Ручная работа

У Не Хуайсана были на удивление небольшие руки — особенно если учесть, из какого клана он происходил. Цзян Чэн хорошо помнил, какие кулачищи были у Не Минцзюэ; ему бы он никогда не позволил делать с собой такое. Но тот и сам вряд ли додумался бы совать в своих любовников что-то кроме члена. Это все были извращенные причуды Не Хуайсана, которому словно казалось мало обычных соитий, постоянно хотелось пробовать новое. Цзян Чэн не считал, что это так уж необходимо, но Не Хуайсан умел уговаривать, в постели с ним было хорошо, и Цзян Чэн далеко не всегда сопротивлялся его новым идеям. У Не Хуайсана были небольшие руки, изощренное воображение и язык, способный уболтать кого угодно, поэтому теперь Цзян Чэн стоял на четвереньках на собственной постели, чувствуя, как в него проникают скользкие от масла пальцы: входят неторопливо и глубоко, иногда расходятся внутри, надавливая на стенки и вызывая приятную дрожь. — Цзян-сюн, какой же ты там тесный. Пальцы то входили в его тело, то выходили, иногда к ним присоединялся следующий, и тогда удовольствие разбавлялось несильной тянущей болью. Совсем ненадолго: тело Цзян Чэна умело расслабляться и привыкло ждать и терпеть, когда надо. — Но после того, что ты собрался со мной сделать, вряд ли буду? — В нем уже находились не меньше четырех пальцев, но ощущения до сих пор были довольно привычными. Дальше будет сложнее. — Некоторое время. Потом опять станет туго. Пальцы поглаживали — и снова растягивали, и у Цзян Чэна уже давно стояло от этих медленных движений туда и обратно. — Если опять прилетишь в Пристань Лотоса только через несколько месяцев, — наверняка. Пальцы внутри вдруг согнулись, ловко надавили на самое чувствительное место, и Цзян Чэн глухо застонал. — Обязанности Верховного Заклинателя почти не оставляют свободного времени, Цзян-сюн, — Не Хуайсан вздохнул. Даже сейчас он вел разговоры ни о чем, как будто проводил время за чашкой чая, а не все дальше погружал в его зад пальцы. — Как и обязанности главы ордена. — Ты можешь долететь ко мне гораздо быстрее. — Тебе понадобится лишь немногим больше времени, если будешь летать на сабле, а не тащиться по земле. — Ну, ты же сам знаешь, как я не люблю на ней летать. — Он притворно вздохнул, хотя в этот раз прилетел именно на сабле, — наверное, и правда хотел его видеть. Или просто вычитал про новый способ разнообразить их отношения в постели и поспешил поделиться найденным сразу на практике. — Тебе просто лень. — И это тоже, — согласился он. Кому из них быть гостем в чужом доме было старым спором, в котором каждый уступал неохотно. Раньше чаще прилетал Не Хуайсан, оставался надолго; теперь, похоже, у него и правда стало гораздо меньше времени, поэтому все чаще именно Цзян Чэн откладывал дела и летел в Нечистую Юдоль. Наверное, каждому из них давно было пора завести спутника, для встречи с которым не пришлось бы лететь в другой орден, менять планы и рисковать репутацией. Делить постель с человеком, который всегда может находиться рядом, было бы гораздо удобнее. Но годы шли, а ни один из них почему-то до сих пор даже не начал искать такого человека. — Странно, что тебе не лень возиться сейчас с этим. — Так это же я делаю для собственного удовольствия. И правда, странно, что Цзян Чэн редко вспоминал об этом: на то, что приносило ему удовольствие, Не Хуайсан готов был тратить сколько угодно усилий и добивался неплохих результатов. Возможно, именно поэтому Цзян Чэн не отказывался от постельных экспериментов: ему нравилось, когда люди старались и шли к поставленным целям, даже настолько сомнительным. Но четыре пальца мяли и давили, а дальше Не Хуайсан не торопится — и это все больше раздражало. Цзян Чэн с самого начала сомневался в том, что ему понравится чувствовать в себе всю руку — небольшую саму по себе, но все еще большую, чем что-либо бывавшее в нем раньше. И, как с любой неприятной процедурой, он хотел побыстрее с этим закончить. Устав ждать, Цзян Чэн все-таки сдался первым. — Дай мне уже кончить, а потом продолжай, — потребовал он и отчетливо представил, как Не Хуайсан задумчиво наклонил голову к плечу, будто одна из его птиц из личного сада в Нечистой Юдоли. — А как же я? — Тебе и так там, похоже, неплохо. В конце концов, это была его идея и, видимо, ему самому нравился вид собственной руки в заднице Цзян Чэна, раз медлил так долго. В любом случае, в том, что Не Хуайсан получит удовольствие, он ничуть не сомневался. — Поверь мне, Цзян-сюн, тебе будет гораздо приятнее, если ты пока не кончишь. — Тогда не тяни уже! — Он изо всех сил сжался вокруг засунутых в него пальцев, и Не Хуайсан издал короткий удивленный возглас. — Какой же ты нетерпеливый. — Голос звучал низко и довольно; Цзян Чэн догадывался, как он сейчас смотрел: жадно, с отчетливым неприкрытым желанием. Пусть смотрит. Не Хуайсан вытащил из него пальцы и, судя по звукам, снова потянулся за маслом, которого, кажется, и так извел уже половину сосуда. Все внутри ощущалось слишком открытым и растянутым; представлять, что там будет после руки, даже не хотелось. Пальцы снова вжались между ягодиц, погрузились в его плоть, лишнее масло щекотно потекло по бедрам. — Ты даже не можешь себе представить, как сейчас выглядишь, — протянул Не Хуайсан. Цзян Чэн сказал бы ему много чего на этот счет, но большой палец уже начал пробираться к остальным под снова показавшееся слишком тесным и натянутым кольцо мышц, и все силы уходили на то, чтобы заставить себя расслабиться и дышать. Свободной рукой Не Хуайсан оттянул в сторону ягодицу, помогая себе втиснуться глубже. Знали они с друг друга давно и много всего перепробовали вместе, но, позволяя ему делать с собой такое, Цзян Чэн все равно чувствовал себя неуютно. Уловив его недовольство, Цзыдянь на пальце заискрил. — Я же говорил, что лучше его снять, — вздохнул Не Хуайсан как будто с укоризной, и это разозлило еще сильнее. — Ты бы повернулся вот так задом к самому себе, еще и без оружия? Не Хуайсан негромко рассмеялся. Делал он это нечасто, возможно, именно поэтому Цзян Чэну так нравился его смех. — Пожалуй, что нет, — наконец ответил он. Запоздало пришла мысль, что надо было очень доверять Не Хуайсану, чтобы позволять ему то, на что каждый раз так неосмотрительно соглашался Цзян Чэн. — Так я и знал. В любом случае, Не Хуайсан тоже позволял ему многое. Цзыдянь снова заискрил, но теперь уже от приятных воспоминаний о прошлых экспериментах, понравившихся Цзян Чэну гораздо больше. Вторая рука Не Хуайсана давно перебралась вперед и теперь настойчиво щупала и трогала, лаская яйца и проверяя, как там его член. Будто назло, член стоял как надо, легко можно было подумать, что Цзян Чэну все нравится. — Расслабься, я же не делаю ничего плохого. Снова полилось холодное масло: на руку Не Хуайсана, на постель и зад Цзян Чэна, — и он снова напрягся, предчувствуя какой-то подвох. Ладонь оставила в покое член и ласково погладила ягодицу, потом вдруг крепко шлепнула, — и одновременно с этим кисть второй руки преодолела последний рубеж, на миг растянула до предела твердыми костяшками и полностью оказалась внутри. Кольцо мышц плотно охватило заметно более тонкое запястье. Цзян Чэн выругался. Ощущений было слишком много. Мышцы дрожали и судорожно сокращались, кажется, в принципе не способные привыкнуть к присутствию внутри непривычного и чужеродного. И правда, не стоило им привыкать к такому. — Кажется, я догадываюсь, почему ты продолжаешь приезжать ко мне вместо того, чтобы завести себе любовника поближе: никто больше не согласится участвовать в твоих дурацких затеях. — Ну почему же? Нашлись бы. — Пальцы в глубине его тела зашевелились, вторая рука легла на живот снаружи, надавила, будто пытаясь нащупать ту, что была сейчас внутри него. — Сомневаюсь. Кажется, он сгибал пальцы, складывая их в кулак, и Цзян Чэн чувствовал короткие спазмы и легкое беспокойство. Не Хуайсана наконец вспомнил, что у Цзян Чэна еще есть член, положил на него свободную руку, и смириться с неприятными ощущениями стало проще. Стоило перестать каждую секунду прислушиваться к своим ощущениям и задумываться, что происходит внутри него, и Цзян Чэн обратил внимание на то, как многообещающе давит кисть руки на все чувствительные места. Не Хуайсан чуть провернул руку, и тело прошило неожиданно резким удовольствием. Постепенно Цзян Чэну даже перестало казаться, что он делал все это зря: питался несколько дней инедией, промыл себя, прежде чем позволить Не Хуайсану сунуть туда руку, стоял перед ним на четвереньках, прогнувшись самым непристойным образом. И все равно он был уверен, что проходить через это еще раз ни за что не согласится. Рука со сложенными в кулак пальцами двигалась в нем осторожно и не быстро, растягивала так сильно, как ничто другое прежде, и Цзян Чэн выл и скреб ногтями изголовье от остроты ощущений. Прижав ненадолго руку к животу, он и сам смог нащупать находившуюся в нем руку. Голова кружилась, в ушах шумело, а легшая на его член ладонь Не Хуайсана, сжавшая и заскользившая по нему в гораздо более быстром темпе, чем рука внутри, просто стала последней каплей в море этого удовольствия, накрывшего его с головой. Цзян Чэн с глухим стоном вжался лбом в собственное предплечье, пытаясь отдышаться после слишком крутого сияющего пика, и наконец совершенно ни о чем не думал. Наверное, именно на этом так долго держались их отношения: Не Хуайсан умел сделать так, чтобы он отвлекся, забыл обо всем. Себе Не Хуайсан дрочил уже после: Цзян Чэн словно издалека слышал звуки за спиной, тихие стоны и всхлипы, зато очень отчетливо почувствовал, как он со счастливым вскриком кончил на его поясницу и, наверняка, на свою руку, все еще находившуюся глубоко в нем. — И что, теперь ты доволен? — спросил Цзян Чэн, стараясь, чтобы голос звучал если не насмешливо, то хотя бы ровно. — Более чем. Цзян-сюн, ты — лучший. — О своем голосе Не Хуайсан, похоже, не беспокоился: прозвучало настолько неприлично, что при других обстоятельствах у Цзян Чэна встало бы уже на одно это. Вытаскивать руку оказалось не менее неприятно, чем засовывать, но зато гораздо быстрее. Наконец избавившись от нее, Цзян Чэн лег, подозревая, что если встанет, через растянутый зад из него вывалятся все внутренности. По крайней мере, ощущения были именно такие. Не Хуайсан поднялся с кровати, помыл руки в предусмотрительно оставленном тазу с водой и обтер с себя семя. Неприятно было признавать, к чистоте он относился серьезнее, чем Цзян Чэн. На обратном пути он подошел к столу с все еще расставленными на нем кувшинами вина и блюдцами с легкими закусками. — И мне налей, — потребовал Цзян Чэн, все еще лежа на животе и опасаясь лишний раз шевелиться. — Да, тебе, пожалуй, тоже надо. Не Хуайсан выбрал полный кувшин и вместе с ним и чашами вернулся к нему. Вино показалось особенно пьянящим: сразу ударило в голову, притупило неприятные ощущения. Цзян Чэн выпил его одним глотком и придвинул чашу к Не Хуайсану, чтобы наполнил снова. — Дело не только в том, что ты мне многое позволяешь в постели, — сказал тот вдруг, и вторую чашу тоже пришлось выпить залпом, чтобы не расплескать от неожиданности. — Кажется, ты мне просто нравишься настолько, что я готов ждать встреч и даже летать сюда на сабле. В постели Не Хуайсан не мог прятаться за свои модные одежды и веера, его было видно гораздо лучше. И сейчас он говорил всерьез. — Самое глупое признание в любви, что я слышал. — А ты их много слышал? — Кажется, Не Хуайсан искренне заинтересовался. — Не то чтобы. — Цзян Чэн посмотрел на висящий на стене свиток: крепкий стебель и тонкие лепестки растущего из воды лотоса, который когда-то давно нарисовал и подарил ему Не Хуайсан. — Знаешь, кажется, я тебя тоже. — Знаю. — Не Хуайсан забрал из его руки чашу, переставил вместе с кувшином на пол и лег рядом, целуя сладкими от вина губами.