Асур

Все зовут его Палачом, но у Дивии при взгляде на него в голове всего одно слово. Асур. Ведь с первой секунды, с первого взгляда его янтарных глаз она уверена — Доран Басу именно тот, кого прислала великая Кали чтобы принести ей обещанную погибель. Иначе он бы не смотрел на нее… так. Деви терялась, со всем своим бесстрашием и гордостью прячась за первой сказанной ему дерзостью. Она потребовала называть ее госпожой. — Госпожа Шарма… Этот шепот преследовал ее даже во сне. Этот шепот, и его взгляд. Страха не было. Дивия слишком хорошо знала — она не та, на кого Доран ведет свою охоту. Она его не боялась. Боялась своих чувств. Неправильных. Совершенно иррациональных. Они почти не говорили. Но при каждой встрече Доран не сводил с юной госпожи глаз. А она смотрела на него. Ненавидела себя за это. Ведь она любит Камала. По-настоящему. Так сильно, что готова пойти на все, что угодно только бы быть с ним. Уже ведь пошла… — Госпожа Шарма… Голос Дорана поселился в голове, завладел мыслями. Наваждение… Дивия все крепче прижималась к Камалу при каждой их тайной встрече. Со всей страстью отвечала на его поцелуи и дарила свои собственные. Только бы доказать себе — она его любит. Любит! Она вспоминала эти долгие поцелуи по ночам, когда под закрытыми веками пылал янтарь проклятых глаз. Все тщетно. Ей не избавиться от этого. Не вытравить из души тот огонь, что разгорался каждый раз, когда Доран оказывался рядом. Только бы он прекратил смотреть… Она заставит его прекратить. — Принеси подарок господина Рая. Айшвария покорно кивает, но смотрит на госпожу с опаской. Она, конечно, видит и понимает гораздо больше чем той хотелось бы. Она видит как смотрит на ее хозяйку господин Рай, и видит как она смотрит на него. Только Дивия для нее все еще маленькая девочка, которую бы предостеречь, сохранить от этих взрослых игр… Деви все равно. Она взгляда служанки не видит. Смотрит на свое отражение, на изумруды в глазах ягуара, покоящегося на ее шее. Сомнений нет. Она хочет видеть взгляд Камала, когда вся дюжина поймет, что отныне его право на нее нерушимо. Но больше она хочет увидеть взгляд Дорана Басу. Когда он поймет. И больше никогда на нее не посмеет смотреть. — Красивое ожерелье, мисс Шарма. Кристиан протягивает ей руку. И она, по образовавшейся уже привычке, кладет на нее свою, игнорируя такую же привычную вспышку головной боли. — Только, если память мне не изменяет, ягуар символ семьи Рай, а не Шарма. — Все так, милорд. Они идут медленно, наслаждаясь шумом сада, окружающего резиденцию Басу. — Надеюсь, это не изменит нашей договоренности? — Ничуть. Губернатор удовлетворенно кивнул, не проронив больше ни слова до самого входа в дом. Затем полились любезности с обеих сторон, собравшихся чтобы в который раз совершенно неискренне порадоваться за будущее союза, в который совершенно неискренне верили. Но сегодня все было иначе. Были взгляды. Со стороны индийской знати в основном, ведь англичане случившегося не поняли, и даже не заметили. Дивия мужественно смотрела в полные гнева глаза Видии и мягко улыбалась в ответ на лукавую искорку в глазах Сары. Видела, как расцвела Амрита, увидев на подруге знакомое украшение, и как загорелись глаза ее брата. Этот огонь был ей нужен. Необходим, как воздух. Он питал ее, дарил жизнь… Камал не подходил, любуясь издали, и впервые Деви была этому рада. В его глаза она насмотреться успеет. Сейчас ей нужны другие. Она хочет посмотреть в глаза Дорана Басу и увидеть там свою победу. Но его нет. Его нет нигде в большом зале, сколько не ищи. Быть того не может. Он должен быть здесь, должен! Он должен видеть, что у его взгляда нет над ней власти! Но время идет, тянется бесконечно медленно, опуская на Калькутту вечер, забирая жар близкого лета. И Деви, пользуясь тем, что гости уже разъезжаются, а хозяева слишком заняты, сбегает наконец из зала в укрытый последними сумерками сад. Ей хочется плакать от досады, злость на саму себя, на собственную глупость захлестывает с головой… — Это было великолепное представление, госпожа Шарма. Дивия не вздрагивает. Не позволяет себе вздрогнуть. — Я оценил. — Оно было не для вас. — А для кого? Для вашего английского жениха? Сомневаюсь, что он понял намек. Деви заставляет себя повернуться к Дорану лицом и, как и в первую их встречу, гордо вскидывает подбородок. — Он понял не меньше вашего. Господин Басу смеется, делая шаг навстречу. Его пальцы совершенно непозволительно подцепляют кулон, нагретый разгоряченным телом, и ведут вдоль цепочки. Несомненно с намерением прикоснуться к шелковой коже под ней. Деви почти не дышит, ненавидя себя за это. — Ты лгунья, госпожа Шарма. — А ты бесчестный человек, раз смеешь прикасаться ко мне… так. Доран ухмыляется, склоняя голову набок. Подобно льву, что решил поиграть с добычей судьба которой неизбежна. — Чести у нас поровну, госпожа. И в моих касаниях ее не больше чем в твоем взгляде. Щеки вспыхивают огнем, лицо заливается краской, ведь Дивия знает — он прав. И его пальцы уже совершенно беззастенчиво гладят ее шею, чертят линию вдоль подбородка, лишь чудом (или его проклятым намерением) не задевая губы. А она не останавливает. — Камал твой друг. И я люблю его. Деви хочет сказать эти слова. Хочет сказать их Дорану в лицо, чтобы он знал. Но слова эти нужны ей самой. Чтобы доказать, что это неправильное желание — стоять перед Дораном Басу пока он гладит ее шею — лишь временная глупость. Наваждение, которое он сам на нее и навел. — Да, он мой друг. И твой наставник. Он говорит последнее слово с нажимом, кончиками пальцев подбираясь к линии волос на затылке. Зарывается в густые пряди, мягкие от эфирных масел, и чувствует как ток расползается по телу от того, как старательно госпожа Шарма пытается скрыть вызванную им дрожь. Но не отталкивает. Кровь Дорана кипит. Он более чем прежде хочет найти предателя, повинного в смерти Кайраса. Ведь был бы Кайрас жив, он бы еще месяц тому назад стоял перед ним, прося требуя отдать ему сестру. И Шарма не посмел бы отказать Басу. Она принадлежала бы ему. И ни Камал, ни кто-либо другой не посмел бы это оспорить. Не Камал, но он, Доран, забрал бы ее первый поцелуй. И первый громкий вдох. И первый… стон. И не было бы в нем этого трижды проклятого чувства вины, которое доказывает, что Деви все же в нем ошиблась. — Да, он мой друг, — повторяет снова, притягивая Дивию к себе, так близко, что места между ними остается только на вдох. — Но будь он мне хоть брат, хоть господин, у него нет власти над моим сердцем. А сердце мое желает тебя. — Доран… — И не пытайся врать мне, госпожа, ведь если бы твое сердце меня не хотело, ты бы не позволила и пальцем себя коснуться. Он прав… Деви знает это, и ненавидит и себя и его, так нежно обхватившего ее голову руками. Он касается лбом ее лба, и дышит прямо в губы. А сад такой тихий, будто Боги сговорились укрыть их от всего мира и позволить греху случиться. — Желания моего сердца давно никто в расчет не берет. — Я могу изменить это. Верь… — Верю, — Деви перебивает, прежде чем господин Басу успевает сказать, во что именно ей должно верить. — И, да простят меня за это Боги, но ты прав, господин, в том, что сердце мое желает тебя. Но любит оно Камала. И сохранит ему верность. Собственные слова холодом окутывают до кончиков пальцев. Дивия кладет руки на предплечья стоящего перед ней мужчины, пытаясь отстраниться. Но он держит крепко, и отпускать не собирается. Закрывает глаза, дышит ее запахом, борясь с самим собой. — Если это воля твоя, — шепчет с надломом, — я ей покоряюсь. Деви с болью облегчения выдыхает, но Доран открывает глаза, и в них пляшет огонь. — Только знай, что я Камалу жизнь спас, и долг этот никогда с него не требовал. Но требую сейчас. Сердце рухнуло в пропасть так же стремительно, как Доран Басу накрыл ее губы своими, целуя властно и откровенно. Это предательское сердце пропускало удар за ударом, заменяя их его поцелуями. Рваными, жесткими, беспощадными. Беспощадными. Его руки опустились на тонкую талию, а ее легли на широкую грудь с неисполненным намерением оттолкнуть. Доран беззастенчиво исследовал каждый дюйм желанного тела, будто это единственный и последний раз когда у него будет эта возможность. Он вопреки всей своей чести клялся себе, что это не единственный и не последний раз. Клялась ли его упрямая госпожа Шарма себе в этом? Понимала ли, что сейчас с ним делает, прижимаясь так жарко и сладко? Ее руки лежали почти неподвижно, но тело было полностью в его власти. А губы… Доран был Камалу другом много лет, и теперь готов был вырвать ему сердце за то, что он посмел попробовать эти губы первым. Ревность жгла его, заставляя желать большего. Еще большего чем уже получил. Ведь Дивия надела это ожерелье для него. Для Дорана, не для Камала. Она сделала это для него. Для него, для него, для него… Ночная тьма окутывает сад, и последние сумерки тонут. Вокруг ни души, ни звука… Волосы Деви пахнут сандалом, и в голове у Дорана не остается доводов против собственных желаний. Он опускает руку, проходит еще раз по этой проклятой цепочке, которую сорвать бы и выбросить прочь, чтобы не было на его госпоже ничего от другого мужчины… Но это не теперь. Теперь Доран нежно проводил ладонью по мягкой округлости груди, и сжимает, вырывая стон… Такой… Всего короткий миг, прежде чем Деви со всей своей силой толкает его, наконец вырываясь из объятий. Гораздо позже чем должна была. Ее щеки алеют даже сквозь ночную тьму, дыхание тяжелое, губы опухли… — Больше никогда не смей… …целовать меня. Боги, что она наделала?.. Почему не ушла как только увидела его? Почему не уходит терпеть, почему смотрит на проклятого Басу, в глазах которого ни капли раскаяния? — Прости меня, моя госпожа. Его голос низкий и хриплый, наполненный тем, что не успело случиться. Таким голосом прощения не просят. — Прости за то, что мне этого всегда будет мало. Уходит, не позволяя даже слова сказать в ответ. А Дивия стоит в ночном саду, чувствуя только слезы, катящиеся по щекам. Слыша только свой пронзительный шепот ему вслед: — Асур…