Можно?

— Привет, Р-рик, ты, ты спишь?       Сонный мальчишеский голос звучит неестественно тепло в его особенно темной сегодня комнате. Время уже давно перевалило за полночь — до ученого стабильно доходил глухой бой старых кухонных часов, и он слушал их, словно не имея под рукой собственный встроенный в мозг хронометр.       Вопрос Морти он решает проигнорировать — гаденыш только что вернулся домой после очередной колледжевской вечеринки, пропустив новую серию их любимого сериала на межгалактическом кабельном — ну и что, что Рик его не предупредил — неужели не очевидно, что лучшим решением в его жизни стало бы провести время со своим невъебически интересным дедом, чем с малолетними подсосами, курящими и трахающимися по углам? (интересно, входил его внук в число первых или вторых…)       Короткий рваный выдох прерывает застывшее в тревоге молчание, и дверь, скрипнув, закрывается. Санчез слишком хорошо знает своего бывшего напарника по приключениям, чтобы подумать, что тот остался в коридоре и потопал досыпать остаток ночи в своей комнате. Повзрослевший Морти хоть и постоянно пытается строить из себя крутого типа, на деле все еще не может похвастаться льющейся через край решительностью — он стоит, стараясь не дышать, застыв от понимания — Рик не спит. Иначе бы тот не оставил дверь открытой, не накрылся одеялом так нелепо и по-глупому, иначе бы внук чувствовал витающий в воздухе привычный запах крепкого алкоголя или хотя бы травы, наверняка оставшейся с их последнего полета на Фурп рок.       Помявшись несколько секунд, Морти все-таки направляется в сторону дедовской кровати, если, конечно, старую, держащуюся на соплях кушетку в принципе можно было наречь таким почетным званием. Парень садится, и она противно скрипит под ним — должно быть, чтоб наверняка “разбудить” притворщика-хозяина.       Рик лежит на животе, повернув голову в сторону обвешанной чертежами стены. Еще бы, ему несказанно повезло занять такое удачное положение, иначе сейчас пришлось бы контролировать каждую из мышц лица, как будто притворяться спящим имело какой-то гениальный тактический смысл. А может, действительно имело? В любом случае, делать первый шаг к внуку, шатавшемуся полночи черт знает где — точно не в его стиле.       Морти отдалился от деда больше полугода назад, когда поступил в свой злоебучий колледж на самую идиотскую специальность в мире — философию. Каким бы трехэтажным матом не крыл внука Рик за, вероятно, самое тупое решение в его жизни, парень стоял на своем тверже, чем стоял у него самого в четырнадцать на пляжный фотосет Джессики. Уважал ли ученый его решение? Нихуя подобного. Имел ли какое-то право вмешиваться в это? Аналогично. Другое дело, если говорить о теоретически возможных способах вмешаться... Но не то внезапно проснувшаяся совесть и отголоски разума, не то искренняя любовь к внуку и желание видеть его счастливое, не наполненное страданиями лицо, по какой-то причине не позволяли привычно выдернуть Морти с учебы или путем максимально уебанских манипуляций хотя бы убедить его выбрать другую, менее бесполезную в рамках науки, в которую верит дед, специальность.       Мужчина отрывается от своих размышлений внезапно, когда Смит запускает руку в запутанные от ворочаний волосы на его голове, и тот почти вздрагивает от этого неприлично нежного после стольких часов отсутствия движения. Ученый злится на себя за слабость, которую он привык считать антонимом своего "я", но, как всегда было и будет еще лет сто, Рик ему поддается: сладко, жадно, охотно, в какой-то степени даже жалобно, как пес, только что получивший долгожданную команду “можно”. Он тянется, откидывает голову, желая, чтобы пальцы внука впились в него еще сильнее, добрались до мозга и устроили ему самый ебучий в мире массаж. Санчез не знает, действительно ли пацан настолько хорош в этом незамысловатом занятии, или его больное сознание тает и расплывается в лужу только из-за самого факта нежности, исходящей конкретно от его Морти, конкретно в настоящий момент. На кончиках пальцев его персонального маленького дьявола сосредоточилось неприлично много, настолько, что даже Рик, испробовавший сотню видов самых жестких и разъебывающих наркотиков в радиусе нескольких миллионов световых лет, едва ли смог бы поставить эти ощущения в один ряд с чем-то еще.       Проходит тридцать секунд или час — он не знает, но оборачивается на Смита, откидывает одеяло, смотрит на него снизу вверх. Взгляд его мальчика никогда не меняется — мягкий, простой, немного насмешливый, немного застенчивый, немного тревожный. Он смотрит слишком провокационно мило, и Рик не имеет права отказать себе в удовольствии прямо сейчас взять его еще прохладное с улицы лицо в свои теплые после одеяла ладони, потянуть вниз и прижать к губам, чувствуя, как рот внука в ответ расплывается в глупой улыбке. — Может, продолжишь начатое? — А ты уже не спишь? Как так? Ничего себе. — Морти хитро улыбается, потому что понял, как только дед поднял на него свой уставший взгляд, — сегодня ему можно. Санчез ловит его наглое настроение и думает о том, как был бы счастлив разбить его, отомстить за долгое отсутствие, за предательство, за отсутствие приключений, за больную старческую спину (никто не сделал ему массаж этим вечером, и завтра он будет жаловаться, что скоро умрет).       Но почему-то останавливается, догоняя: ему, блять, нравится такой Морти. С чертиками в светлых глазах, с гадской ухмылкой на пол-лица, которая так и кричит о том, что его ебучий внук, к гигантскому страху Рика, все-таки научился читать его выражение лица спустя столько лет совместного времяпровождения. А может, это, черт бы его побрал, факультет философии сыграл с ним злую шутку, и Смит "разгадал" своего любимого дедушку? — А ты уже не тусишь со своими псевдоинтеллектуальными друзьями? Ничего себе. Надоело слушать их тупой пиздеж и ты пришел насладиться разговорами о реальной науке? — Рик, ты ничего не‐‎ — вместо ответа Санчез, который, само собой, действительно “ничего не понимает” или предпочитает не понимать, снова притягивает внука к себе, увлекая лечь рядом, переплетает слабые от сонливости конечности со своими и прижимается к его рвано вздымающейся груди. — Морти, ты идиот.       Забыв включить систему безопасности и забив на потенциальную опасность входа не знающих личных границ Смитов, партнеры (бывшие ли?) засыпают, слишком расслабленные долгожданной ночной встречей и отвлеченные теплотой тел друг друга.