***
Ёна лежит так же, как был, когда они с Сани только закончили. Он смог только перевернуться на бок и согнуть ногу. Сан пытался уговорить его сходить в душ, но сил у него пока на это нет. Всё тело, разобранное на части, а затем воссозданное вновь, больше ему не принадлежит. Сан уже давно вернулся из ванной, приведя себя в порядок, обтер влажным полотенцем испачканный спермой живот Ёни и накрыл его одеялом, но уходить не торопится. Вместо этого, ещё раз взглянув на Уёна, который показался ему слишком маленьким, лежа в одиночестве на кровати, он забирается к нему, чтобы он больше не выглядел таким маленьким, одиноким и беззащитным. — Может, останешься? — сонно спрашивает Ёна. Сани не отвечает. Он не может оторвать взгляда от умиротворенного лица Уёна. Ему хочется запомнить к нём каждую деталь, каждую черточку и точку. — Жалеешь, наверное, что связался со мной? — отчаявшись дождаться ответа, горько усмехается Ёна. Сани тянется под одеялом к обнаженному бедру Уёна и накрывает ладонью татуировку. — Никогда, — отвечает он. — Никогда не жалел и не пожалею. И если первое, что я увижу утром, будет твоё лицо — я буду счастлив. Ёна удовлетворенно хмыкает и жмурится, не в силах скрыть смущения. Он может быть тем, кто он есть сейчас, поэтому он утыкается в распростертые объятья и прячет лицо на груди Сани. Засыпая, он слушает его влюбленное сердце....
31 марта 2024 г. в 16:55
— Только не говори, что тебе это не нравится…
Ёна слабо дергает руками, слишком слабо, чтобы это сошло на сопротивление. Очертания комнаты, смягченные рассеянным светом ночника, которого явно недостаточно, чтобы вернуть его в реальность, плывут, расплываются, уносят его куда-то совершенно в другое место, где можно быть кем угодно и делать что угодно. Границ больше не существует, правил тоже. Только то, что приносит удовольствие, только оно становится единственно значимым, единственно заметным, единственным маяком в море бесконечных чувств и эмоций, что захлестывают грудную клетку, не давая вдохнуть свободно. Внутренние бесенята скачут, пребывая в восторге от того, как счастлив сегодня их владелец, и Ёна улыбается, растягивая по-капризному пухлые губы. Темные глаза становятся уже, чернее, глубже. Он показывает кончик языка, напоминая, как умеет дразниться тогда, когда все видят. Но сейчас же никого больше рядом нет.
Только ты.
Смотрю на тебя, как в зеркало, и вижу всё, что творится сейчас у меня на душе.
Прикасаюсь к тебе, и всё вспыхивает как от огня.
Никогда не сделаю тебе по-настоящему больно.
Сани вспоминает, как было тяжело совсем недавно, когда вот так же смотрел на этот кончик языка, но только расстояние между ними было таким невыносимо огромным, что время рвалось, переставая укладываться у него в голове. Невыносимо.
Но он ни на что не променяет эти мгновения. Никогда.
Никогда не пожалею, что связался с тобой.
Моё драгоценное сердце. Я вынул то, что было у меня в груди до тебя, потому что ничто не в состоянии сравниться с тобой.
— Мне нравится…
Озвучивание очевидных вещей. Звуки эти, эти слова, буквы повисают в воздухе, замирая на миг, укладываясь в смысл, вызывая в глубине осознания неясный щелчок, после которого одна за другой рушатся и без того хлипкие стены.
Обычно нельзя. Но сейчас можно. Именно сейчас.
Он всё равно будет прикасаться к нему. Сегодня, когда обнимет, прежде чем тот скроется за дверью. Завтра, когда они встретятся вновь. Они будут улыбаться друг другу, шутить и делать намеки. Таков их путь. Колея в которую они когда-то провалились. И порядок вещей устраивает всех.
Но прикосновения бывают такими разными. И даже у них есть грань. Как и у слов.
Сан проскальзывает руками под широкую футболку, не очень удобно сбившуюся набок, отчего Уёну всё ещё хочется повернуться, но он не смеет. Он смотрит не на руки, а в глаза напротив, прищуренные так довольно, что Сан становится похож на сытого кота. Хотя какой же он сытый, если чувство голода так и исходит от него. Его руки веют этим голодом, когда жаркой волной проходятся по напрягшемуся от вторжения под одежду животу, а затем дальше, огибают бока, вызывая неловкие мысли о недосягаемом совершенстве тела, пробираются большими пальцами к уже и так затвердевшим, налившимся соскам, таким крошечным, но таким твердым.
Ёна больше не может держать нарочитую театральную позу покорности, не в состоянии удержаться от того, чтобы отцепиться от изголовья кровати и потянуться к источнику вечного смущения и комфорта одновременно. Он нетерпеливо притягивает к себе Сана за шею, и тот мог бы с легкостью удержать его на весу, ведь с каких-то пор загадочно раздулся в размерах, неожиданно став крупнее Уёна и окончательно разрушив его как самостоятельную личность, подчинив себе. Всё дело в том, что Ёна больше не может вот так смотреть на него и не может выдержать на себе его взгляда, поэтому притягивает к себе Сани, укрываясь полностью горячим, всегда таким податливо благодарным на ласки телом, утыкается носом в шею, осыпанную бледными веснушками, вдыхая такой знакомый, такой родной запах, но всё ещё сводящий с ума своей запретностью, своей глубокой неоспоримой сексуальностью. Удивительно, как такие простые и малые вещи могут настолько глубоко ранить. Ёна жадно вдыхает запахи, ревниво отметая те, что осели на желанном теле извне. Нет, Уёну нравится и запах парфюма, и запах геля для душа — всё ему нравится в Сане. Но почему-то сейчас, когда они провалились из того, внешнего мира в свой собственный, где нет никого кроме них двоих, все эти чужеродные запахи вызывают у него ревность, горячую, необъяснимую, темную, животную. Ёна еле слышно рычит, сходя на почти жалобный скулеж, и мышцы чужой спины под его ладонями каменеют. Он чувствует, как чужие губы влажно касаются его напряженной шеи. У Сана буквально текут слюни, когда он лижет и целует бесстыдно вкусного карамельного цвета кожу. Ёна чувствует, как зубы на его шее берут его на пробу, останавливаясь в последний миг, чтобы не впиться до настоящей боли.
Сердце стучит в висках, хотя вся кровь сейчас совсем не в голове.
Чужое колено настойчиво разводит его ослабевшие ноги в стороны, освобождая себе место и доступ к тому, что обычно остается чуть ли не единственно запретным. Глубокий протяжный стон вырывается против воли, и всё потому, что Ёна больше не может думать трезво, больше не может за себя отвечать. Он так истосковался.
Руки Сана напрягаются, когда он опирается на них, желая приподняться. Наверняка, чтобы взглянуть. Наверняка. Ему так нравится видеть, к чему могут привести его действия. Он так доволен собой, Уён не сомневается в этом. Ему так нравится видеть смущение и разбитость Уёна, осознавая — всё по его вине. Это так ему льстит, да.
Уён сильный и мог бы не отпускать Сана, но он позволяет тому утвердиться в своей вере в то, что он здесь доминирует. Ладони Ёна соскальзывают к лицу, прикрывая красноту смущения, оставляя на обозрение лишь одно доказательство — порозовевшие кончики ушей, торчащих через взъерошенные волосы. Он не двигается, хотя чувствует, каким невыносимо холодным стал вдруг воздух вокруг него теперь, когда Сан отдалился. Только через минуту Ёна позволяет себе подглядеть через щелочку между пальцами. И встречает тот самый взгляд.
Темные тени желания нечитаемой, непознанной глубины. Зверь, готовый сорваться с цепи. Линия челюсти, и без того от природы четко очерченная, напряжена, губы поджаты. В глубине любого, даже самого хорошего мальчика дремлет зверь.
Руки Сана всё ещё на животе Уёна, он наполовину оголен, потому что футболка задралась, И Сан медленно выводит замысловатые узоры кончиками пальцев по разгоряченной коже.
Уён чувствует, как покрывается нетерпеливой испариной.
— Доволен? — Ёна отнимает ладони от лица, и ему не нужно объяснять свою фразу, потому что Сан тут же отвечает ему действительно довольной улыбкой.
Взгляд Сана чуть смягчается, но всё ещё бархатисто бездонен, когда он снова нависает над Уёном. Он опирается на одну руку, ладонь второй в это время снова пробирается к ставшему болезненно твердым и чувствительным соску. Мягкие ласки, почти утешающе-извиняющиеся, прерываются ощутимо болезненным щипком, и тело Ёна само выгибается вперед, навстречу Сану. Тот пользуется моментом — подхватывает его под поясницу, практически усаживая на своё колено. Теперь скрыть своё состояние становится просто невозможным. Лицо Уёна преображается, проявляя возмущенное недовольство, он упирается ладонями в грудь Сана, чувствуя и напряженные мышцы, и жар, и всё то же желание, которое ему всё ещё льстит.
Уёну нравится чувствовать себя желанным. И он смягчается, неловко хихикая, совсем как кокетливая девочка.
Сану нравится, что Уён доволен. Ему нравится, когда он хвалит его, пусть и без слов, а как сейчас — одним только взглядом и этими звуками, что издает непроизвольно. Словами всегда можно обмануть, а тело врать не будет. И Сан доволен. Ему хочется ластиться к Уёну, показывая, как же он его на самом деле любит, но вместо этого, он опускает свою ладонь на руку Ёна на своей груди и ведёт её ниже по своему телу. Туда, где по твердому требовательному бугорку уже можно понять, что смущению больше нет места, ведь пути назад нет.
В глазах Уёна восторг, когда его пальцы сжимаются вокруг затвердевшего члена, скрытого под одеждой. Он в восторге, что является причиной этого каменного стояка. Настолько, что ему иррационально хочется смеяться, так уж реагирует его психика. И он смеется, слишком поздно понимая, насколько странно это может выглядеть со стороны. Но Сан упирается лбом ему в лоб и тоже смеется. Их взгляды цепляются друг за друга, и неловкость отступает назад. Ёна требовательно притягивает Сана к себе за шею, жадно тянется губами к губам. Невинное прикосновение, а затем безнадежная попытка напиться тем, чего всегда будет мало. Воздух в легких кончается так скоро, что Уён капризно и разочаровано стонет, осознавая, что нужно отстраниться и сделать хотя бы один вдох, он всем телом ощущает, как реагирует Сан на этот стон, как напрягается его рука под ним, вжимая в себя. Уён тянет его зубами за нижнюю губу, и когда они снова могут посмотреть друг на друга, сильнее разводит ноги в стороны, делая неоднозначные намеки. Сан согласно мычит что-то неразборчивое и отпускает Уёна, ему приходится это сделать, потому что в той позе, в которой они устроились, продолжать просто невозможно.
Оказавшись друг перед другом на коленях, они пытаются раздеться и раздеть друг друга. Ёна цепляется то за свою футболку, то за рубашку Сани. Руки Сани всегда сильнее, но руки Ёна всегда проворнее и ловчее. Когда он расстегивает Сану брюки, тот благодарно коротко стонет, но сам оторваться от тела Уёна уже не может. Даже этого скудного света достаточно, чтобы разглядеть, как он красив, как желанен, неповторим. Ладонь Сана почти полностью закрывает татуировку на ребрах Ёни, и кожа под ладонью такая восхитительно теплая. Он ощущает, как Уён тяжело и возбужденно дышит, какой он нетерпеливый и огненный. Он видит, как бесенята пляшут в темных глазах Уёна. Детали, въевшиеся ему в сознание и память навсегда, оживают, и сердце сладко ноет, разделяя тяжесть, что устремилась сейчас в нижнюю часть тела.
Глаза у Ёна разные, особенно в приглушенном свете от ночника, один прищурен, а второй широко раскрыт. Приоткрытый рот. Расцелованные, налитые кровью губы, нижняя с почти незаметной родинкой. Обострившиеся черты лица делают его совсем на себя не похожим. И Сану льстит, что только он его таким видел. Ему хочется, чтобы больше никто не познал этой картины. Никто и никогда. Только Сан.
Ёна снова старается уйти от зрительного контакта. Он подсаживается ближе, тянется всем телом, укладывая руки Сани себе на талию, и тот наконец понимает, что от него хотят. Будто опомнившись Сани одним движением приспускает спортивки, которые слишком уж легко скатываются резинкой по округлой оттопыренной заднице. Тут же запускает руки уже под трусы, чтобы расправиться с ними таким же способом. Ёна приподнимается, смещая центр тяжести на плечи Сана, и тот окончательно избавляет его от одежды. Задница Уёна, которой Сан так любит напевать шуточные восхваляющие песни, идеально укладывается в ладони. Сан немного грубо погружает пальцы в упругую плоть и разводит половинки, вызывая стон не то удовольствия, не то возмущения. Сани перемещает ладони, теперь одна поглаживает Ёна между лопаток, не давая отстраниться, а вторая гладит его по бедру. Бедра у Уёна тоже восхитительные. Не по-мужски тощие и жилистые, и за них приятно схватиться, что Сан и делает, подтаскивая Уёна к себе ещё ближе. Теперь между их возбужденными, ставшими уже влажными от природной смазки членами только ткань нижнего белья Сана.
— Тебе всё ещё нравится? — не своим голосом спрашивает Сан, он сам себя не узнает, но Уён согласно кивает и отталкивает его от себя.
Сан пользуется этим, чтобы быстро раздеться до конца самому и нащупать на тумбочке презервативы и небольшую пластиковую бутылочку. Когда он возвращается на кровать, Уён уже ждет его. Как маленький капризный принц. Ни смущения, ни невинности теперь уже нет. Он знает, чего хочет, он жаждет этого, и Сан ему это даст. Ёна гладит себя по длине и похлопывает влажным потяжелевшим членом по напряженному животу, призывно разводя ноги, и взгляд у него настолько бесстыдный, что у самого Сана начинают гореть щеки.
— Ты такой… — он не находит слов, но снова непроизвольно сжимает и разжимает челюсть, ему хочется укусить Уёна, ему хочется…
— Какой? — Ёна кокетничает, сжимая свою головку в кулаке, нарочито сладострастно стонет, призывно выгибаясь в сладкой судороге.
Сан нависает над ним громадой, закрывающей единственный источник света, отчего прочитать выражение его лица более невозможно. Но Уёну и не нужно этого делать.
— Хочешь меня наказать? — острый язык снова показывается между раскрасневшимися губами.
Ёна перекатывается набок и поджимает ноги, демонстрируя себя с одной из лучших сторон. Он подставляется, и Сан неспеша примеряется, потому что многого ему всё равно не позволят. Звонкий звук шлепка перетекает в вскрик, и на оголенной ягодице проявляется красноватый след, а на губах Ёна — довольная улыбка. Сан наклоняется, чтобы его поцеловать, а затем опускается на небольшое тело под собой, прижимается бедрами к горячему следу собственной ладони. Возбуждение только нарастает, и член ноет, когда он проходится им по чужому телу, просит больше внимания.
— Будет приятно, — обещает Сан, прежде чем приложить скользкий палец между ягодиц.
Он всё ещё отвлекает Уёна поцелуями, спускающимися на шею и плечи, а когда пробует протиснуться внутрь одним пальцем — снова накрывает его губы своими, уже более властно. Ёна не сильно сопротивляется, и палец проскальзывает внутрь, гладкие теплые стенки обхватывают его, слишком сильно, но Сан не может не думать о том, что почувствует, если проникнет туда не только пальцем. Он умудряется пристроить свой член так, что Уён в конце концов берет его в ладонь, и теперь, когда он слишком нетерпеливо растягивает его, Уён сжимает её, вызывая досадливое шипение Сана. В конце концов тело Уёна сдается под натиском наслаждения. Когда Сани может свободно протиснуть в него три пальца, он вынимает их и возвращается только двумя, но теперь поджимает их, ища заветную точку. Он понимает, что попал, когда Уён под ним вздрагивает, и его пальцы на плечах Сана напрягаются. Он ускоряется, безжалостно атакуя единственную точку, наслаждаясь жалобным скулежом и не давая Уёну разогнуться. Но когда замечает, что Ёна не выдерживает и тянется к своему члену рукой, резко останавливается. Ёна недоволен, он не просит, а требует продолжения.
Сани рычит и перекатывает Уёна в иное положение. Ему нравится, когда Сани немного груб, поэтому охает, широко распахнув глаза. Тяжелый член Сана в презервативе ложится поверх его, и новые ощущения вызывают нетерпеливую дрожь. Сани обхватывает оба ствола всё ещё скользкой рукой и совершает пару размашистых движений тазом. Затем, оценив скольжение, щедро добавляет смазки прямо на оба члена сразу, растирает её, не в силах удержаться от тех же инстинктивных движений тазом. Его мысли идут впереди тела. Одной рукой он приподнимает ногу Ёна и медленно увеличивая давление сгибает её к животу. Ёна достаточно гибкий, чтобы Сан смог удобно устроиться.
Ёна внимательно смотрит ему в глаза, он облизывает губы и оттягивает языком щеку. Ему хочется, чтобы Сан запомнил эту картину. Чтобы вспоминал этот момент, как и те, предыдущие. Чтобы в следующий раз у Уёна было больше способов намекнуть Сану на то, что они делают наедине. На то, что между ними есть.
Он видит, что Сани понимает. Слышит низкое рычание и чувствует, как нечто скользкое и намного более внушительное, чем пальцы, давит на его вход. Закусывает нижнюю губу в предвкушении.
Давление намного сильнее, чем когда внутри были только пальцы Сани. Уёну кажется, что он не выдержит, но даже ощутимое жжение не пугает его. Он знает, чем всё кончится, поэтому готов потерпеть, чтобы добиться желаемого. Тем более, что Сани всегда нетороплив в этот момент. Он никогда не сделает ему по настоящему больно. Продолжая помогать себе протиснуться внутрь левой рукой, правой он находит руку Уёна и переплетется с ним пальцами, гладит по складке между большим и указательным пальцем, проходится по взбухшим венкам.
— Тс, — шепчет Сани. — Ты такой красивый.
Уён считает, что это запретные слова, но сам он готов сказать Сану то же самое, потому что тот улыбается. Он искренне счастлив, потому что улыбается, и его зубы при этом видно. Сан всегда перестает контролировать свою улыбку, когда счастлив.
Сердце Уёна в очередной раз разбито так же, как и тело. Разобрано на куски и теперь жаждет всего Сана полностью. Он тянется к бедрам Сани, чтобы поторопить его, показывая, как хочет, чтобы тот поскорее оказался в нем полностью. Медленные плавные движения завершаются одним толчком, и Уён чувствует, как улетает от ощущения абсолютной заполненности. Его собственный член дергается, прижатый с напряженному животу, истекая предэякулятом. Сан приподнимает его таз и аккуратно надавливает большими пальцами рук на задние стороны коленей, устраиваясь удобнее и выбирая удачный угол. Пара движений на пробу — пока не услышит одобрительный стон Уёна. Тело само диктует ему как двигаться, и стоны, которые он выбивает из Ёна под собой, только сильнее и сильнее отдаляют его от реальности. Он ускоряется, когда накал начинает падать, и замедляется, когда понимает, что вот-вот сорвется. Даже сейчас он не может перестать думать о том, чтобы не сделать Уёну больно.
— Жестче, — сам просит Ёна, его просьба тонет в очередном стоне, и он выгибается под казалось бы неестественным углом.
Сан переходит на более резкие толчки, но теперь между ними более долгие интервалы. Он будто продумывает, что чувствует, когда толкается так глубоко и грубо. Но в конечном итоге переходит на темп, к которому склоняет его Ёна. Ритмичные ускоряющиеся движения сопровождаются влажными, слишком пошлыми хлопками, которые обычно смущали бы обоих, но сейчас кажутся естественными. Уён приподнимается ещё, обвивая ногами Сана, чтобы увеличить глубину проникновения и изменить угол давления. Прямое попадание по раздраженному комку нервов ему теперь невыносимо. Ноги сводит, и он цепляется из последних сил, при этом умудряясь ласкать себя, чтобы избавиться наконец от невыносимо приятного мучения.
Сана снова низко рычит, предупреждая, чтобы Уён ему не мешал, но тот не в состоянии что-либо понять, поэтому Сан отвешивает ему шлепок по бедру, от которого Ёна неожиданно вскрикивает и замирает. Тепло разливается от места удара, и тело сводит в судороге от наслаждения. Оно зарождается где-то внутри, стремясь вырваться наружу. Рука Сана сменяет руку Уёна на его члене, и он успевает сделать пару движений, прежде чем струя белесой жидкости первым обильным толчком изливаться на поджатый живот.
Внутри Уёна тоже всё сокращается, становится слишком тесно, и Сан не выдерживает. Он прикусывает губы, пытаясь подавить слишком громкий стон.