***
Они жили в мире, в который большинству людей соваться не хотелось — и правильно. В этом мире субъект A вполне мог подсыпать субъекту B крысиный яд в суп, а С — удушить D нейлоновым чулком на заднем сидении своего серого форда. В этом мире любовь появлялась только под руку с насилием, неизбежно перетекающим в смерть, и почти никогда не несла с собой ничего хорошего. Хотя нет. Без «почти». И Норман давно перестал во что-либо верить. Все дни в морге были похожи один на другой. Он приходил на работу и уходил с неё (по ощущениям, чаще приходил, чем наоборот), часами напролёт разбирал бумажки, выискивал опечатки в документах, кого-то вскрывал, кого-то зашивал, осматривал несчастных убитых, а потом снова зарывался в отчёты и справки. Иногда к нему заглядывали фотографы, иногда студенты — будущие полицейские, следователи или судмедэксперты, как он сам. Норман с тоской вспоминал собственную практику патологоанатомии в больнице. Разница с его нынешней работой была невелика: сначала он изучал людей, которые умерли от остановки сердца, а потом тех, кому его вырезали и засунули в рот. Студенты не задерживались надолго — пока они мелькали в поле зрения, Норман поручал им мелкую бумажную работу, описывал свои действия параллельно со вскрытием, а потом наблюдал за тем, как за ними закрывается дверь. И делал ещё один надрез. Рутина въедалась под кожу вместе с подвальным холодом. Иногда он забывал, как звучит его голос. Руки двигались машинально и под мерное гудение камер хранения пачками сгружали лобковые волосы, грязь из-под ногтей и образцы спермы и мочи на анализ в лабораторию. Сон избегал его ночами и настигал на работе, заставляя клевать носом в кабинете. Прошло десять месяцев, а жизнь так и теряла краски с пугающей скоростью. Пока вдруг не перестала. Его сложно было не заметить — кого угодно распознаешь по первому шороху, если обычно тебя окружают только мертвецы. Хотя шорохов было мало, только подошвы кожаных туфель пару раз едва слышно стукнули о кафель. Для настолько яркого человека он издавал на удивление мало шума, а среди холодных ламп казался чужеродным, словно вырезанным из журнала. Сначала он окинул Нормана взглядом: с головы до ног и обратно. Внимательные глаза, радужки цвета болотной воды. И протянул ему руку. — Добрый вечер, мистер Эшли. — Доктор Эшли, — машинально поправил Норман. Обычно он не был настолько дотошным, но удивиться собственной реакции у него не хватило сил. — Хорошо, доктор, — легко перестроился мужчина. — Я Сайлас Доу, детектив-следователь. — Наслышан, — Норман криво ухмыльнулся уголком рта. — Часто работаю с вашими однофамильцами. Сайлас расплылся в улыбке, хотя Норман был уверен, что слышал эту шутку он не впервые. Ещё бы — в полиции ведь работает… А у Нормана таких Доу был полный морг: Джон Доу первый, Джон Доу второй, Джон Доу третий… Неопознанные трупы, навсегда потерявшие имена. Норман не знал, зачем он пришёл. Это наталкивало на подозрения. Детективы были редкими гостями в его холодных краях — крошечный морг в трёх кварталах от департамента привлекал мало посетителей. По большей части, он просто заполнял отчёты, и с чьей-то лёгкой руки они оказывались у нужных людей на рабочих столах. С большинством коллег по делам он никогда не встречался. Они не горели желанием. Но Сайлас Доу, детектив-следователь, пришёл. И долго смотрел на него своими болотными глазами, чуть склонив голову вбок. — Я могу чем-то помочь? — спросил Норман. Он отвык от полноценных социальных взаимодействий, и долгий зрительный контакт начал его нервировать. — Это же вы раскрыли то дело в прошлом году? — спросил Сайлас. — Дело Теслы? Дело Теслы. Его чёртово проклятие. — Его поймали Роген и Махелона, — почти по слогам проговорил Норман. — Я ни при чём. А Сайлас улыбнулся, сощурив глаза. — При всём уважении, доктор, — сказал он, — я вам не верю. И протянул ему планшет с бумагами. Они шли в комплекте с трупом. Норман тогда подумал: они либо станут врагами, либо… Потому что нельзя таким быть. Нельзя так себя вести, если вы знакомы всего две минуты. И вообще много чего нельзя, когда попадаешь в крошечный морг в трёх кварталах от департамента, куда больше никто не суётся, кроме судмедэксперта с такими мешками под глазами, что этот детектив в них может поместиться целиком. — Сайлас Доу, — повторил Норман, словно пробуя звучание на языке, и взял папку у него из рук. — Крестоносец. Не ошибаюсь? Он ощутил укол удовлетворения, когда Доу сощурился ещё сильнее. Счёт: один-один. — Да, — ответил Сайлас, — но там нечем гордиться. — Ну почему же. Вы его нашли. — Пока я его искал, он убил девять человек. Это не победа. И Норман подумал: нет, врагами они не станут. Потому что в тот момент они друг друга поняли.***
Сайлас не был похож на остальных хотя бы потому, что Норман его и правда видел. Причём чаще, чем изначально мог предположить. — Сначала я думал, что он организованный убийца, потому что… ладно, ты сам видел. Всё в перчатках, есть образ жертвы и modus operandi на это наталкивает. Но он буквально забыл кусок пальца на подоконнике, Норман. Как можно забыть на подоконнике кусок чёртового пальца? В перерывах между фразами Сайлас жевал китайскую лапшу. Норман находил очаровательным то, как он не стеснялся трупов в секционной через стену и не говорил, как его студенты, что у него «что-то пропал аппетит». — У меня есть пара предположений, — сказал Норман. Он и сам не заметил, как они перешли на «ты». Возможно, это случилось после их второй встречи, когда Сайлас попросил поприсутствовать на вскрытии. Или после третьей, когда они проговорили полтора часа подряд, а Норман потом так и не смог толком вспомнить, о чём. Или после четвёртой, когда нашли новое тело. Сайлас вскинул голову. — Я был бы очень рад их услышать, — сказал он. Норман замер на пару мгновений. Перед ним лежал отчёт из химической лаборатории. Он точно знал, что Сайлас уже разослал по участкам характеристику от профайлера. — Ты же знаешь, я не скажу ничего нового. — Почему? — У тебя для такого есть Купер. Сайлас поджал губы, но не стал давить — только снова сощурился. А Норман опустил голову и снова зарылся в отчёт. Если он и может принести пользу, то только так.***
Запись 382. 14:32… «…» …Древние египтяне делали слепки лиц своих мёртвых родственников, чтобы помнить, как они выглядели. Если слепок разбивался, они горевали, как если бы человек умер второй раз. Гомер в «Илиаде» почти ничего не написал об убийстве героев, зато с огромным почтением пересказал процесс похорон. А евреи считают, что с пришествием мессии все умершие оживут, восстановив свои тела вокруг седьмого шейного позвонка. Довольно интересный выбор самой важной кости в организме… …Я слишком многое знаю про смерть. О чём ещё мне здесь думать?***
Когда Сайлас без предупреждения ворвался в морг, Норману хватило одного взгляда, чтобы всё понять. — Что случилось? — спросил он, просто чтобы убедиться наверняка. — Ещё одна, — сказал Сайлас. И опустился на стул. На его пальто остались следы грязи — Норман отстранённо подумал, что в этот раз тело нашли либо за городом, либо в одном из трёх парков на севере, если судить на основе географии предыдущих случаев. Зная специфику маньяка — скорее за городом. На каком-нибудь заброшенном заводе. Эту версию подтверждала ржавчина у Сайласа на рукаве. Мысль сформировалась и прибавилась к досье у Нормана в памяти. — Это шестая, — сказал Сайлас. — Шестая. За три месяца. Норман вздохнул. Это такая же часть их работы, как отчёты и утренний кофе. Печальная статистика, которая завтра окажется на первой полосе. Сайлас везунчик, так про него можно подумать. Он ведёт дело самого разыскиваемого преступника года. Журналисты его обожают — и ненавидят. Если ему удастся найти этого убийцу, можно будет до старости не волноваться о зарплате. Но Сайлас плевать на это хотел. — Когда его привезут? — спросил Норман. — Минут через сорок, — сипло ответил Сайлас. Норман, взглянув часы, предположил, что машина с телом застряла в пробке на въезде в город, а Сайлас проскочил её на мотоцикле. — Я закурю? — спросил Доу, и Норман поманил его к служебному выходу. Они стояли под козырьком двери. Сайлас курил, а Норман смотрел на идущий в шаге от них дождь, чувствовал кожей холодную влагу и старался не думать о сигаретном дыму у Доу в лёгких. — Расскажи мне о том деле, — вдруг попросил Сайлас. И он рассказал.***
Соседи считали Дэвида Кейджа прекрасным человеком. Он прибивал им покосившиеся полки и клал плитку в ванных. Если перегорала лампочка, именно у него спрашивали, какую лучше купить на замену. Если барахлила проводка, к нему обращались первым. Хороший парень, говорили про него соседи. Рукастый, улыбчивый. Жаль, что не женат. И когда одна из бабушек-соседок пропала, никто не обратил на это внимания. Уехала к внукам, думали остальные. Мало ли, бывает. А потом группа подростков влезла на заброшенный склад и нашла бак, из которого торчала рука. Баков было шестнадцать — по одному на тело. Ещё двое лежали в выключенных холодильниках. Парнишки-взломщики, заикаясь и дрожа всем телом, говорили, что пошли на запах. Подумали, что наткнутся на мёртвого пса. Большая часть мертвецов разложились до той стадии, на которой вода, в которую они были погружены, превратилась в затхлый бульон из телесных жидкостей. На том, что удалось спасти — облезшая морщинистая кожа или вовсе полное её отсутствие, электрические ожоги, синяки, гематомы, множественные внутренние кровоизлияния. Тринадцать женщин в возрасте от 19 до 78 лет. Трое мужчин — от 59 до 74. У четвёртой жертвы при жизни вырван клок волос. На её же баке сохранились отпечатки пальцев. К моменту, когда юные исследователи пробрались на склад сквозь дыру в заборе, расследование уже шло. Хотя вернее было бы сказать «плелось», потому что жертв всего за несколько дней до этого связали между собой. Девятнадцатилетнюю девушку считали сбежавшей из дома, самых пожилых — как на подбор одиноких и нелюдимых — никто даже не хватился, тел не было. А нет тел — нет и работы для Нормана Эшли. Когда их нашли, он провёл в морге тридцать два часа подряд, обследуя каждый труп на предмет зацепок. Все жертвы умерли от фибрилляции желудочков и остановки сердца в результате длительного воздействия электрическим током. Убийца соединил все баки в одну цепь. Замыкание. Удар. Провода в воде. Отпечатки пальцев ни к чему не привели — приводов в полицию за преступником не числилось. Зато опознать удалось всех — по стоматологическим картам. Ни одного нового Доу на этом деле. На этом история закончилась. Для Нормана. Пока он занимался телами, Роген и Махелона прошерстили все камеры в радиусе километра и нашли машину, которая оказывалась в районе склада в дни, совпадающие с примерными датами смертей. Ориентировку разослали по всем участкам города, а на следующий день она попала в новости, и по указанному в них номеру обратилась Линда — соседка Дэвида Кейджа. Она не была ни в чём уверена, и уж конечно не хотела верить, что такое вообще возможно… Но когда Джемма и Кэл постучались к нему в квартиру, оказалось, что его уже почти неделю нет дома. Как и его машины, документов и денег. Теслу — так его дружно решили назвать журналисты, — совместными усилиями искали восемь штатов. В конце концов взяли его в Небраске — там он заехал на заправку, чтобы купить себе сэндвич с тунцом. — Я им ничем не помог, — сказал Норман. — Я же говорил. Сайлас сделал ещё одну длинную затяжку, сощурился в сторону дождя и пожал плечами. — Может быть, — сказал он. — Но я слышал об одном молодом человеке, который за два дня до того, как получили видео с машиной, прислал в департамент характеристику, в которой было сказано, что Тесла может работать электрослесарем по вызову в северо-восточном районе, получать маленькую зарплату, иметь ай-кью до 95 и, вполне вероятно, любить тунец. Норман покраснел. — Это было очевидно. — Даже тунец? — У него были пальцы в тунце, когда он закрывал крышку. Это единственное, что удалось вытащить из отпечатков. Я решил, что он должен быть просто фанатом этой рыбы, раз ради неё даже отвлёкся от чёртового убийства. — Но к тебе не прислушались. Норман дёрнул плечом. — А ты удивлён? Я не профайлер. И у них была методика, которая сработала. Если бы они начали проверять всех работодателей северо-востока, могли бы не найти запись и упустить его окончательно. Сайлас сделал последнюю затяжку и затушил сигарету о стену. — У тебя больше талантов, чем ты думаешь. Сказав это, он щелчком отправил окурок в мусорный бак и улыбнулся в полоборота. — Пойдём. Они приехали.***
Сайлас оказался прав: как только он это сказал, Норман услышал гудение двигателя. Это был низкий печальный звук, который каждый раз означал, что у него снова есть работа. Они спустились в секционную, Норман включил лампы, протёр стол и застелил его стерильной полиэтиленовой простынёй. Санитары, вкатив внутрь тележку с телом, безуспешно попытались скрыть удивление при виде обогнавшего их детектива у судмедэксперта под рукой. — Ну супер, вы, получается, уже в курсе, — сказал один из них. Норман кивнул и нетерпеливо махнул рукой в сторону выхода. Все подробности он узнает из первых уст. Как только санитары развернули пустые носилки, из-за их спин вынырнул парнишка с фотоаппаратом. — Здравствуйте, доктор Эшли! — заулыбался он. — Я поснимаю? Он каждый раз это спрашивал. — Да, Брайан, — машинально разрешил Норман, — тебе за это деньги платят. Раздались щелчки затвора. Тело нужно сфотографировать со всех сторон — что на месте преступления, что в морге. Это часть протокола, которая часто выручает профайлеров. Одна из вспышек осветила то, как у Сайласа сузились зрачки, а Брайан, закончив съёмку, поблагодарил их за содействие, извинился, что задержал, и сказал ещё кучу всего слишком быстро, чтобы Норман вник в смысл его слов. Когда за ним закрылась дверь, Сайлас покачал головой. — Этот малец может быть одной из причин, почему мы всё ещё его не поймали. — Брайан? — переспросил Норман. — Он же божий одуванчик, в чём ты его обвиняешь? Сайлас какое-то время молча смотрел вперёд, а потом покачал головой. — Его — ни в чём. Пока просто мысли вслух. Норман рассудил, что не хочет лезть в чужие рабочие разборки. — Надевай перчатки, — сказал он. Сайлас усмехнулся. Норман разложил рядом с собой инструменты и настроил свет. Первым делом — взять мазки с краёв ран. Это он делал по привычке: самый простой способ узнать, было ли чем-то обработано лезвие. Иногда, если это ещё не было известно, такая процедура плюс форма ран помогала определить орудие убийства — в этом случае Норман был на 98% уверен, что им снова окажется двухстороннее бритвенное лезвие «Дэрби экстра» из пачки в сто штук. Пока что убийца себе не изменял. Именно этим лезвиям он был обязан своим именем — им, предприимчивым журналистам и своей забывчивости. Один раз оставив кусок пальца на подоконнике, собраннее он не стал и обронил лезвие рядом со следующим трупом. Чистое, неиспользованное, но экспертиза подтвердила, что убийство было совершено таким же. Судя по следам и разводам на земле, он рассыпал всю коробку и собирал их по одному. И если бы он порезался… Насколько бы это облегчило им жизнь. Но нет. Он работал в садовых перчатках, бахилах и респираторе. Засранец. — Девушка. 15-25 лет… Предположительно. На стадии вздутия. Смерть наступила… от четырёх до шести дней назад, измеряю температуру… Сможешь записывать? Ты бы сэкономил мне кучу времени. Только в такие моменты Норман думал вслух. Буднично ощупывая кожу несчастной убитой, он продолжал описывать всё, что видел, работающему в шаге от него диктофону. Это была структурная работа. Она не терпела паники и суеты. Сайлас молча водил карандашом по бумаге. — На всей поверхности кожи ожоги от хлорки… Да, пиши: химические ожоги от обработки хлорид-гипохлоритом кальция. Волосы обриты. Зубы удалены. Подушечки пальцев рук срезаны. Ногтей нет ни на руках, ни на ногах — видимо, на них был лак. Срезан кусок кожи с тыльной стороны плеча… Может быть татуировка, но я ставлю на родимое пятно. Глаза… да, как обычно. Глаз нет. Сайлас исподлобья наблюдал за его движениями. Норман пытался понять, отталкивало ли его то, что он видел. Чувствовал ли он тошноту? В конце концов, сейчас перед ним такой же Доу, как и многие другие. Что за дурацкая фамилия. Или он смотрел не на тело, а на него? — Если всё так же, как в предыдущие разы, то причина смерти — потеря крови вследствие резаных ран на предплечьях. Вижу место инъекции справа на шее. Если всё как раньше, то это пропофол. Присутствуют нерешительные раны, приступаю к измерению и описанию. Нерешительные раны — это тонкие, неглубокие порезы рядом со смертельными. Обычно их наносят себе самоубийцы — наверное, пытаются подготовить себя к боли. Раньше они все считали это верным признаком суицида. До того, как появился этот чёртов монстр. Норман присвоил каждой из ран номер и измерил их внешние параметры, а затем взял образец крови для биохимического анализа и мазок, чтобы выявить возможную сексуальную пенетрацию. Если всё как раньше, — а у них нет причин предполагать, что в этот раз что-то изменилось, — в крови найдётся достаточное количество пропофола, чтобы отключить человека на сорок минут или более. Признаков изнасилования не было. Из шести жертв четверо были мужчинами; убийца не придавал гендерным различиям важности и убивал их одинаково. Отключить сознание, полоснуть по венам, посмертно стереть личность — подушечки пальцев, сетчатку глаза, зубы, любые отличительные приметы. А заодно свои отпечатки с их кожи — хлорной известью. И забыть кусок пальца на подоконнике. В портрет всё это не сходилось. Норман сделал мысленную пометку и отправил идею в ту же воображаемую папку, где не так давно оказалась ржавчина с рукава Сайласа. Та же самая ржавчина покрывала спину убитой. — Где её нашли? — На выезде из города через шестнадцатое шоссе. На бывшем металлургическом заводе. — Так и знал, — прошептал Норман, переворачивая жертву на живот. Конечно, он знал. Как и большая часть департамента. Они ведь не зря раз в день отправляли к таким точкам патрули. Норман предполагал, что следующее тело, если оно будет, убийца оставит в ангаре заброшенного частного аэропорта. Или в том детском лагере, который не открывался с восьмидесятых. У них в базе с недавних пор появился список таких мест: серийные убийцы их города не любили избавляться от тел. Они, словно бесконечно подражая друг другу, оставляли их гнить в пыльных пустых зданиях. Среди мха и ржавчины. И воды. И проводов. Норман тряхнул головой и зажмурился. — Ты в порядке? — спросил Сайлас. — Конечно, — ответил Норман. — Это моя работа. На самом деле, он очень плохо с ней справлялся. — Я просто… не могу определить личность, — после долгой паузы сказал он. — Мне некого звать на опознание. У нас население — четыре миллиона человек, а всё, что я могу предложить для заголовка, это пол и примерный возраст. Её никто не найдёт. Она теперь Джейн Доу. Шестая Доу на этом деле, — он покосился на Сайласа и попытался улыбнуться. — Ну, седьмая, если считать тебя. Сайлас не воспринял его слова как шутку. Он слегка нахмурился и отложил планшет с карандашом. — Я сейчас вернусь, — сказал он. — Выкурю одну и вернусь. Архивы поликлиник не оцифрованы и вряд ли станут таковыми в ближайшие несколько лет. Совпадение по ДНК удастся найти только чудом — а чудеса в их краях ещё более редкие гости, чем детективы-следователи. Норман смотрел вслед первому Доу этого дела и сжимал в кулак руку в перчатке, пытаясь унять заливающую сердце горечь.***
Запись 413. Сейчас… 02:41. Ладно… «…» …Все известные истории цивилизации строились на смерти. Люди ищут в ней смысл, потому что не могут найти его в жизни. Если сейчас смысла нет, то, может, он будет позже? Зачем мы всем этим занимаемся? Мои действия не приводят к результатам. Если результат и есть, то он незначителен. Я не вижу изменений. А разве не в них всё дело? Разве не ради этого мы живём? Чтобы изменить хоть что-то? Если движение — жизнь, то понятно, почему у меня здесь ничего не двигается. Но тогда зачем я здесь нахожусь?.. «…» …Сегодня было новое тело. Сайлас снова курил. Я… по его просьбе… вспоминал дело Кейджа. Не знаю, зачем я этим занимаюсь. Я не могу заснуть.***
Следующим утром он включил новости. — Детектив Доу, детектив Доу! Короткий комментарий по этому делу! — верещала из-за экрана репортёр. Сайлас поморщился и коротко обернулся через плечо в последней попытке найти путь к отступлению. Безуспешно. — Мы получили информацию о ещё одной жертве Дэрби, уже шестой по счёту. Что это значит для жителей нашего города? Идиотский вопрос — в глазах Сайласа читалось именно это. Норман болезненно прикусил губу. — То же, что и всегда. Не разговаривайте с незнакомцами. Не ходите поодиночке. Дэрби похищает людей и днём, не думайте, что вы в безопасности, пока не стемнело. Будьте осторожны. — Станет ли убийца агрессивнее? Каковы прогнозы специалистов? — Это вполне возможно. — Но что вы можете гарантировать нам как сотрудник правоохранительных органов? Сайлас уставился за камеру нечитабельным взглядом. Спустя несколько секунд тишины репортёр пробормотала что-то неразборчивое и кадр резко сменился другим — с уверенно улыбающейся ведущей. — Департамент полиции настоятельно рекомендует каждому иметь при себе средства самообороны и как можно реже… Норман выключил новости. Двадцатью минутами позднее Сайлас спустился в морг и сразу же направился к служебному выходу. Норман двинулся за ним. — Теперь ты мне расскажи, — сказал он, когда Сайлас закурил. И Сайлас начал.***
Журналисты проявили чудеса изобретательности, назвав его Крестоносцем. Как бы противно ни было это имя Сайласу, оно отражало его суть — примерно так же, как обычного человека отражает кривое зеркало в цирке. Джеймс Форрест был единственным ребёнком в семье. Когда ему было девять, его отец ударился в религию и решил стать священником, но сделать этого ему не удалось по ряду причин, включающих в себя наличие семьи и алкогольной зависимости. И всё же отказное письмо из семинарии не помешало Уильяму Форресту развестись с женой и уехать в неизвестном направлении, навсегда забыв слово «алименты». Психиатр, позднее анализировавший его биографию, включил этот эпизод в свой отчёт под пометкой «образующий идеологию». Он отучился на инженера, несколько лет нанимался сезонным рабочим на фермы в Айове и посещал лекции почти всех существующих в США христианских конфессий. Его жизнь больше всего была похожа на лоскутное одеяло, пока три года назад, в возрасте тридцати трёх лет, он не приобрёл себе давно пустующее здание бывшей скотобойни. Его дело было одним из самых резонансных в истории их города. Девять жертв. Все — работники секс-индустрии, как женщины, так и мужчины. Он находил их на улицах, сажал к себе в машину, а затем вёз на свою скотобойню и держал там от двух до пяти суток, подвесив за руки к крюкам для свиных туш. На телах — множественные гематомы, порезы и ожоги. Он тушил о них сигареты, часами насиловал подручными предметами, а затем душил собственным ремнём. Все тела нашли в лесу: он привязывал их к крестам из досок и оставлял стоять среди древесных стволов. Волосы на ветру шевелились так же, как листва. На него вышли только потому, что на последнем теле остались отпечатки. А потом Сайлас и Винсент Перейра, его напарник на том деле, поступили не по уставу. Они отправили в департамент запрос на отряд спецназа, но на место приехали без них. Форрест брался за новую жертву, как только оставлял предыдущую на кресте. У них не было времени ждать. Скотобойня встретила их сквозняком и женским плачем. Её звали — и зовут, к счастью, — Долорес. Она, как и предыдущие жертвы, была подвешена к крюку для туш, а Форрест привязал к её волосам десятикилограммовую гирю. Винсент кинулся развязывать девушку, а Сайлас двинулся дальше с пистолетом наизготовку. Это ему не помогло. Стоило ему завернуть за угол в длинном обложенном кафелем коридоре, как Форрест железной цепью выбил пистолет из его рук. Пальцы обожгло болью, Сайлас потерял координацию, и Форрест пинком в грудь повалил его на пол. Он мог бы его застрелить, но это было не в его стиле. Вместо этого он схватил Сайласа за волосы и начал бить головой о кафель. Последнее, что в тот день слышал Сайлас: выстрел. Форрест погиб на месте. Этого Сайлас Винсенту так и не простил. — Я долго пытался понять, зачем ему были кресты, — сказал Сайлас. — Все считают, что он был фанатиком… а мне иногда кажется, что он издевался над всем этим. Над религией. Норман кивнул, не отводя от него глаз. После того дела Сайлас пролежал в больнице три недели с тяжёлой черепно-мозговой травмой и двумя сломанными пальцами. Он сказал, что они до сих пор иногда болят во время дождя. В их городе это значит «почти всегда». — Форрест слишком просто отделался, — сказал Сайлас. — Он должен был сгнить в тюрьме. Его должны были приговорить к смертной казни, но он успел бы настрадаться, пока её ждёт. Он выпустил в воздух длинную струю дыма, и она закрутилась спиралью под самым козырьком. Дождь так и не прекратился. — Хватит курить, — попросил Норман. — Ты знаешь, сколько я видел лёгких курильщиков? Не хочу видеть ещё и твои. Сайлас с трудом сфокусировал взгляд. Только что его мысли были в другом, далёком месте. Норман надеялся, что он был рад из него вернуться. — Надеюсь, меня вскрывать тебе не придётся, — сказал Сайлас. Норман сощурился и, потянувшись к лицу Сайласа, вытащил сигарету из его рта. Тот вскинул брови, но Норман только покачал головой. — Т-ш-ш-ш… И, поднеся её к губам, сделал затяжку. Долгие несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Сайлас перевёл взгляд с губ Нормана на глаза — и вернул его обратно. Норман ухмыльнулся, приоткрыл рот и позволил дыму просочиться наружу. — С колледжа не курил, — сказал он. — Ну и гадость. И когда они вернулись в его кабинет, заставленный папками с документами; когда он не стал включать свет; когда Сайлас, сделав к нему шаг, спросил тихое: «Можно?»; когда он поцеловал его, прижав к стене… Норман ни капли не удивился. Только мысленно прибавил себе пару очков за интуицию. Потому что можно. Можно, Сайлас. И его рука скользнула Норману под халат, упёрлась в ткань белой рубашки. Он разорвал поцелуй, очертил скулу носом, горячо выдохнул в шею. Коснулся губами. Норман крепче сжал его плечо и кожей почувствовал, как Сайлас улыбнулся. И были судорожные вдохи, дрожащие пальцы на пуговицах, тихие стоны в чужие волосы. Норман запутался в портупее и разозлился, что теряет на эти ремни время; Сайлас поймал его губы своими и направил руки к нужной пряжке. Он был гибким, почти жидким, обтекающим все углы. Норман искрился нетерпением, как оголённый провод. Как оголённый провод как… — Ты в порядке? — спросил Сайлас. Его глаза сверкнули в полоске света, пробивающегося сквозь щель в двери. Глаза и губы, покрасневшие от поцелуев. — Да, — сказал Норман, — не останавливайся. У пуговиц не было и шанса. Ремни на брюках сдались быстрее, чем портупея. Норман дышал в рваном ритме и чувствовал, как активизируется каждое нервное окончание в его теле, как ускоряется кровоток и весь он насыщается кислородом. Мир казался дымным и внезапно резким, а сердце стучало в горле — там, где ему явно не было положено стучать. Он притянул Сайласа к себе за ослабленный галстук и целовал, пока язык не онемел, ловя губами вибрации его связок. — Всё хорошо? Скажи, если- — Заткнись и продолжай. Сайлас рассмеялся ему в ключицу, а Норман резко втянул воздух. — О Господи… — Не знал, что ты верующий… — Я сказал за- о Господи- Свободной рукой Сайлас, едва касаясь, гладил его затылок. Теми самыми пальцами, которые он в прошлом году сломал. Норман перехватил его ладонь и поцеловал её в тыльную сторону, а потом стал подниматься губами к сгибу локтя, отодвигая носом расстёгнутый рукав рубашки. Сайлас застонал и так резко сжал вторую руку, что Норман запрокинул голову назад — и тут же ощутил его пальцы на своём подбородке, кадыке, ключицах… Мир сузился до мокрой кожи у Доу на шее, болотных глаз, в полоске света кажущихся хвойно-зелёными, дрожащих ресниц и коротких глотков воздуха. Сайлас безумно красиво дышал. Всё закончилось вспышкой — Сайлас зарылся лицом Норману в плечо и нежно прикусил кожу. Норман обмяк, чувствуя, как расслабляется вечно напряжённое тело. — Можно сводить тебя в кино? — после долгой паузы спросил Сайлас. И Норман рассмеялся, внезапно осознавая, что не смеялся уже очень давно.***
Запись 454, 06:13… Вторую ночь подряд сплю без кошмаров. Мне кажется, чем больше он находится рядом, тем меньше крови у меня в мыслях. Меня словно лечит сам факт его существования. Знаю, с учётом моей работы это звучит странно… но я уже давно не чувствовал себя настолько живым. Не хочу, чтобы это заканчивалось.***
— Если он останется себе верен, у нас есть семь-восемь дней до нового убийства. Норман покачал головой. — Пять-шесть. Считай от времени смерти. Сайлас вздохнул. — Тогда пять-шесть. Это хуже. Он расстелил у себя на коленях карту города и жирным чёрным маркером обвёл места, в которых были найдены жертвы. Информации было до того мало, что карта словно обвиняла их обоих в безделии, сверкая районами, о деятельности убийцы в которых им было совсем ничего не известно. — Нет личностей, нет свидетелей, нет мест похищения… даже если бы мы решили проигнорировать устав и слить фото в Интернет, их не опознали бы даже родственники. — Но у нас есть время от похищения до смерти, — возразил Норман и пролистал назад свою записную книжку. — При такой дозе пропофола, какую он использует, человек отключается на сорок минут или час — зависит от роста, веса, уровня гемоглобина, давления… в общем, от кучи факторов. Но на то, чтобы убить человека, у него всегда было не меньше тридцати минут. — А если уколы не единичны? — Сайлас помассировал глаза. — Он мог держать их без сознания несколько часов. — Не мог, — Норман триумфально улыбнулся. — Я отправлял печени на анализы. Недостаточно канъюгатов. Он делал один укол, всегда в шею, и убивал человека до того, как он приходил в себя. — Хорошо, ты прав, — у Сайласа в глазах зажглись огоньки интереса. — Он не мог вколоть человеку шприц пропофола на людях. Дальше ему пришлось бы тащить жертву на себе, а это привлекает внимание. — Он завлекал их к себе домой, — сказал Норман. — На телах нет следов борьбы, они должны были добровольно прийти в место, где им всего через тридцать минут вскроют вены… Сейчас просто поток мысли: там должна была быть ванна, чтобы можно было в одном и том же месте слить кровь, избавиться от глаз и остального и обработать жертву хлоркой. Если судить по крови в мягких тканях, максимальное время, которое он на это затрачивал: два часа. Сразу после этого жертва вывозилась из дома. — Чтобы вывезти тело, ему нужно было засунуть его в машину, — поддержал мысль Сайлас. — Он ни во что их не заворачивал, это бы показал химанализ. — Значит, ему нужно было место, в котором можно было сделать это без свидетелей. Совмещённое с домом, в котором он не боялся наткнуться на свидетелей. — Частный сектор. Дом с гаражом. — Таких районов всего два в городе… но есть ещё пригород, — Сайлас поднялся на ноги, — я отправлю запрос в полицейские участки. Все жертвы молодые, их должны были заявлять как пропавших… Норман вдруг замер и постучал по записной книжке пальцами. Потряс ногой. Руки сами взметнулись вверх, чтобы помассировать виски. — Что-то не сходится… — Норман, — Сайлас опустился перед ним на корточки. — Ты молодец. Норман поднял на него глаза. — Ты постарайся… особо не полагаться на мои идеи, ладно? Я не профайлер. — Ты мог бы им быть. — Я танатолог. Я судебно-медицинский эксперт. Знаешь, что мне сказали перед выпуском? «Судмедэксперт не может раскрыть дело. Судмедэксперт может найти причину смерти». Вот что я делаю. Ищу причину смерти. Это я умею. А остальное — неточно. Это любительские фантазии. Понимаешь? Для профайлинга у тебя есть Купер. Сайлас вздохнул и сжал челюсть. — Норман, Купер идиот. Он считает, что высшим пилотажем будет определить, в рубашке какого цвета маньяк ходит на работу, а не что это, блять, за работа и где она находится. Он ведёт три дела одновременно, потому что у нас кадровый голод, и приезжает на места убийства не чтобы их анализировать, а чтобы флиртовать с фотографом. — А ты сюда зачем приходишь? — спросил Норман. Сайлас моргнул. Потом фыркнул. А затем всё-таки не выдержал и рассмеялся. — Ладно… ладно. Я прихожу флиртовать с судемедэкспертом. Доволен? Но не только для этого! — Ну да. Ещё чтобы слушать мои невероятно ценные выводы. Сайлас поцеловал его в кончик носа и прижался лбом к его лбу. Норман почувствовал, как сердце предательски пропустило удар. Интересно, как теперь оно будет выглядеть под скальпелем. — Ты не представляешь, какой зарываешь потенциал, — прошептал Сайлас. — Я никогда не видел человека с более гибким умом. Ты как будто специально пытаешься не использовать его в направлении, которого от тебя не ждут. Профайлеры ошибаются. Профессионалы ошибаются. А потом люди из совсем других сфер приносят такие портреты, что их потом приводят в пример студентам в академиях. Мне приводили. Норман едва различимо кивнул. — Просто попробуй, ладно? Я же вижу, что тебе хочется. — Хорошо. — Спасибо. Норман вздохнул и отстранился. — Тогда проверьте, кто за последние пять… нет, даже десять лет проходил в психбольницах по попыткам самоубийства через вскрытие вен. Возможно, несколько раз. У вас же есть доступ к медицинским базам? — Я запрошу, — Сайлас сжал его ладонь. И Норман, выдохнув, закрыл глаза.***
— Уже можно смотреть? — Нет, рано. — Ты там тело прячешь или что? — Ха-ха. Очень смешно… Теперь снимай. Норман стянул с глаз шерстяной шарф. Сайлас попросил так его завязать, потому что «приготовил сюрприз». Как только глаза адаптировались к освещению, Норман понял, что улыбается. На кофейном столике у дивана стоял виниловый проигрыватель с крутящейся пластинкой. — Где ты вообще его отрыл? — рассмеялся Норман. На душе было легко и спокойно. Где-то на краю сознания маячила тревога — обратный отсчёт из дней, часов, минут до следующего убийства, — но пока что они сделали всё, что могли. Настолько, что Сайласа отправили на принудительный выходной после попытки взять себе двадцатичасовую смену. Его наконец-то заменили, и Сайлас… Сайлас позвал его к себе. — Это не важно, — сказал Сайлас и опустил на пластинку иглу, — давай потанцуем? Пластинка затрещала и разлила по комнате что-то плавное, мелодичное и явно из сороковых. Норман чувствовал, что от улыбки у него начинают болеть щёки. — Давай, — сдался он, хотя на самом деле и не хотел сопротивляться. Певица с приятным голосом запела о двух райских днях, за которые не сказала спасибо, а Норман вложил свою ладонь в ладонь Сайласа. «Трепет от поцелуя, когда ты сошел с поезда… Улыбка в твоих глазах — это солнце после дождя…» — Красиво, — сказал Норман. — Я выбирал между Верой Линн и Фрэнком Синатрой, — прошептал Сайлас. Норман снова почувствовал желание рассмеяться. С ним он ощущал себя легкомысленным подростком: мальчишкой с прыщавыми плечами, которому мир кажется огромным, а первая любовь — опьяняющей, окрыляющей, необъятной. Он снова думал эпитетами. Хотя бы на пару минут в день Норман забывал о медицинских терминах. Он уткнулся Сайласу в плечо и почувствовал, что мир вокруг кружится: они танцевали. Сайлас, кажется, это умел, а Норман понятия не имел, что делает, но был готов делать это бесконечно. «Тебе нужно было идти, времени было слишком мало… Нам обоим столько всего нужно было сказать…» Сайлас поцеловал его в макушку и перекрутил через локоть. Норман от неожиданности нервно рассмеялся, а Сайлас сделал то же самое с собой: поднырнул Норману под руку и, выскочив с другой стороны, снова оказался перед ним. Норман, раскачиваясь в ритме песни и чувствуя его тепло, ощущал себя по-идиотски счастливым. Хотя в нескольких километрах от них прямо сейчас мог орудовать маньяк. Хотя в каждый момент их спокойствия кого-то могли лишать жизни. Хотя… — Можно тебя спросить? — прервал его мысли Сайлас. — Хотя это даже не вопрос, скорее просьба. — Можно, — сказал Норман. — Признайся мне в чём-нибудь. Норман приподнял голову и вскинул брови. — Расскажи мне что-то, чего никому не говорил, — попросил Сайлас. — Я хочу узнать тебя ближе. «Моё сердце будет в пути с тобой, пока мы не встретимся снова…» — Хорошо. «Продолжай улыбаться, дорогой…» Они продолжали раскачиваться в такт, а Норман, по долгу службы привыкший относиться к вопросам ответственно, думал, пока песня не подошла к концу. — Во время вскрытия я каждый раз стараюсь отключить эмоции, — наконец-то сказал он. — И каждый раз боюсь не включить их обратно. Остаться навсегда холодным и… мёртвым. Как они. Но больше всего меня пугает, что, возможно, это и правда однажды случится. Просто я слишком много времени проведу… вот так. Больше, чем в себе настоящем. Снова началась музыка. Другая песня. Сайлас медленно кивнул и коснулся губами его виска. Иногда Норману казалось, что через губы он о чём угодно мог узнать больше, чем через зрение или слух. — Принято, — сказал Сайлас. «Ты никогда не узнаешь, как сильно я по тебе скучаю, — запела Вера Линн. — Ты никогда не узнаешь, как ты мне важен…» — Твоя очередь, — сказал Норман. — Да, — ответил Сайлас. И они продолжили танцевать. «Ты ушёл, и моё сердце ушло с тобой… И я каждый раз молюсь о тебе…» — Знаю, это глупо, — после долгой, долгой паузы сказал Сайлас, — но мне кажется, я не выиграю это дело. «Если есть какой-то другой способ доказать, что я люблю тебя…» — Мы же не юристы, чтобы его выигрывать, — сказал Норман. «…клянусь, я не знаю как…» Сайлас поцеловал его. А потом поцеловал ещё раз. Они перебрались на диван, по дороге чуть не сбросив со столика проигрыватель. Тот продолжал разрождаться классикой, от которой у Нормана по затылку бежали мурашки, а Сайлас выцеловывал его шею и расстёгивал рубашку. Норман вывернулся из рукавов и обхватил его обеими руками, отвечая на поцелуи, вплетаясь в касания, сплавляясь с его кожей… А в голове стучало: «мне кажется…», «я не выиграю…», «это дело…» «Тебе нужно было идти, времени было слишком мало… Нам обоим столькое нужно было сказать…» Он поймал губы Сайласа своими, чтобы он понял, уяснил на всю жизнь: у него всё получится, он сможет всё в этом чёртовом мире. Норман был готов кусаться и царапаться, чтобы ему это доказать… впрочем, этой ночью он будет делать и то, и другое. Если бы он мог, он бы сплавился с ним в одно существо, одну субстанцию, один комок мышечных тканей, сосудов и нервных волокон. «Если есть какой-то другой способ доказать…» Но я не знаю как. Клянусь, я не знаю как.***
Запрос в участки помог, и одну из Джейн Доу удалось найти. Образцы крови совпали с данными из детской поликлиники, и Норман оказался прав насчёт родимого пятна. Девушку объявили в розыск двенадцать дней назад. Её звали Саманта. Это стало светлым пятном на всём расследовании — потому что указало на то, что они искали в правильном месте. Район был большим — слишком большим, чтобы допрашивать каждого подозрительного человека… но они были рядом. Азарт щекотал им спины. А потом нашли новое тело. Норман сначала услышал об этом по радио и только потом получил сообщение от департамента. Он морально приготовился к тому, что они с Сайласом перед вскрытием проведут в скорбной тишине несколько долгих минут, знаменующих их провал. Причина смерти — обильная кровопотеря. Приступаю к описанию внешних повреждений… Но тишины не случилось. Сайлас ворвался в морг, обогнав санитаров, и схватил Нормана за плечи. — Ты должен это видеть, — сказал он. — Ну да. Это моя работа, — то ли серьёзно, то ли в шутку ответил Норман, но уже воспрял духом, откликаясь на его настрой. И санитары, и Брайан с фотоаппаратом выглядели гораздо ярче, чем в предыдущие разы. Всеобщая оживлённость подстёгивала нетерпение. Наконец справившись с халатом и перчатками, Норман расстегнул мешок. Перед ним лежал юноша — лет 16-23, щуплый, бледный, как и почти все они, смерть наступила не больше трёх дней назад. Но Норман не был бы ведущим судебно-медицинским экспертом этого дела, если бы не мог распознать отличие с первого взгляда. Щелчок — вспышка. Щелчок — вспышка. Щелчок… Норман сделал шаг назад, пока Брайан работал с телом. В фотоаппаратных отблесках он смотрел на Сайласа, а тот улыбался. — Именно, — сказал он. У Нормана дрожали руки. Брайан сделал шаг назад, пропуская его к столу, и на прощание выпустил такую пулемётную очередь из вежливых фраз, что ещё чуть-чуть — и пришлось бы привлекать коллег Нормана по цеху, специалистов по баллистике. Всё как обычно. Хлорные ожоги по коже, кроваво-мясные, успевшие почернеть глазные впадины без яблок, череп обрит до едва заметного ёжика, пальцы заканчиваются на сантиметр раньше, чем должны, а на предплечьях темнеют борозды от лезвий. Всё как обычно. Вот только на одной из рук порез зашит почти до середины. Теперь в морге их осталось трое: Норман, Сайлас и этот несчастный мальчишка. Жаль, что он не знал, каким подарком для них оказалось его тело. — Он пытался его спасти, — выдохнул Норман. — Он — или кто-то другой, — сказал Сайлас. Норман покачал головой. — Нет, тогда бы остались следы… Кожу сначала попытались зашить, а потом обработали хлоркой. А перед этим помыли — он ведь всегда их моет… смывает кровь. Убийца ввёл пропофол. Отключил парню сознание. Положил его в ванну, полоснул по венам бритвой, а потом… — Он очнулся, — прошептал Норман. Мир в его глазах на мгновение покачнулся, и Сайлас сделал короткий шаг ему навстречу: попытка удостовериться, что он не упадёт. Его ладонь мягко легла Норману на локоть. — Он очнулся, и убийца передумал, — Норман вцепился Сайласу в пальто. Теперь придётся менять перчатки, но сейчас ему было совершенно не до них. — Он попытался его спасти… — …но закончил начатое, — договорил Сайлас. — Как будто что-то ему помешало. Норман смотрел на него, но не видел. У него перед глазами мелькали кадры, которые он вкладывал в отчёты о вскрытии: размеры нанесённых ран — хлорка; срезанные волосы, подушечки пальцев, глаза — садовые перчатки; место убийства — места, где тела нашли. — Или кто-то, — сказал Норман, прочистил горло и надрывно втянул воздух. Бритва и нитки. Хлорка и пропофол. Ванная и гараж. Сначала я думал, что он организованный убийца… Но он буквально забыл кусок пальца на подоконнике, Норман. Сайлас перевёл взгляд с Нормана на тело и обратно. Норман даже через ткань пальто и рубашки почувствовал, как сильно ускорился его пульс. — Ты думаешь о том же, о чём и я? — спросил Норман. — Их было двое, — сказал Сайлас. — Их всё это время было двое.***
Голова Сайласа лежала у него на коленях. Он смотрел на стену кабинета Нормана — они повесили на неё карту. Огромная площадь частного сектора была обведена красным. Только что они отметили в ней каждый дом, в котором было прописано двое совершеннолетних. Бонус — если кроме них там никто не живёт. — Прописка ничего не даёт… они спокойно могут там не жить. Или наоборот — там может быть вся династия. Это же всё дурацкая бюрократия… Или кто-то из них может быть просто хорошим другом и заходить в гости… раз в две недели… Норман положил пальцы ему на лоб и начал мягко его массировать. — Т-ш-ш, морщины появятся. Сайлас поджал губы, но ничего не сказал. Норман не мог прочесть выражение его глаз. — Их же не так много, — прошептал Сайлас. — Я мог бы объехать все за несколько часов. Мы можем поймать его уже сегодня. — Тебе нужен ордер. — Да к чёрту эти ордеры, — сказал Сайлас и зарылся носом в его ладонь. Он не любил действовать по уставу. Ненавидел общаться с журналистами. Не мог работать со своим профайлером. Приходил в крошечный морг в трёх кварталах от департамента и проводил в нём почти всё своё время. «Хреновый из меня вышел полицейский, — сказал он несколько недель назад. — Мне как будто чего-то не хватает. Шестого чувства. Терпения. Не знаю, интуиции, что ли. Как будто… забавно, конечно, но как будто в какой-то другой жизни всё это у меня было. Такое ощущение, что там я был сверхчеловеком, а сейчас я только и могу, что нестись с пистолетом туда, откуда слышу звуки. И устав меня душит». Сайлас поцеловал его в запястье и сел. Место у Нормана на коленях опустело. Стало холодно. — Сделай портрет, Норман, — попросил он. — Он поможет. Я уверен, — Сайлас обернулся через плечо. — Пожалуйста. Ради меня. А Норман почувствовал, как в груди вздымается цунами из чистой, неприкрытой паники. — Ты куда? — внезапно ослабевшим голосом спросил он. Сайлас долго на него смотрел. Норман помнил, как эти болотные глаза изучали его в первый день знакомства. Теперь казалось, что это было сотню лет назад. Неужели… всего четыре месяца? Нет, не так. Прошли десятки лет — по-другому невозможно объяснить, почему теперь Норман не мог толком вспомнить своей жизни до его появления на пороге. Наверное, он и не жил вовсе. Он проживал день за днём, карабкаясь к воздуху по горе из трупов, но каждый раз неизбежно падая к самому её основанию. А потом с ним случились болотные глаза, и пальто с ржавчиной, и китайская лапша, и проигрыватель с трещащей пластинкой, и сигарета. И он впервые за несколько лет начал дышать. Теперь Сайлас смотрел на него по-другому. В первый день в его глазах был интерес, рабочее любопытство. Теперь они были настолько тёплыми, что если бы в них и правда было болото, под ним бы уже горел торфяник. И Норману не нравился этот взгляд. Иррационально, алогично, но ему не нравился этот взгляд, полный, кажется, любви. — Сайлас, — позвал Норман. — Всё в порядке, — сказал тот. — Я немного прогуляюсь. — У нас ещё две недели. — Я просто пройдусь. Норман, прекрасно понимая, что ведёт себя странно, вцепился ему в руку. Дурацкое, совершенно детское «я тебя не отпущу» рвалось с языка и терзало горло кислотой. — Мне нужно идти, — очень мягко сказал Сайлас. — Почему? — прошептал Норман. Сайлас слабо улыбнулся уголком рта. — Это моя работа. И Норман его отпустил. И смотрел, сквозь дверной проём и застилающий глаза расфокус, как он уходит, бесшумно шагая по коридору. А потом поднялся на ноги и сел за стол. Ему нужно было заполнить отчёт о вскрытии. Ручка упёрлась в первую строчку, но так и не оставила ни одной линии на бланке. Вместо этого Норман сдвинул отчёт в сторону и достал свою записную книжку. Тебе нужно было идти, времени было слишком мало. Нам обоим столькое нужно было сказать.***
Запись 482. 02:54… Как ощущается смерть от выстрела в живот? Как ощущается смерть от передавленной сонной артерии? Как ощущается смерть от разреза в предплечье — такого глубокого, что с жизнью он несовместим? Я не знаю. Я так близко к этим знаниям, но не знаю ничего. Если ты умираешь, видишь ли ты всю свою жизнь перед глазами? Никогда не думал, что буду надеяться, что это так. Я больше никогда не хочу просыпаться.***
Норман заполнил отчёт. Смена закончилась. Смена началась. Ему всегда казалось, что приходит на работу он чаще, чем наоборот. А потом позвонили из департамента. Ещё одно. У них не было двух недель. Норман надел чистый халат и достал из шкафа новую пачку перчаток. Протёр стол дезинфицирующим раствором. Санитары задерживались. Наверняка стояли в пробке на въезде. Когда они вошли, он ждал их уже полчаса и невидящим взглядом смотрел в дверь. — Доу не явился на место преступления, — сказал один из санитаров. — Если соизволит припереться сюда, надеюсь, он в курсе, что его ждёт выговор. Они положили тело на стол и расстегнули мешок. И на Нормана взглянула пара чёрных дыр из-под искромсанных век. — Брайан, шуруй уже, — кивнул фотографу второй санитар, а после покачал головой, — не знаю, парень небось в запое. Кто ж знал, что будет два тела подряд. Раньше не бывало. Норман не шевелился, пока они вынимали тело из мешка. Мужчина, немного старше предыдущих. Может быть, лет 30-35, в хорошей форме. Щелчок. Вспышка. Щелчок… — До него кто-нибудь дозвонился? — спросил первый. Норман почувствовал, что у него дрожат пальцы на левой руке, и накрыл их правой ладонью. Перчатка мазнула по перчатке. Дрожь не унялась. — Нет… нет, ну кто-то пытался, конечно… У тела были три родинки под правой ключицей и тонкий шрам на лбу. Не заметишь, если не знаешь, куда смотреть. Вспышка. Щелчок. Вспышка. Первый санитар вдруг остановил взгляд на лице Нормана и нахмурился. Потом перевёл его на труп. Снова на Нормана. А потом его глаза расширились, и он непроизвольно сделал шаг назад, к двери. — Блять, это же… Смерть не более суток назад. Множество мест, с которых срезали кожу. Не татуировки. Не родимые пятна. Шрамы. От пулевого ранения пятилетней давности — левый бок, «просто царапина, повезло». От старого ножевого — в бедро, «я вырос в так себе районе». И несколько на голове. Прошлый год и три недели в больнице. Через эти раны выглядывал белёсый череп. Второй санитар выскочил в коридор вслед за первым, который теперь громко шептал в динамик телефона: «Я понимаю, но мы уже его привезли, что я теперь с этим могу поделать?!» У тела был красивый нос — теперь с хлорным ожогом — и губы — синие от потери крови, сухие и шелушащиеся. — Что происходит? — спросил Брайан, выходя в коридор вслед за санитарами. В следующую секунду от стен морга отразился его резкий вдох. Этот нос ещё недавно щекотал его щёку дыханием. Отпечаток губ сохранился у него на запястье. — Доктор Эшли, вы себя хорошо чувствуете? Доктор Эшли? Доктор Эшли, посмотрите на меня… Второй санитар взял его за плечи, но Норман едва ощутил вес его ладоней. Первый в коридоре, перестав что-либо скрывать, практически кричал в трубку: «А что мне ещё оставалось делать?! Я понятия не имел!..» Брайан из угла у двери смотрел на него огромными от ужаса глазами. Я просто пройдусь. Почему? Это моя работа. — Доктор Эшли, ответьте, — первый санитар протянул ему телефон. Чёрт, Норман даже спустя четыре месяца не запомнил, как его зовут. Он взял телефон из его протянутой руки и поднёс к уху. — Норман. Звонил Айк, начальник департамента. Последний раз они разговаривали, когда он назначал его на это дело. До… всего. До всего. — Прости. Чёрт… Я пришлю другого эксперта, Норман. Иди домой. Мы должны были… чёрт, мы должны были догадаться раньше. — Нет, — ответил Норман. Почему? — Это моя работа. — Норман, не глупи. Ты не обязан этим заниматься. Если он этого не сделает, то будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Он просто не сможет допустить… чтобы его вскрыли чужие руки. — Это не обсуждается, — сказал Норман и сбросил звонок. Двое санитаров и Брайан по-прежнему стояли перед ним, и от их присутствия комната казалась крошечным безвоздушным пространством. Норман отдал первому попавшемуся санитару телефон и сказал: — Спасибо. Можете быть свободны. Брайан, — он обернулся на парня, с такой силой вцепившегося в фотоаппарат, что у него наверняка ещё долго будут болеть руки, — подожди немного у входа, хорошо? Они поспешно закивали. Норману показалось, что он только моргнул — а их перед ним уже не было. И это было понятно. Смерть подобралась слишком близко, чтобы обычный человек смог это выдержать. Норман прошёл в свой кабинет, закрыл дверь и снял халат. Его истерика длилась ровно восемь минут. Он кричал и задыхался — больше задыхался, если честно, и крики выходили придушенными, полумёртвыми, как выпавшие из гнезда птенцы или заживо гниющие органы. Он рвал на себе волосы, он плакал, он размазывал слёзы по щекам. А потом пришло время работать. И Норман поднялся на ноги, потому что большую часть этих восьми минут провёл скорчившись на полу, надел халат и, взяв со стола стопку бумаги, вышел в коридор. — Отнеси это Айку, — сказал он Брайану, съёжившемуся под козырьком. Тот часто закивал и схватил стопку обеими руками, оставив фотоаппарат болтаться на ремне на шее. Глядя вслед тому, как он убегает под дождём, Норман от всего сердца пожелал ему никогда не быть этим ремнём задушенным. Вместе с Брайаном Суини в сторону департамента от него бежал законченный психологический портрет. А Норман вернулся в морг. — Я написал характеристику, — сказал он. Стены отразили его голос, и Норману показалось, что звуковая волна от эха прошла по нему мурашками. Такого бы не было, будь здесь ещё один человек. Как будто Сайлас перестал считаться. Норман сжал обе ладони в кулаки. — Ради тебя, дурак, — проговорил он сквозь ком в горле. Ему хотелось сейчас же кинуться к телу и найти в нём миллион признаков того, что он ошибся. Взять анализ крови, образцы кожи — что угодно, что помогло бы установить: это не Сайлас Доу, а ещё один Джон. Потому что он бы не задумываясь променял жизнь Сайласа на жизнь незнакомца. Потому что Норман эгоист. А ещё ему хотелось свернуться клубком у него на груди и заплакать навзрыд. Потому что он понимал: ошибки не было. Плакать он не стал. Вместо этого распечатал новую пачку перчаток и взялся за скальпель. Потому что это его работа. — Спокойной ночи, Сайлас, — сказал Норман. И сделал продольный разрез.***
Полицейский отчёт по делу №1244.4. Ответственное лицо: Айк Вулрич Ведущ. детектив: Сайлас Доу Ведущ. профайлер: Теодор Купер Ведущ. судмедэксперт: Норман Эшли Полный список участников расследования прилагается отдельным файлом. В ходе масштабной операции были задержаны двое подозреваемых: Феликс (23 года) и Маргарет Кеттерли (52 года) (сын и мать соответственно). При обыске были обнаружены улики, указывающие на их вину в отношении убийств, такие как: 5 удостоверений личности, 8 пучков волос, 8 пакетов с отрезанными частями пальцев и т.п. Полный список улик прилагается отдельным файлом (4). Экспертиза показала совпадение ДНК жертв с фрагментами тел, найденными при обыске. Во время допроса версии Феликса и Маргарет Кеттерли не совпали, однако Феликс Кеттерли прошёл проверку детектором лжи. Воспроизвожу здесь краткие выводы по результатам допросов, свидетельских показаний соседей (список свидетелей см. в файле 11) экспертизы и обыска. Оба протокола допросов прилагаются отдельными файлами (7 и 8). Феликс Кеттерли прожил со своей матерью всю жизнь. В 16 и 19 лет был пациентом частной психиатрической клиники святого Антония. Причина: попытка самоубийства и рецидив. Это не было отражено в государственной базе психиатрических клиник т.к. клиника святого Антония гарантирует пациентам конфиденциальность и не вносит изменений в их медицинские карты. Проблематика этой ситуации будет вынесена на обсуждение. В возрасте 10 лет Феликсу Кеттерли было диагностировано РАС (синдром Аспергера), повышающее вероятность суицидальных мыслей и наклонностей. Во время допроса Феликс Кеттерли признался во всех убийствах. Маргарет Кеттерли ссылается на недееспособность сына и всё отрицает. Дееспособность Феликса Кеттерли остаётся открытым вопросом и требует дополнительного ряда проверок. Д-р Фиаме (приглашённый психиатр) по результатам встречи с Феликсом заключил: обезличивание жертв связано с навязчивым желанием Феликса стереть собственное я. По его предположению, мысль о сублимации собственных чувств через убийство людей в нём могла развить мать. Маргарет Кеттерли продолжает всё отрицать, но во время своего допроса сказала (цитата): «Неужели вы бы предпочли похоронить своего сына, а не чужого?» По словам Феликса Кеттерли, убийства происходили после того, как Маргарет Кеттерли приглашала жертв в дом. Она притворялась немощной старой женщиной и просила у молодых людей обоих полов на улице помочь ей донести сумки до дома. На крыльце она настойчиво приглашала их выпить чаю в знак благодарности. По словам Феликса Кеттерли, троим или четверым потенциальным жертвам удалось отказаться от чая и уйти, что и сохранило им жизнь. В доме Маргарет Кеттерли усаживала жертву за стол, заходила за его/её спину под предлогом того, чтобы вскипятить воду, и резким ударом шприца в шею вводила в организм жертвы дозу пропофола. Далее Феликс и Маргарет перетаскивали жертву в ванную комнату, где Феликс вскрывал ему/ей вены и ждал момента смерти. По его словам, нескольких жертв он держал за руки. Когда они переставали дышать, он лишал их глаз, отпечатков пальцев, волос, отличительных особенностей кожи и зубов, после чего тщательно смывал кровь. После этого Маргарет Кеттерли обрабатывала тело жертвы хлорной известью, а Феликс Кеттерли раскладывал извлечённые части тела по индивидуальным пакетам. Сначала он хранил всё, что вырезал из тел, однако позднее стал избавляться от глаз, зарывая их на заднем дворе. Это подтвердилось при повторном обыске. По словам Феликса, к этому его побудило то, что глаза «смотрели на него, куда бы он ни шёл». С помощью сына Маргарет Кеттерли переносила тело жертвы в гараж, помещала в багажник своей машины и отвозила в одну из локаций, в нашей базе данных относящихся к категории D. Там она вытаскивала тело из машины и повторно обрабатывала участки кожи, касавшиеся багажника. Действовала она быстро и осторожно, процесс занимал не более 10 минут. Она четырежды брала с собой сына, однако в третий раз он оставил фрагмент пальца жертвы на подоконнике локации 32, а в четвёртый — рассыпал бритвенные лезвия из упаковки по земле (найденное нашими криминалистами лезвие промаркировано как улика №8.12). Эти эпизоды побудили Маргарет впоследствии не брать его с собой. Д-р Фиаме спросил об этом у Феликса во время консультации, что повлекло за собой эмоциональную реакцию. Феликс резко замолчал и ничего не говорил несколько минут. Затем внезапно заплакал, но продолжил молчать. Когда д-ру Фиаме удалось его успокоить, он сказал: «Я хотел, чтобы вы нас нашли». Также: во время седьмого убийства жертва (Алекс П., 18 лет) очнулась из-за неверно подобранной дозировки пропофола. Феликс Кеттерли растолковал это как знак и попытался зашить раны на руках жертвы швейными нитками. Маргарет Кеттерли отобрала у сына иглу и держала его на расстоянии от жертвы до момента её смерти. Восьмое убийство было незапланированным. Детектив Сайлас Доу постучался в дверь дома Кеттерли во время обхода района. Маргарет Кеттерли пригласила его в дом. У нас нет полной картины произошедшего, но экспертиза обнаружила на его теле не один, а три следа от инъекции пропофола и множественные следы борьбы. Многие из вышеописанных фактов совпадают с теоретической информацией, присутствующей в психологическом портрете, составленном д-ром Норманом Эшли. Проверка адреса, по которому проживали Кеттерли, была осуществлена по его инициативе. Благодаря найденным уликам все жертвы были опознаны. Мемориальная служба в их честь пройдёт 12.06. Мемориальная служба в честь детектива Сайласа Доу пройдёт 14.06. Заседание суда назначено на 26.06. Подпись главы департамента: Айк Вулрич.***
Норман стоял у служебного выхода, игнорировал дождь, систематически попадающий на его измазанный кровью халат, и курил. За последние несколько месяцев морг сильно изменился. В процессе разбирательства по делу обоих Кеттерли (журналисты бесконечно обкатывали в заголовках каламбуры про то, что Дэрби оказались бритвой с двойным лезвием) «доктор Эшли» часто мелькал в разговорах и оказался у всех на слуху — особенно после того, как Айк во время выступления перед репортёрами сказал, что в поимке им помог его профайл. Начальство пришло к выводу, что ему — особенно после «пережитого стресса», как они выразились, — противопоказано оставаться на работе одному, так что Норману выделили помощников. Теперь к нему на время вскрытий присоединялась секретарша, которая заполняла отчёт под его диктовку и экономила этим кучу времени, и молчаливый молодой эксперт, которому можно было доверять часть практических задач и остаток бумажной работы. Норман когда-то об этом мечтал — его пугало то, каким он становился нелюдимым, просиживая часы в компании одной смерти. И всё же теперь ему этого не хватало. Хотя бы потому, что присутствие юного заместителя порой нагоняло такую зелёную тоску, что Норман лез на стены, а секретарша пыталась шутить, чтобы разбавить обстановку, и заставляла его скучать по записи мыслей на диктофон. Работы стало больше, что в морге, что за его пределами. Больше веса в профессиональных кругах — больше дел. Норман стал чаще выезжать на места преступлений. А пока что он просто курил. После вскрытия трупов влюблённых, под ручку спрыгнувших с моста при куче свидетелей, ему явно нужен был перерыв на сигарету. — Доктор Эшли? — робко поинтересовался кто-то из-за его спины. Норман медленно выдохнул дым и обернулся. Из дверного проёма выглядывал Киаран Блайт, стажёр. В департаменте уже успели понять, что честь сообщать Норману о новых делах лучше доверять пушечному мясу. — Что на этот раз? — спросил Норман. — Мистер Вулрич хочет, чтобы вы поехали в Национальный парк, — сказал Киаран. — Айк решил устроить мне отпуск? Киаран стушевался. Он всё ещё его боялся и не всегда умел распознавать сарказм. — Нет. Там пропали два человека. Наших сотрудника. Мисс Роген и мистер Махелона, — то, что Норман доктор, парнишка выучил, но слово «детектив» всё никак не желало обосноваться в его лексиконе, — очень просили выслать вас в качестве подмоги… — Киаран покраснел. — А мистер Вулрич сказал, чтобы я тоже поехал. Набираться опыта. Норман ощутил тревожное покалывание в грудной клетке. Честное слово, эта работа однажды износит его сердцу пару клапанов. — Кто пропал? — спросил он. Киаран сверился с папкой бумаг в руках, чтобы не перепутать фамилии. — Теодор Купер, — сказал он, — и Брайан Суини. Норман сжал окаменевшую челюсть, не глядя выбросил сигарету в сторону залитого водой мусорного бака и прошёл мимо Киарана в дверь, позволяя крошечному моргу в трёх кварталах от департамента принять его в свои объятия. Домой. — Собирайся, Блайт, — сказал он. — Мы едем в долбаный лес.