сейчас на первом месте он сам, его парни и их любовь. И он так сильно счастлив, что с каждой секундой улыбка становится только шире, открывая кончики зубов. Даже если он не сильный, он может быть слабым в чужих объятиях. А что может быть лучше чувства защищенности и любви?