Есть ложка, нет ложки

Ложка, зажатая в пальцах Авантюрина, мелко дрожит. Она движется то вверх, то вниз, словно корабль на неспокойных волнах, и в какой-то момент начинает казаться, что металл тоже идет рябью. Искажения сна внутри сна иногда подсовывают вот такие выверты сознания, концентрация частиц мемории на мгновение зашкаливает, а затем всё возвращается на круги своя. Меняется ракурс, меняется взгляд, меняется и отношение Келуса к проблеме. Сова тихо ухает и перелетает на соседнюю жердочку, будто оценивая проделанную работу. Ложка в пальцах Авантюрина перестает дрожать. Теперь его руки — нерушимый камень, а его глаза, полные игривого смеха, внимательно наблюдают за Келусом. — Хочешь фокус? Келус не очень любит фокусы. Это всегда подвох, история внутри истории, загадка, которую требуется разгадать до того, как зрителя настигнут неожиданные последствия. Фокусы в исполнении Авантюрина особенно страшны. — А что? Заставишь ложку исчезнуть? — Келус закидывает ногу на ногу. Кресло кажется вполне удобным для того, чтобы кратко подыграть. — Ага. — Авантюрин поворачивает ложку выпуклой частью вбок и улыбается ярко и широко. — Если ты меня хорошо попросишь. Отполированный металл вбирает в себя отражение комнаты: два человека, два кресла, плавающие вокруг синие пузыри, тающие в тени колонны. Для полноты картины не хватает чайника и двух чашек, парящих в воздухе, но сегодня и так нарушено достаточно законов Пенаконии. Келус не собирается просить. Смотреть на фокусы Авантюрина в тягучей сонной пустоте? Увольте. Достаточно и того, что он вообще пришел. Авантюрин читает ответ по его лицу. — Ах, — говорит он, и пестрая наигранность слышна в каждом слове. — Я ранен до глубины души. «Была бы у тебя еще душа», — одними губами отвечает Келус. Это правда. Авантюрин кивает и снова поворачивает ложку. Рябь металла сменяется равнодушной прямотой. Крик совы на границе слышимости берет высокие ноты и затихает, будто рухнув в бездну. Тишина наполнена едва уловимой мелодией, ласковый женский голос поет о звездах и людях, что стремятся к ним. Келус меняет позу. Смена ракурса работает почему-то не так, как должно. Беспокойное лицо Авантюрина расцветает новыми полутонами улыбок — Келус устал считать, сколько масок прячется под тонкой белой кожей. Сердце заходится бешеным стуком, почти подпрыгивая к горлу, и грудь болит от неведомой тоски. Но по кому тоскует Келус? Чей образ, наполнившись красками, воплощается в позабытых снах? На ложке в отблесках от пузырей отражается третий лишний. Авантюрин шевелит рукой, показывая наконец свой фокус, и ложка растворяется в пустоте. Нет ложки — нет зазеркального гостя. Всё очень просто. Келус склоняет голову и ищет ответ на вопрос в чужих глазах. — Вот и всё, — счастливо улыбается Авантюрин. Тиканье часов сопровождает каждое его движение, звон монет в карманах становится заменой аплодисментам. Келус не может понять, куда делась ложка. — Теперь она исчезла. — Что ты сделал? — Кто знает? — Авантюрин притворно ощупывает рукава и карманы. Есть ложка, нет ложки — простой, но изящный фокус. — Может, ее и не было здесь никогда. Келус чувствует в этих словах подвох, знает, что в них спрятано что-то очень важное. Увы, правильно мыслить во сне слишком сложно. Авантюрин смеется над его глупым выражением лица. — Просыпайся, — говорит он, а вокруг рассыпаются фальшивые звезды. Келус встает, понимая, что время стремительно уходит. Огни Пенаконии складываются в дорогу, ведущую через пустоту.