Limitations

Из всех вещей, которые Утахиме ждала, что произойдёт на следующий день, Мэй Мэй практически потребовала, чтобы наряд, в котором был одет Кадзуя во время визита старейшин, был одним из ее подарков. После кошмара Утахиме плохо спала, ее мозг прокручивал бесчисленные сценарии, каждый из которых был хуже предыдущего, и придумывал случайные вещи, которые могли бы их сбить. Она планировала, задумывала, совершенствовалась, как могла. А тут еще Мэй Мэй ворвалась в комнату с пакетом из очень дорогого бутика. — Он заслуживает того, чтобы во время визита старейшин на нем было все самое лучшее, — заявила Мэй Мэй, не принимая отказа. Годжо в солнцезащитных очках выглядел совершенно не впечатленным. — Ты же знаешь, что я могу себе это позволить? — Меня волнуют не твои деньги, а твой вкус. — Мэй Мэй крутанулась на каблуках, не обращая внимания на то, как Годжо недовольно скривил лицо. Она передала пакет Утахиме, а затем посмотрела на ребенка на руках. Хотя Мэй Мэй в большинстве случаев казалась холодной и отстраненной, она не была лишена опыта общения с детьми и держала Кадзую с большей легкостью, чем Нанами. — Они уже собираются вынести ему приговор. Правильно подобранная одежда будет выглядеть эффектно. Пусть ему всего неделя, но он выше их. Он же твой. Утахиме фыркнула. — Ты говоришь о нем как о королевском представителе. На губах Мэй Мэй заиграла тонкая улыбка. — Не совсем ошибаешься. — Извини, что разбавила его королевскую магическую кровь, — отшутилась Утахиме. Годжо благодарно хмыкнул. — Я очень благодарен тебе за это. Масами хлопнула в ладоши, сигнализируя о своем присутствии в комнате. — Хватит болтать. Старейшины, скорее всего, прибудут раньше, чем ожидалось, так что лучше нам подготовиться заранее. — Ее взгляд остановился на сыне, который пристально смотрел на нее. — Я помогу Утахиме и Кадзуе собраться, так что готовьтесь и проследи, чтобы твой отец тоже был готов. Хотя выражение его лица оставалось напряженным, челюсть Годжо слегка дрогнула, давая понять Утахиме, что он недоволен. Тем не менее, наклонив голову в ее сторону, он кивнул. С досадой он сжал руки в карманах и выскользнул из комнаты, Мэй Мэй последовала за ним. Утахиме постаралась не опуститься еще ниже в кресло. Она была бы рада, если бы её мать помогла ей, но родителям явно требовался перерыв. Оказавшись в поместье клана Годжо в окружении стольких колдунов высшего ранга, они чувствовали себя более чем неуютно и не в своей тарелке. Это была не их жизнь. Мир их дочери был выше их понимания. — Уверена, ты хотела бы, чтобы твоя мама была здесь, — начала Масами, оживленно перебирая шкаф, который ей доставили в комнату раньше. — Не буду сознаваться, что я втайне добра и утешительна, но я буду более искусна, чтобы помочь тебе сориентироваться в этой ситуации. — Я знаю, — нехотя согласилась Утахиме, поднимаясь на ноги. — Спасибо. — Не стоит меня благодарить. — Масами достала красивое лавандово-розовое кимоно, внимательно осмотрела его и вернула в шкаф. — Меня некого было направить, когда старейшины ворвались в поместье и потребовали встречи с Сатору. Они могли бы вырвать его из моих рук, если бы он не начал рыдать. Даже у новорожденного его проклятая энергия была достаточно сильна, чтобы держать их на расстоянии. Утахиме не повезло. Глядя на спящего сына, надежно укутанного в светло-голубое одеяло, она не могла не беспокоиться о грузе, который неизбежно ляжет на его плечи. Она сделала бы все возможное, чтобы уменьшить этот груз, даже взвалила бы его на плечи, но ее было бы недостаточно. Он не был бы так силен, как Годжо, и хотя все это знали, тем не менее ожидали от него многого. — Я не позволю им к нему прикоснуться, — поклялась Утахиме. Масами бросила на нее печальный взгляд через плечо, впервые увидев на лице женщины что-то похожее на искреннюю улыбку. — Я говорила то же самое после их отъезда. Я ограждала его от мира, как могла, но в конце концов это оказалось излишним. Он разозлился на меня за это, и после того, как уехал в школу, редко возвращался. Поджав губы, Утахиме склонила голову. Годжо так критически относился к своей матери, сформировавшейся под влиянием ее напряженного и даже холодного характера, но когда-то она была просто молодой мамой, отчаянно пытавшейся защитить своего сына. Когда она родила Сатору, ей было на десяток лет меньше, чем сейчас Утахиме, и она была не намного старше ее учеников. Должно быть, это было ужасно - иметь ребенка, который, как она знала, изменил мир одним своим появлением на свет. Ей пришлось отрастить толстую кожу, чтобы обеспечить его безопасность и не быть сломленной обществом. — Это будет сложно и неприятно, — пояснила Масами. — Старейшины будут пытаться заставить тебя делать то, что они хотят, настаивая, что это для твоего блага. За каждым вашим шагом будут следить. Они будут искать ошибку, промах, все, что можно использовать в своих интересах. Хороший образ даст о себе знать. Утахиме фыркнула: — Конечно, я не могу позволить себе выглядеть так, будто родила неделю назад. — Лучше неделя, чем день, — заметила Масами, продолжая рыться в шкафу. — Я едва успела принять душ и одеться, как они пришли к Сатору. Боже, Утахиме и представить себе такого не могла. После того первого дня она была совершенно разбита, даже после того, как приняла горячий душ вместе с Годжо. Ей даже не хотелось встречаться с родителями и друзьями. От одной мысли о том, что к ней будут приставать старейшины, когда она находится в таком уязвимом и ослабленном состоянии, ей становилось не по себе. Разбираться с Гакуганджи было неприятно, когда она находилась в конце беременности. Вытащив другое кимоно, Масами осмотрела его и кивнула. — Да, это подойдет. Утахиме посмотрела на наряд в ее руках и провела пальцем по краю колыбельки. — Одеть меня в его цвет? Из всех нарядов в гардеробе светло-голубое кимоно, которое Масами держала в руках, было, пожалуй, наиболее любимым у Утахиме. Дизайн был потрясающим, детали сложными и явно дорогими. Утахиме никогда бы не надела ничего подобного, даже если бы Годжо донимал ее, но, очевидно, она не могла отказать его матери. Масами повернулась и передала кимоно в руки Утахиме. — Да, это так. — Прекрасно, — пробормотала Утахиме, аккуратно положив кимоно на кровать. — Это заявление, которое должны увидеть старейшины, — сказала ей Масами. — Ты и Сатору можете быть упрямыми и отказываться следовать традициям, но он выбрал тебя. — Она вздохнула и разгладила переднюю часть кимоно. — Мы с его отцом думали, не было ли это просто ошибкой. Да, я знаю, что беременность была случайной, но с самого начала знакомства с тобой было очевидно, что это не так. Утахиме прикусила губу. — Я не... — Я знаю. Ты не пыталась заманить его в ловушку. Ты не заманивала его в это. — Масами покачала головой. — Любая женщина, которая по-настоящему знала Сатору, знала бы лучше, чем пытаться. — Да, я и не пыталась безвозвратно привязаться к вашему сыну на всю оставшуюся жизнь, — сухо ответила Утахиме. — И все же ты связала, я думаю, даже до этого. Ну что ж. Это была неприятная мысль. Неужели они были настолько очевидны? Для Сёко и Мэй Мэй было вполне логично связать их вместе - черт знает, они не всегда были сдержанны в том, чтобы перепихнуться после ночной прогулки, но мысль о том, что даже незнакомцы или люди, которые едва их знали, могли это заметить, нервировала. Это предвидели все, кроме них самих. — Это будет твое первое настоящее испытание, — сказала ей Масами. — Не только как мать, но и как маг. Сатору рассказал мне, как старейшины недооценивают тебя. В этот момент женщина наиболее уязвима, и они будут пытаться извлечь из этого выгоду. Утахиме закатила глаза. — Я знаю, как работают старейшины. — Мм, да, ты работала под началом Гакуганджи довольно много лет. — Масами наклонила подбородок, рассматривая ее так же внимательно, как и гардероб. — Однако это совсем другое дело. Ты больше не подчиняешься им. Такие люди не понимают настоящей боли. Они не жили с такими страданиями, как мы, - болью, с которой мы рождаемся, и болью, которую мы должны нести для других как женщины, матери и маги. Твоя проклятая энергия особенно сильно влияет на других, не так ли? — Да, — признала Утахиме, вновь взглянув на сына. Он был тому доказательством. — Ты хорошо служила при старейшинах, — продолжала Масами. — Сатору не понять. Он всю жизнь был на вершине; он не знает, что значит бороться, как ты. Работала с тем, что тебе давали, даже если для этого приходилось играть роль послушной служанки. Поморщившись, Утахиме проворчал: — Это было нелегко. — Нет, вряд ли. — Масами глубоко вздохнула. — Но это будет гораздо сложнее. — Думаете, я этого не знаю? — Утахиме хмыкнула. — Я думала, что и так было трудно, когда мои ученики были в опасности, но теперь... — Она закусила губу, думая о детях, которым не дали шанса повзрослеть и встретить ее ребенка. Они никогда не узнают, что ей довелось пережить благодаря их жертвам и как много она сама потеряла, когда они не справились. — В конце концов, я просто женщина. Вот и все. Отвернувшись, Утахиме вздрогнула, когда Масами коснулась ее щеки, и ее глаза поднялись, чтобы встретиться с острым взглядом взрослой женщины. Масами впервые преодолела негласный барьер между ними, чтобы прикоснуться к ней, и Утахиме с удивлением поняла, что прикосновения Масами не похожи на прикосновения Годжо, особенно когда она надавила большим пальцем под шрамом. — Послушай меня. Может, ты и не жена Сатору, и этот ребенок не провозглашен наследником клана Годжо, но ты мать сына сильнейшего колдуна современности. — Масами отдернула руку от лица Утахиме и сделала шаг назад. — Есть разница между послушанием и уважением. Время покорности прошло. Ты должна показать им, кто ты на самом деле - не просто женщина, которую выбрал Сатору Годжо, став матерью его ребенка, но и женщина, которая пережила все, что на нее свалилось, и стала от этого сильнее. Меньше чем за минуту Утахиме впервые почувствовала взаимное уважение с матерью Годжо. Неужели это было с тех пор, как она родила, а может, и во время родов, и она просто не заметила этого? Она всегда была готова ожидать от Годжо Масами самого худшего - ее критики, тонко завуалированной под доброжелательность, ее пренебрежения, ее коротких и холодных ответов. Эта женщина могла пронзить человека до глубины души одним лишь взглядом. Видеть уважение в ее глазах и слышать, как она это говорит, было достаточно, чтобы укрепить дух Утахиме. — Почему вы так добры ко мне? — Утахиме сболтнула лишнее, что было совсем некстати в такой момент. Ей следовало бы быть более уважительной, но она не могла, не сейчас, когда все это казалось ей безумием. — Мир и особенно магическое общество не слишком добры к женщинам, — сказала ей Масами. — Возможно, я была бы лучшей матерью, если бы кто-то был добр ко мне. Утахиме кивнула. Больше ничего говорить было не нужно. Масами помогала ей одеться и молчала. Она даже присела и позволила женщине уложить волосы и нанести макияж. Масами не пыталась замазать шрам на лице, но прическу дополнила витиеватым гребнем. В конце концов, она и вправду выглядела прекрасно, и при виде своего отражения ее охватила странное ощущение. Она выглядела как жена главы клана. Вытеснив из головы все мысли, Утахиме подняла Кадзую из колыбельки и осторожно освободила его от пеленального одеяла. Он был не в восторге от того, что ему поменяли подгузник, но лишь немного поерзал, пока она одевала его в дорогой наряд для новорожденного, купленный Мэй Мэй. Она слегка напевала себе под нос, хотя и не использовала в полной мере свою проклятую технику. Похоже, ему это очень понравилось: он смотрел на нее потрясающими голубыми глазами и пытался взмахнуть рукой в воздухе. Когда оба были готовы, Утахиме повернулась лицом к Масами, держа сына на руках. Масами смотрела на них с нечитаемым выражением лица. — Я даже не думала... Я считала, что мы можем погубить Сатору. Он не был счастливым ребенком, но после того, как пошел в школу, он смеялся и улыбался. Мне было больно, что я никогда не смогу увидеть это своими глазами, но я понимала. Он не мог быть счастлив с нами. Мы не были семьей. — Не стоит быть такой строгой к себе, — настаивала Утахиме. — Это правда. Я люблю Сатору, но мы никогда не были близки. — Масами вздохнула. — Тем не менее, мать знает, когда сердце ее сына разбито, а после всего, что он потерял, через что ему пришлось пройти, я боялась... Я боялась, что он никогда больше не будет по-настоящему счастлив. — Она оторвала взгляд от ребенка и посмотрела Утахиме в глаза. — Но он счастлив с тобой. Это пугает его больше всего на свете, но так же, как я почувствовала изменения, когда он родился, я почувствовала их, когда он появился на родах. Он готов перевернуть весь мир ради вас двоих. Как ни странно, Утахиме понимала слова Масами. Трудно было описать чувства Годжо. Он так хорошо скрывал их за выдуманными масками, которые сам оттачивал для определенных людей. Методом проб и ошибок она поняла, что его бесконечные поддразнивания были способом скрыть свои чувства к ней, особенно когда они были подростками. Он мог ухмыляться во время изнурительного боя, смеяться после сокрушительного поражения и подмигивать перед лицом опасности. Она тоже видела его в самом худшем состоянии: как он тащил себя обратно в кампус после того, как похоронил Рико, как сгорал после предательства Гето, как падал духом, когда его ученики уходили, и ему пришлось столкнуться с последствиями смерти своего лучшего друга, и многое другое. Он не показывал людям эту сторону себя - и все же он позволял ей видеть это, иногда даже приходил к ней за своей странной версией помощи. Он доверял ей свою уязвимость, даже если снова начинал дразнить ее на глазах у друзей. Утахиме могла бы злиться на него за такое поведение, но, как бы ни расстраивали ее его насмешки, они всегда приносили ей облегчение. Если бы у него не хватило сил надеть маску на публике, она бы не знала, что делать. Честно говоря, те несколько раз, когда она видела, как он сбрасывает маску, чтобы показать, что он действительно чувствует, пугали ее. Стук в дверь привлек их внимание, и Кадзуя зашевелился в ее руках. По его реакции Утахиме поняла, что на противоположной стороне находится Годжо, и только потом раздался его голос: — Ты закончила терроризировать Утахиме своими материнскими знаниями и политическими прозрениями? На лице Масами появилось усталое и возмущенное выражение. — Да, она готова. Утахиме пришлось прикусить губу, чтобы не улыбнуться. Выражение лица Масами могло быть только у матери, и это доказывало, что она не застрахована от того, чтобы быть человечной. Дверь распахнулась, и Годжо снова переоделся в школьную форму, а на глаза была надета его фирменная повязка. Это было привычно и успокаивало после столь бурной недели. — Наконец-то, — пробормотал он, входя в комнату, и тут же застыл на месте. Сердце Утахиме учащенно забилось. Она не понимала, почему его реакция на то, что он увидел ее нарядной, так сильно затронула ее, особенно когда она даже не могла понять, что это значит. Повязка на глазах помогала ему скрывать свои эмоции, но с годами она стала лучше понимать его. Однако его лицо казалось почти каменным, на нем не было ничего, что она могла бы разобрать. Это ее встревожило, и, вероятно, поэтому она пролепетала: — Что? — Ничего. — Годжо пожал плечами. — Ты выглядишь так... традиционно. Утахиме нахмурилась и посмотрела на него, а затем на Кадзую в своих руках. — Неважно, идиот. — Я пойду, — сказала Масами. — Я должна быть с твоим отцом, чтобы поприветствовать старейшин, когда они прибудут. Боги знают, что они редко показывают свои лица, поэтому мы должны вести себя соответственно. Годжо фыркнул, хотя его глаза не отрывались от Утахиме. — Ну да, ну да. Теперь было понятно, откуда Годжо унаследовал свое презрение к старейшинам. Масами могла уважать традиции, но это не означало, что она должна уважать их. Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты, но дверь не закрыла, оставив Годжо и Утахиме наедине с сыном. Утахиме не поднимала глаз, когда Годжо подошел к ней ближе, покачивая Кадзую на руках. С момента появления Годжо он не переставал ерзать и снова начал капризничать. Возможно, ей стоило попытаться покормить его еще раз, прежде чем собираться. Сёко упоминала что-то о кластерном кормлении, когда он хочет есть несколько раз за короткий промежуток времени. — Ты так и будешь пялиться на меня, как на чудачку? — Утахиме скривилась, ее щеки запылали под его пристальным взглядом. Даже с повязкой на глазах она чувствовала, как его Шесть Глаз распирает ее по швам. — Знаешь, я не выбирала этот наряд. Твоя мать так поступила. Я бы не была столь самонадеянной, но она сказала, что это будет показательно для старейшин. — Еще как чувствуется. — Годжо подставил палец под ее подбородок и приподнял ее голову, заставляя посмотреть ему в лицо. На его губах играла легкая улыбка. — Ты выглядишь как моя настоящая красавица жена из клана. Утахиме нахмурилась. — Не будь ослом. Я и так не в настроении. — Виноват. — Годжо отдернул палец, но это не избавило ее лицо от румянца. — Кстати, о настроении, нам нужно решить, как мы поступим с старейшинами. Они попытаются разделить нас с самого начала, так что мы должны быть на одной волне. Позволив своему раздражению выплеснуться наружу, Утахиме вздохнула. — Согласна. Годжо задумчиво постучал себя по подбородку. — Я думал выбрать игриво-насильственный вариант. — Она приподняла бровь, и он поднял палец, поясняя: Я буду выглядеть беспечным, что заставит их думать, что я не полностью посвятил себя этому, но при этом любые предупреждения или признаки жестокого возмездия, если они попытаются что-то сделать, заставят их задуматься, так ли это. — Ты хочешь их встревожить, — предположила Утахиме. — Я хочу, чтобы они были в ужасе от того, что когда-нибудь сделают шаг или попытаются использовать тебя снова. —Когда Годжо сбросил свою веселую маску, она почувствовала, как изменился воздух: на них навалилась мрачная и надвигающаяся тяжесть. Такое ощущение она испытывала и раньше: так делал Годжо, когда ему надоедало притворяться. Однако она не вздрогнула и не отвела взгляд, смирившись с тяжелым чувством обреченности. Каким бы пугающим ни был Годжо, когда хотел и не хотел играть, Утахиме никогда не боялась его. — А ты? — Годжо спросил, наклонив голову. — Я думаю... презрительно вежлива. Улыбка вернулась на лицо Годжо. — Бросить им в лицо их же пассивную агрессию? Идеально. — Они должны знать, что я их не боюсь, — заявила Утахиме, — и не собираюсь быть их марионеткой. Погладив ее по лицу, Годжо использовал свою Бесконечность, чтобы не испортить макияж, но все же наклонился и поцеловал ее в макушку. — Покажи им, насколько ты сильна и как сильно все тебя недооценивают. — Она закатила глаза, но не могла отрицать, как приятно было слышать от него подобные слова, особенно после того ада, через который она прошла во время родов. — Ты действительно прекрасна. — Заткнись, — проворчала Утахиме, хотя сердце ее бурно забилось. Пожалуй, она могла бы простить его за то, что он раздражал ее раньше. Появился слуга, чтобы предупредить их о прибытии старейшин. Годжо отклонил его, но не двинулся в ту сторону. Вместо этого он зевнул, вытянув руки над головой, намереваясь заставить их подождать еще немного. По правде говоря, Утахиме нервничала по множеству причин, поэтому не возражала против того, чтобы они не торопились. Кроме Гакуганджи, она никогда не видела большинство старейшин за пределами их резиденции, большинство из них прятались за ставнями, даже когда она сопровождала их. Они редко разговаривали с ней, иногда даже не признавая ее присутствия. Теперь она была целью их радаров на протяжении последних шести месяцев. Они покидали безопасную резиденцию и шли к ней. Время покорности прошло. — Давай покончим с этим, — сказала Утахиме. Годжо жестом указал вперед. — После тебя. Они собрались в той самой комнате, где Утахиме познакомилась с родителями Годжо. Как бы ей ни хотелось спрятаться за Годжо и позволить ему войти первым, она понимала, что не может этого сделать. Старейшины ожидали, что она, как всегда, будет преклонять перед ними колена, а Годжо будет служить для них щитом, ведь он сильнее ее и это его дом, но она была не из таких женщин. В отличие от них, она не собиралась прятаться. Утахиме заметила, что Кадзуя становился более суетливым, когда вокруг было много людей. Когда они стояли у входа в комнату, прислушиваясь к приглушенным голосам за дверью, он извивался в ее руках и похныкивал. Он не хотел просыпаться, недовольный тем, что ему мешают спать. К тому же он лучше спал в объятьях других людей и боролся за то, чтобы не заснуть, когда она держала его на руках. Поначалу это ее расстраивало, но мама сказала, чтобы она не волновалась. Он все еще чувствовал себя комфортно рядом с ней и предпочитал быть один, а не в окружении людей. — Подержи его секунду, — сказала Утахиме и быстро передала Годжо их сына. Он едва не поперхнулся, но у него не было времени протестовать или задавать ей вопросы: она неловко взяла его под руку и прижала к своей груди. Закрыв глаза, она сосредоточилась на проклятой энергии, бурлящей внутри нее, затем сделала глубокий вдох, позволив ей разгореться до гораздо больших размеров. Она изо всех сил старалась держать себя в руках, контролировать и сдерживать, особенно если ее провоцировали, но теперь это не так. Она не была чертовски слабой, что бы они ни думали. Кадзуя издал чавкающий звук, и Утахиме открыла глаза и улыбнулась, проведя пальцем по одной из его мягких щек. — Ты чувствуешь это, малыш? — Прекрасна, — сказала Годжо еще раз. На этот раз она не смотрела на него и при этом не язвила. Она была прекрасна, не так ли? Уголок его губ дернулся вверх в кривой ухмылке. — Давай дадим им попробовать их собственное средство. Вернув Кадзую на руки, Годжо распахнул дверь и позволил Утахиме первой войти внутрь. Все сразу же отреагировали на их появление, не все смогли скрыть удивления, увидев ее впереди и Годжо за ней. Даже будучи старыми, они все еще оценивали ее острыми глазами, соизмеряя ее безудержную проклятую энергию с подавляющим присутствием Годжо. Могут ли они почувствовать и Казую? Как бы ни был он мал, было очевидно, что в нем заложен потенциал большей силы, чем даже во взрослых колдунах. — Почему вы так задержались? — спросил один из старейшин. — Мы уже давно ждем. — Вы же стары как черти, — сказал Годжо. — Вы можете подождать еще немного. Это не убьет вас. Отец Сатору бросил на него осуждающий взгляд, который месяц назад заставил бы ее вздрогнуть. — Сатору, ты мог бы проявить немного уважения. Годжо пожал плечами. — Как скажешь. Скорее всего, из-за своего знакомства с Утахиме, несмотря на то, что он был представителем более низкого статуса, именно Гакуганджи вышел вперед и заговорил от имени присутствующих в комнате колдунов. — Конечно, рождение любого ребенка у колдунов важно, но нельзя отрицать, что этот ребенок... крайне важен. Может, мы и не всегда сходимся во взглядах, — фыркнул Годжо, — но как глава клана Годжо и один из сильнейших колдунов на свете, ваш ребенок находится в весьма значимом положении. — Это ребенок, а не экспонат в музее, — подчеркнул Годжо. — Вы не можете винить нас за беспокойство по этому поводу, — заговорил другой старейшин. — После того, что случилось с кланом Зенин, и споров в клане Камо мы опасались, что будет еще одна борьба за контроль, если вы не заведете наследника или не назначить его. Это застало нас врасплох, и вы не очень-то распространялись о том, что планируете делать. — Честно говоря, я об этом не задумывался. — Ясно. — Глаза старого колдуна скользнули по Утахиме, более чем осуждающе. — Ваш выбор... удивил нас. Годжо рассмеялся. — Ну, я же не планировал обрюхатить Утахиме, а тут такое. В любое другое время Утахиме покраснела бы и отругала Годжо за то, что он так грубо высказался в присутствии старейшин, особенно о ней, но такова была роль, которую он играл. Наблюдая за ним, она поняла, что многое из того, что он делал, как вел себя на людях, было специально выбрано. Она догадывалась, что он любит дразнить ее и раздражать ради забавы, в половине случаев не имея в виду ничего серьезного, но это было совсем другое. Конечно, он не относился к этому ребенку серьезно - таким человеком они его не считали, - но эта беспечная и высокомерная идиотская рутина скрывала правду, которую она знала. В глубине комнаты, рядом с отцом, Утахиме увидел его мать, которая изо всех сил пыталась не заговорить. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться: она, наверное, была так же раздосадована выходкой Годжо, но, должно быть, знала, что он притворяется. Но от этого не становилось менее тяжело. — Как вы справляетесь с последствиями родов? — спросил Гакуганджи, наконец-то обращаясь к ней. — Полагаю, это было непросто. По крайней мере, ваша проклятая энергия кажется стабильной. — Я ценю вашу заботу, — ответила Утахиме, ее тон был спокойным и ровным. — Признаться, это было непросто. Из-за тяжелых родов мне было трудно контролировать свою проклятую энергию и технику, тем более что я не могла получить никаких обезболивающих средств, так как в самый разгар схватки у меня забрали врача. Один из старейшин, стоящий сзади, выше остальных, прочистил горло. — Иейри была нужна для решения серьезного вопроса. — Да, не сомневаюсь, — сказала Утахиме, ее голос становился все холоднее с каждым словом. — Видимо, несмотря на первостепенную важность этих родов, как вы их назвали, вы также взвалили на плечи Годжо множество миссий, из-за чего он чуть не пропустил рождение сына. Мне повезло, что они оба прибыли вовремя, иначе кто знает, что могло бы случиться. — Ах, вы бы с этим справились. — Да, но я была бы в ярости. — Утахиме нахмурилась, глядя на сына, который начал постепенно засыпать. — Боги знают, какими неразумными могут быть женщины, когда у них столько гормонов. Я бы могла отреагировать резко. Годжо улыбнулся. — Вот это было бы зрелище. Утахиме бросила на него невозмутимый взгляд и сдержала улыбку, а затем вернула свое внимание к старейшинам. — Я думала, те дни прошли. Неужели мы до сих пор считаем, что во всем должны полагаться на Годжо? У нас есть невероятно сильные колдуны, способные выполнять задания высокого уровня, даже особого. Оккоцу Юта, Зенин Маки, Фушигуро Мегуми - они и другие более чем готовы заниматься такими вещами. — Это были задания, требующие больших затрат времени, — пояснил один из старейшин. — Да, эти колдуны сами по себе очень способные, но их сдерживают такие вещи, как время в пути, если вы можете вспомнить их способности. — Как учитель, я полагаю, что знаю их способности лучше, чем многие другие, — ответила Утахиме, немного резче и раздраженнее, чем планировала. Этот старейшин не давал ей покоя. Он не только пренебрежительно относился к ней, но даже не пытался скрыть, что иногда пристально смотрит на нее. С беременностью ситуация усугубилась, и после каждой встречи она едва не впадала в припадок. Не успела она огрызнуться, как Годжо цокнул языком. — Императив времени, да? Это странно, учитывая, что я изгнал одно проклятие, о котором узнали за неделю до этого, а маг третьего ранга, сообщивший о проклятии в больницу, сказал, что прошло уже больше двух недель. — Ошибка... — Ошибка, из-за которой погибло множество людей. — Годжо нахмурился, что, как правило, заставляло всех насторожиться. — К тому времени, как меня туда отправили, проклятие успело перерасти в первый уровень. Это не ошибка. Это халатность, и я бы даже сказал, что миссия была отложена специально. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать тему изгнания проклятий, — заявил все тот же раздражающий старейшин. — Нет, это не так, — согласилась Утахиме, едва сдерживаясь, чтобы снова не сорваться. — Я просто думала, что мы усвоили урок в прошлый раз. Годжо не может и не должен справляться со всем в одиночку. Будь то человеческая ошибка, добросовестное заблуждение или даже мстительная халатность, Годжо поставили в такое положение, что он едва не пропустил рождение своего первенца, а мне пришлось нести все тяготы в одиночку. Вы не можете себе представить, каково это было - неимоверное количество проклятой энергии. Это было больно, и, учитывая, что у меня забрали и Сёко, и Годжо, это было похоже на наказание. Гакуганджи нахмурился. — Это не должно было быть похоже на наказание. — Тогда для чего это было нужно? — Утахиме потребовала. — Ваше разочарование в моем выборе было ощутимо с того дня, как я сообщила вам о беременности, и я могла с этим справиться. Я могла терпеть презрение, неодобрение и отвращение. Вы восприняли это как предательство, но мне бы не хотелось думать, что колдуны, к которым я относилась с уважением и послушанием, предадут меня и поставят под угрозу жизнь еще не родившегося ребенка просто по злобе. В комнате воцарилась неловкая тишина. Никто из старейшин, казалось, не желал говорить или объясняться, скорее всего потому, что объяснять было нечего. Они сделали это, и все об этом знали. Даже Годжо стал спокойнее, хотя она чувствовала, как он смотрит на нее из-под повязки. Ей захотелось потянуться к нему - вслепую схватить за руку, крепко сжать ее, - что угодно, лишь бы уверить себя в том, что он рядом и не собирается уходить, а она не просто так пробила брешь в своей карьере. Недовольное хныканье вырвало Утахиме из ее суматошных мыслей. Она оглянулась на сына, заметив, что он проснулся и ерзает у нее на руках. Ох. Ее проклятая энергия. Должно быть, это как-то отразилось на нем. С тех пор как она вошла в комнату, энергия стала выходить из нее гораздо свободнее, но в гневе она разбушевалась до мелкого бешенства, случайно побеспокоив его. Сделав глубокий вдох, она снова сосредоточилась на усмирении своей проклятой энергии. Кадзуя расслабился, и его маленькое личико больше не кривилось. — Как бы то ни было, вы правы, — сказала Утахиме. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать все это. — Нет, вы пришли поглазеть на ребенка, — хмыкнул Годжо, указывая на их сына в ее руках. — Ну вот и все. Как видите, это мальчик. Вы можете уходить. — Это нечто большее, и ты это знаешь, Годжо, — заметил Гакуганджи. — С его рождением у тебя появился наследник клана Годжо... — А вот тут ты ошибаешься, — возразил Годжо. Многие из старейшин нахмурили брови и посмотрели друг на друга, один из них спросил: — Ошиблись? Разве он не...? — Я не назову его своим наследником, — просто объяснил Годжо. Старейшины зашумели, переговариваясь между собой. Утахиме с тонко завуалированной настороженностью наблюдала за тем, как новость поразила их. Честно говоря, она уже начала сомневаться, правильное ли решение они приняли - это не только грозило клану междоусобицей, но и могло поставить их сына под удар, если бы он оказался в стороне, но Годжо был решителен, гораздо более устойчив, чем можно было предположить по его непринужденной манере. — Ты не претендуешь на ребенка? — Гакуганджи спросил. — О, нет, он мой, — рассмеялся Годжо. — Я определенно приложил к этому руку. — Она снова постаралась не закатить глаза. Может, это и было притворство, но очень убедительное. — Посмотрим, будет ли он... — Он наклонился поближе и стал тыкать Кадзую в щеку, пока малыш снова не зашевелился и не скорчил рожицу, прежде чем открыть глаза. — Ах, вот оно что! Видите? Определенно мой. Даже на расстоянии большинство старейшин могли видеть ярко-голубые глаза Кадзуи - зрелище, несомненно, убийственное. Реакция была мгновенной: некоторые из них напряглись, другие глубокомысленно нахмурились, а двое даже удивленно подняли брови. Все знали, что означают эти глаза - или, по крайней мере, думали, что знали. После того как шок прошел, Годжо объяснил, что ни у кого в его семье нет таких глаз, как у него, не то что у самих Шести Глаз. В клане доминирующим цветом глаз был серый, с некоторыми явными различиями. Это был знак, но никто из них не мог сказать, что это за знамение. Гакуганджи шагнул вперед. — Он...? — Отойди, старик. — Поднятая рука Годжо остановила Гакуганджи на его пути. — Может, ты и начальник Утахиме, но я не могу забыть, как ты в последний раз предал союзника просто из-за приказа. Я не хочу, чтобы это повторилось. — Он сунул руки в карманы и встал прямо, его рост и вес проклятой энергии создавали ощущение, что он возвышается над всеми. — Это касается всех вас. Никто не должен приближаться к ним. Хоть я и не называю его своим официальным наследником, он мой сын, и я не позволю ни одной из ваших жадных лап прикоснуться к нему. Если кто-нибудь попытается задеть его или Утахиме, это будет иметь серьезные и неотвратимые последствия. Один из старейшин насмешливо спросил. — Опять нам угрожаешь? Годжо рассмеялся. — Это не угроза. — Мы здесь не враги, — настаивал Гакуганджи. — Вы можете мне не верить, но Утахиме - моя поддержка. За эти годы она оказала мне, школе и ученикам огромную поддержку. Хотя по многим вопросам мы можем быть противоположны, это не один из них. Мы хотим обеспечить безопасность будущего так же, как и вы, поэтому нас смущает, что ты не хочешь назвать его своим наследником. Ты подвергаешь опасности свой собственный клан. — Он всего лишь ребенок, а не какая-то политическая фигура, — сказал Годжо. — Мы вырастим его, и я буду объяснять ему, что такое кланы, проклятья, вся эта ерунда. И когда придет время, когда он достигнет возраста, когда сможет думать сам, он сам решит, каким хочет видеть свое будущее. Я не буду заставлять его играть такую трудную роль, пока ему еще не минула неделя. Это несправедливо. Он сам может выбрать, кем и каким ему стать. Утахиме не удержалась и посмотрела на родителей Годжо, наблюдая за их реакцией. Они не раз обсуждали это с ним, всеми силами пытаясь отговорить его от принятого решения, но он был непоколебим. Они не смотрели друг на друга, не пытались успокоить - просто смотрели вперед и ждали. Утахиме снова подумала, что это печально. Хотя сейчас они с Годжо держались на расстоянии друг от друга, она знала, что столкнется с ними, как только они исчезнут из виду. С родителями Годжо все было не так, между ними не было никакой привязанности. Масами была вынуждена сама быть опорой. Неудивительно, что Годжо не хотел такой жизни для своего ребенка. Почувствовав, что дискуссии больше не предвидится, высокий старейшина кивнул. — Если вы так решили... — Так и есть. — Ну, а если ребенок не является твоим наследником, но ты претендуешь на него, какое имя вы ему дали? — спросил Гакуганджи. На этот раз Утахиме, не колеблясь, объявила: — Годжо Кадзуя. — Понятно. — Гакуганджи еще раз окинул ее взглядом. Она поняла, что у него есть еще вопросы. Должно быть, они гадали, не собирается ли Годжо взять ее в жены, когда родится его сын и ему дадут имя. Этот наряд, конечно, не помог. Это только заставило их еще больше сомневаться. Утахиме сдержала смех. Годжо и его мать были правы. Судя по тому, как изменилось его поведение, и по тому, как она предстала перед ними, они не знали, что и думать. — Похоже, вы оба в добром здравии и о вас хорошо заботятся. Утахиме слегка кивнула. — Да. — Хорошо. Это не могло быть легким для вас. — Взгляд Гакуганджи упал на младенца, спящего у нее на руках. — Проклятая энергия ребенка уже довольно сильна. — Да, но мы справимся. — Утахиме подавила в себе неуверенность, приберегая ее на потом. Она была уставшей и раздраженной, ей хотелось просто лечь с ребенком и Годжо и забыть о существовании этих людей. — Я бы хотела немного отдохнуть, чтобы все успокоилось. Проклятая энергия Кадзуи уникальна, и есть вещи, о которых мне нужно позаботиться. Поскольку я не могу сказать, сколько времени мне понадобится, я планирую найти новое жилье на время отпуска. — Вы не... — Нет, я хочу, — сказала Утахиме, прервав его. Он действительно отступил. Последний раз она делала что-то подобное, когда сдавала отчет о миссии, из-за которой ее чуть не убили. Она полагала, что должна поблагодарить их за это. Если бы этого не произошло, они с Годжо никогда бы не столкнулись и не пробили бы наконец стену, которую возвели между собой. — А теперь, если позволите, мне нужно покормить ребенка и дать ему как следует выспаться. Годжо хлопнул в ладоши. — Вы слышали красавицу. Пора валить. — Нам еще есть что обсудить. — Конечно, конечно, но не сейчас, — решительно сказал Годжо. — Вы получили то, что хотели, и теперь можете идти. Прежде чем кто-то успел возразить или упрекнуть его за недалекое поведение, он повернулся к ним спиной и распахнул дверь. — Давай, оставим их собирать свои вещи и жаловаться на нас за спиной. Утахиме бросила последний взгляд на старейшин, раздумывая, как поступить. Странно, но именно вздох Кадзуи во сне вывел ее из задумчивости. Не поклонившись им почтительно, она повернулась и позволила Годжо вывести себя из комнаты, прижав руку к пояснице. Простого прикосновения было достаточно, чтобы по позвоночнику Утахиме пробежал электрический разряд. Он не отстранился, даже когда они снова остались одни. — Это, — сказала Утахиме, укладывая Кадзую обратно в люльку, — чертовски раздражало. — Да, так и было, — согласился Годжо, вставая позади нее, чтобы обхватить ее за талию и положить подбородок на макушку. — Но не буду врать - то, как ты с ними обращалась, было довольно сексуально. В итоге Утахиме смогла закатить глаза. — Идиот. Но это не помешало ей прислониться к нему и закрыть глаза, когда он провел руками по ее животу. Ей было приятно просто стоять и позволять ему обнимать себя. Она почувствовала, как он задумался, опустив взгляд на их спящего сына, но он не выглядел встревоженным или смущенным, просто... задумчивым. — Надеюсь, у него будет твой характер, — сказал Годжо. — До тех пор, пока у него не будет твоего смеха, — игриво ответила Утахиме. — Эй, эй, тебе это в тайне нравится. — Годжо начал осыпать ее легкими поцелуями и щекотать пальцами ее бока, заставляя ее хихикать и извиваться в его объятиях. Ей нравился его смех, хотя иногда он доводил ее до бешенства. — Давай-ка переоденем тебя во что-нибудь более удобное. Как бы ни была прекрасна эта вещица, ты похожа на плотно завернутый подарок. — И снова ты поражаешь меня своими комплиментами, — сказала Утахиме, пытаясь вырваться из его хватки. Но Годжо крепче обнял ее и прижался губами к ее виску. — Это значит, что я буду разворачивать тебя. Тепло разлилось по всему телу, когда Годжо отвел ее в другой конец комнаты и медленно помог раздеться. Они молчали, пока продолжали процесс, Годжо был более осторожен с одеждой, чем она ожидала, а ее кожа теплела, когда он прикасался к ней. Он не перегибал палку и не делал ничего неуместного, лишь слегка прикасался то тут, то там, словно заново знакомясь с ее телом. Когда она осталась в одном нижнем белье и тапочках, то повернулась к нему лицом, немного неловко от того, что на ней больше нет красивого одеяния, но тут он обхватил ее лицо и наклонился, чтобы поцеловать, нежно, трепетно. Чувство облегчения охватило ее, настолько сильное, что она чуть не расплакалась. Спектакль был окончен. На данный момент они закончили.