Пять раз, когда Дань Хэн кусался, и один, когда укусили его

Видьядхара — это красиво. Это плавные, по-особенному грациозные движения, это — переливы солнца на нефритовых чешуйках полупрозрачного хвоста, это — удивительной красоты небольшие рожки, это — легкое снисхождение во взгляде и словно выточенные из мрамора черты лица. А еще — невероятного цвета глаза, прозрачные, как озерная вода, а еще — волосы, струящиеся словно драгоценный шелк, а еще — острые кончики ушей… словом, красотой и изяществом видьядхара можно восхищаться вечно. Недаром не одна баллада, не одна песнь посвящена их горделивой стати. Но, как оказалось, кое о чем авторы легенд умолчали. И у представителей народа драконорожденных еще было, чем удивить обычных людей. — Дань Хэн, что ты делаешь? Цзин Юань интересуется мягко и осторожно, не предпринимая никаких попыток отстраниться или осудить. У каждого, даже самого странного на вид поступка наверняка найдется истинный смысл, должно быть объяснение и есть по меньшей мере одна причина. Вот эту причину ему как раз очень интересно узнать. Потому что не может же холодный и сдержанный Дань Хэн, Безымянный со Звездного экспресса, перерождение Верховного старейшины видьядхара, безо всякой причины просто взять и вцепиться заостренными клычками в запястье генерала Лофу Сяньчжоу. До этого момента все шло своим, вполне обычным и закономерным: прощальный обед в честь спасителей Лофу задумывался как помпезное торжество, но вскоре перетек в задушевные посиделки. Ради такого даже госпожа Химеко согласилась ненадолго бросить экспресс на попечение проводника и присоединиться к веселой компании. Разумеется, бюджет комиссии Десяти Владык позволял устроить пиршество по первому разряду, бокалы гостей не успевали опустеть, и атмосфера очень быстро перестала быть пафосной и церемонной. Все чаще то тут то там начал раздаваться заливистый смех, жители Сяньчжоу вспомнили местные байки, гости с экспресса — межзвездные, музыка с традиционной сменилась на легкие и понятные даже без перевода мотивы, и стена непонимания и отчужденности наконец-то начала рушиться. Даже Яньцин, поначалу откровенно клевавший носом, сумел найти общий язык с одной из Безымянных, и теперь эта неугомонная парочка носилась по всем углам праздничного зала, роняя все, что не было прибито, и пытаясь украдкой отковырять то, что прибито было. Генерал им, впрочем, не препятствовал. Молодость у них, что с них взять. Остальные, впрочем, тоже не скучали. Раскрасневшаяся от вина Химеко увлеченно обсуждала с Юйкун преимущества ручного построения трасс над забитыми в базу данных маршрутами, господин Янг степенно объяснял Верховной провидице особенности развития мультипликационного искусства, сероволосый Первопроходец все-таки принял приглашение сыграть в «Звездный нефрит» и теперь самозабвенно проигрывал — словом, каждый нашел себе занятие по душе. Не видно было только одного. Дань Хэн обнаружился на уединенном балкончике, скрытом от большинства посторонних глаз. Цзинь Юань проникся еще большим восхищением — он сам любил это место и нередко прятался здесь от любопытных журналистов и чрезмерно докучливых младших служащих. Долго, правда, никогда не удавалось отдохнуть, глас долга обычно оказывался сильней, но о редких минутах покоя, проведенных здесь, генерал всегда вспоминал с нежностью. От мягкого прикосновения к плечу видьядхара даже не вздрогнул. Наверняка услышал тихие шаги задолго до, но решил не подавать вида. Так и остался стоять у перил, глядя в ночное небо. — Не любишь шумные компании? Дань Хэн обернулся, и на мгновение Цзин Юань увидел, как лунный свет высеребрил его глаза. Сейчас атмосфера казалась почти интимной — крохотный балкончик был довольно просторным для одного, но вдвоем приходилось стоять практически вплотную; игравшая в зале музыка звучала, казалось, откуда-то издалека, и стоявший перед ним видьядхара в слабом свете луны казался невообразимо прекрасным, эфемерным существом, не принадлежавшим ни одному из существующих миров. Цзин Юань почувствовал, как замирает в груди сердце — наверное, это испытывают люди, глядя на произведения искусства. Тонкие губы Дань Хэна едва-едва тронула улыбка. — Когда живешь по соседству с Март 7, поневоле привыкаешь к шуму. Мне просто захотелось немного подышать свежим воздухом. Цзин Юань кивнул, и ненадолго воцарилось молчание. Но в нем не было ни следа той неловкости, когда оба судорожно ищут подходящие слова; это было молчание двух старых друзей, переживших вместе слишком многое, чтобы оно могло вместиться в хоть какие-нибудь существующие ныне слова. Цзин Юань знал, что это неправильно, но отвести от гостя взгляд не мог: не мог заставить себя перестать любоваться точеной фигурой, подчеркнутой струящейся тканью церемониальных одежд, не мог перестать смотреть в невероятного цвета глаза. И, пусть и нехотя, но сравнивал: хоть и похож внешне, но внутренне — совсем другой. Более холодный, сдержанный, отстраненный, и при этом — верный, преданный и надежный, с горящим сердцем, скрытым за внешней скорлупой. Если Дань Фэн порой напоминал неукротимый лесной пожар, ничего не щадящий на своем пути, то его перерождение — разожженное людскими руками пламя, яростное и беспощадное, но неспособное причинить вред тем, кто его создал. Цзин Юань не может отвести от него взгляд. — Генерал, я… — ему кажется или голос видьядхара слегка подрагивает? — …хотел бы еще раз поблагодарить Вас за столь пышное торжество и за снисхождение, проявленное ко мне. Боюсь, без Вашего покровительства мне и моим друзьям пришлось бы куда тяжелее. Он явно намерен был церемонно поклониться в знак благодарности, но Цзин Юань успевает перехватить его руки. Удивительно, но кожа у видьядхара теплая, ладони узкие, нежные — а генерал ждал, что прикоснется к чему-то прохладному и скользкому, как драконья чешуя. — Весь экипаж Звездного экспресса — уважаемые гости на Лофу Сяньчжоу. И товарищи по оружию лично для меня. Это я должен благодарить тебя за все, что ты сделал для моего народа, ведь иначе нашему мирному существованию навсегда пришел бы конец. Возникшее между ними напряжение становится едва ли выносимым. Цзин Юань вдруг осознает, насколько Дань Хэн близко; еще немного податься вперед, затаить дыхание и… Но видьядхара вскидывает голову, и в его глазах — странная решимость и немного вины. — Я заранее прошу прощения, генерал. И, не дав Цзин Юаню даже шанса поинтересоваться, за что, подносит к губам его запястье и мягко прикусывает кожу. Это не больно. Но странно. Стоять вот так, почти вплотную к кому-то другому, и позволять проделывать нечто подобное. За другими видьядхара Цзин Юань никогда ничего даже отдаленно похожего не замечал — да что там, даже Дань Фэн, бывший ему близким другом, не позволял себе такого. Вопросов было намного больше, чем ответов, но задать генерал осмелился только один, наиболее безопасный и осторожный из всех. — Дань Хэн, что ты делаешь? Видьядхара смотрит на него настороженно-виновато, будто застигнутый на месте преступления, но отпускать не спешит. Проходит еще несколько долгих мгновений, прежде чем он отстраняется и смущенно одергивает одежду, стараясь вернуть себе прежний невозмутимый вид. — Простите, генерал. Мне почему-то очень захотелось. Драконьи инстинкты, понимает Цзин Юань. Но вопросов от этого меньше не становится. Впрочем, задать он их не успевает — Дань Хэн еще раз улыбается краешком губ и тенью выскальзывает с балкона, возвращаясь обратно к гостям. И остается только недоуменно смотреть ему вслед, снова и снова прокручивая в памяти тот момент, когда на запястье сомкнулись острые драконьи клыки. Когда Цзин Юань спустя несколько минут возвращается в зал, то искренне надеется, что никто не заметит его растерянный внешний вид. И никто не обратит внимания на едва заметный след на запястье, а если и заметит — то спишет на последствия полученной в бою травмы. Тогда Цзин Юань еще не знает, что вскоре «единственный раз» превратится в «первый». И второй случается слишком быстро. Время до отъезда дорогих гостей летит незаметно: Цзин Юаню казалось, что он не успел даже моргнуть — а вот уже настала пора прощаться. И это несмотря на то, что неугомонная Март все-таки выпросила у старших членов экипажа еще несколько дней на «перевести дух, мы ведь так хорошо постарались и так устали!» И перед ее щенячьими глазками не устоял даже несокрушимый господин Янг. Впрочем, как только разрешение было получено, усталость после боя испарилась, будто ее и не было, и неугомонная парочка с гиканьем и восторженными воплями облазила Лофу сверху донизу. Досталось и хелиоби в Саду безмятежности — стримы с участием Безымянных набрали миллионы просмотров, и раньше безмятежному Переулку Ауруматонов — Цзин Юань слышал краем уха что-то о «реновационном проекте» за авторством «героя Сяньчжоу», и даже в соревновании уличных сказителей они успели поучаствовать. Словом, развлеклись по полной программе. Расстраивало только одно — в эти дни генерал был так завален бумажной работой, что возможности провести время с Дань Хэном практически не было. А в тот единственный раз, когда удалось выкроить пару часов, чтобы провести для дорогих гостей обзорную экскурсию, к ним присоединились Химеко и господин Янг, и обсуждать при них то, что действительно хотелось, было бы по меньшей мере неловко. Цзин Юань изначально не стал себе врать: ему нравился этот сдержанный и замкнутый парень, нравился совсем иначе, чем предыдущее его воплощение; если Дань Фэн являл собой образец величия и стати, недостижимый идеал, которым хотелось любоваться издалека, то Дань Хэна хотелось взять за руку и провести по всем своим любимым местам. Показать ему смотровую площадку, с которой всегда открывался восхитительный вид на закат, угостить такими неполезными, но такими вкусными закусками в той самой забегаловке, находящейся слишком далеко от туристических мест, чтобы о ней мог знать кто-то еще, провести по всем скрытым тропам, как нельзя лучше предназначенным для побега от лишних глаз, а еще… На этом моменте Цзин Юань обычно спешил себя одернуть. Слишком далеко не стоило заходить даже в мечтах. И тем тяжелее было признавать, что в этот раз не выйдет. Отчеты, накладные, договоры о расширении поставок, выплата неустоек, еще отчеты, еще счета — и все это нужно было прочитать, проверить, проверить еще раз, внести правки, подписать, направить дальше в цепочке ответственных лиц, и все это для того, чтобы день спустя та же бумага легла на стол, будучи украшенной алым росчерком отказа. Вторжение потрепало Сяньчжоу намного сильнее, чем казалось на первый взгляд. Младшие служащие сбились с ног, разнося пухлые папки документов, от жужжания робоптах уже гудело в ушах, а с синяками под глазами Верховной провидицы не справлялись даже лучшие косметические средства. Живая иллюстрация к слову «хаос», не иначе. Но в день отбытия экспресса Цзин Юань поставил всех перед фактом: провожать экипаж он отправится лично. И даже еще одно вторжение Фантилии вкупе со всем авангардом Разрушения его не остановит. Фу Сюань, правда, пыталась заикнуться о превосходстве должностных обязанностей над личной привязанностью, но генерал предпочел пропустить это мимо ушей. Потом пусть устраивает сеанс публичных порицаний, сейчас есть дела поважнее. И вот он уже стоит у причала, ожидая своей очереди, чтобы сказать пару слов. От желающих попрощаться не было отбоя: в толпе Цзин Юань заметил и алую форму ремесленников, и пестрые наряды уличных артистов, а пару раз мелькнули даже крохотные рожки нынешней Верховной старейшины. Оставалось только поражаться тому, как легко Безымянные находят себе таких разных друзей. До этого момента собственные чувства получалось игнорировать, но сейчас Цзин Юань с каждой минутой осознавал, как сильно щемит в груди. Они прощались не навсегда, это генерал знал точно, и все-таки ему так не хотелось расставаться сейчас. В глубине души он так отчаянно желал, чтобы у экспресса прямо перед отлетом обнаружилась какая-нибудь неприятная поломка, требующая немедленного устранения, и чтобы на починку ушла, по крайней мере, неделя, и чтобы быстрее было никак нельзя. Потому что это было бы единственным, что заставило бы Дань Хэна остаться. И тогда дождались бы своей очереди и смотровая площадка, и закуски, и та самая глупая, но смешная иммерсия, и разговор по душам и еще многое, многое, многое… Но экспресс не слышал его внутреннюю мольбу. И находился в идеальном состоянии, начищенный, смазанный и готовый к полету. А Цзин Юаню пора было говорить «до встречи». — Нам будет не хватать всех вас, — он искренне надеется, что голос не дрожит. Он еще позволит себе мгновение слабости, но не сейчас. Не на виду у толпы. — Вы не только спасли Лофу Сяньчжоу, но и вдохнули в него новую жизнь. Мы никогда не забудем всего, что вы сделали для нас. Март 7 вытирает слезы платочком, Первопроходец кивает с серьезным лицом, Химеко и Вельт обмениваются понимающими взглядами, а Дань Хэн… А Дань Хэн смотрит так, что у генерала перехватывает дыхание. Цзин Юань до последнего старается сохранить лицо. Какая-то его часть все еще помнит о статусе, о положении в обществе и прочих формальностях, и поэтому он старается держаться. Торжественно и крепко жмет руку Келусу, ласково гладит по голове все еще всхлипывающую Март, выверенно-элегантным движением целует ладонь госпожи Химеко, а старшему члену экипажа отвешивает неглубокий поклон. Так и нужно. Так и следует провожать тех, к кому успел привязаться и кому благодарен. И Цзин Юань даже немного гордится собой за этот дипломатический подвиг. Только вот когда он подходит к Дань Хэну, воспоминания о всех правилах дипломатия и приличия исчезают без следа. И вместо короткой запланированной речи он делает шаг вперед. И стискивает видьядхара в объятиях. — Мне будет тебя не хватать, — Цзин Юань шепчет на грани слышимости, чтобы ни в коем случае не сделать эти слова достоянием толпы. И его сердце, кажется, пропускает удар, когда Дань Хэн неуверенно, несмело, почти неощутимо, но все-таки прижимается к нему в ответ. А затем происходит еще кое-что. В тот момент, когда генерал уже намеревается отстраниться, понимая, что иначе не сможет этого сделать уже никогда, Дань Хэн вдруг утыкается ему в шею. И мягко, так же бережно, как и в прошлый раз, прихватывает клыками кожу. Только закаленная годами светских приемов выдержка позволяет генералу не застонать. — Мы еще вернемся. Я обещаю, — Цзин Юань может поклясться, что слышит эти слова где-то у себя в подсознании. И в первую секунду даже думает, что ему лишь показалось. Но Дань Хэн смотрит на него с такой отчаянной решимостью, что сомнениям места не остается. — Я буду тебя ждать, — он улыбается краешком губ, чувствуя, как беспощадная, неукротимая надежда заполняет его целиком, не оставляя места тревогам и страхам. Дань Хэн обещал. А значит — выполнит. Осталось только немного потерпеть. И только после этого он находит в себе силы сделать шаг назад. Прощание затягивается чуть больше, чем он рассчитывал, — желающих проводить экспресс все-таки оказалось слишком много, но даже после того, как поезд отбывает и толпа начинает расходиться, Цзин Юань не уходит. В небе тянется длинный белый след, постепенно истаивающий на глазах, Звездный экспресс наверняка уже за многие и многие тысячи ли отсюда, а генерал все не может заставить себя уйти. Не может заставить себя снова и снова прокручивать в памяти те самые слова. «Мы еще вернемся. Обещаю». Он не сказал, когда, но генералу почему-то кажется: скоро. Скорей, чем он может себе представить. И только несколько минут спустя он ловит себя на том, что неосознанно потирает место второго укуса. Но все-таки: что бы это могло значить? Цзин Юань знает: один раз — случайность, два — совпадение, а три — закономерность, обещающая стать привычкой. И гадает, стоит ли ему тоже начинать привыкать. Но третьего раза приходится ждать долго. Фу Сюань рвет и мечет, и за несколько свободных часов приходится расплачиваться отвратительно муторной и кропотливой работой. За кипами бумаг время летит незаметно: в конце дня у генерала хватает сил лишь на короткий душ и несколько минут наедине с какой-нибудь книгой, после чего приходит время ложиться спать, потом утренний подъем, завтрак и все начинается сначала. Когда казалось, что с документами более-менее покончено и можно ненадолго спокойно вздохнуть, на горизонте мгновенно объявлялся жаждущий внимания Яньцин, который успел выучить «новый, суперкрутой прием», и генералу непременно надо быть свидетелем его применения. А потом был вступительный экзамен в Комиссию по полетам, где тоже надо было присутствовать, а потом — смена одного из поставщиков металла и новый круг бумажного ада, а потом — день рождения одного из высокопоставленных чиновников, и когда у Цзин Юаня наконец-то появляется время на себя, он с удивлением замечает: а ведь со дня отбытия экспресса уже чуть больше месяца прошло. Он часто ловил себя на осознании, что скучает. Во время коротких перерывов мысли сами собой возвращались к Дань Хэну, и вместе с тоской всегда одолевало беспокойство: как он там? Все ли в порядке на экспрессе? Достигли ли они следующего пункта назначения или так и продолжают блуждать меж звезд? Порой генерал мог подолгу гипнотизировать экран телефона, раз за разом набирая текст сообщения и раз за разом его стирая: слишком личное, слишком глупое, слишком неуместное; а в тот единственный раз, когда все же хватило сил нажать «отправить», на экране мгновенно высветилось уведомление об отсутствии у абонента связи. И это сообщение тоже отправилось в корзину. Иногда это даже казалось забавным: генерал Лофу Сяньчжоу, герой войны, искусный воин, без страха бросивший вызов эманатору Разрушения, не может написать одно-единственное сообщение. Смех, да и только. В свою защиту Цзин Юань мог лишь сказать, что сражаться с Фантилией было проще. А время шло. И жизнь текла своим чередом. Обязанности и тренировки, приемы и деловые обеды, и в вернувшейся в проторенную колею рутине все меньше места оставалось воспоминаниям и мечтам. Все больше верилось в то, что обещание, данное на пристани, было лишь игрой воспаленного воображения. Все чаще приходилось напоминать себе: ты жил без него несколько сотен лет, поживешь еще. О визите Безымянных напоминали лишь пара мемориальных табличек и комментарии на форуме под видео о призраках, но первые редко попадались на глаза, а вторых становилось все меньше. Лофу Сяньчжоу медленно, но верно приходило в норму, оправляясь от нанесенных ран, и Цзин Юань постепенно переставал надеяться и ждать. Мир не заканчивается на том, что его мечтам не суждено сбываться. А ему не привыкать было от чего-то отказываться и кого-то терять. И в один дождливый вечер он совершенно не вспоминал Дань Хэна. Нет. Определенно точно нет. Он просто сидел у камина, читая новый роман популярного писателя, и пил имбирный чай, когда вдруг раздался стук в дверь. И не показалось, не вышло списать на разыгравшееся воображение — стук повторился, неуверенный, робкий, но отчетливо слышный на фоне шума дождя. Проклятые младшие служащие, думает Цзин Юань, когда нехотя выбирается из-под пледа. Будь проклят тот, кто дал им мой адрес, думает Цзин Юань. Если там ничего срочного — выгоню под дождь, будут знать, думает Цзин Юань, когда открывает дверь. А потом Цзин Юань забывает, как думать вообще. Потому что на пороге стоит Дань Хэн, и капли дождя стекают по его щеке. Он в человеческом виде, и волосы у него короткие и растрепанные, а синяки под глазами свидетельствуют о долгом отсутствии сна, но сомнений никаких быть не может: это Дань Хэн, он здесь, он выполнил то, что обещал. Вернулся. Вернулся к Цзин Юаню. С ума сойти можно. — Генерал, прошу прощения, я понимаю, что невовремя, у Вас наверняка есть дела, и… — его слова звучат так же неуверенно и робко, будто бы он до последнего сомневался, стоит ли вообще приходить. На бледной коже проступает едва заметный румянец, пальцы до побеления сжимают край рукава, взгляд направлен куда-то вниз, и весь его внешний вид выражает неуверенность в собственных действиях; а Цзин Юань чувствует только одно: неописуемое, неведомое ему ранее счастье. Счастье, что накрывает с головы до ног, подобно волне. Цзин Юань надеется, что звучит не слишком восторженно, когда отвечает: — Наконец-то ты здесь. Я тебя ждал. Ему не хватает лишь одного, финального штриха в этой картине. Он делает шаг вперед, раскрывая руки для объятий, но Дань Хэн останавливает его мягким жестом. И добавляет с улыбкой, прежде чем генерал успевает придумать себе Эоны знают что: — На улице дождь, и я промок насквозь. Можно я сначала зайду? Цзин Юань может поклясться, что в этот момент видел золотистые искорки в его глазах. И осознал, что пропал окончательно и пути назад для него больше нет. Он удивлен, что еще помнит о правилах гостеприимства: хватает такта предложить гостю воспользоваться ванной и отдать чистое пушистое полотенце. И даже сказать, в каком из ящиков лежит чистая одежда, которую можно взять, — да он премию заслуживает за свои успехи в дипломатии! Цзин Юань чувствует себя старым псом, который в солнечный день вдруг вспомнил молодость, принявшись валяться в опавших листьях, и это ощущение не пугает его, хотя должно бы, а словно наполняет силами вновь. Не в его возрасте и положении кидаться во влюбленность, как в омут, с головой, но возраст и положение — последнее, что волнует Цзин Юаня сейчас. Он счастлив. Он не хочет думать об остальном. Правда, когда Дань Хэн выходит из ванной, генерал снова забывает, как думать вообще; в голове — белый экран и бессвязные восторженные крики, и ничего кроме. Потому что Дань Хэн высокий, но изящный, заметно у́же Цзин Юаня в плечах, и слишком большой для него халат прекрасно подчеркивает это различие. Едва порозовевшая от горячей воды кожа, тонкие запястья, выглядывающие из-под широких рукавов, подчеркнутый широким поясом стан — Дань Хэн прекрасен, за что взглядом ни зацепись, и Цзин Юаня снова словно электричеством бьет: он здесь, в моем доме, в моей одежде, и я в любой момент могу коснуться его руки или плеча. Удивительное осознание. Удивительно-прекрасное. Но, кажется, восхищенно молчит он слишком долго. Потому что Дань Хэн поднимает бровь и с еле заметной улыбкой интересуется: генерал, неужели со мной что-то не так? И приходится призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не ответить: нет, ты идеален, и я не могу отвести от тебя взгляд. — Я думаю о том, что совершенно не ждал гостей. И теперь я даже не могу сообразить, что предложить тебе на ужин. Хотя, — Цзин Юань позволяет себе заговорщицки усмехнуться, словно собираясь выдать какой-то страшный секрет, — Келус посвятил меня в тайну приготовления загадочного блюда под названием «горячие бутерброды». Для них, кажется, все есть. — Фирменное блюдо Безымянного в исполнении генерала Лофу Сяньчжоу. Звучит интересно, — Дань Хэн с облегчением улыбается, уже по-настоящему, и на мгновение возникшая между ними стена неловкости рушится, будто бы ее и не было никогда. Сейчас Цзин Юань как нельзя более благодарен, что так и не успел обзавестись целым штатом прислуги, соответствующей его статусу. Конечно, тогда не было бы проблем с продуктами и приготовлением еды, не было бы постыдной пыли на книжных полках и вопросов, где лежит чистое постельное белье, но и этой хрупкой, доверительной атмосферы тоже не было бы. Вокруг гостя уже наверняка суетилось бы с полдюжины слуг, еще столько же готовили бы спальню, еще с десяток — хлопотало на кухне, и тогда Дань Хэн уж точно бы не захотел остаться. И уж точно не смотрел бы так и не держался бы так близко, что Цзин Юань мог чувствовать еле уловимый запах шампуня. Нет, генерал не был готов отказаться от этого. Уж лучше извиниться за пыль. — Расскажи, как ты оказался здесь, — просит Цзин Юань, пока достает продукты. Как бы он ни был рад визиту, умом он понимает: прибытие Безымянных — знак того, что миру требуется серьезная и безотлагательная помощь. И это пугает, ведь ковчег Лофу Сяньчжоу только-только пришёл в норму. Неужели снова Охотники за Стеллароном? Или эманаторы? Или что-то похуже? Или же… но об этом Цзин Юань запрещает себе даже думать, потому что это попросту не может произойти. Но это происходит. Потому что Дань Хэн смущенно отводит взгляд. — Мы получили сигнал бедствия с одной планеты, расположенной в непосредственной близости отсюда. Ничего серьезного, но разбирательства могут затянуться. Моя помощь не требовалась, поэтому… я попросил высадить меня здесь. И добавляет еле слышно: — Я же обещал. Эоны. Эоны, думает Цзин Юань. Этот парень убьет меня, даже не прикасаясь к оружию, а я и не думаю сопротивляться. А еще он думает, что может легко привыкнуть к этому. Потому что с Дань Хэном спокойно и легко. Потому что разговор течет сам собой, без лишних усилий и вымученных фраз: Дань Хэн рассказывает о путешествиях меж звезд, о растениях-эндемиках и редких животных, о странных существах, встреченных экипажем экспресса на своем бесконечном пути, а на закуску — в красках описывает процесс погони Первопроходца за свинкой-копилкой, и Цзин Юань смеется так, что выступают слезы. Он, словно губка, впитывает все до мелочей: то, как Дань Хэн улыбается, то, как меняется его голос, стоит ему заговорить о своей обретенной семье, то, каким мечтательным становится его взгляд на упоминании странствий; то, что ему не нравится слишком горячий или слишком крепкий чай, то, что у него есть еле заметный шрам на тыльной стороне ладони, и еще многие, многие мелочи, из которых складывается восхитительный потрет. За окном все еще бушует дождь, грохочет гром и воет ветер, но дома безопасно и тепло. И так хорошо, потому что рядом Дань Хэн. — Кажется, нам пора бы уже перейти на «ты», — с усмешкой замечает Цзин Юань, когда видьядхара в очередной раз запинается на обращении. — Горячие бутерброды не очень способствуют устраиванию церемоний, не так ли? Дань Хэн улыбается и на мгновение отводит смущенный взгляд. — Разумеется, Вы… ты прав, Юань. На этом моменте Цзин Юань забывает не только как думать, но и как дышать. Время течет незаметно и неуловимо, как всегда и бывает за хорошей беседой; к тому времени, как заканчивается чай и иссякают истории о далеких мирах, наступает пора историй о том, как жили обитатели Лофу все это время, и вот тут настает пора генералу припомнить все, что успело произойти. О плохом вспоминать не хочется, этот вечер не создан для обсуждения проблем, и вместо жалоб на бумажную работу и недостаточно расторопных подчиненных Цзин Юань старается припомнить случаи, подходящие под описание забавных и курьезных. Например, внезапно открывшуюся страсть Верховной провидицы к сладкому. Или историю о попытках уличить в мошенничестве вечно отлынивающую от работы Цинцюэ. И в процессе как-то незаметно удается переместиться в зал, где есть мягкий диван и много подушек, и в какой-то момент Цзин Юань осознает, что Дань Хэн совсем близко, что от его тела исходит ласковое, мягкое тепло и что еще немного — и он уляжется прямо генералу на плечо. И с этим осознанием очень сложно мыслить связно. — …и когда мы спросили у той леди из переулка Ауруматонов о справке, то выяснилось, что… Дань Хэн? Видьядхара не откликается. И Цзин Юань понимает: уснул. Взял и уснул вот так, все-таки уложив голову на генеральское плечо и положив ладонь на его запястье. По-хорошему, стоило бы его разбудить, предложить пройти в гостевую спальню и продолжить разговор утром, но спящий Дань Хэн выглядит так умиротворенно, что у Цзин Юаня попросту не поднимается рука нарушить его покой. Только и выходит, что осторожно выскользнуть на свободу, вместо себя предложив одну из подушек, и укрыть спящего мягким пледом. Почему-то генерал не сомневается, что здесь достаточно комфортно, чтобы Дань Хэн мог мирно проспать до утра. Но прежде, чем он уходит, происходит еще кое-что. Кое-что, чего следовало бы ожидать, но о чем Цзин Юань успевает совершенно забыть. Видьядхара даже не открывает глаз — руку Цзин Юаня он нащупывает во сне и уже привычным жестом прикусывает кожу. Чуть сильнее, чем раньше, больше не контролируя силу так тщательно, но все еще бережно и аккуратно. Цзин Юань не смеет сопротивляться, как и в прошлые разы, а лишь гладит того по темным волосам. Пусть так. Пусть кусается, ему не жалко. У всех должны быть свои маленькие странности — Фу Сюань запирается в кабинете с горой сладостей, Яньцин в свободное время учится вязать крючком, а Дань Хэн кусается. Ничего особенного. Вполне неплохо вписывается в существующий порядок вещей. И когда Цзин Юань ложится спать, то думает: закономерность. И думает, что и к этому привыкнуть оказалось очень легко. Намного легче, чем он полагал когда-то. Ему снится что-то легкое и незапоминающееся. Свет, проходящий сквозь зеленую листву, журчание ручья, пение птиц и ощущение свободы. И, кажется, во сне он слышит чей-то тихий смех. Просыпается Цзин Юань от непривычного. И несколько долгих мгновений не может понять, что же не так. Его дом, обычно тихий и немой, вдруг становится удивительно живым — Цзин Юань слышит шорохи, негромкий стук и чей-то голос. С кухни тянет запахом кофе и свежих тостов, погода успокоилась, и солнце выглянуло из-за туч, обещая хороший день, экстренной необходимости присутствовать на посту генерала сегодня нет, и все как будто встало на свои места. Вернулось в норму после долгой болезни. Вновь обрело потерянный смысл и исчезнувшие краски. Цзин Юань чувствует себя непривычно счастливым и расслабленным, и даже слегка удивлен: неужели для того, чтобы жизнь стала такой, нужна была всего лишь одна небольшая деталь? Всего лишь присутствие другого человека на его кухне. Всего лишь осознание того, что кто-то готовит завтрак для тебя. Всего лишь ощущение, что кому-то ты нужен и кто-то тебя ждет. На кухне что-то падает с грохотом, голос становится чуть более возмущенным, и любопытство пересиливает утреннюю сонливость. Ведь чтобы посмотреть и выяснить, приходится вставать. По мере того, как Цзин Юань, зевая и пытаясь на ходу собрать волосы в подобие хвоста, идет к кухне, голос становится намного отчетливей. Можно разобрать отдельные фразы: «…нет, тут нет ничего для тебя», «…да убери ты отсюда свою морду», «…я скажу твоему хозяину, и он из тебя сделает ужин», и когда генерал понимает, что происходит, его улыбка становится предвкушающей и совсем чуть-чуть ехидной. Кто бы сомневался, что поприветствовать гостя захотят все обитатели дома. Занятый кухонными хлопотами и неожиданной борьбой, Дань Хэн слишком долго не замечает появления еще одного человека, и у Цзин Юаня появляется прекрасная возможность немного насладиться зрелищем, облокотившись о дверной косяк. Разумеется, человеческое обличье лишено божественного изящества видьядхара, лишено неземной красоты и ореола величия, но человек выглядит… уютным. Домашним. Родным. Перед драконом хочется упасть на колени и осыпать поцелуями изящную кисть, человека же хочется заключить в объятия и больше никогда не отпускать. Короткие, растрепанные со сна волосы и кухонная лопаточка в руках лишь усиливали это желание. Глупое, нерациональное, немного ребяческое, но такое правильное именно здесь и сейчас. Цзин Юань ловит себя на том, что улыбается. И конечно, особый колорит ситуации придавала наглая львиная морда, так и норовящая ухватить кусочек чего-нибудь вкусного прямо со стала. — Клянусь всеми существующими и не очень Эонами, если ты еще раз попробуешь стащить у меня бекон, я… Дань Хэн не успевает договорить — осекается на полуслове и крупно вздрагивает, когда к нему на пояс мягко ложатся чужие ладони. Но не сопротивляется и не пытается уйти от прикосновений, и Цзин Юань смелеет — притягивает его ближе к себе и по-настоящему обнимает, уложив подбородок на макушку. Простое объятие со спины кажется сейчас до безумия личным, почти интимным жестом — Цзин Юань даже жалеет, что так и не сделал ничего подобного вчера. И сразу же радуется: у них еще много времени наверстать. Дань Хэн в его руках кажется таким уязвимым и хрупким, нежным и невесомым, будто тончайший шелк, и Цзин Юань позволяет себе на мгновение обмануться этим ощущением, забыв о том, сколько силы скрывается в этом теле. — Вижу, вы с Мими неплохо поладили, — генерал негромко смеется, когда лев тычется носом уже ему в бедро, намекая на то, что неплохо было бы и ему внимание уделить. — Уже поздно говорить, что он безобидный и просто любит гостей? — Я это понял, когда проснулся от того, что он вылизывал мне лицо, — Дань Хэн ворчит и в очередной раз отпихивает надоедливую кошку подальше, но Цзин Юань почему-то знает: это все напускное. Это все так, чтобы не выглядеть слишком открытым, и, если Дань Хэну действительно что-то не понравится — реакция будет совершенно иной. Ну, а еще он знает, что от Мими просто нельзя не быть в восторге — только посмотрите в эти умные и добрые глаза! И неважно, что там говорит добрый десяток когда-то напуганных им до полусмерти людей. — Думаю, он просто хотел познакомиться с тобой поближе, — он негромко смеется, когда отходит от Дань Хэна и занимает место за столом. И лев, сделав выбор в пользу законного хозяина, идет следом, кладет огромную голову Цзин Юаню на колено, выпрашивая свою долю ласки, а стоит начать гладить его между ушами — удовлетворенно урчит и жмурится, словно очень большая домашняя кошка. Милое, славное, нежное создание… остается только надеется, что после него бекон уцелел. А на столе находится место и двум чашкам кофе, и тарелке тостов, и свежему ярко-желтому маслу, и даже нарезанным фруктам. Цзин Юань ощущает, как его переполняет искренняя зависть к экипажу экспресса — если они каждый день завтракают так, то, пожалуй, настала пора ему бросать пост генерала и подаваться в Безымянные. Потому что сам он по утрам регулярно пренебрегал завтраком вообще, предпочитая вместо этого подольше полежать в постели, либо обходился наскоро слепленным бутербродом. Хотя, если быть честным до конца, если бы он и отправился в путешествие вместе с экспрессом, то явно ради кое-чего другого. Кое-кого. А когда он замечает, как Дань Хэн украдкой скармливает льву еще один кусочек бекона, настроение из просто хорошего становится хорошим до неприличия. — Надолго ты к нам? — хоть ему и не хочется портить атмосферу завтрака таким вопросом, но все-таки Цзин Юань хочет знать, на сколько счастливых дней он может рассчитывать. Как много мест они успеют посетить и как много сделать, прежде чем снова придется его отпустить. Жизнь научила Цзин Юаня постоянно смотреть в будущее и думать на несколько шагов вперед, не позволяя себе с головой окунуться в происходящее здесь и сейчас, и теперь ему хочется выстроить хотя бы наметки плана, прежде чем дать себе хотя бы мимолетную передышку и позволить наслаждаться тем, что есть. И его сердце сладко сжимается в предвкушении, когда Дань Хэн смущенно отводит взгляд. — Думаю, что на неделю уж точно. Кажется, дела экспресса могут затянуться, и кроме того… — он несколько мгновений молчит, прежде чем негромко добавить: — …кажется, госпожа Химеко искренне поддержала меня в решении на ближайшее время остаться здесь. Цзин Юань думает, что госпожу Химеко пора перевести в ряд Эонов и преподносить ей дары каждый месяц. И что он готов заняться этим единолично. Завтрак проходит в атмосфере, больше всего напоминающей семейную. Обсуждение планов на день, маршрутов и мест, где можно пообедать: Дань Хэн настаивает на достопримечательностях, Цзин Юань уговаривает довериться его опыту и чутью. Под столом клубком сворачивается Мими, которому все-таки досталась большая часть бекона, кофе у видьядхара выходит слишком горьким и приходится добавить побольше сахара, за последний кусочек поджаренного хлеба происходит молчаливая борьба, и все эти мелочи заставляют Цзин Юаня чувствовать себя настолько дома, насколько это вообще возможно. Особенно в те моменты, когда он видит, как еле заметно, неуловимо, но все-таки по-настоящему улыбается Дань Хэн. А еще поднимает настроение тот факт, что упрямый дракон все-таки согласился пройтись по местам, известным лишь «коренным обитателям Лофу Сяньчжоу, а не этим выскочкам-экскурсоводам, сующим везде свой нос». Поначалу Дань Хэн, конечно, морщит нос. И еле слышно презрительно фыркает, когда они сворачивают с основной дороги в один из узких переулков. Как же, его, гордого видьядхара, перерождение Верховного Старейшины, и тащат по каким-то закоулочкам! Но впечатлить его становится делом принципа, целью сегодняшнего дня, ради которой можно пойти на любые возможные ухищрения, и Цзин Юань призывает на помощь все свои знания и воспоминания, чтобы достичь желаемого результата. Он не привык проигрывать и не привык отступать, и все его существо ликует от восторга, когда он видит в глазах Дань Хэна искорки веселья. Стоит только показать ему тот дворик, где разноцветной стеклянной мозаикой выложены сцены из сказаний древности, как от прежнего недовольства не остается и следа. В зале игровых автоматов, привезенных аж с самой Пенаконии, Дань Хэн выглядит восторженным и изумленным одновременно, особенно когда обнаруживает, что оставил здесь значительную сумму. А когда Цзин Юань покупает ему разноцветное данго на шпажке, то видит во взгляде Дань Хэна чистое, ничем не замутненное счастье, и этот момент хочется сохранить навечно, заточить в стеклянную бутылочку и носить у сердца, заключить в рамку и повесить на стену дома, да что угодно сделать, лишь бы никогда об этом не забыть. Драконов, оказывается, тоже можно подкупить сладостями. Невероятно. — Куда дальше, генерал? — Дань Хэн наконец-то расправляется с лакомством и смотрит на спутника в предвкушении; Цзин Юань уверен — если бы его драконий хвост сейчас был видим, то Дань Хэн бы со свистом рассекал воздух, виляя им из стороны в сторону. В такой момент он просто не может себе позволить его разочаровать. — Здесь рядом. Место почти заброшено, так что вряд ли мы кого-нибудь встретим. А если кто-то и увидит, то вряд ли сможет об этом рассказать. Да и кто ему поверит — генерал Лофу и перерождение видьядхара, словно воры, окольными тропами пробираются в давно оставленный хозяевами сад. Это место прочно занимало свой уголок в сердце Цзин Юаня, оставаясь при этом загадкой: если здесь больше никто не живет, то кто присматривает за садом? А если живет, то почему ни разу не показался? Но каким бы ни был ответ на эти вопросы, текущее положение вещей Цзин Юаня более чем устраивало: этот сад удерживал тонкую грань между ухоженным и покинутым, в нем хватало и протоптанных троп, и уголков с нетронутой природой, а главное — в его центре находился огромный фонтан, до сих пор работающий вопреки всем мыслимым и немыслимым законам. Как нельзя более подходящий для совершения задуманного. Иногда Цзин Юаню даже казалось, что этот сад подстраивается под его тайные желания. Потому что иногда здесь играла еле слышная музыка, иногда — летали яркие бабочки, а в этот раз чья-то неведомая рука украсила деревья гирляндами из маленьких круглых фонариков, так красиво отражавшихся в глазах видьядхара. Кем бы ни был автор идеи, Цзин Юань был благодарен ему от всей души. По дороге к фонтану они сохраняли молчание — атмосфера была слишком хороша, чтобы рушить ее словами, но когда мраморный бортик маячил уже совсем рядом, Дань Хэн поднял на спутника взгляд. — Спасибо тебе. Думаю, мне не было бы так весело, если бы мы прошлись по туристическим местам. В другой ситуации Цзин Юань бы прыгал от радости, услышав подобное, но сейчас его мысли заняты были кое-чем другим. Кое-чем, совсем не соответствующим его статусу. — Думаю, ты рано меня благодаришь. Он приближался обманчиво медленно, достаточно мягко, чтобы Дань Хэн до последнего не понял, что что-то не так. Но о чутье видьядхара не зря ходили легенды — довольно быстро он забеспокоился, пальцы крепко сжали бортик, а взгляд забегал по округе в поисках путей отступления. — Цзин Юань, я не знаю, что ты задумал, но, предупреждаю, если ты… Но было поздно. Достаточно было лишь одного резкого толчка, чтобы Дань Хэн покачнулся и, не удержав равновесие, рухнул прямо в фонтан. План был выполнен отлично, чистая работа, ни единого изъяна, и Цзин Юань вскинул руки к небу, готовясь торжествующе рассмеяться… и в следующую же секунду полетел следом в тот же фонтан. Потому что видьядхара оказался не только умным и чутким, но еще и очень и очень хитрым, ведь в последний момент успел сцапать генерала за край одежды. Решил, что раз пропадать, то вместе. — Ты!.. — в фонтане было неглубоко, всего-то по пояс взрослому мужчине, но Цзин Юань умудрился упасть плашмя и вымокнуть с ног до головы. Впрочем, Дань Хэн выглядел не лучше — сухого места не было и на нем. И сначала хотелось возмутиться, сказать про то, что этот план не должен был затронуть его самого, что он вообще-то планировал потом отдать Дань Хэну сухую накидку… но мокрый видьядхара выглядел до того забавно и очаровательно, что Цзин Юань просто не смог себя сдерживать. И рассмеялся, заливисто и звонко. — Вообще-то, ты начал первым! — Дань Хэн тоже улыбался до ушей. И, кажется, все еще не утратил способности чуять неладное, потому что поспешил на всякий случай отплыть подальше. С чем тоже опоздал. Война уже началась. — А ну иди сюда! Цзин Юань не помнил, сколько времени прошло. Сколько времени они носились друг за другом по фонтану, хохоча, брызгаясь и пытаясь друг друга притопить, словно дети. Борьба шла с переменным успехом: каждый по несколько раз смог утащить оппонента под воду, но в какой-то момент, когда они в очередной раз боролись за первенство, Дань Хэн вдруг оказался совсем близко. И с хитрым взглядом, игриво и ощутимо, цапнул генерала за не закрытую одеждой шею. Это был выстрел наповал. Бороться после этого не было никакой возможности. Пришлось покорно признавать собственное поражение в этой борьбе. Когда они, мокрые насквозь, но счастливые, поддерживая друг друга, выбрались из фонтана, на улице было уже темно. Зажглись уличные фонари, на улицах появилось намного больше зевак, и до дома пришлось добираться едва ли не по кустам. Не хватало еще копрометирующей фотографии на первой полосе каждой газеты. А дома их встречает Мими, которого давно пора кормить, а еще надо согреться, вытереть насухо волосы и укутаться в сухую одежду, а еще — заварить чай, договориться о доставке еды, ведь готовить нет ни сил, ни желания, выбрать иммерсию на вечер, и за всеми этими хлопотами Цзин Юань совершенно не думает о четвертом разе. Но мгновенно вспоминает о нем, стоит лишь Дань Хэну прерваться на то, чтобы написать сообщение в чат экспресса, и решает, что пора действовать и ему. Кому: Фу Сюань Ты когда-нибудь замечала, чтобы видьядхара кусали свое окружение? От: Фу Сюань Генерал, сейчас поздний вечер. От: Фу Сюань Я буду вынуждена объявить Вам выговор за неуместные сообщения во внерабочее время. Кому: Фу Сюань Я смиренно его приму, если ты все же ответишь. От: Фу Сюань Вы невыносимы. От: Фу Сюань Я не видела такого лично, но где-то читала, что они так делают, если хотят обозначить «своих». От: Фу Сюань Имеется в виду, тех, кто им особенно близок. От: Фу Сюань: Такой ответ Вас удовлетворит? Кому: Фу Сюань За такой ответ я согласен на два выговора. Кому: Фу Сюань Благодарю за великодушие, Верховная провидица. От: Фу Сюань Послезавтра жду Вас на публичное объявление выговора. Не опаздывайте. Цзин Юань знает, что не опоздает. Он попросту туда не придет. Но информация, полученная от Верховной провидицы, не дает ему покоя и будоражит воображение. Своих. Тем, кто ему особенно близок. Надежда, и без того не ослабевавшая ни на мгновение, теперь бушевала внутри, подобно цунами. Своих. Близких. Тех, с кем хочется остаться. Тех, чьи чувства не так уж и безответны. Просто безумие. Безумие, превосходящее все, даже самые смелые ожидания. — Прости, Цзин Юань, — вернувшийся Дань Хэн вновь уселся рядом, и, кажется, он едва ли сдерживал смех. — Там у экспресса небольшие неприятности: Март полакомилась каким-то местным фруктом, и теперь ее волосы ярко-зеленого цвета. Как ты понимаешь, я не мог пропустить это зрелище. Цзин Юань с готовностью рассмеялся в ответ, попросил показать фото, и вообще, сделал все, чтобы отвлечься от размышлений, но витающее в воздухе напряжение никуда не исчезло. Даже когда привезли еду и настала пора погружаться в иммерсию, даже когда сюжет накалялся до предела и жизни героев угрожала опасность, Цзин Юань все равно мыслями возвращался к тому, что узнал. И попросту не мог отвлечься. Если Дань Хэн и заметил его невнимательность, то деликатно промолчал, но время шло, и напряжение становилось невыносимым. Но нужные слова так и не шли на ум. Было уже за полночь, когда видьядхара поднялся с дивана и медленно, со вкусом потянулся, зевая так, что едва ли не вывихнул челюсть. Он выглядел уставшим и счастливым, абсолютно довольным сегодняшним днем, и если честно, Цзин Юань уже устал считать, сколько раз у него перехватывало дыхание, когда их взгляды пересекались. — С тобой здорово, но у меня совсем не осталось сил, — после первой части фразы Цзин Юаню пришлось приложить огромные усилия, чтобы слушать дальше. — День был насыщенный, и я надеюсь, что завтра будет такой же, поэтому пора спать. Покажешь мне, где… — Подожди!.. — это вышло громче, чем нужно, и генерал мигом обругал себя за настойчивость, но вернуть уже сказанное он не мог. И пришлось, преодолевая смущение, презирая все понятия о личном пространстве и уважении, продолжать: — Я имею в виду… в гостевой спальне наверняка холодно и кровать там пожестче, поэтому… не хочешь сегодня лечь со мной? Повисло молчание. Цзин Юань готов был ко всему: смех, резкий отказ, хоть пощечина; он догадывался, что собственной торопливостью испортил все, и не надеялся на прощение, но затем он совершенно случайно поднял взгляд. И увидел, как Дань Хэн медленно, отчаянно, до корней волос заливается румянцем. Это было больше, чем просто «да». И когда они вдвоем идут в спальню, Дань Хэн молчит. Только прохладными пальцами держится за запястье Цзин Юаня, сжимая чуть крепче, чем обычно. Он молчит и когда готовится ко сну, когда стаскивает одежду (Цзин Юань намеренно старается на него не смотреть, и в комнате темно), когда ложится на край кровати и натягивает одеяло до подбородка. Цзин Юань не знает наверняка, но чувствует: он напряжен, словно взведенная тетива, готовый в любую минуту сорваться с места и сбежать, не выдержав то ли чужого присутствия, то ли собственных мыслей. Цзин Юань уверен: в таком состоянии просто невозможно спокойно уснуть и мирно выспаться, и жалеть о предложении разделить постель уже поздно, как и начинать себя винить. Он знает: сделал — бери ответственность, будь готов принять на себя последствия собственных поступков, и делает то единственное, что может (и хочет сейчас). — Иди ко мне. Вдвоем будет теплей. Дань Хэн вздрагивает, и в комнате повисает тишина. Проходит томительная секунда, за ней вторая, и Цзин Юань уже мысленно готов к тому, что вот сейчас видьядхара встанет и уйдет, в лучшем случае — в другую спальню, в худшем — обратно на экспресс; но затем он слышит шелест ткани и боком ощущает чужое тепло. Его бедное сердце не выдержит однажды. Слишком тяжело замирать по нескольку раз на дню. Он чувствует себя так, словно совершает что-то запретное. Словно он прикасается к ожившему божеству, когда медленно, боясь спугнуть, притягивает Дань Хэна к себе. Он, кажется, затаивает дыхание, когда заключает смущенно замершего видьядхара в объятия, и, кажется, не дышит вовсе, когда тот робко прижимается крепче в ответ. Кожа под пальцами Цзин Юаня нежная и прохладная, но быстро согревается, стоит лишь прикоснуться чуть смелей, и обнимать Дань Хэна вот так, лежа под одним одеялом, чувствуя его тепло, ощущая, как короткие волосы щекочут шею, кажется до безумия правильным. Кажется, как будто именно этого момента Цзин Юань и ждал всю свою безумно долгую жизнь. — Цзин Юань, я… В полумраке комнаты глаза у видьядхара блестят, словно звезды. Черты его лица кажутся чуть размытыми, что лишь усиливает ощущение нереальности происходящего; но Цзин Юань думает: к черту, если это сон, то я не хочу просыпаться. — Не говори ничего, хорошо? Потому что этот момент был для действий, а не для слов. Слова здесь попросту были не нужны. Потому что ни одним языком миров нельзя было это описать. Потому что Цзин Юаню оставалось только одно: податься вперед, так близко, как только возможно, и прикоснуться к губам Дань Хэна своими в мягком, почти целомудренном поцелуе. Он понимает, что ему больше нечего желать, когда Дань Хэн отвечает на поцелуй. И время, кажется, застывает, продлевая этот момент на долгие-долгие мгновения. Когда они отстраняются друг от друга, Цзин Юань жалеет лишь об одном: что может лишь догадываться, как выглядит сейчас чужое лицо. Он догадывается, конечно, о румянце на щеках и смущенном взгляде, но утешаться собственными мыслями — все еще не то же, что увидеть перед собой. Но сожалениям не остается места, когда Дань Хэн вновь целует его, уже увереннее, смелее, и вместе с тем — медленно и тягуче, словно желая распробовать, и губы у него — шероховатые и потрескавшиеся, а кончик носа то и дело задевает щеку генерала, но этот поцелуй — все еще лучшее из того, что случалось с Цзин Юанем. И лучшее из того, о чем он смел мечтать. — Можно я только… сделаю кое-что, — Дань Хэн выдыхает ему в губы, и ему не нужно объясняться — Цзин Юань прекрасно знает, о чем пойдет речь. И это знание тоже кажется ему сокровенным. — Кусай, конечно. Но я и так весь твой. Он улыбается, когда Дань Хэн, все так же деликатно и нежно, кусает его за нижнюю губу. Маленькое очаровательное подтверждение их только-только устанавливающейся связи — что ж, Цзин Юаню это определенно нравится. Нравится, как и все в Дань Хэне, нравится, как и все, что связано с ним. И больше не страшно грядущее расставание, не страшно вообще ничего — он любит, его любят в ответ, а значит, вдвоем они способны преодолеть любые испытания на этом пути. А впереди у них еще столько всего: свидание, и не одно, цветы и сладости, как у всех нормальных пар, а еще нужно будет познакомить видьядхара с Яньцином и уведомить Фу Сюань, что никакой больше сверхурочной работы без очень веских причин, ведь дома теперь его есть кому ждать… Просто безумие. Безумие, от которого генерал Лофу чувствует себя так, словно у него за спиной выросли крылья. Дань Хэн сворачивается калачиком рядом, собираясь спать, и в голову к Цзин Юаню закрадывается шальная мысль. Видьядхара кусают тех, кого считают близким, но эта связь ведь должна работать в обе стороны, так? Именно поэтому он не колеблется ни секунды, когда склоняется ближе и игриво кусает очаровательное розовеющее ушко. Пусть знает, что кусаться может не только он один. Но от прикосновений зубов Дань Хэн ахает и стонет, сразу же зажимая рот рукой, и мыслей в голове у Цзин Юаня не остается вообще. Кажется, о видьядхара ему предстоит узнать еще очень и очень многое. И в том числе, о чувствительности их ушей.