Связь

...Штарк был зол, и впервые совладать с собой оказалось так трудно. Он не замечал, как сильнее сгущались мысли и быстрее опустошалась бутылка вина, добытая в баре, пока чужая ладонь не легла ему на плечо, предусмотрительно останавливая от глупости: — Опять что-то с Фёрн? Зайн. Штарк шумно выдохнул, кивая. Дело было бы дрянью, окажись тут Фрирэн, за века пребывания в человеческом обществе так и не научившаяся эмпатии, но она, конечно, была слишком поглощена проблемами собственного бытия, чтобы разрешать чужие ссоры. Зато здесь был Зайн — зрелый, надёжный, в каком-то смысле заменивший подростку фигуру отца и — самое главное, — никогда, никогда не оставлявший его в одиночестве. Совсем не ровня Фёрн, объявившей Штарку бойкот и в ответ на все извинения и оправдания награждающей его молчанием. Иногда с ней было так сложно, что воин сожалел и о вступлении в отряд Фрирэн, и об образовании недо-романа с её своенравной ученицей. Он ощущал себя пустым местом при каждом акте игнорирования, мыслями возвращаясь в безрадостное детство, когда ему, как тени его талантливого брата, совсем не перепадало внимание членов его семьи. Чувство было раздражающим настолько, что заставляло вставать на дыбы недолюбленного ребёнка внутри Штарка, и он не осознавал, что почти детские обиды завладевают его мыслями, прежде чем делал или говорил что-то. Так было и сейчас: пустившись в пространственные размышления о несправедливости судьбы и дурости Фёрн, неспособной по-человечески изъясниться с ним о своих чувствах, Штарк пропустил тот момент, когда его голос окрасился злобой, а слова перестали облекаться в изысканные формулировки. Зайн присвистнул, выслушивая поток его сознания, затем кивнул, задумчиво покручивая в пальцах сигарету: — Вот как, значит. И что ты планируешь делать? Что он планирует делать? Глупый вопрос. Штарк перепробовал всевозможные сценарии действий и бесчисленное множество раз упирался в стены, выстраиваемые Фёрн. Он собирался съязвить, но обида, горевшая внутри, выжгла из него все чувства, утомила его, оставив какое-то противное ощущение пустоты и одиночества. Мальчишка беспомощно вздохнул, уже не в силах злиться: — Не знаю. Мне уже кажется, всё это, — Штарк сделал неопределённый жест руками, очевидно, призванный показать, что "всё это" — это их отношения с Фёрн, прошедшие через огонь и воду, но не выдержавшие новые испытания, свалившиеся на их долю, — было бессмысленно с самого начала. — Ну-ну, не будь так категоричен, — огонёк зажжённой сигареты Зайна осветил сомкнувшийся вокруг полумрак. — Фёрн — хорошая девочка. Я, конечно, не разбираюсь во всех тонкостях ваших отношений, но понять её можно. Штарк кивнул, подавив раздражённый вздох. Конечно, он слышал это сотни раз. С детства навьюченная ответственностью, непосильной для ребёнка, Фёрн, возложившая на себя обязанность воплощать ожидания своего покровителя, так и не распробовала вкуса безбедной юности. И, разумеется, её незакрытые гештальты давали о себе знать: затаённые чувства взрывались инфантильными обидами, общение со Штарком не всегда складывалось гладко. На словах все было легко, переосмысливая все их ссоры, подросток и сам корил себя за невнимательность к чужим чувствам, но в их разгар — там, в моменте, когда каприз Фёрн вставал костью поперёк его горла, — совладать со своими собственными тараканами в голове оказывалось непосильным трудом. Он, кажется, пропустил мимо ушей воспитательный монолог Зайна, потому что тот начал настойчиво окликать его. — Да-да, я слушаю, — полураздражённо выдохнул Штарк. — В мире есть много вещей, о которых стоит сожалеть, — пустился во все тяжкие Зайн, сущность философа в котором была распалена сигаретой, душевной — пусть и отчасти односторонней, ведь от взъевшегося мальчишки не следовало ожидать что-то содержательнее "гм" и "ага", — беседой и алкоголем, — но, поверь мне, это — не одна из них. Успеется ещё изъясниться с ней, не губи себя пустыми обидами. Беседа с Зайном очень скоро расслабила Штарка, ослабила раздражение, его охватывающее, и впервые в голову воина скользнула мысль, что, быть может, будь заместо ученицы Фрирэн у него в партнёрах человек столь же понимающий и лёгкий в общении, что и Зайн, его жизнь складывалась бы куда лучше. Глупая мысль. И всё-таки на некоторое время она захватила собой все сознание юноши, всё ближе и ближе подталкивая его к чему-то опасному. *** Тёплые шероховатые ладони скользнули вниз по его спине, лаская гладкие изгибы мышц. Штарк шумно втянул воздух ноздрями, пытаясь отстраниться, но чужие руки удержали его на месте: — Тише, малыш. — Святоши себя так не ведут, разве нет? — сглотнув, съязвил Штарк, и Зайн тихо рассмеялся, наклоняясь к его лицу. — Я не самый лучший священник, — он пожал плечами. — Тебе не нравится то, что я делаю? Подушечки пальцев мужчины замерли у него на боках, лаская почти невесомо и выжидающе: очевидно, пытался угадать, отстранится ли мальчишка. Штарку стоило бы поиграть в трудного подростка, прервать назревающее внутри чувство, ещё неясное, но уже приятное, и идти себе восвояси, ведь недавняя ссора не ставила росчерк на всех его отношениях с Фёрн. Но он подался вперёд, вопреки самому себе, и Зайн усмехнулся, как довольный кот, наклоняясь к нему, чтобы накрыть его губы своими. Искать утешения в компании новоиспечённого члена команды давно стало для Штарка повседневным делом. В тонкостях человеческих чувств Зайн разбирался лучше, чем отчуждённая Фрирэн, и был кладезю ценных советов, хотя не все из них пробивались сквозь нарочито грубоватую оболочку молодого воина и использовались им в обычной жизни. Постепенно их связь становилась крепче, встречи — чаще, а потом нежданно-негаданно зародившаяся между искра и вовсе смыла из их голов все лишние предубеждения, размыв границы правильного и неправильного. Видела бы Фёрн такого Штарка — раскрасневшегося, хватающего ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и всё из-за умелых рук, ласкающих его бёдра, из-за пальцев, проскальзывающих через любые границы, — не избежать было бы полного разрыва. Но маг не знала об этом, не знала и не должна была узнать. Ладонь Зайна накрыла живот Штарка, оглаживая поджарое тело, и устремилась ниже. Подросток шумно вздохнул и выгнулся, закусывая губу. Несколько раз он пытался перехватить у мужчины инициативу в их близости, но контроль всегда оказывался мнимым. Истинным исполнителем дел любовных был и оставался Зайн, не спешивший уступать свою власть зазнающемуся мальчишке. Комбинация действий, достаточных для того, чтобы отправить Штарка к вратам рая, всегда была почти одинаковой и лишь изредка подвергалась несущественным коррективам: наклониться, оставляя на животе влажные поцелуи, покрепче сжать бёдра, большими пальцами давая предварительную ласку его сокровенному месту, снова подняться выше — к ключицам и шее, капризным до внимания, каким в глубине души и был сам мальчишка, ищущий и в Зайне, и в самой команде Фрирэн признание самого себя. Ладонь священника зарылась в густые волосы Штарка, массируя его затылок, пока воин охал и ёрзал на месте. Слишком велик был наплыв чувств, смывающих из его сознания лишние мысли, и слишком опытными ласками вооружался против него Зайн, совершающий все действо нарочито медленно, будто бы лениво и неохотно, но на самом деле жаждущий этого не меньше самого подростка. — Зайн... — Тише, — Зайн уткнулся носом в шею Штарка и скользнул тёплыми сухими губами по его коже. — Что, уже представляешь вместо меня зрелую красотку? — шутка, которая должна была скрыть собой волнение парня, оборвалась вздохом, когда руки мужчины нашли себе путь ему под нижнее белье. — Боги, Зайн, я... — Расслабься, Штарк. Штарк молился, чтобы в голове у него стало пусто, чтобы не резало по самолюбию осознание того, что вся его гордость шла трещинами здесь, в чужой постели, когда власть над собственным телом и разумом так бессовестно вырывалась у него из рук. И — пускай он никогда не признался бы себе в этом, — ощущение собственной беспомощности заводило его, хотя это чувство всегда было тем, что он так сильно ненавидел. Мысли о том, что руки Зайна делали всё, что ему вздумается, и могли как раскрепоститься в своих ласках, затуманивая сознание Штарка, так и остановиться, не давая ему желанной разрядки, были так горячи, что с губ подростка сорвался невольный вздох. Чёрт возьми, до чего он докатился? Весь его путь — поиск признания и принятия, желание оказаться в месте, где он бы был любим, — обрывался здесь, в чужих объятиях. Зайн перевернул его на живот и навалился на него сзади, заставляя мальчишку уткнуться носом в подушку. Штарк охнул, когда чужая ладонь стиснула его собственную, переплетая их пальцы друг с другом. Его внутренний ребёнок ликовал: всё внимание было направлено на него и только на него, Зайн не игнорировал его, как это повсеместно делала Фёрн, его руки ни на секунду не отрывались от тела воина. Впрочем, если бы они посмели прервать контакт с обнажённой кожей Штарка, парень тотчас бы осыпал священника капризной руганью — в конце концов, нельзя было быть настолько бессердечным, чтобы обрывать успокаивающий душу физический контакт в момент их единения. Мужчина проник в него, заставляя юношу рвано вздохнуть. На мгновение мир перед глазами Штарка поплыл цветастыми пятнами, и он ухватился за простыни, чтобы совладать с собой. Зайн остановился, позволяя ему привыкнуть к себе, и наклонился к нему поближе, мазнув носом по шее выгнувшегося парня: — Ты как, малыш? — Всё хорошо, — с придыханием ответил воин. И, не желая, чтобы заканчивался этот судьбоносный момент, в котором болезненное распирающее жжение в животе вскоре сменилось ощущением приятной теплоты и заполненности, выпалил: — Продолжай. Каждый толчок сопровождался ощущением разрастающегося снизу живота жара, возбуждение Штарка усиливалось, тугим узлом стягиваясь где-то внутри. Близость чужого тела вымыла из его мыслей все прежние заботы, единственное, что осталось — руки Зайна, временами блуждающие по его телу, ощущение тяжёлого дыхания мужчины на его шее и затылке, яркие всполохи, блистающие перед глазами в те мгновения, когда священник отыскивал чувствительные точки внутри него. Иногда Штарк задыхался, и в глазах у него темнело от наплыва прежде незнакомых ему чувств, иногда он лежал неподвижно и спокойно, прислушиваясь к ощущениям, разливающимся по всему телу. Но каждый момент, значимый и не очень, клеймом отпечатывался в его сознании, выталкивая оттуда некогда бесконечным эхом звучащие порицания Фёрн. *** Конец. Возбуждение, взорвавшееся искрой и на мучительно долгие мгновения разлившее перед глазами темень, рассеялось, оставляя в теле лёгкую ломоту и приятную усталость. Зайн перевернулся на бок, лицом к Штарку, притягивая воина к себе и позволяя ему уткнуться носом себе в грудь. Тепло обволакивало красноволосого юношу, конечности ощущались ватными и непослушными. Вот, значит, какова взрослая жизнь и взрослые развлечения. Для полноты картины не хватило, чтобы священник закурил, но мужчина, очевидно, не хотел портить это мгновение, насыщенное околосемейным теплом. Штарк полностью расслабился, ощущая, как чужие пальцы перебирают его волосы. Что же, похоже, воин нашел идеальный способ справляться со стрессом. И, конечно же, одной капризной магичке не обязательно было знать, что именно было причиной его хорошего настроения и неожиданной шелковистости во все последующие дни. Может быть, Штарк сам загонял себя в ловушку, спутывая и без того неясные для себя чувства и создавая бомбу замедленного действия, ведь он, в конце да концов, привык искать признание в боях и тренировках, а не в чужой постели. Тем не менее, отказаться от внимательных прикосновений Зайна и его чуткости оказалось непосильным до тех пор, пока их пути не разошлись сами собой. ...И всё-таки ночами ему казалось, что все ещё живет их близость, горят невидимые отпечатки чужих ладоней на его бёдрах и плечах, замирают на его искусанных губах кусачие поцелуи. Когда кажется, нужно креститься, да, Зайн? Глубоко внутри Штарк надеялся, что их пути ещё пересекутся, а очередной сладкий сон станет явью. В конце концов, люди живут, пока тешат себя надеждами.