0:40 Паршиво, честно если.
Лина, 0:41 Приеду давай, поддержку тебе окажу хоть. Если ты конечно в Питер свой не умчалась мигом. Ангелину смущает малость, что медиум отвечает молниеносно. Но вот содержание сообщения смущает куда пуще, в ступор вводит. А ей разве нужна поддержка чья-то? Не слабая вроде. И тут же Изосимова ловит себя на том, что именно так оно и есть, хлипкая она сейчас. До невозможности. Боится эту самую хлипкость показать кому-то, настоящую себя показать. Душу излить. Но и понимает всё же, что Лина напористая до крайности, отвязаться от неё так просто не получится. Пальцы сами касаются букв на клавиатуре, печатая ответ.0:47 Коли не затруднит тебя, приезжай.
Колдовка сообщением ниже адрес квартиры съëмной оставляет, стараясь не жалеть о сделанном. Новое смс от медиума она прочитать не решается, от греха подальше телефон убрав. Хотелось наказать себя, покарать за то, что сотворила. На кой она согласие дала, не задумываясь при этом о том, что произойти может, какие могут быть последствия? Покоя хочется так, а всё никак. Всё через одно место. Поëжившись от стоящего на дворе мороза, балкон покидает, свитер пальцами теребя от переживаний поперёк горла стоящих. Джебисашвили долго себя ждать не заставляет. Да и честно, не ждала её Ангелина особо, скорее волновалась. И не от предстоящей встречи, а от того, что не желала она, чтобы её такую кто-то видел. Настоящую. — Ну здравствуй! — Лина порог решительно переступает, улыбается мягко и ласково, как может. Приторно скорее даже. Изосимовой от сладости этой куда хуже делается. Сию минуту желание возникает прогнать, дверь на множество замков запереть и баррикаду из средств подручных слепить, чтобы наверняка никто не прорвался. Впрочем, баррикаду она уже и так выстроила, дабы не подпускать к себе никого. Джебисашвили куртку наскоро снимает и вешает, поворачивается и реакцию на происходящее Ангелины замечает. Улавливает тонко. Считывает. Это удивительно весьма. Изосимову в принципе прочувствовать кажется чем-то непостижимым. А тут у неё на лице всё чёрным по белому написано, что аж неловко становится и медиум тут же мешкается. — Чего ты? Разувайся, да проходи. — колдовка старается делать тон свой доброжелательным, да голос дрожит всё от недавно пролитых слëз и до сей момента крутящихся-вертящихся внутри переживаний. Ангелина с коридора удаляется незаменто, проходя на кухню. Лина опять же долго ждать себя не заставляет, заходит, всё ещё замешканная и малость ошарашенная. Непривычно видеть Изосимову такой. Если бы знала – настоящей. — Присаживайся, что как не свои то. Колдовка ладонью подбородок скучающе подбирает. Якобы. Внутри все бесы, какие только есть, пляшут. Надрывают струны внутренние, тревожность жуткую наводят. Глазами-лесами за Линой следит, не отрывается, как бы того не хотелось. Та на стул приземляется, то и дело взгляд на Ангелину поднимая и тут же опуская. — Нахуй их всех, Гель. — Лина тут же слова обратно забрать хочет, понимая, что это наверняка не то, что хотела бы колдовка услышать сейчас. — Ты сама прекрасно знаешь, что из себя представляешь. Стойкая, сильная, непоколебимая. Вот какая ты. А то, что произошло — нелепица сущая, не верю я в это. А Изосимова едва слушает, к своим чувствам больше обращаясь, нежели к словам Джебисашвили. Тревога так и впилась зубами своими, намереваясь откусить. А потом ещё, и ещё раз. Так по кусочкам и сожрала бы Ангелину, насытившись сполна наконец. — Явно не стоит из-за произошедшего закрываться от мира. — Медиум руку кладёт на ладонь чужую, ледяную такую, тонкой плёнкой пота покрытую. — Ты сделала всё, что в твоих силах. А у тебя их ого-го, Гель! Ебануться можно. Ангелина взгляд лисий опускает на две соприкоснувшиеся руки. И только сейчас вся тяжесть груза падает на неё, сбивает с ног, всю силу внутреннюю тут же отбирает. Замечает за собой слëзы подступающие молниеносно, хмуриться сию же секунду, голову опускает, дабы хоть как-то приостановить процесс. Процесс обнаружения слабой части себя. Настоящей. — Ангелин, ты чего? Всё нормально? — Медиум тоже голову наклоняет, на один уровень с Изосимовой становясь. Ладонь её раскрывает, вкладывает руку свою. Сжимает. Но не сильно. Ласково. Нежно. — Слово хоть скажи. — Помолчать хочу, если не заметила ещё. — Ответ в лоб быстро прилетает, резкий, режущий. Хочется руки расцепить, освободиться, да опять в свой панцирь привычный залезть, чтобы не доставал никто. Однако не делает этого. Капля теплоты всё же тонкой струёй проникает внутрь, распространяться собираясь, только вот баррикада не даёт. — Ладно. Поняла. — Джебисашвили на шёпот переходит, думая, что так будет легче и давить на колдовку будет меньше. А внутри Ангелины целый вихрь. Женщина изо всех сил старается держаться, не поддаваться чувствам. Только вот от этого ещё пуще прежнего становится. Слëзы уже стекают медленно, на губы солёной плёнкой оседая. Добившие до такого состояния события крутятся в голове, эпизод за эпизодом сменяются в голове. Каждый приносит всё больше боли, которая уже и тут и там. Да везде! Абсолютно. Нескончаемый, чëртов поток, который неизвестно когда остановится. А покамест остаётся только страдать. Безудержно. Молчат они, они ощущениям, целую вечность. Нить времени в какой-то момент оборвалась. Лина ждала подходящего момента заговорить, не могла она видеть страдающую Изосимову. Не привыкла она к такой женщине. Не складывался тот привычный образ с тем, что у медиума сейчас перед глазами. И её это трогает. Приходит осознание, что перед ней не тщательно, скурпулëзно склеенный образ сильной и уверенной в себе колдовки, а ранимая и нуждающаяся в теплоте женщина. И по всей видимости, эту самую теплоту она не получала уже с весьма давних пор. Словно бездомная кошка, которую ранили раз и не подпускает больше. — Гель... Позволь мне помочь тебе, прошу. — Лина говорит это смело, но с таким оттенком ласки, что Изосимова резко поднимает голову, заглядывая той прямо в глаза от удивления. Медиум взгляда не отводит, наоборот, всматривается и найти что-то пытается, чем смогла бы колдовку совсем расклеившуюся утешить. Лабиринты лесов блестят в стеклянных и малость потемневших глазах. Значит, необходимо искать выход. И незамедлительно. — Иди ко мне. — голос куда более нежным становится, словно Лина с ребёнком маленьким разговаривает, а не со взрослой женщиной, жизнь повидавшую. И от этого ей самой худо становиться. Что видит Изосимову такую. Настоящую. Ангелина недоверчиво, осторожно приближается, нюанса какого-то боясь. А его и в помине нет. Джебисашвили тут же в объятия колдовку захватывает, точно так же недоверчиво и осторожно, боясь спугнуть. Да, Изосимова напугалась, немного даже шуганулась, но объятия всё же приняла. Сначала неохотно. Только вот в мгновение понимает, что нуждается в этом. Нуждается в объятиях. Нуждается в помощи. Нуждается в Лине. Нуждается, чтобы её увидели, поняли, приняли. Настоящую. — Не отпускай меня. Молю.