Обитатели кораллового рифа

Кавех плыл в толще воды, степенно перебирая острыми спицами белоснежно-алых плавников, чем распугивал и так немногочисленных обитателей полумёртвого рифа. Рыбы среди однотипных мертвенно-серых остовов кораллов осталось совсем мало да и та была по бо́льшей части больной или слишком старой, чтобы употребить её в пищу. Но Кавех не спешил перебираться южнее, где жизнь продолжала бурлить днём и ночью. Лишь изредка выбираясь туда, где риф поражал своей яркой и суматошной жизнью, он неизменно возвращался в свою тихую пещеру на самом краю отмели. Всего в нескольких взмахах плавников от пещеры относительно плоская плита резко обрывалась, уходя вниз крутым склоном, полностью занятым белеющими, подобно костям, иглами мёртвых кораллов, на глубину настолько, что дна за тёмной синевой не разглядеть. Кораллы зловеще тянули мёртвые ветви вверх, словно норовя схватить и затянуть, проткнуть насквозь, чтобы и твои кости остались лежать здесь, на этом кладбище. Кавеху эта мутная неизвестность с белеющими костями навевала чувство тревоги, пробирающее до самого нутра нервной дрожью, несмотря на то, что под водой было очень и очень немного тех, кто мог бы позариться на его цветастое "оперение" крылатки. Яркий бело-красный окрас и торчащие во все стороны ядовитые "спицы" плавников совершенно не располагают к близкому общению. Правда, несмотря на это, в океане всё же нашёлся дурак, прельстившийся хозяином этого ядовитого богатства... В последний раз взмахнув гибким, сильным хвостом, Кавех изворачивается, заплывая на скальный выступ, собираясь схватиться за него пальцами с белоснежными нежными перепонками, и нырнуть в пещеру, но одёргивает руки и по инерции пролетает мимо вниз головой пару метров, прежде чем затормозить и вернуть себе более привычное положение, для равновесия расправив свои смертоносные "крылья". Причиной прерванного манёвра служит небольшая стайка любопытных жёлтых лисиц, обосновавшихся у входа в пещеру, и которые, заметив его, отнюдь не поспешили обратиться в бегство, прыснув в разные стороны, как сделали бы любые другие. Наоборот, малыши застыли, рассматривая его, и даже подались вперёд, вынуждая Кавеха чуть отплыть, досадливо цыкнув на глупую рыбу. - Эй, это мой дом, - вслух недовольно дуется Кавех, угрожающе расправляя плавники, словно рассчитывая, что рыбки сейчас извинятся и отплывут в сторону, - Брысь! Кавех нетерпеливо взмахивает раскрытым хвостовым плавником, сильным потоком воды поднимая песчаную пыль и мелкие обломки кораллов, рассчитывая напугать малышей агрессивным поведением, но те продолжают весело перебирать плавниками, бодро маневрируя между поднятым мусором, воспринимая это как новую игру. Замельтешили жёлтые хвостовые плавнички, когда стайка в едином порыве подалась вперёд, вынуждая Кавеха снова отплыть немного назад, чтобы не зацепить их ядовитыми жалами. Но лисички продолжают уверенно следовать за ним, собираясь и разбегаясь в стороны, и Кавех, оглянувшись, принимает рискованное решение отплыть ещё немного в сторону от рифа, зависнув над крутым склоном, где пусть ещё слабо, но уже ощущаются отголоски сильных и опасных глубоководных течений: такие маленькие рыбки-лисицы точно почувствуют опасность и не полезут за ним, опасаясь не справиться с потоком. Кавех и сам бы, честно говоря, предпочёл не заплывать сюда - всегда есть риск напороться на поднимающуюся со дна белую или тигровую акул, которых его ядовитая расцветка не очень то отпугивала, а вот свежее мясо прямо таки манило. Но, помимо хищников, он и сам имел все риски не справиться, если течение окажется достаточно сильным. Пришлось даже сложить плавники, чтобы как можно сильнее уменьшить площадь соприкосновения с водными потоками. Рыбки действительно засуетились на самом краю рифа, перебирая плавниками, но вскоре, поняв, что добраться до нового друга и поиграть им не светит, обиженно махнув хвостами, медленно уплыли. Кавех с облегчением выдохнул, пробормотав что-то про глупых лисичек, которыми он вполне мог бы закусить, приплыви они утром, когда он был голоден - но, на самом деле нет, Кавех даже когда охотился, выбирал только противных угрей и мурен, потому что ему было слишком жалко всяких рыбёшек, особенно если они были красивыми или маленькими. Его бы воля, он бы питался одними водорослями. Боковые "крылья" слегка вздрогнули, раскрываясь, но внезапно снова сложились, стянутые стремительно появившимся склизким, мощным щупальцем, крепко удерживающим костяные иглы с ядом в безопасном положении. Кавех испуганно взвизгнул, оказавшись практически беззащитным перед столь грубым вторжением хищника в личное пространство, и отчаянно забился, чувствуя, как ещё несколько мускулистых щупалец поползли снизу по хвосту, удерживая его от движения. Кавех издал первый испуганный всхлип, как раз в тот момент, когда к спине неожиданно прижалась чужая мускулистая грудь, и крепкие бежево-серые руки с тёмными пальцами обвили его плечи, притягивая вплотную. - Ты только что снова пожалел потенциальный обед? - басовито мурлыкает знакомый голос на самое ушко, пока очередное свободное щупальце бережно убирает в сторону выбившийся из закреплённого коралловой палочкой пучка локон золотистых волос. - Ты! - Кавех уже откровенно всхлипнул, сжав кулаки, и попытался вслепую ударить назад, но ещё парочка щупалец скользнула по его запястьям, так что в итоге всё, что он мог - только расслабиться; тело сразу било нервной дрожью, - Ты напугал меня! Я... Я подумал... Кх... Хн... За спиной тихо вздохнули, а хватка только усилилась. Щупальца на хвосте пришли в движение, вырисовывая простенькие узоры и просто успокаивающе поглаживая нервно сокращающиеся мышцы. - Прости. Прости, моё милосердное сокровище, - каждое слово сопровождал мягкий поцелуй: в висок, в щёку, в мочку уха и на шее, совсем рядом с заполошно бьющейся венкой. Кавех не должен бы подпускать хищника так близко, не должен позволять касаться в таких уязвимых местах - всего мгновение отделяет его от смерти, если вдруг осьминог решит вцепиться зубами ему в шею и перегрызть кровеносную артерию, чтобы напиться свежей крови. Но Аль-Хайтам даже не раскрывает рта, касается только чуть жестковатыми, прохладными губами, из-за чего у Кавеха по позвоночнику прямо под спинным гребнем бегут мурашки. - Ерунда, я... ах, я не такой. Это ты излишне жесток, когда охотишься, - всё же возражает крылатка. - Ты именно милосерден, моё сокровище, - мурлычет, оторвавшись от расцеловывания его плеча, Хайтам, сверкая алой радужкой - и Кавех с удивлением замечает, что ранее тёмные щупальца тоже сменили окрас на весёлую бело-красную полосочку в тон его собственных плавников, - Именно поэтому ты не поладил ни с одной группой сородичей, которые нам до этого встречались. - О, конечно! И дело совсем не в том, что я трахаюсь с хищником, который в любой момент может меня сожрать! - огрызается Кавех, всё ещё обиженный тем, как осьминог напугал его при появлении. Возможно, Кавех был излишне невнимателен к своему окружению, но Хайтам мог бы напомнить ему о безопасности помягче, не оставляя моральной травмы. Хайтам, впрочем, утвердительно мычит, абсолютно не чувствуя себя виноватым: ни за чужой испуг, ни за то, что действительно специально распугивал всех потенциальных "родственников" своего очаровательного ядовитого лучика. Его сокровище совершенно не понимал, что весь интерес новых знакомых заключается в том, чтобы как следует поиметь изящную, яркую, завораживающую рыбку, наплевав на невозможность отложить жизнеспособные икринки. - Кстати, о трахаться, - вдруг тяжело вздыхает Аль-Хайтам, и его щупальца, ранее нежно мнущие хвост Кавеха, стремительно перебираются выше; одно из них мягко, самым кончиком без присоски, потирает паховую складку, спрятанную за двумя некрупными плавничками, - Можем мы?... - Ммммм, тебе что, не хватило нереста?! - недовольно вскрикивает Кавех, но не вырывается и не смахивает наглое щупальце, позволяя. Аль-Хайтам действительно уплывал, чтобы по зову природы оплодотворить какую-нибудь самку гигантского осьминога, и обычно этот процесс занимал у него не очень много времени: месяц, редко полтора-два. Именно поэтому Кавех тянул со сменой места жительства: хотел дождаться возвращения возлюбленного. Хайтам бы его не потерял. Во всяком случае, Кавех был уверен, что прошла бы пара дней, и осьминог появился бы в выбранной крылаткой новой пещере, словно всегда здесь и был - обругал бы за неудачный выбор, а потом лениво щурил бы глаза, распугивал мелких рыбёшек, случайно заплывших к ним, и игрался с мимикрией, то становясь невзрачным камнем, то кося под коралловый риф, то пародируя самого Кавеха. В такие моменты бело-красная полоска начинала слегка рябить с явно заметным ехидством, а сам Хайтам так и норовил напороться щупальцем на одну из ядовитых игл. Вот и сейчас, чувствуя, как Кавех стремительно сдаёт позиции и явно не собирается противиться, щупальца с хвоста стремительно дёргаются выше, напарываясь на опущенные вниз кончики ядовитых игл. Кавех привычно вздрагивает, ловя раздавшиеся над ухом удовлетворённое мычание: Хайтаму его яд - что-то типа слабенького афрозодиака с расслабляющим эффектом, а он всё равно нервничает как в первый раз, когда решил, что случайно убил совсем маленького ещё осьминожку, который плавал у самой поверхности воды в поисках корма и по неопытности не успел убраться с пути. Кто же знал, что через какие-то пару лет этот осьминог едва не изнасилует Кавеха, зажав в одной пещерке практически на отмели, после чего безвозвратно присвоит одинокую крылатку себе, выбрав ютиться с ним по пещерам у коралловых рифов, вместо уютной для себя темноты и прохлады глубоких вод. - Ну при чём здесь нерест? - бурчит Хайтам, которого эта тема задевает едва ли не больше, чем Кавеха - разговоры о его провальных попытках завести больше знакомых; потому что его, как однолюба, ломает от одной мысли о том, чтобы быть не с Кавехом, - Оплодотворить безымянную самку по зову природы и приласкать тебя по зову сердца - это совершенно разные действия. И удовольствие, заметь, я получу только от одного из них. - Какого из сердец? - хихикнул Кавех, - И ты же как-то говорил, что получаешь от оплодотворения удовольствие? - Удовлетворение, моё сокровище. Я получаю физическое удовлетрение от того, что меня наконец перестаёт распирать изнутри невероятное количество семени, для избавления от которого мой долбаный организм требует присутствия самки, - под конец Хайтам из-за нарастающего раздражения почти переходит на рык, чуть сильнее сжимая Кавеха в объятиях, но быстро успокаивается, глядя в блестящие любовью и любопытством карминовые глаза, - Удовольствие, моё сокровище, я получаю только с тобой. И будь моя воля, нерест бы тоже проводил с тобой. Но увы. - Я бы этого не перенёс, - покачал головой Кавех. - Отнюдь. Разве я груб с тобой? - совершенно не обижаясь, вновь переходит на мурлыканье Хайтам, оглаживая ладонями без перепонок чужую грудь и живот и останавливаясь на месте, где тело переходит в хвост. Чешуйки там самые мягкие и нежные, и Хайтам начинает бережно мять их, пока Кавех в его руках ощутимо плавится. - Хайтам. Хайтам! - внезапно взбрыкивает Кавех, взмахивая хвостом, - Не здесь. П-пожалуйста. Осьминог на секунду недоуменно замирает, а затем скашивает глаза в сторону голубой бездны, где уже начали собираться подозрительные тёмные силуэты. - Это белые акулы, - напряжённо нахмурился он, стремительно отзывая свои щупальца с тела Кавеха и растопыривая их на максимальную ширину, чтобы резко оттолкнуться, придав их телам импульс для почти мгновенного перемещения к укрытию, - Я думал, что достаточно спугнул их, когда поднимался. Похоже, я недооценил, насколько они голодны. Кавех только мычит что-то невнятное в ответ, тратя всё своё внимание на чужие плечи, в которые до боли вцепился когтистыми пальчиками, чтобы не остаться один на один с голодными хищниками на открытом пространстве - он тоже умеет защищаться и быстро плавать, но для группы опытных охотников все его навыки так, навевающее голод развлечение перед плотным, пикантно приправленным ядом обедом. Ещё одна из причин, почему Хайтам постоянно напоминает Кавеху чаще смотреть по сторонам и быть внимательнее к собственной безопасности: одна акула - не проблема. Три? Уже опасно. Опасно, разумеется, для Кавеха, а не для Хайтама - гигантский осьминог таких акул иногда ловит на завтрак, и от такого угощения Кавех не отказывается никогда, испытывая иррациональное злорадство от того, что это он грызёт нежное светлое брюшко, пока Аль-Хайтам в облаке крови заботливо отрывает для него плавники, выглядя при этом до одури сексуально. Одних воспоминаний о оглушающем треске разрываемых хрящей и ощущения прохладной кожи Аль-Хайтама под ладонями достаточно, чтобы Кавех вновь почувствовал себя в безопасности. Поэтому, едва оказавшись под сводами пещерных стен, он развернулся лицом к лицу с возлюбленным, игриво мазнув чуть приподнявшимися костяными иглами по передним щупальцам, и приблизился к чужим губам. Сначала лизнул их самым кончиком языка, дразня, затем приник полностью, мягко сминая, слегка приоткрыв рот. Он издал мягкий, беззащитный звук, позволяя щупальцам снова обхватить его и обездвижить, прижав чуть встопорщившиеся от возбуждения плавники. Хайтам моментально воспользовался приглашением, снова сжав своё сокровище в объятия и мягко направляя в поцелуе, перебирая рассыпавшиеся в воде сверкающие золотые пряди. Они целовались медленно, старательно пряча острые зубы и потираясь гибкими языками, пока Кавех окончательно не разомлел, тихонько похныкивая в чужой рот. Хайтам отвечал на это тихим рыком, чуть ослабляя хватку щупалец, позволяя своей рыбке провокационно потереться нежными паховыми складками об одно из щупалец. Сам осьминог никакого удовольствия или вообще каких бы то ни было ощущений почти не получал - части щупалец ближе к торсу были наименее чувствительны из всех - но то, как его рыбка выгибалась, как нетерпеливо дрожал её хвост, как она требовательно похныкивала, ожидая, что он даст ей больше... Хайтам мог бы наблюдать за своим сокровищем вечно. Но тогда сокровище могло посчитать, что он издевается и обидеться, так что приходится начать действовать. Кавех сквозь туманную поволоку возбуждения чувствует, как щупальца меняют его положение в пространстве, заставляя бесстыдно выгнуться, выставляя на обозрение незащищённый животик, тонкие, сверкающие на солнце белоснежными монетками чешуйки и подрагивающие паховые складки, готовые раздвинуться от легчайшего касания. И Хайтам коснулся, проводя шершавым пальцем без когтя, приглаживая и мягко лаская. Кавех дрожит и вскрикивает от прошившего тело удовольствия, позволяя открыться самому уязвимому. Ни одному - ни хищнику, ни жертве - не придёт в голову так легко, с безусловным доверием открыться другому хищнику. Особенно в их условиях. Кавех переводит взгляд на яркий провал выхода и его всего мажет, когда он в очередной раз осознаёт, что Хайтам закрывает его почти полностью своей мощной спиной. Вообще-то это опасно: вход в пещеру никак не скрыт и любой проплывающий мимо хищник, увидев добровольно представленную спину посчитает своим долгом попытаться нанести удар. И тогда у Хайтама появится, как минимум, новый шрам. Скорее даже несколько - и это в случае, если им сильно повезёт. Поэтому им следовало бы развернуться. Но тогда именно спина Кавеха - обездвиженного, разреженного, изнемогающего от наслаждения - окажется под ударом, и на это Аль-Хайтам не пойдёт никогда. И Кавех чувствует себя одновременно совершенно беззащитным, раскрытым до предела, доверившимся и одновременно - самым защищённым существом во всём океане. И от этого он распадается прямо на физическом уровне, подставляясь под крепкие руки и щупальца, которые присосками игриво пощипывают соски, заставляя задыхаться, захлёбываться тихими, жалобными стонами, удерживают руки над головой, бережно щекоча чувствительные ладони, растирают чувствительные чешуйки на боках и у самого хвостового плавника. Кавех не вырывается, но тонкие жгуты щупалец всё равно с каждым стоном стискивают сильнее, пока Аль-Хайтам раздумывает несколько секунд. Всё решает жалобный звук, который издаёт Кавех, лишённый ласки, и Хайтам спускается ниже, поддевая разъехавшуюся плоть пальцами. И широко, с оттяжкой облизывает, пока у Кавеха сыплются настоящие звёзды из глаз, а нутро трепещет. Это не первый раз, когда Хайтам доставляет ему удовольствие языком - полностью рот они, по обоюдному согласию, никогда не использовали, потому что... Ну, не с их набором зубов - но каждый раз всё равно ощущается как первый, потому что Хайтам всё ещё прохладный, как все жители глубин, и контраст температур заставляет Кавеха ощутимо метаться в чужой хватке, пока гибкий язык проталкивается внутрь, оглаживая податливые стеночки. - Хайтам... - хрипит Кавех, когда чувствует, как язык проталкивается ещё глубже, задевая самое восхитительное местечко в его теле, - Пожалуйста... Мне нужно... - Ммф, - невнятно пыхтит осьминог в ответ, и Кавех чувствует, как сильнее раздвигаются стеночки под давлением сразу двух пальцев, которые сразу находят то самое местечко, от прикосновения к которому Кавех ощущает словно удары электрического угря. В хорошем смысле. На самом деле, Кавех ненавидел электрических угрей. Хайтам излишне заботится о нём, раздвигает пальцы в стороны, убеждаясь, что его любовник достаточно поддатлив - словно не он может ввинтиться в любую щель, в которую поместится его череп. И Кавех почти не верит собственным чувствам, когда одно из щупалец наконец проникает внутрь: в самом первом проникновении нет ничего приятного или не, но он всё равно стонет, подбадривая партнёра, потому что уже прекрасно знает, что иначе Хайтам замрёт и будет, не специально, но изводить его бесконечными ласками, ожидая, пока тело привыкнет. Телу уже давно не нужно привыкать - даже если они и не виделись больше месяца - и Кавех требовательно хнычет, освобождая руки, чтобы притянуть Аль-Хайтама к себе за плечи и поцеловать. Кавех знает, что удовольствие его партнёра больше эмоциональное, чем физическое - особенности строения моллюсков, но это не значит, что ему неприятно внимание. Поэтому Кавех игриво пощипывает чужую грудь, сминая, а после растирая пальцем кожу, надеясь только, что достаточно хорошо контролирует силу: реально навредить такая крылатка как он Хайтаму не сможет никогда, но доставлять боль вместо удовольствия ему тоже совершенно не хотелось. Хайтам, впрочем, почти не реагировал на эти игривые знаки внимания, сосредоточившись на неторопливых, глубоких движениях щупальца внутри чужого тела. Он даже слегка покраснел, что на его сероватой коже смотрелось как тёмные пятна, особенно в комплекте с восхитительными зелёными глазами - когда Хайтам забывал контролировать свою мимикрию они частенько становились именно такими, с тонким огненным кольцом вокруг плоского зрачка, а щупальца темнели до цвета морских глубин с примесью какого-то тёмно-зелёного. И в такие моменты Кавех не мог отвести от него взгляд, запоминая, как ему казалось, первичный образ его возлюбленного. Момент впрочем, заканчивается быстро, когда Хайтам использует практически единственную на щупальце присоску по назначению, обхватывая ту самую точку, которая заставляет Кавеха кричать. И Хайтам всё равно мучает его, лаская всеми своими щупальцами, щекоча бока и разминая хвост, даже придушивает слегка, когда подтягивает щупальцем за горло во время очередного поцелуя. И всё это время продолжает играть с присоской внутри его тела. Невыносимо. Восхитительно. Кавех кончает, едва осознавая себя в чужих объятиях, что больше напоминают хватку хищника на своей жертве. Хайтам выглядит взъерошенным и каким-то диким, хотя едва ли испытал свой оргазм, но Кавеху льстит, что другой хищник не отрывает от него отнюдь не плотоядный взгляд. - Я соскучился... - наконец шепчет крылатка; ему едва хватает сил поднять руку к чужому лицу, чтобы нежно провести тонкими пальчиками по скуле, - Рад, что ты вернулся. - Я тоже, - урчит его любовник, оставляя чуть жестковатый поцелуй на скуле, - Ты похудел. Побудешь здесь один немного, пока я поймаю для тебя одну из наших незваных гостей? Тёмные акульи тени действительно уже некоторое время мелькали в их поле зрения, но это Кавеха абсолютно не беспокоило. - Конечно, мой защитник, - мурлыкает он, слегка взмахивая хвостом, намекая на своё очевидное кокетство. Хайтам на это рычит, даря ему ещё один, жёсткий, быстрый поцелуй и практически исчезает из пещеры: возможно, они бы сейчас могли начать второй раунд, но он никогда не поставит потребности своего чересчур милосердного сокровища в пище ниже собственного желания видеть свою пару разнеженной и беззащитной перед ним.