Майская праздность

      Май давно пора было наречь месяцем официальной праздности и узаконенного безделья. Гето настаивал на этом, шмыгая носом и проклиная пыльцу и генетику, что подарила такое «чудное» наследство. Он бы даже согласился оббегать весь город и собрать подписи с каждого, — а при необходимости и силой — чтобы залечь на этот адский период дома. Целый месяц, полный фильмов, сериалов и игр. Всё, как в старые-добрые школьные времена, когда родители выделяли ему неожиданный выходной на неделе за прилежную учёбу.       Собственно, ради этого он и старался, вскоре превратив прилежность в привычку.       Оценки и похвала едва ли отдавались внутри чем-то приятным. Только вынуждали растягивать улыбку и делать вид, будто ему лестно было в очередной раз становиться мишенью для клевков. Клевки эти зачастую не были прямыми, физическими, но от того не менее болезненными. Гето знал, что популярностью в стенах школы не пользовался, отчего и выпорхнул оттуда с самым высоким баллом и огромным облегчением. Готовый к схожей обстановке в институте, он даже не пытался выстраивать близких отношений ни с кем поначалу. Пока неожиданно для себя не разглядел родственную душу в Сёко, девушке, что так лениво и без особых усилий собирала с каждого семинара и сессии приличный урожай «соточек», как ласково та звала максимальный бал. Какого же было удивление Гето, когда тот застукал её с сигаретой в зубах по пути домой. Его удивлённый взгляд и крайне смущённое предложение зажигалки, всегда лежащей в кармане, та приняла с лёгким смешком.       Так и началась их донельзя странная дружба, полная противоречий. Впрочем, противоречия эти были лишь в мыслях самого Гето, которому всё никак не удавалось сопоставить милую Сёко и дымящуюся сигарету в её зубах. Та же всегда с лёгким смешком парировала все его аргументы о вреде сей пагубной привычки простым «Ну не тебе же потом мои проблемы со здоровьем разгребать». И Гето раздосадовано умолкал, готовя новую порцию неоспоримых фактов для следующего случая.       — Курю я, а паршиво тебе, — как-то рассмеялась она, заметив опухшие и слезящиеся глаза Сугуру. — Есть ли в жизни хоть капля справедливости?       И Гето непременно разразился бы долгой тирадой о бренности бытия и том, как она возмутительным образом просаживает лёгкие, да только зуд и опухшие носовые пазухи позволили только гнусаво простонать. Он бы даже согласился на онкологию, предложи ему кто-нибудь крайне забавный обмен: курение вместо аллергии. С первым хоть было ясно, чего ожидать.       — Почему таблетки не пьёшь? — Сёко откровенно подтрунивала его, наслаждаясь поменявшимися в начале мая ролями. — Сопли уже до колен свисают.       — Спать буду от них, — бормотал в ответ Сугуру, отводя недовольный взгляд от её, как всегда, улыбающегося лица.       — Ай, бедняга! — театрально всплёскивала руками Иери и демонстративно выпускала сизую струйку, прежде чем добавить удивлённо: — а наставления будут? Что-то давненько не было комментариев про мои лёгкие.       На что Гето только фыркал и тут же хватался за платок, чувствуя, как подступает тысячный за утро чих.       Дни текли до безобразия медленно. Ранний рассвет и поздний закат словно бы вместе с Сёко насмехались над ним, улюлюкая и обещая долгий день, полный мокрых салфеток и опустошённых капель для носа. Однако самое неприятное во всём этом сопливом бедствии заключалось не в пресквернейшем самочувствии и даже не шутках однокурсницы. Аллергия напрочь отбивала всякое желание браться за конспекты и учебники. Если в школе, где темы не сменяли друг друга со страшной скоростью, а учителя охотно шли навстречу, Гето ещё мог позволить себе вольность в отношении учёбы, то в институте с ужасом осознал, что едва ли сможет выкроить даже один день на уединение с ноутбуком. Любой пропуск требовал безотлагательной отработки, а справка из больницы могла послужить разве что заменой салфетке, как с нахальной ухмылкой предложил ему один из преподавателей. Сугуру знал, что высшее образование дастся ему по́том и кровью, и даже готов был в очередной раз к тем самым клевкам. Вот только он и подумать не мог, что назойливых остроклювых птиц теперь будут отыгрывать взрослые люди с длинным послужным списком и увесистым ящиком регалий. Собственно, это и служило им отличным поводом упрекать за малейшую провинность.       На одной из лекций в бессчётной попытке шмыгнуть заложенным носом как можно бесшумнее Гето совсем поник. Привычный мир ускользал из его рук; вместо стабильности и уверенности, что последующие дни пройдут в безделье, тот нагло пихал раздражение и понурость. Сугуру не привык к отказам в период мая. Нет, не просто не привык. Он их попросту ни разу не получал. За него танцевали и упрашивали оценки, ему же оставалось только состроить страдальческую мину и с улыбкой вырваться из школьного заключения на недельку-другую. Теперь же, когда за полгода сменилось не меньше десятка преподавателей, а новые про его прилежность ещё не слышали, Гето оставалось только уповать на сердобольность очередного такого «сторожа» и гадать по его вялой физиономии, отпустят ли его хотя бы в последний день недели на свободу.       «Нужно будет отработать», однако же, рушило всякую надежду. И к середине мая Гето сдался. Опустил руки, сжимавшие скомканные салфетки и пустые флаконы от капель, и просто плёлся на пары, лелея только мысли о выходных.       Пока одним особенно скверным деньком Сугуру не узнал о НЁМ.       Этот самый ОН свободно въезжал на дорогом авто на территорию института и беззастенчиво парковался на местах для преподавателей. И делал это ОН так естественно, будто давно уже просиживал задницу в кресле как минимум зам декана.       — А, Годжо Сатору, — сверкнув пониманием во взгляде, отзывалась о неизвестном стервеце Сёко. — Его отец в круговой поруке с деканом. Ну ты понимаешь.       Но Гето не понимал. Он попросту не хотел понимать, почему одной конкретной личности позволялась такая наглость как свободный вход и выход в любой день недели, на любой семинар или любую лекцию. Как не хотел и понимать всеобщей любви к этому воплощению безделья и нахальства. Отовсюду буквально лились омерзительные потоки вздохов, охов и чуть ли ни слёз, стоило тому явиться во всей красе на порог института. Отсутствие длиной почти что в девять месяцев воздыхатели авторитетно оправдывали занятостью сей личности в Милане, Париже, Амстердаме и других оплотах моды. Стервец оказался моделью. Причём, весьма и весьма успешной, что наводило на вполне себе логичный вопрос — а что месье вешалка вообще забыл в архитектурном? Черчение пригодилось бы ему только для уверенного расчерчивания подиума длинными, как у цапли, ногами, а градостроительство для… чего, собственно? Гето злорадно хихикал, подозревая, что слово «град» тот бы принял за непогоду и поинтересовался, кто в здравом уме станет использовать его для постройки.       Однако вся злость Гето так и продолжала копиться на пару с завистью, стоило беловолосому идолу в очередной раз заявиться на пару и под неприлично громкое перешёптывания усесться за свободное место. Вокруг него тут же образовывались стайки неравнодушных, в большинстве своём, конечно же, девушек, но и парочка парней не постеснялась затесаться. Сёко не разделяла его, Сугуру, пылкую ненависть к нерадивому студентику, равнодушно заявляя, что толку в подобном не было.       — Кому-то повезло в этой жизни родиться и красивым, и успешным, и богатым, что поделать, — пожимала плечами та, пробуждая в Гето ещё бóльшую волну возмущения. — Ты бы лучше о себе подумал, его-то отец отмажет, а тебя кто? Сопли твои?       И Гето был вынужден, скрипя зубами, соглашаться. Май близился к логическому завершению, и июнь уже угрожающе надвигался с зачётами, экзаменами и плясками перед особо привередливыми преподавателями. Сугуру почти не сомневался, что летняя сессия пройдёт для него без особых проблем. Несмотря на водопад из носа и глаз, он всё же не выкрал у зубрёжки ни единого дня на праздность, а значит, и поводов для беспокойств было ну уж совсем мало. Нет, те, конечно, имели место быть в отношении определённых личностей, недвусмысленно намекавших, что для хороших оценок требовалось обзавестись щедростью, вот только Гето был настроен крайне серьёзно. Малейший намёк — и диктофон в его кармане щёлкнет кнопкой включения, а всё последующее грехопадение учёного мужа не повременит отправиться куда следует. В какой-то степени Гето даже жаждал этого, надеялся, подкармливая злобно потирающие ручонки фантазии о наручниках, суде и позорном пинке под коррумпированный зад того самого мужа. Тогда бы он смог убедить и себя, и Сёко, и весь мир, что в жизни всё же было место для справедливости. Следом мысли уводили в совсем уж будоражащие кровь дрёмы: к его словам о бездельнике с бессовестными голубыми глазами и белыми, как снег, волосами вдруг прислушаются, отправят следом за папашей и его коррумпированной шестерёнкой за порог. Пускай тот продолжит украшать наглой слащавой мордой глянцевые журналы, а при вопросе об образовании стыдливо прятать глазёнки.       Но несмотря на весь тот бунт во имя справедливости, что воспылал в Гето, суровая реальность и холодная логика всякий раз тушили его благие намерения. Совсем как тушил бычки о стены института стервец, небрежно отправляя те в бак. Запреты для него были чем-то сродни шлейфа из воздыхателей, что вечно тянулся сзади: да, они существовали, но поделать с ним ничего не могли. Та свобода, с которой этот Годжо Сатору разрешал себе присутствовать или нет на занятиях, начала вызывать и другие чувства. Зависть. Гето не сразу распознал её в скопище противоречивых эмоций, а когда всё-таки столкнулся с той лицом к лицу, был вынужден признать её право на жизнь. Естественно, он завидовал. До неприятного сильно, ведь ему все заслуги доставались тяжким трудом, а кому-то, как расслабленно отмечала Сёко, за счёт папаш и их денежек.       И Сугуру бы так и продолжил вариться в этой странной смеси гнева, зависти, соплей и слёз, если бы не один роковой день.       Он начался привычно, не предвещая ничего, окромя лекций, парочки семинаров и осточертелых салфеток. По пути, как было заведено, попадётся Сёко, чтобы в миллионный раз с привычной улыбкой выслушать недовольство однокурсника по поводу аллергии и всех тех негодных, которые могли себе позволить отлежаться дома.       Однако всё пошло совсем не по уготованному сценарию уже с самой первой минуты выхода из дома. Сугуру досадливо отметил, как улочки внезапно «омноголюдились». Обычно утренние часы благосклонно относились к нему и его трепетным чувства в отношении уединения.       — Так скоро же день города, — отозвалась встретившаяся по пути Сёко. — Радуйся, пары сокращённые в пятницу.       И Гето даже немного воспрял духом, погружаясь в мечты о лишних часах на пару с сериалом, как назло брошенным на самом интересном месте. Если бы у входа не стоял ОН. Гето учуял, как сторожевой пёс, его наверняка оплаченный долларами, а не привычными йенами, парфюм; услышал девичьи писки — крайнюю степень готовности ради беловолосого кумира на всё; и наконец, увидел его самого во всей красе. Гето был вынужден признать это. Да, Годжо Сатору был хорош собой, как бы сам Сугуру и его праведный гнев тому ни противились. Высок, худощав, как и все модели, с тонкими чертами лица и широкой улыбкой под стать его звёздности. В нём, казалось бы, и вовсе не было изъянов, и Гето отчасти понимал всех тех особей женского пола, что вились вокруг него двадцать четыре часа в сутки: красив, не особо умён, но при этом туг кошельком. Чем не идеальный жених? Вот только сам Годжо будто бы не питал особого интереса к толпе почитателей. Одаривал дежурными улыбками, отпускал полукомплименты-полушутки, как бы прикармливая, и просто позволял находиться рядом. Но не более. В компании одной конкретной девушки его не замечали, что подтвердила и сама Сёко.       — Он никого не подпускает. Может, у него и есть кто-то, только явно не среди наших воздыхалок.       Воздыхалки. Это слово смачно и весьма точно определяло почитателей Сатору Годжо. Писклявых, миловидных и абсолютно безголовых дамочек, чьи мысли были до краёв забиты нереалистичными грёзами. Станет ли подобного рода стервец тратить время на обыкновенную девчонку, когда его возможности позволяли заполучить как минимум такую же модель? Ответ напрашивался сам. И тут в Гето просыпалась проклятая зависть — девчонки редко интересовались им, и то чтобы выклянчить конспекты или списать заданное на дом.       Сугуру фыркнул себе под нос, проходя мимо вопящих воздыхалок и с облегчением скрылся в стенах института. Правда, неудовольствие от перспективы провести в этом высокочастотном визге больше шести часов отнюдь не радовала. Лекционный зал, стоило Годжо вплыть в тот, точно горделивому лебедю, заполнился невыносимыми охами, ахами и вопросами о поездках стервеца по миру.       И Гето даже почти что смирился с этим, устало отправляя в урну очередную салфетку, пока вдруг не увидел, как беловолосый идол встаёт с насиженного трона и вальяжной походкой не направляется к Сёко. Та едва ли поменялась в лице, что-то легко отвечая ему, а при виде Сугуру и вовсе выдала совсем дикую фразу.       — Годжо приглашает меня в пятницу в клуб, — легко поделилась та, будто не замечая, как мрачнеет лицо Гето, — не хочешь с нами?       Стервец скользнул по замершему от многоликих чувств Сугуру долгим взглядом, не проронив ни слова. Видимо, для него подобный жест означал: «В целом мне всё равно, только надень что-нибудь поприличнее. И помойся».       Опешивший Гето так и стоял бы, не зная, вмазать ли по бесстыжей морде, чтобы ощутить удовлетворение хотя бы на мгновение, либо же разразиться возмущениями в сторону Сёко, которая лучше всех знала его отношение к звезде вся института. Но та только продолжала лучиться спокойствием, пока окончательно не подставила Сугуру, бросив с тихим смешок «Он согласен, просто немного приболел, говорить тяжело». Стервец кивнул, обозначив время и место, после чего вернулся на трон в сопровождении свиты.       — Ты ошалела? — прогнусавил Гето, от возмущения брызжа всем, что могло вытечь из носа и рта. — Я ж его на дух не переношу!       — Необязательно его переносить, — спокойно заметила Сёко, как обычно, едва ли поведя и бровью. — Ты лучше подумай про пользу от общения с ним. Как думаешь, кто помог мне с последним прогулом по физре?       — Погоди-ка, а откуда ты вообще с ним знакома? — спросил Гето, подавив кое-как уже набирающий силы гнев.       — Учились в параллельных классах, и я пару раз помогала ему на экзаменах. Он не так уж и плох, как ты о нём думаешь, хотя с первого взгляда так и не скажешь. Если пообщаешься с глазу на глаз, то поймёшь, о чём я.       И Гето заткнулся, обмозговывая услышанное и борясь с самим собой. Да, он тяготел к справедливости и всегда думал, что и та к нему неровно дышит. Однако взрослая жизнь поставила его перед не самым приятным фактом: справедливость работала очень избирательно, а порой и вовсе отворачивалась от тех, кому нужна была её помощь. И Сёко наглядно это продемонстрировала, кинув как бы невзначай фразу про прогулы. Втереться в доверие к Годжо Сатору — означало поиметь всё и сразу, как бы Сугуру ни пытался убедить себя в том, что справится самостоятельно. Май по-прежнему цвёл и пах, до конца оставалось ещё прилично, и если понаглеть особо сильно, то возможно, модельный идол прикроет и его. Тому вряд ли подобное составит труда, учитывая его же посещаемость. Оставалось только надеяться, что Годжо не воспримет его как конкурента, например, за внимание Сёко. Может, он и был ей благодарен, однако просто так бы звать к себе не стал.       — Ой, нет, — с усмешкой ответила та, услышав подобные предположения. — Я совсем не в его вкусе, иначе бы уже давно получила предложение личной встречи.       Конец недели подступил незаметно и зверски напал в пятницу, застав Гето в самый неподходящий момент. За кипой учебников он и не сразу вспомнил про намеченное событие и теперь носился по комнате, выворачивая шкафы и полки. Сёко дала расплывчатые указания: Годжо приемлет исключительно классику и никаких джинс. Но окромя последних, коими ломились все ящики, у Гето был только выпускной костюм. Надев его, он отправил Сёко фото собственного отражения в зеркале с таким растерянно-напряжённым видом, что даже перед ней, вечно такой свободной и лёгкой, стало неловко. И Сёко высмеяла его одним скупым эмодзи и предложила в первый раз всё-таки выбрать джинсы.       «Скажу, что ты не знал» высветилось на экране.       Наплевав на всё, Гето натянул самые старые из джинс, с усмешкой отметив, как те протёрлись на коленях, и толстовку с флагом Японии — красным кругом на груди на белоснежной ткани. Пускай стервец знает, как он ратует за собственную страну и гадает, а не является ли это немым укором ему самому как главному прогульщику всея института. Гето даже заготовил ответ на вопрос, который он надеялся услышать.       — И к чему этот наряд?       — Выражаю так любовь к родине. А ещё выражаю её через отличную учёбу. Тебе бы стоило взять пример.       С Сёко, ждавшей возле спуска в метро, он, естественно, подобными планами делиться не стал. А от ехидного замечания той насчёт толстовки — комплект юного патриота — только сконфужено отмахнулся.       — Сколько мы там пробудем? — спросил Гето, надеясь услышать «до одиннадцати» и опешил, получив «клуб закрывается к шести утра, но Годжо любит продлевать веселье до девяти».       — Если хочешь втереться в доверие, — прервала его возмущения Сёко, — то лучше останься до конца. Для Годжо это почему-то много значит. Не спрашивай, я не в курсе. И нет, я сама планирую уйти около полуночи. Он мне и так обязан за школьные годы.       Уперевшись лбом в поручень, Гето погрузился в липкое уныние, беззвучно вопя в глубине души. Всю субботу он проспит, а в воскресенье вынужден будет обложиться книгами, вместо уже скаченной заранее ММО. Чёрт бы побрал его, согласившегося ради призрачной выгоды на эту бестолковую ночь.       По словам Сёко Годжо собирался обмывать некую награду за какой-то там показ. Такое случалось не то чтобы редко, но приглашение на сие мероприятие было сродни выигрышу в лотерею. И Гето вдруг покрылся испариной, подметив наряд Сёко, состоящий из чёрного коктейльного платья и высоких шпилек. Да его же просто выставят за порог, напев на прощанье гимн Японии. А возможно, окрестят сопливым патриотом, обгоготав вслед.       Клуб предстал перед ними во всей своей изысканной и отпугивающей всё дешевле ста тысяч йен красе. Он так и возвышался, с презрением окинув Сугуру тёмными окнами и не кричащей неоном вывеской.       — Да иди уже, — толкнула его Иери, когда Гето, опешив, замялся у дверей.       Узкий коридор и дребезжащие от низкого баса стены вывели их в хаос нестройных голосов, громкой музыки и ярких прожекторов. Сёко тут же махнула растянувшемуся на диване в окружении девиц Годжо. Его лицо мгновенно прогнало скуку и расплылось в привычной звёздной улыбке. Взгляд пронзительных голубых глаз не задержался на ней, скользнув со смесью насмешки и озадаченности по Гето. Сугуру подавил взорвавшееся внутри желание обматерить его, облачённого в дорогой костюм с высоким воротом, и отправиться домой к драгоценному ноутбуку.       «Всё ради одной спасительной недели», — повторял он себе, точно мантру, приближаясь к тому, кого пару дней назад ненавидел и презирал.       Одним небрежным движением ладони Годжо согнал недовольных девиц, освобождая место для них с Сёко. Последняя тут же завела непринуждённую беседу, Гето же только и оставалось, что разглядывать разношёрстную толпу, выряженную в годовую зарплату среднего класса и надеяться на удачу слинять отсюда пораньше.       — О, правда? — долетел до него голос стервеца. — Так ты тот самый, который был на первом месте по баллам? — Сугуру не сразу понял, что речь шла именно о нём, расстерянно вскинув брови. Тычок Сёко привёл в чувство и вынудил выдать короткий кивок. — Всегда поражался умению таких, как ты, учиться. По мне так все эти учебники — дикая скука.       Гето почувствовал, как багровеет, отчего пришлось выдержать паузу и досчитать до десяти. В мыслях так и вертелись едкие ответы, вроде «Ну да, книги без картинок и правда не твоё». Сёко кое-как спасала положение, переводя тему и искоса следя за Сугуру — боялась, как бы тот не выпалил чего, не подумав.       Неожиданно появившийся юнец с дорогим телефоном оборвал её, пригласив потанцевать. И Иери, кинув виноватый взгляд на Гето, поднялась. В образовавшуюся пустоту между идолом и самим Сугуру встроилась неловкость. Музыка гремела, раскаляя напряжение, всполохи огней гуляли по их лицам, одного заставляя морщиться, а второго прятаться за тёмными очками.       — А что ты забыл в архитектурном? Мог бы выбрать медицинский с твоими-то способностями. — Внезапный вопрос застал Гето врасплох. Годжо, похоже, не смущало их недолгое знакомство: уж слишком беззастенчиво тот сверлил Сугуру взглядом в ожидании ответа.       — Это совершенно разные профессии, — сухо подметил тот.       — Да? — усмехнувшись, отозвался Годжо. — И чем же тебя привлекла перспектива чертить квадратики и кружочки всю жизнь?       — Черчение — это лишь способ планировки. Важен его исход.       Гето начинал откровенно заводиться, чувствуя, как ладони инстинктивно сжимаются в кулаки. Но желание вырвать последнюю неделю мая для запланированных услад всё-таки пересилило. И он, сжав челюсти, продолжил сдержанно отвечать на откровенно детские вопросы модельки. Последний, однако, стал вдруг на удивление внимательным, более тихим и менее развязным в жестах и словах. Подсел ближе, не сводя с Гето пронзительных голубых глаз.       — А тот собор в центре Парижа, — с лисьим прищуром подался вперёд Годжо, — с башенками такими высокими. Он в каком стиле?       — Готическом, — сдерживаясь из последних сил от того, чтобы не скривиться, ответил Сугуру.       — В смысле… его построили готы?       — Подозреваю, что в это понятие мы вкладываем разные значения, но рискну ответить положительно, — съязвил Гето, уже готовый получить пинок под зад и быть высланным из элитного заведения на все четыре стороны. Но к его удивлению, моделька не вспыхнул от гнева — напротив, загорелся ещё бóльшим интересом. И Гето пришлось вспомнить и историю, пересказав вкратце, что вообще из себя представляли те самые готы.       — Слушай, — задумчиво протянул вдруг Годжо. — А давай ты мне поможешь? Отец вечно нудит с этой учёбой, да только работа времени не оставляет. Поедешь со мной, например, в Милан в следующем месяце, поднатаскаешь немного. Со своей стороны обещаю отмазать от всех зачётов и экзаменов.       Сугуру затих, чувствуя, как брови стремительно взлетают вверх. Он рассчитывал выкроить недельку, но никак не месяц и полностью «покрытую» сессию. Подобное звучало, без сомнений, соблазнительно, до того дико, почти что сюрреалистично, что ему пришлось несколько раз украдкой щипать себя.       И он кивнул. Как-то слишком дёргано, спонтанно, до конца так и не поняв, во сне он находится или же в реальности. Годжо только расплылся в улыбке, попросил телефон, чтобы обменяться контактами и слился с толпой, пообещав вскоре связаться.       Вернувшаяся Сёко с двумя стаканами улыбнулась, узнав о столь стремительном развитии событий.       — Я же говорила, он не так уж и плох.       Гето же ничего не оставалось, как молча согласиться и уткнуться в стакан с коктейлем. Внутри ещё боролись два диаметрально противоположных мнения, но одно из них, самое хитрое и упрашивающее угодить матушке-лени, явно одерживало верх. А вскоре обещало одержать и безоговорочную победу. Всё-таки подобные предложения, как вновь подметила Иери, были сродни выигрышу в лотерею.       Следующая неделя прошла в сумбурном настроении — раздражении и бесконечных попытках не отправить длинное полотно с кучей бранных слов беловолосой модельке. Последний написывал с утра до ночи, то требуя новых знаний, то выспрашивая зачем-то о делах Сугуру в институте. Он будто бы ходил вокруг да около, не решаясь задать некий конкретный вопрос. Пока в пятницу вечером экран телефон не посветлел, навязчиво прося ответить на предложение встречи. Уже устроившийся в удобной позе с тарелкой чипсов Гето вмиг помрачнел. Планы Годжо, который те не постеснялся обрисовать в рваном сообщении, в его планы на сегодняшний день никак не входили. Более того они не входили и на все выходные, которые наглый стервец тоже решительно присвоил, поставив перед фактом о намерении заниматься. Конечно, он не написал прямо «ты мне должен», зато не постеснялся всячески намекнуть об этом в крайне «ненавязчивых» напоминаниях о поездке в июне.       «Отец уже дал добро. Ну ты понимаешь» или «Как тебе идея сходить на выставку в Милане? Ещё не знаю, чему она будет посвящена, но всяко лучше, чем торчать в отеле» недвусмысленно намекали, что ближайшие месяцы роль собачонки, верно следующей всюду за хозяином, Гето уже уготована. И он согласился. Бранясь, натянул джинсы, выплеснул всё негодование на Иери, попутно успев обвинить и её во всех бедах. Та, как и всегда, не обиделась, просто посоветовала поискать в происходящем положительные стороны.       «Сессия у тебя уже закрыта, а заграницу ты ни разу не выезжал. Не лучше ли провести время с пользой?» пришло в ответ, и Сугуру был вынужден признать её правоту. Всё-таки тесная дружба с идолом всея института позволила бы слишком многое, чтобы так просто от неё отрекаться.       Годжо ждал возле парка. Как всегда облачённый в отлично подчёркивающий его стройную фигуру костюм и привычные тёмные очки. Гето невольно задался вопросом, почему тот не расстаётся с ними? Будто бы он так желал спрятать глаза. Но зачем?       Предложение поужинать в кафе и там же начать первые уроки Сугуру встретил с сомнением. Еда всегда вгоняла его в сон, да и просидеть в заведении с тетрадями весь вечер им никто не разрешит.       — Да я одним своим лицом любой кафешке выручку за месяц сделаю, — рассмеялся Годжо. — Об этом вообще не беспокойся.       И Гето вновь был вынужден промолчать. К тому же стервец пообещал взять все расходы на себя. Глупо было бы отказываться от столь щедрого предложения.       Вечер тянулся на удивление спокойно. Готовый к очередным вспышкам раздражения Сугуру поймал себя на подозрительном спокойствии. Годжо изредка отвлекался, явно теряя терпение, однако упорно продолжал записывать каждое его слово, часто прося разъяснить что-то.       — Только не заставляй меня перечерчивать, если что-то будет не так, — скривился он, когда Гето выдал задание на дом. — Я учусь для галочки, клянусь не пытаться что-то проектировать. Даже под пытками.       — Скорее, это тебя запытают, если подашься работать по профессии, — не сдержался Гето и уже приготовился увидеть ярость в голубых глазах, но растерялся, заслышав звонкий смех. Годжо оказался удивительно трезвым по отношению к самому себе. Настолько, что попросил отныне шутить так побольше.       — Знаешь, не часто встретишь такого, как ты, — протянул он, когда двери кафе за ним закрылись. — Правильного и… прямолинейного что ли? Ты мне нравишься.       Сугуру, вновь растерявшись, поблагодарил того за комплимент и поймал случайную мысль — Сатору Годжо, похоже, ни разу не сталкивался с человеком, не облизывающим его льстивым взглядом с головы до ног. Он явно не привык слышать критику или замечания, отчего ему даже было любопытно, а какого это вообще? Какого это общаться с кем-то, кто может высказать тебе всё в лицо, не боясь навлечь на себя проблемы? Либо же это всё были фантазии Гето?       Распрощавшись с навязавшимся в ученики, он поплёлся домой. Стрелки на карманных часах строго советовали оставить все планы на завтра и завалиться спать. Однако бесконечные сообщения от Годжо без стеснения выдёргивали из дремоты. Пока он прямым текстом не посоветовал модельке пойти в долгое путешествие. И отнюдь не к звёздам.       Суббота, как и воскресенье, прошли в том же непривычном и раздражающем ритме, в котором ни для сериалов, ни для игр места не нашлось. Гето злился всё больше, приходя на очередную встречу, теперь уже и посреди недели, о чём был поставлен перед фактом в понедельник. Разумеется, где-то в недрах сознания теплилось желание отправить нагловатого красавца на все четыре стороны и позабыть про всю выгоду от общения с ним. Однако Сугуру ещё держался. Терпел его по-детски глупые вопросы, излишнюю громкость в разговоре и постоянные косые взгляды. Гето был уверен, что месье модель попросту не одобряет его стиль, всячески намекая на это этими самыми взглядами, однако упорно игнорировал их. Если Годжо жаждал видеть его в дорогом костюмчике себе под стать, то пускай изволит раскошелиться.       — А как ты проводишь свободное время? — неожиданный вопрос застал врасплох. Гето удивлённо вскинул голову, отрываясь от конспектов. Прежде идол не интересовался его личностью или интересами, предпочитая больше говорить о себе и своих планах на будущее. Что Сугуру, конечно же, активно игнорировал и возвращал того к занятиям.       — К чему ты спрашиваешь?       — А что такого? Мы уже почти неделю занимаемся, планируем поездку вместе, могу я хотя бы узнать, с кем еду?       Гето был вынужден согласиться с подобным заявлением. Они не знали ничего друг о друге за исключением общей и весьма поверхностной информации.       — Читаю, смотрю сериалы, играю, — уклончиво ответил Сугуру, надеясь, что такое вполне удовлетворит нерадивого ученика.       Но тот его не удовлетворил. Годжо накинулся на Гето чуть ли не с требованиями рассказать подробнее, отчего-то очень сильно заинтересовавшись темой игр. Он всё выспрашивал про его, Сугуру, любимую ММО и под конец изъявил желание как-нибудь поиграть.       «Тебя ещё и там не хватало», — вздохнул про себя Гето, рисуя в уме часы наставничества и в игре. А учитывая усидчивость самого Сатору, вечно вертевшегося или норовившего уснуть прямо за столом, сие мероприятие обещало стать таким же неблагодарным.       Сообщения Годжо, и без того частые и яростно требующие скорейшего ответа, стали ещё более настойчивыми и частыми. Он без устали закидывал Гето сотней фотографий себя любимого с показов, подробно расписывая мельчайшие детали гардероба и напрашиваясь на комплименты. Но Сугуру не умел да и не горел желанием удовлетворять все прихоти идола, отправляя односложные и откровенно прохладные ответы. И в крайнем изумлении и раздражении получал очередной поток фото и фактов о них.       Встречи их превратились в регулярные. Годжо плевал и на аллергию Сугуру, и на его занятость, буквально вытягивая того из дома прямыми намёками на уже сданную сессию. И Гето шёл. Матерился, пинал первые попавшиеся мусорные корзины, за что получал нагоняй от бабулек, но шёл и занимался с этим беловолосом дьяволом, высасывающим из него все силы. Сёко только ухмылялась, отпуская странные шуточки об их сближении. Она будто бы что-то знала о Годжо, что скрывала от него, Гето. И как бы он ни пытался это «что-то» выведать, она упорно продолжала отшучиваться.       — Сегодня снова свидание при луне? — с усмешкой вопрошала Иери, раздражая его, успевшего в очередной раз отложить просмотр сериала в дальний ящик.       — Не напоминай.       — Цветы ещё не дарил?       — Что ты несёшь?       — Главное, что он тебе принесёт.       Как правило, подобная перебранка не приводила ни к чему, только злила его, Гето, пуще прежнего. И он вновь погружался в цикл дом-лекции-модель-в-кафе-дом, гадая, когда всё это подойдёт к своему логическому завершению.       И оно подошло. Точнёхонько под конец самого мая, будто бы оба этих события сговорились.       День не предвещал сюрпризов, зато обещал привычную встречу с Годжо. Тот за короткий промежуток успел перемениться: подутихнуть, сосредоточиться и даже стать более прилежным. Однако его косые взгляды украдкой остались прежними. Отчасти они задевали Гето. Всё-таки ему не была чужда любовь к себе, пускай он и не выражал её так ярко, как это делал месье модель.       Лекции пролетели незаметно, сменившись вечером и обещанной встречей в обговорённом заранее месте. Сугуру с первых же минут подметил нервозность в ученике. Обычно тот не стеснял себя мерами приличия, растягиваясь на кресле во всём своём модельном великолепии; на сей раз же сидел в непривычно сжатой позе, нервно теребя край тетрадки.       — Привет! — как-то уж слишком радушно поприветствовал тот, едва ли не подскакивая. Глаза его по-привычке спрятались за тёмными линзами круглых очков, но на мгновение, когда последние чуть сползли, Гето увидел в ясном взгляде нечто совсем уж странное: то ли испуг, то ли граничащее с ним чувство.       Занятие началось и проходило в таком же сумбурном состоянии. Сатору нервничал. Нервничал так сильно, что едва ли не запинался во время ответов и того и дело норовил выскочить из кафе. Окружавшим их посетителям, впрочем, это не мешало любоваться моделью и, как обычно, фотографировать того исподтишка.       — Слушай, — не выдержал Гето, — если тебе здесь некомфортно, пошли в другое место.       И Годжо с неожиданной прытью подскочил, яростно кивая. Подходящее место нашлось в парке, уже очистившемся от лишних глаз. Косой месяц лениво разгонял блёклым светом призрачные облачка, как фонари по обе стороны дорожки разгоняли тени. Сатору поутих, хоть и не до конца. Его будто что-то гложило, не давая сосредоточиться.       — Так, я думаю, на сегодня хватит, — устало вздохнул Гето, в очередной раз получив скомканное мычание вместо ответа. — Если у тебя проблемы, можем пока отложить занятия.       — Да, то есть… нет! — Годжо как-то рвано дёрнулся. — Не отменяй занятия. Я… просто…       Впервые Сугуру застал его в таком потерянном состоянии, что не ощутил к нему прежней ненависти. Съехавшие на нос очки обнажили бегающие голубые глаза, окончательно вогнав в растерянность. Годжо будто хотел вот-вот признаться в страшном секрете, о котором ему, Гето, волей-неволей придётся молчать до конца дней.       — Ты… мне нравишься, — пробормотал вдруг Сатору, вынудив Гето вскинуть брови. Месье модель и раньше частенько ронял подобные фразы, подмечая его, Сугуру, сообразительность и острый ум. Однако на этот раз в его голосе не было привычных расслабленных ноток. Напротив, в нём так и сквозило напряжение.       — Ну… ты мне тоже, — неуверенно отозвался Гето, совершенно не понимая, правильный ли выдал ответ на столь внезапное признание.       — Правда? — Голубые глаза вспыхнули. И вспыхнули они тем, что Сугуру отнюдь не понравилось. Тёплые ладони, обхватившие его плечи и беззастенчиво притянувшие ближе, влажные губы и наглый язык, протиснувшийся в раскрытый рот, и вовсе обдали ледяным ужасом.       Гето сделал то, что первое пришло на ум — толкнул наглеца и вскочил со скамейки, ошарашено стараясь выровнять дыхание.       — Т-ты… т-ты что творишь? — хрипло гаркнул он, пытаясь бегло понять, не решит ли Староу накинуться на него.       — Но ты же… ты же сказал, что… — глухим голосом пробормотал тот, не сводя с него распахнутых глаз. Очки блеснули где-то у его ног, слетев.       — Это что, всё было ради… вот этого? — Сугуру ощутил, как внутри расползается злость. Шутки Сёко и косые взгляды модели обрели внезапное и уже отнюдь не двусмысленное значение. — Понятно, почему ты ходишь один, — выпалил он со всем накопившимся гневом, — по мальчикам, значит. Неудивительно, все вы, звёздные дети, с особенностями. Только не тратил бы моё время на всю эту чепуху, а сразу бы выложил собственные мерзкие мысли! И неужели тебе не с кем переспать, что ты к первому встречному полез?       — Погоди, Гето, всё не так, — тот вновь потянулся к нему, на что Сугуру только отступил, скривившись.       — Иди ты нахер, папенькин сынок! — плюнул напоследок Гето, прежде чем развернуться.       Ночь обещала стать бессонной и полной лихорадочных мыслей. Сугуру, на удивление, больше интересовало то, что с ним могут сотворить в отместку за отказ. И исключение, вполне вероятно, было не самым плохим исходом. Телефон молчал, уже не загораясь от сотни сообщений. Молчала и комната, давя звенящей тишиной. Гето лежал в кровати, бесцельно буравя потолок взглядом и соображая, что делать. Подать заявление об уходе сразу и вернуться домой, к родителям, либо же отправиться куда-нибудь подальше, дабы не навлечь беду ещё и на семью. Он знал, что пропустит этот день в институте. Впервые за весь год. Знал, что пропустит и следующий, как и многие за ним, пока не раздастся звонок и голос из трубки не поставит его перед фактом — забирай-ка документы и вали на все четыре стороны.       Сообщения от Сёко перестали приходить на третий день. Кажется, и она успела потерять надежду на его, Гето, возвращение. Утро вдыхалось так же легко и быстро, как свежий воздух, чтобы по щелчку пальцев выдохнуться в вечер. Поток сериалов скрашивал пугающе серую реальность. Гето даже не удосуживался вставать за едой. Так, перебивался бутылкой воды и остатками припасённых чипс.       Поймав себя на странной мысли, Гето позволил себе ухмыльнуться. Он всё-таки добился той самой недели праздности и отчасти благодаря Годжо.       Стук в дверь выдернул в реальность. Сугуру поймал тусклый свет фонаря за окном. Небо вновь раскрасила глубокая ночь. Поднявшись, он поплёлся ко входу, примерно догадываясь, кого увидит — почтальона с конвертом и школьным аттестатом в нём. Вряд ли его даже вызовут в деканат. Он там теперь персона нон грата на веки вечные.       Дверь открылась, скрипнув, и Гето так и замер. Голубые глаза вперились в него, сверкая напряжением. Годжо не спешил говорить, только поджимал и кусал тонкие губы. Прежде чем те раскрылись, чтобы выпустить наружу рваное «можно войти?».       Гето растерянно отступил в сторону, впуская незваного гостя. В груди что-то шевельнулось. Что-то, что прежде не волновало его, не трогало, никогда не беспокоило вообще. И это что-то ему совсем не понравилось. Он вдруг насторожился, подметив, как ускорилось сердце от осознания, кто расположился в его гостиной. Укорил себя, силясь убедить, что всё это от банального волнения за будущее, а то самое незнакомое чувство внизу живота к происходящему не имеет ровно никакого отношения.       Сатору сидел, склонив голову и упершись локтями в колени. Сидел, сгорбившись и буравя взглядом пол. Гето ощутил острый укол где-то внутри, будто был причастен к нынешнему состоянию месье модели. Хотя называть его в столь ироничной манере даже про себя отчего-то резко расхотелось.       — Ну и… что? — «Ты припёрся» хотел бы добавить Сугуру, однако ограничился лишь первыми тремя словами. Мысли лихорадочно носились по вдруг ставшему таким пустым сознанию, и ни одна из них не принесла ничего дельного.       — Поговорить хочу, — пробормотал хрипло Годжо в ответ. Он и впрямь не был похож на себя привычного: весёлого и развязного в словах и действиях. Стал неожиданно мрачным, будто тень прежнего Сатору Годжо, знаменитой модели, чьё точёное личико расхватывали на обложки все глянцевые журналы. Гето поморщился от собственных мыслей и отвёл от поникшей фигуры взгляд. Ему это было совсем не свойственно. Всё, что его, Гето Сугуру, всегда волновало, — это исключительно собственная успеваемость.       — Ну так давай, — бросил он, опускаясь в кресло напротив. Ему в какой-то степени было даже любопытно, что предложит Годжо: переспать и тем самым сохранить место в институте, либо же сразу забрать документы в наказание за отказ.       — Я гей. И всегда им был. — Неожиданное признание заставило Сугуру замереть в изумлении. Он готов был ко всему, за исключением откровенности. — Ты первый, кому я это говорю. И первый, к кому испытал что-то более глубокое, чем просто поверхностную симпатию. Прости, если обидел тогда. Подумал, что это взаимно. — Он вдруг поднялся, возвышаясь, точно мрачная башня. — За прогулы можешь не волноваться. Насчёт сессии я тоже уже договорился. В качестве компенсации за… случившееся.       Гето наблюдал, как тот направляется к выходу, борясь со странным желанием остановить его. И неожиданно понял, что впервые проигрывает эмоциям.       Его рука вцепилась в руку Сатору, вынуждая того замереть у самой двери и обернуться.       — Я не понимаю, почему сейчас говорю это, но давай… попробуем, — бегло, почти что скороговоркой, запинаясь и сбиваясь, пробормотал Сугуру. — Только не торопись со всем… вот этим. Дай мне время. Я, если честно, впервые чувствую что-то подобное.       Лицо Годжо вытянулось, в глазах вдруг зажглось вновь что-то, что совсем недавно отпугнуло. Он лихорадочно сжал ладонь Гето, явно сдерживаясь от лишних движений.       — Я и… — пробормотал он и тут же оборвал мысль. — Хорошо. Завтра ждать тебя, как раньше?       — Да.       Гето простоял у порога ещё долго, даже когда дверь давно уже закрылась. Потом всё же ожил, чтобы добрести, как в прострации, до кровати и упасть ничком, успев разве что завести будильник. Завтрашний день обещал стать как минимум занятным.

***

      Сёко со смесью удивления и радости поймала его у пешеходного перехода. Поток её вопросов о его столь внезапной пропаже Гето с трудом отбил одним «разболелся». Умолчал и о встречах с Годжо, о которых вдруг так настойчиво принялась интересоваться Иери. Дойдя до дверей главного корпуса, Сугуру заметил знакомую высокую фигуру. Сатору будто бы ждал кого-то. И увидев Гето, расплылся в широкой улыбке.       — О-о-о-о, — протянула Сёко, едва пройдясь глазами по замершему Гето, — всё понятно.       Без лишних слов она удалилась, оставив их наедине. Даже привычная толпа воздыхалок куда-то испарилась.       — Хочешь сесть рядом? — У Сатору крайне паршиво выходило скрывать смущение за нервным покашливанием или резкими взмахами ладонью, будто бы тот раскраснелся от жары и теперь просто обмахивался.       — Приятно тебе будет слушать, как я сморкаюсь? — усмехнулся Сугуру, чувствуя, как и по его щекам вдруг расползается предательский жар.       — До этого же как-то слушал. И тебе… тебе идёт такой вид.       — С красными глазами и опухшим носом? Странные у тебя вкусы.       — Это был комплимент вообще-то.       Вечер подкрался незаметно, заставляя сердце трепыхаться в предвкушении. Гето даже заглянул в шкаф, подыскивая что-то более-менее под стать Годжо. И тот не поскупился на очередную россыпь комплиментов, особенно подчеркнув, как стройно выглядели ноги Гето в джинсах.       — Ну… э-э-э… начнём? — промямлил Сугуру, подмечая с неудовольствием, как вдруг затряслись его руки.       — Давай сегодня просто поужинаем, — предложил вдруг Сатору. — У нас впереди целый месяц, успеем ещё повозиться с тетрадками.       — Как знаешь.       Гето был даже рад такому повороту событий, внезапно ощущая, как знакомая обстановка кафе вдруг окрашивается новыми красками. Прежде он и не придавал значения белоснежным цветам у просторных окон и мягкому свету, разливающему по полу. Как и тем взглядам, что бросал на него нерадивый ученик. Ему вдруг стало отчётливо ясно, зачем Годжо Сатору носил очки: прятал за ними по-детски большую и наивную душу, что так явственно проглядывалась в голубых глазах.       Гето позволил пальцам Годжо коснуться его руки под столом. Внутри ещё сквозило напряжение, доля испуга, но те обещали вскоре исчезнуть под напором нового чувства. И ему он был крайне рад, слушая теперь не казавшиеся такими глупыми планы Сатору. Их общие планы.       Гето всё же добился целого месяца праздности.