Глупец гоняется за наслаждениями и находит разочарование, мудрец же только избегает.

Авантюрин ни разу не грязный извращенец, но когда через трубку телефона, который крепко прижимает к уху, мерным потоком в самое нутро вливается низкий и не терпящий глупостей голос Веритаса Рацио, он не может сдержать внутреннего зудящего трепета и запретного восхищения. Не его проблема, что с утра он гораздо чувствительнее ко всему, не его проблема, что этот внезапный разговор начат даже не по его инициативе. Доктор скрупулезно рассказывает обдуманный за ночь план. В нем просчитаны любые повороты событий с такой дотошной точностью, что заставляет Авантюрина показательно фыркать на чужие слова. Его фырканье, впрочем, с мастерским умением игнорируют, отправляя в унизительный ящик — мусорку.       — Вы меня слушаете? — вопрошает по ту сторону Веритас, невольно возвращая Авантюрина с небес на землю пробежавшимися мурашками по спине. Ну и голос! Авантюрину тут же хочется жалобно извиниться, мозгом понимая, что, между прочим, не за что извиняться… Картежник неопределенно мычит и закрывает худой ладонью лицо от палящих через винтажное окно лучей — они приятно греют не до конца проснувшееся тело, по своему лаская аккуратное лицо и грея пшеничные пряди, разбросанные с эстетичной грацией по светлой подушке. Рацио монотонно, но с присущей ему властностью продолжает рассказывать план предстоящей встречи, иногда низко усмехаясь или вставляя едкие комментарии в сторону Авантюрина, который, к общему удивлению, безучастно помалкивает, внимая чужому ораторству. Это служит удивлением не только для доктора, но и для самого картежника. Он ведь всегда пытался вставить свою копейку или выкинуть очередную глупость, от которой у Веритаса тянет в руке, чтобы влепить оплеуху в мягкий затылок, так что же случилось сейчас? Авантюрин подтягивает ноги, сгибая в коленях, и смотрит на собственные бедра, обтянутые темной атласной тканью пижамы и прикрывает глаза, внутренне ругая себя за непотребства, которые капля за каплей создают море в его пострадавшем мозгу. Быть может, дело в чертовом палящем солнце? Иначе как объяснить внезапно охвативший разнеженное тело жар? Или тому способствует внезапный надменный и лицемерный смех Веритаса, от которого у Авантюрина тянет сладкой истомой в животе, мягко сворачивая внутренности? Картежник кладет свободную ладонь на приоткрытый из-за пижамы живот, но внезапно останавливается, пытаясь привести себя к разуму. Но ведь если один раз поддаться искушению, то ничего страшного же не произойдет, верно? Авантюрин так давно не трогал себя, и этот внезапный звонок, мощный голос Рацио, его невзначай раззадорил… он ведь совсем не виноват в том, что возбудился из-за голоса человека, который накануне неожиданно ударил ножом в его многострадальную спину, верно же? Это все несчастное стечение обстоятельств, где Авантюрин лишь жертва чужих напастей, не более. Поэтому, перекапывая в голове тысячу и одно оправдание, Авантюрин кончиками пальцев залезает под нижнее белье и притрагивается к полувставшей плоти. Роняет несдержанный вздох, когда Рацио на том конце снова низко смеется. Картежнику на секунду становится интересно о чем же так вещает Веритас, что спускается до надменных смешков, но он слишком сосредоточен на том, чтобы случайно не издать какой-либо звук и не выдать себя с потрохами. Авантюрин смелее обхватывает достоинство, приспускает штаны, и до боли закусывает губу, когда ладонь несдержанно скользит по мягкой коже, невзначай приласкивая до приятной дрожи, вызывая на розовой головке блестящую каплю. Картежник мягко гладит себя, разводит ноги пошире, ощущает как внизу приятно тяжелеет и несдержанно выгибается, в очередной раз до боли закусывая пухлую нижнюю губу, когда изо рта норовит вырваться отчаянное хныканье. Голос Веритаса, настойчиво вливающийся прямиком в запутавшуюся душу, совсем не помогает ему отвлечься и прекратить это безобразие, а скорее наоборот — Авантюрин вспыхивает кончиками ушей, невольно представляя, как этим самым невероятным голосом Веритас Рацио мог бы с силой сирены заставить его пойти прямо сейчас утопиться в раковине или плясать без задней мысли под его дудку, словно околдованный, потому что ничего, кроме подчинения этому голосу Авантюрин более не желает. Он крепко сжимает телефон в своей руке, сжимает до хруста костяшек, и картежнику так хочется выбросить железку в окно и чувственно ухватиться за пышную подушку, но и одновременно не хочет отдалять от себя Веритаса Рацио, который даже не подозревает о том, какое развратство происходит на той стороне телефонной трубки. Авантюрин сладко выгибается и открывает рот в немом стоне, воспроизводя в памяти широкую спину доктора, которую хочется помять пальцами и покусать, раскрасить ободом своих идеально ровных зубов, которую хочется расцарапать в том моменте, когда Рацио мог бы также властно и денно вжимать в чертову кровать, на которой вместо того представляемого Рая Авантюрин одиноко ублажает себя, вслушивается в восхитительный голос Веритаса и ругает себя за подобную грязь. Внезапно на той стороне Рацио замолкает и Авантюрин даже не сразу понимает, что теперь доктор очень внимательно слушает Авантюрина. Его прошивает холодный пот, ужас осознания и он широко распахивает глаза, инстинктивно молясь всем Эонам, в частности Эону Сохранения, слезно умаливая прощения, стоя на коленях, надеясь лишь на то, что случайно не издал звука, что могло бы заставить Веритаса так резко замолчать.       — Авантюрин, что вы делаете? — прямое обращение вызывает по телу картежника неконтролируемую дрожь, из-за которой он несдержанно сжимает собственную плоть и проглатывает уничижительный скулеж. Ему хочется кричать. Хочется скулить, просить о большем, просить, чтобы Рацио снова заговорил этим блядским голосом, просить, чтобы взял, чтобы овладел им как продажной шавкой, чтобы вытряс из него всю дурь и эту грязь. Авантюрину, черт возьми, очень хочется сделать что-нибудь с собой, и ему кажется, что если он не перестанет двигать мягкой ладонью по плоти то просто расплачется и скажет Веритасу чем тут занимается под горячими лучами солнца на собственной кровати. Но он лишь гулко сглатывает и перестает ласкать себя, пытаясь незаметно глубоко вздохнуть.       — Очень внимательно… тебя слушаю, — Авантюрин хвалит себя, потому что его голос звучит уверенно, без подозрений и намека на то, чем картежник тут занимается. И, ради святого Эона, он ведь даже не соврал! Рацио молчит. Молчит довольно продолжительное время, а затем снова говорит, будто нарочно понизив голос, будто догадался, что делает Авантюрин на той стороне трубки, но его слова наполнены невинным незнанием:       — Правда? Если я попрошу вас пересказать то, о чем я сейчас говорил, вы сможете с вероятностью девяносто девять целых и девять десятых процента меня просветить в своей осведомленности? Авантюрин прикрывает глаза, вновь возобновляя движения руки по плоти, концентрируясь на низком голосе Веритаса. Если доктор сейчас продолжит на него давить, и, пожалуйста-умоляю, начнет его ругать за то, что Авантюрин его не слушает, не ровен час, как картежник не только кончит, но и обмочится от наслаждения.       — Вы подозрительно долго молчите, Авантюрин, — картежник проглатывает стон, когда голос Рацио делает ударение на его имя, чувствуя, как в ладони становится до одури влажно, — не заставляйте меня лишний раз беспокоиться насчет вашего состояния. Будь Авантюрин в здравом уме, то, может быть, умилился бы этим словам доктора. Какая будет реакция у Рацио, если он внезапно начнет с изяществом стонать прямо в трубку? Тот сразу отключится или будет слушать, с каждой секундой все больше и больше впадая в шоковое состояние? Или назовет его какими-то очередными оскорбительными словами на своем умном языке и сбросит звонок? Авантюрин перестает двигать рукой и, сглотнув, опускает ладонь ниже, потирая кончиком пальца мошонку и роняет голову в бок, пряча лицо в собственном плече, когда волнующая дрожь охватывает все его разомлевшее тело и он все-таки несдержанно хрипит. Конечно же это не остается незамеченным, потому что Рацио в этот момент очень внимательно его слушает.       — Что вы делаете? — вновь повторяет свой вопрос доктор, на этот раз в его голосе слышится плохо скрываемое беспокойство.       — Извините, док, — картежник большим пальцем потирает мокрую головку и жмурится, шире разводя ноги, — быть сотрудником КММ то еще испытание, понимаете? Мой второй телефон разрывается от звонков. Даже обидно, что с утра пораньше во мне так отчаянно нуждается безграничное количество людей… Второй телефон, — служебный, — предательски молчит, даже не думая внимать чужому пустословию, но Авантюрин плюет на это, осознавая, что единственное, что готово здесь разорваться — его задница от желания, чтобы Веритас Рацио как следует его оттрахал. Картежник уверен, что тот сможет. Он ведь доктор. И ученый. Очень умный. Рацио определенно знает, что надо делать, иначе быть не может! На той стороне слышится тяжелый вздох. Авантюрин, кажется, ощущает, как Рацио устало сжимает пальцами переносицу. Доктор угукает, подозрительно легко веря очевидной лжи и снова начинает говорить, повторно посвящая в продуманный до мельчайших подробностей план. Авантюрин вновь прикрывает глаза, и, закусив губу до боли, возобновляет движения, больше не мучая нуждающийся в разрядке организм. Картежник выгибается, едва слышно хрипит и пальцы ног поджимает, представляя нависающего над ним Веритаса и наконец тихо изливается в ладонь, до хруста сжимая прижимающийся к уху телефон. Мгновение, когда Авантюрин потерял бдительность. Рацио заканчивает посвящать в план Авантюрина и низко хмыкает, отчего у разомлевшего тела по коже бегут сокровенные мурашки. Веритас говорит громко, настолько, будто их не разделяют километры, а находится рядом с картежником и шепчет в самое ухо, приласкивая его горячими губами:       — Надеюсь, вы закончили, — до Авантюрина не сразу доходит смысл слов доктора Рацио, — в следующий раз, когда захотите помастурбировать на мой голос, то соизвольте меня предупредить. Картежника обливает холодной водой. Ну… позор. Он же старался тихо себя вести, как Веритас понял?!       — Приведите себя в порядок к полудню. Встретимся на главной площади Золотого мига и я еще раз изложу вам свой план. Авантюрин может только качнуть головой, прекрасная зная, что это движение никто, кроме него, не видит. Больше не говоря ни слова, Веритас сбрасывает трубку. Ухо оглушает мерзкий звук оконченного разговора, он окатывает Авантюрина холодной водой, заставляя невольно задуматься о том, что сейчас произошло. Картежник переворачивается на живот и утыкается лицом в мокрую подушку и слабо в нее кричит от безысходности.