Подои молочника

      Из маленькой комнатушки на входе в апартаменты во все комнаты в здании подключена громоздкая телефонная линия, оканчивающаяся уродливым серым телефоном из дешевого пластика, со странными пятнами непонятного происхождения на корпусе. От него в квартире Фрэнсиса Моссеса раздавалась пронзительная, несколько даже омерзительная, трель, наверняка созданная такой специально, чтобы у оппонента появилось желание поскорее снять трубку. В случае экстренных ситуаций это довольно полезно.       К тумбочке из светлого, местами потрескавшегося, дерева подходит Фрэнсис: угрюмый, с темными провалами под глазами, худощавый и, в принципе, напоминающий прибитый холодным дождем к асфальту лист с какого-нибудь захудалого клена, но не менее от этого влекущий.       Юноша, лет двадцати с лишним, воодушевленно ёрзал на скрипящем от каждого движения стуле, воспроизводя каждое движение Моссеса перед глазами, его измученное обличье, наверное, закутанное в потрепанный синий халат, который самую малость обнажал грудь мужчины, выпирающую, слишком увесистую для его телосложения, с заклеенными пластырем сосками, чувствуя подкатывающее к грудной клетке, как надувающийся воздушный шарик, предвкушение. От слов Фрэнсиса зависит его настрой на следующие несколько дней: без разницы будет на снующих в округе тварей, без разницы на низкую заработную плату, без разницы на боль в пояснице и так далее по списку того, чего успел заработать Том за свою пока короткую жизнь.       В трубке наконец-то раздается уставший мужской голос, и, частично от предвкушения, сладко дернувшемся внизу живота, частично от громкости (молодой человек слишком сильно прижимал трубку к своему уху) Том вздрагивает.       - М-м-м...Фрэнсис Моссес слушает.       - Хэй! - несколько нервный, юноша выпрямляется на стуле - Ты сможешь прийти сейчас? - мужчина на другом конце провода тяжело вздыхает, осознавая, кто и с какой целью звонит ему в столь поздний час. Где-то внутри он жалеет, что не встретил по дороге домой какого-нибудь доппенгальгера. Хотя он и так мечтает об этом едва ли не каждый день.       - Что-то срочное? - Фрэнсис надеется что причина звонка кроется в совершенно другом поводе.       - Ну- да, да, очень срочное! У меня экстренно обломались ноги и мне...мне срочно требуется одно лекарство, содержащее очень много кальция. - Томас слышно облизывается. - Ну, которое ты прячешь внутри себя...Только это не сперма! А хотя, и этого было бы неплохо... - Фрэнсис надеется, что в него сейчас ударит молния и лишит его слуха, но несмотря на это, он прерывает поток попыток Тома в грязные разговорчики.       - М-м-м...Ладно, хорошо, как скажешь, я спущусь. - В конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы немного расслабиться после всей однородной массы рутины, вывалившейся на него всю эту неделю. Пусть и таким странным, очень и очень странным способом.       Железная дверь отъезжает в сторону и на пороге в окружении желтого света коридора и красных обоев появляется высокий сутулый силуэт. Том не угадал - вместо халата на Моссесе была его рабочая одежда, смятая, наверняка после лежания перед экраном телевизора. Он подмечает, что мужчина избавился от пластырей, из-за чего темно-красные чуть приплюснутые окружности просвечивают сквозь рубашку. Кепка с надписью "молочник" отсутствовала, позволяя пышным с перхотью волосам Фрэнсиса падать на лоб. Юноша улыбается при его виде, не глядя нажимает на кнопку закрытия двери и, все так же не отрывая глаз от мужчины, присаживается на диван в дальнем углу несколько маленькой комнатки, куда тут же направляется сам Моссес.       Не успел он толком сесть, как его объемную, по сравнению с другими частями тела грудь, накрывают две крепкие ладони. Нежно сминают обе половинки, зажимая соски, между пальцами, твердеющие, наливающиеся кровью. Томас бесстыдно разглядывал рельеф выпирающих бусин, массируя их круговыми движениями под томные вздохи Фрэнсиса. Юноша остановился, чтобы взять один сосочек двумя пальцами и оттянуть, заставив мужчину выпустить из груди обрывистый стон и обильно покраснеть, затем раз за разом пощипывать чувствительную плоть, поддразнивая. Непонятно правда кого: Моссеса или себя.       В конце концов, Том прекращает движения пальцев, чтобы развернуть Фрэнсиса к себе лицом, схватить белоснежный предмет одежды и со страстью разорвать пуговицы (от такого мужчина возмущенно открыл рот, но, заметив что отлетела всего одна пуговица, тут же закрыл его обратно), подставляя грудь мужчины теплому воздуху помещения. Томас обхватил снизу мягкие от жидкости внутри полушария, внимательно рассматривая покрасневшие и немного увеличившиеся в размерах соски, по своей форме (и предназначению) похожие больше на женские, из которых капля за каплей вытекала белая субстанция. Он потеребил мясистую горошину пальцем, надавил на неё, отчего молоко пошло интенсивнее, на что Фрэнсис тихо охнул.       - А вот и наши прекрасные сисечки. - произнес он нагло, и припал губами к сосочку, тщательно слизывая капающее молочко, обводя языком ореолу и касаясь самого кончика соска, вынуждая Моссеса нахмуриться и цепляться за подлокотник сзади себя, чтобы не выпустить ни одного стона.       Том обхватил горошину губами и начал усердно сосать теплое белое молоко, ровной струей текшее ему в глотку, время от времени легонько сжимая зубами, чтобы поток выходил особенно резкий и приятно щекотал заднюю часть горла, а сопровождающие тяжелые выдохи мужчины приятно воздействовали на уши. Хлюпающие звуки слюны и сосания заполонили всю каморку нескладной эротической какофонией. Молодой человек схватил колено мужчины и надавил им на свою промежность, начиная мягко о него тереться.       - Подожди. - буркнул Фрэнсис, весь раскрасневшийся, вспотевший и с тем же угрюмым выражением лица. Томас отвлекся от своего занятия, оставив между своим ртом и соском толстую ниточку слюны, тотчас же упавшую мужчине на грудь, и вопросительно глянув. - Давай сменим позицию?       Юноша согласно кивнул, и через мгновенье его голова лежала на поднятом колене Моссеса, рот был занят изрядно измученным сосочком, язык нежно обводил линии вдоль и поперек бугорка, причмокивая, поглощая молочко, пока мужчина, запрокинув голову на спинку дивана, двигал рукой, уже липкой от смазки, вверх и вниз по твердому слегка пульсирующему пенису Тома, проводя большим пальцем по чувствительной венке и сжимая кулак покрепче на конце, отчего по его соску шли вибрации от стонов Томаса.       И это было так...грязно. От осознания этого в паху стало особенно сильно жарко, член Фрэнсиса сквозь синие штаны упирался в бедро юноши. Не без удовольствия тот начал активно о него тереться, приоткрывая глаза, чтобы посмотреть на Фрэнсиса и усмехнуться.       А что им двоим оставалось делать? Оба не первые красавцы, без особо притягательных черт характера (Моссес вообще имел полную противоположность таковому), с некоторыми финансовыми трудностями и неудавшейся личной жизнью за спиной. Конкретнее, Фрэнсис - отец-разведенка, Том...а Том имел слишком странные сексуальные потребности, чтобы кому-нибудь захотелось с ними иметь дело. Моссес трижды в курсе, он помнит, как предложения Томаса шокировали его. В голове промелькнула мысль, что раз мужчина до сих пор с ним это должно быть как-то предначертано судьбой и мысль эта вылилась в кривую усмешку, расцветшую у Фрэнсиса на губах.       Всё началось месяца три назад, когда вышло сообщение о доппенгальгерах и были приняты меры о повышении защиты граждан. Например, чтобы войти в свою квартиру нужно было заиметь прорву документов, чтобы раздобыть себе проклятое удостоверение и что-то там ещё чему Моссес не придавал особого значения. На пост охраны (или "консьержки повышенной важности", как иногда сам себя величает Том в присутствии мужчины) выбрали Томаса, который с первой же встречи практически глаз не отрывал от аномально выпуклой груди Фрэнсиса, что он усердно игнорировал. У него слишком много дерьма, которое надо сделать, в голове нет места для какого-то сопляка, пожирающими его сиськи глазами.       Но время от времени игнорировать выпады Тома было крайне сложно. Допустим, в один раз юноша очень внимательно изучал его фото на пропуске, целых пять минут, изрядно раздражая Моссеса. В конце концов он задал вопрос о внешности мужчины.       - М-м-м...Моя внешность? - Фрэнсис устало вздохнул - Со мной все в порядке, смотрите внимательней. - Томас склонил голову и критически его осмотрел. Глаза, как обычно, задержались на уровне груди. Юноша взял ключ, открывающий маленькое окошко в защитном стекле, открыл его и попросил Моссеса подойти поближе. Он хотел рассмотреть его повнимательнее. Когда мужчина сделал шаг вперед, рука Тома в черной перчатке (часть обязательной униформы всех сотрудников D.D.D наравне с желтым комбинезоном, только без противогаза) обхватила левую грудь Фрэнсиса, увесистую, наполненную бултыхающейся субстанцией внутри. Нежно смяла, аккуратно помассировала и приподняла, демонстрируя всю сочность мышцы. Все это время Томас со слишком серьезным выражением лица и со странным огоньком в глазах придирчиво рассматривал сминающуюся сквозь рубашку кожу, проступающий сквозь пластырь от ласки сосок . Палец прошелся прямо по нему, отчего мужчина вздрогнул. Так же неожиданно, Том убрал руки, кивнул и открыл дверь в апартаменты.       Или, например, пятый такой случай, который стал началом их повторяющихся вечерних свиданок.       У Фрэнсиса тогда закончились пластыри, и он задержался после работы, чтобы заскочить в аптеку, простоять в очереди из человек шести и вернуться как раз под конец смены Тома. Тот в своем обычном медленном темпе стал проверять все документы, просунутые сквозь щель в стекле, как Моссес почувствовал, что рубашка в области груди начала подозрительно прилипать. Он опустил глаза вниз. Сквозь тонкую ткань виднелись набухшие, бордовые соски, бесстыдно стоячие после прохладного воздуха, мясистые, сочные и до боли чувствительные. Фрэнсис мог чувствовать любое дуновение прохладного ветерка от кондиционера, любое трение о ткань рубашки, отдающее назойливым дискомфортом. Которое он решил сбавить, незаметно помассировав нежные сосочки. Моссес, сложив руки на груди и смотря куда-то в сторону, сжал сосок двумя пальцами, чувствуя некоторое облегчение, а затем...       - Охренеть. - а затем слыша ошарашенный, восхищенный голос Тома, созерцавший данную картину уже как целую минуту. Все карточки выпали у него из рук, рот был слегка приоткрыт а глаза будто светились от счастья.       Фрэнсис не знал, куда себя деть. Сомкнув руки на груди ещё плотнее, он невнятно пробормотал, чтобы Томас наконец-то закончил то, что ему полагается делать, но вместо этого юноша открыл дверь в свою комнатушку и заторможенным жестом пригласил мужчину внутрь. Не отрывая глаз от мест, где промокла рубашка.       С непониманием во взгляде, Моссес прошел внутрь крохотного помещения, позволил взять себя за запястье и провести на потрескавшийся кожаный диван, куда его с нескольким благоговением усадили. Сглотнув, Том попросил молочника расстегнуть рубашку под предлогом "помощи надеть пластыри", и когда два шарика под действием гравитации немного провисли, он, само собой, тут же обхватил их руками, чуть ли не боязно, не имея желания случайно лопнуть. Охранник, после минутного обследования, вдоволь натрогавшись, резко встал и быстрым движением подошел к маленькому холодильнику под столом, достал оттуда недопитую на пятую часть бутылку молока, которую Фрэнсис доставил ему днем ранее, вылил остатки в мусорное ведро и подошел к Моссесу с...вполне очевидными и несколько жуткими намерениями.       Но молочник не решался даже дернуться. Он был слишком уставшим для всего этого дерьма, да и к тому же, он никогда не пробовал доить себя, или доверять это кому-нибудь (у него никого нет в любом случае). Может это поможет от постоянного давления внутри груди, местами заставляющего на стенку лезть от боли. Может...ему это тоже в какой-то степени казалось возбуждающим.       Горлышко бутылки поднесли к груди мужчины, под текущий молоком сосок. Том сдавил его и оттянул, из-за чего молоко потекло интенсивнее и прямо в бутылку. Мелкими толчками, иногда массируя всю грудь, Томас тщательно заполнял всю бутылку с удивительным профессионализмом, не пропуская ни одной капельки, и таким образом он заполнил двухлитровую бутылку на половину, внимательно ощупав грудь, понял, что молока не осталось, перешел ко второй половинке. Весь процесс походил на будто ритуальную прелюдию, если не являлся ею, у охранника возникали в голове множественные ассоциации с животными и материнством, что для него привносило в ситуацию ещё более извращенный сексуальный подтекст и откровенно гипнотизировало юношу, оттого, не следя за языком, охранник произнес.       - Вот бы облизать эти сладкие дойки.       На такое, пусть и соблазнительное предложение, Фрэнсис, пока что, не ответил, занятый рассматриванием медленно заполняющейся до краев бутылки, поблескивающей в приглушенном свете настольной лампы. Так незаметно стеклянный сосуд был налит до такой степени, что несколько капель вылилось через край (Том с неудовольствием отметил, что так и не насытился зрелищем, как бы ему хотелось), и убран в холодильник для...каких-то личных причин, неизвестных Моссесу.       На следующий день, а точнее поздний вечер, молочник увидел на столе Томаса ту самую бутылку, но пустовавшую на добрую половину. Когда юноша заметил, кто стоит перед ним, он усмехнулся, и, проверяя документы и черкая что-то в маленьком листике перед собой, непринужденно поднес бутылку ко рту и отпил треть оставшегося, нарочито смакуя и облизываясь, всем видом показывая, насколько ему хорошо. У Фрэнсиса не нашлось слов, чтобы хоть как-то выразить всё своё...удивление. Под конец проверки Том допил бутылку до конца и в наглом жесте пригласил Моссеса к себе в каморку.       От воспоминаний молочника отвлекло горячее семя, выстрелившее ему в ладонь, и ноющий от активной ласки сосок, который полностью взял в рот Томас, обхватывая губами половину груди в экстазе, а затем обмякающий на коленках Фрэнсиса. Тот вытер об итак не самое чистое покрытие дивана сперму с руки, ощущая, как в промежности от предэякулята собирается влажное маленькое пятнышко. Охранник тоже это почувствовал.       Том, само собой, настаивал на большем. Постоянно терся об него, садился своей упругой тощей задницей на видную сквозь брюки эрекцию, но у Фрэнсиса всегда находились силы его оттолкнуть и чинно подняться к себе, и этот раз не был исключением.       Исключением было его же лицо за защитным стеклом поста охраны, покрытое множественными кровавыми пятнами неизвестного происхождения и явно наблюдавшее всю сцену последние три минуты. Доппенгальгер, лицо которого выражало истинный страх, медленными шажками ушел обратно к выходу, не поворачиваясь, а затем вовсе ретировался к зданию организации D.D.D, поняв, что в людском мире ловить ему нечего.