Бэха

      — Что это такое?!       Вопли на французском разносились на всю подземную парковку для сотрудников офиса, усиленные многократно низким потолком и гулкими бетонными стенами. Народ, тоже прибывший на работу пораньше, как-то подозрительно медленно закрывал машины, проверял колеса и собирал папки с сидений, стараясь этими манипуляции потянуть время и понять в чем причина утреннего скандала руководителей евроотдела.       — Я тебя, рожа фашистская, спрашиваю, что это такое?! Отвечай немедленно!       Франция в истерике метался возле немецкого автомобиля, взмахивал крашеной челкой и продолжал гневно ругаться.       Все дело было в том, что у Германии, как у любого нормального мужика, была тачка. Хорошая, представительная, дорогая. Для работы. А еще, как у нормального мужика, была у него другая тачка — для души. Это была синяя пятнадцатилетняя «бэха», битая, крашенная, но нежно любимая «ласточка». И так был Германия к ней привязан, что готов был потратить пол зарплаты на ремонт ласточки, и скорее бы сдал новый элитный мерс на цветмет, чем расстался бы с драгоценной верной подругой.       И сейчас, пока черный мега-мерс отдыхал на мойке-тюнинге, Германия приехал на работу на ласточке. И сейчас Франция злобно тыкал наманикюренным гладким пальчиком в черную ткань заднего сидения. А там…       Черное кресло золотой молнией разрезал длинный блондинистый волос…       Германия постарался побыстрее подхватить документы и пиджак, чтобы спрятаться от зевак за офисными перегородками. Франция последовал за ним вместе со своим скандалом. Германия молчал и выжидал, когда Франция расплескает хотя бы половину гнева, чтобы можно было спокойно с ним поговорить. Он рассчитывал, что судя по снижающейся амплитуде криков и повторений по третьему кругу одних и тех же проклятий, возмущения должны притухнуть аккурат перед дверьми отдела. Расчет оказался верным. Но всегда бывает некоторое роковое «вдруг».       Этим «вдруг» стали Россия и Китай, выходившие из отдела и почти лоб в лоб столкнувшиеся с руководителями Европы. Франция запылал с новой силой.       — Ах ты сволочь! Я тебе волосню-то твою повыдергиваю! Я солдат отправлю к твоим границам! Я Москву твою второй раз сожгу!       Франция уже готов был незамедлительно выполнить хотя бы угрозу про «выдернуть волосню», но его остановил Китай.       — Угомонись! Ты как себя ведешь! — скалился Вэй.       — Я как себя веду? А как твой козел себя ведет?! Демарш ему! И санкций еще сто пакетов! Лишить инвестиций все его проекты! Премии лишить его за аморальное поведение!       — Франция! Объяснись!       — У фашиста вся машина в волосах русского, как будто его по всему салону, как шваброй, возили! А еще…       — Я приношу свои извинения. Уверен, что это недоразумение мы разрешим и в случае необходимости направим письменный ответ, — наконец перебил поток французского словоблудства Германия и затолкал возлюбленного за дверь.       В тот день работа не клеилась ни у Европы, ни в азиатском крыле. Франция упорно делал вид, что Германии больше в мире нет. Не отвечал даже по важным международным вопросам.       — Франция, мы с Россией ездили на прошлой неделе на встречу, его пальто лежало на заднем сидении. Оттуда, наверно, пара волосков и упала, — пытался объясниться немец.       В соседнем отделе России пришлось оправдываться перед Китаем.       — Вэй, как ты вообще смеешь думать, что я тебе изменяю!       — По косвенным признакам.       — Каким это еще?       Россия едва заметно напрягся, вспомнив, что Китай на обеде выходил с Францией. Что этот гад мог ему наплести?       — Германия очень педантичен, к тому же не курит, но тебе одному разрешает дымить в его машине…       — Это не доказательство!       — Хорошо. А отпечатки твоих берец на потолке его салона тоже не доказательство?       Про эти злосчастные отметины в это же время допытывался и Франция.       — Это не следы России, — четко, как на допросе отвечал Германия. — Это брата. Я его из бара забирал.       — Да я тоже видел эти следы на крыше, когда на совещание с немцем ездил, — смеялся русский за стенкой. — Вэй, ну ты даешь! Там такая лапища! Куда мне с моим 39-м! Не веришь! Пойдем с линейкой замеряем!       — Чьи тогда?       — Откуда мне знать? Может немец в машине трупы перевозит.       А из евроотдела доносилось недоверчиво, будто повторяя слова Руслана:       — А почему тогда твой брат ездит в твоей машине в такой интересной позе?       — Он всегда, когда ужрат до состояния трупа, так и ездит, ноги на потолке, — не моргнув глазом, отвечал Германия.       Конфликт к концу рабочего дня удалось с трудом, но разрешить. Китай сделал вид, что поверил, Франция вроде бы поверил на самом деле. Легенда про труп пьяного Пруссии и пальто, хоть и в мае, оказалась рабочая. А на самом деле…       Пару месяцев назад у мерса Германии внезапно перед важной поездкой затупили «мозги». Ничего серьезного, но индикатор горел. Немец решил не рисковать и довериться в дальнем пути ласточке.       Открылась дверь, так, что Германия невольно вздрогнул. Русский, который тоже ехал на это совещание, упал на пассажирское сидение. Дверь, хлопнула, заставив хозяина снова вздрогнуть и нахмуриться.       — Не в танке!       Россия повернулся в пол-оборота и бросил коварный взгляд на водителя. В голубых глазах мелькнули тени сражения под Прохоровкой. Но Орлов промолчал, кровожадно состроил полуулыбку и, как только они выехали из закрытого паркинга, открыл окно и закурил.       Ласточка, согласно знакам ограничения скорости, продвигалась неспешно городскими улочками к автостраде. Россия молчал и смотрел в окно. Германии вдруг показалось, что тишина стала напряженной. И он попытался разрядить обстановку разговором.       — Нам ехать долго. Двести километров. Надеюсь, что успеем вовремя, мы выехали с запасом.       — И что ты тогда плетешься, как пенсионер? — скучающе отозвался Руслан.       — Нужно соблюдать правила.       — Занудство. Надеюсь, что хотя бы на трассе поедем быстрее, чем сорок километров в час.       Германия посмотрел на Россию. Глаза русского загадочно блестели. Немцу стало рядом с ним неуютно, словно в грозу на открытом поле. В этот момент машина выехала на автобан. Рука немца резко схватила рукоятку коробки передач, включая спорт-режим. Бэха плавно, но резво набирала скорость.       100… 110… 140…       За боковыми окнами быстро проносились столбы и кустарники, сливаясь в одно расплывчатое пятно. Впереди лентой вился автобан, но казалось, что машина теперь не касается асфальта. Они будто взлетели над автострадой.       200… 220…       Стрелка спидометра достигла предела. 250 км/ч. Сердце России замерло. Потухшая сигарета так и осталась зажата в его зубах, а зрачки расширились, превратив его небесные глаза в томные летние небеса. Дыхание Германии тоже почти остановилось, а сердце наоборот билось и трепетало, как в агонии. Не из-за скорости.       Германия сбавил обороты. Сто сорок километров показались после стремительного полета в космос скоростью пешего шага. Он заехал в парковочный карман, нужно было перевести дух от накатившего внезапно напряжения. Но отдышаться он так и не смог. В салоне словно образовался вакуум, грозящий взрывом, сравнимым с рождением сверхновой. Немец повернулся, посмотрел на русского жадными глазами.       «Сколько будешь еще меня мучить? Сколько притягивать этими невинными обещающими взглядами, чтобы тут же снова холодно оттолкнуть?»       Руслан наконец-то вытащил изо рта так и неподкуренную сигарету. В звенящей тишине они одновременно подались друг другу на встречу. Абсолют наэлектризованной тишины разорвался шорохом одежды под руками немца, когда он яростно сминал в кулаках рубашку русского и тяжелым быстрым дыханием Руслана, который захлебывался в свирепых поцелуях, похожих на укусы дикого зверя. Дальше все происходило со скоростью и энергией лавины.       — Туда! — скомандовал Германия, указывая горящим взглядом на заднее сидение, — Хочу тебя, аж трясет!       Они быстро перебрались назад, под тонированные стекла. Германия вцепился в Россию мертвой хваткой, навалился всем мощным телом, почти перекрывая кислород. Задрал его ноги к потолку салона. На светло-бежевой обивке остался тот самый злополучный след…       Германии было все равно в эти секунды и на обивку, и на машину, и на мировую политическую обстановку. Он терся о столь давно желанное до чертей в глазах и до сего момента такое недоступное тело, вжимал в жесткое кресло, вжимался в него сам с такой силой, что мог бы трахнуть его даже через одежду. Напряженный член рвал штанину. Немец зарычал, сдергивая пуговицы белой рубашки русского, потом оставил ее, в нетерпении стянул с него берцы и штаны, подхватил под ягодицы и вставил без всякого предупреждения за пару подходов на всю немалую длину. Хрупкое изящное тело болезненно сжалось. Россия задышал широко открывая рот. Затем зашипел и злобно оскалился. Германия понимал, что стало быть, ему больно. Но ни нежничать не имел силы, ни остановиться.       А Руслан и не останавливал немца, не останавливался и сам, пытаясь подстроится под тяжелые удары, раскрыться лучше. Страсть меж ними кипела, отключая сознание и рассудок.       — В меня, быстрее! — требовал любовник, чувствуя, что немец на грани.       Германия кончил с громким стоном, похожим на мучительный крик. Голова его отяжелела, все мышцы разом ослабли, словно вся жизнь из него перетекла в партнера. Способность соображать вернулась к немцу только через пару минут. И первая мысль была, что любовник не получил разрядки. Германия обхватил его член и начал ритмичные быстрые движения. Уже не напористо, а ласково, наслаждаясь растрепанной красотой россиянина, нежно-розовым румянцем на его щеках.       — В рот возьми, — закатил то ли томно, то ли сердито глаза Россия. И когда его приказ исполнился, снова сладко застонал.       От этих звуков у немца снова встал, хоть и с собственного оргазма не прошло и пяти минут. Наконец, Рус тоже кончил, выгибаясь дугой под руками Германии и сразу же попытался сесть, одеться. Не тут-то было. Германия, пока любовник не совсем опомнился, снова быстро натянул его на налитый кровью член. Руслан посопротивлялся недолго, но через пару медленных и глубоких движений начал двигаться в такт, помогая немцу входить глубже.       Они провели на обочине два часа. Скоростная трасса не помогла — на встречу они бессовестно опоздали, списав задержку на небольшое дорожно-транспортное происшествие. Вести машину немец после этого ДТП не смог, его не отпускала дрожь. За руль в итоге сел Рус.       Сама встреча прошла скомкано, словно в тумане. Что-то решали, что-то обсуждали, так ни о чем и не договорились. В таких случаях немец обычно с досадой говорил: «И чего только поехали в такую даль?» Не сегодня. За вожделенным русским он готов был бы скакать теперь и на другой край Вселенной.       На обратном пути снова были скорость и молчание. Пока Рус не сказал тихо: «Останови». И сам запрыгнул на него сверху. Германия как и в прошлый раз не церемонился. Церемониться он собирался потом в отеле или на квартире. Всю оставшуюся дорогу он представлял и будущие медленные ласки и поцелуи, и куда лучше заехать за цветами, и как лучше сообщить Франции о том, что они расстаются и какие санкции может применить против них Китай.       «Впрочем не важно. Справимся. Мы же теперь вместе. Правда же?»       Вернулись они из деловой поездки только к ночи. Одержимый чувствами, Германия даже не сразу вспомнил о своем хозяине. А когда вспомнил, расхрабрился в запале.       «Я всегда этого хотел. Что скажет Америка? Да в гробу я видал этого Америку! Пусть Россия только намекнет — устрою ему хоть ГДР да на всей своей территории!», — думал Германия, поворачивая в город.       Однако на предложение поехать в отель или сразу к нему, Россия лишь удивленно поднял брови, рассмеялся издевательски да и вышел из салона на ближайшей остановке, оставив немца в абсолютно растерянных чувствах. А на утро в офисе жестокий русский делал вид, что никакого ДТП и не было вовсе. Бросал нежные взгляды на Китай. Еще нежнее глядел на своего азиатского женишка на виду у Америки.       Германия поражено смотрел на эти великодержавные игрища, в которые его, ослабевшего и локального, уже давно не приглашали. Это понятно. Но как же обжигающе больно.       «Я был ведущим, но такое чувство, что трахнули меня».       Тот день, и те чувства с течением времени потеряли былую надрывность и остроту ощущений. Страсть стала утихать, как голубой цветочек из газовой горелки, поставленный на минимум, тот, которым крепко держал русский половину мира в зависимости от себя. Но российское имперское коварство не могло себе позволить отпустить немца слишком далеко. Они столкнулись на лестнице, где Россия «совершенно случайно» упал в немецкие объятия.       — Как ты?       — У меня закружилась голова… — положил тонкую ладонь на лоб Россия, легонько застонав, чем вызвал у немца волну сладостных мурашек. Но тут же вырвался из его рук, сказав холодно: — Это вовсе не из-за того, что ты такой огромный шкаф и ли потому что мы столкнулись, просто на улице духота.       А затем состоялась новая поездка на совещание, снова в компании русского. Германия к тому времени починил свой роскошный мерс. И вновь дорога, скорость, тишина, они вдвоем. Немец половину дороги решался, и все же рискнул повторить магию. Положил осторожно ладонь на бедро русского. Рус без эмоционально посмотрел на эту руку, буднично достал из пачки сигарету, сделал пару затяжек да и затушил о наглую ладонь, ласкающую его колено. У Германии искры посыпались из глаз, еле руль удержал, не вылетев в кювет, и больше он себе вольностей не позволял.       Германия чувствовал себя тяжело больным, угасающим и умирающим. Он сделал невозможное, героическое — он две зимы прожил без российского газа. Он не спал ночами, а если и дрема даровалась ему хоть на минутку — снились то голубые глаза, глядящие остро, презрительно. То нежные губы, повторяющие одно и то же с 39-го: «Предатель!», то снова голубое пламя огненного цветка, такое же теперь недоступное, как и сам его властитель. Пережил ли он эту ломку, слез ли с газовой иглы? Или просто идиот, который по приказу гегемона закупает теперь в три дорога сжиженный американский газ, идиот, который в угоду хозяину разрушил собственную экономику, разрушил атомную энергетику, предал любимого. Который раз предал.       — Гермаааания, — протянул однажды Россия, — Отдал все свои «кошки», теперь и «птички» выдашь? Почему ты такой псих рядом со мной?       Как ответить ему, когда одна половина сердца хочет его смерти, а вторая шепчет пасть перед ним ниц и целовать его ноги. Германия в страдании прошептал сквозь сжатые судорогой зубы.       — Я не знаю!       Ничто не предвещало, и снова…       Мерс премиум класса стоял на техобслуживании, когда прилетела срочная задача. Германия и Россия снова сели в старую синюю бэху. Автострада, запах сигарет, молчание. Все как обычно.       Они не проехали и десяти километров, как Рус вдруг погладил член немца сквозь брюки, заглянул проникновенно в его глаза. Германия чуть сбавил скорость, не зная чего ожидать. А Рус пригнулся и взял в рот.       Потом отрывочные воспоминания. Как он вколачивался в обожаемое тело где-то на заправке, наматывая на кулак золотой шелковый хвост, потом отодрал его на стоянке перед префектурой, куда они снова опаздывали на совещание. Последний раз — уже на въезде в город, лишь немного не доезжая до полицейского участка.       Они абсолютно обнаженные лежали на откинутом заднем сидении старой ласточки. Германия, собирая по каплям последние драгоценные минуты перед неминуемой разлукой, шарился руками по телу любимого, пытаясь запомнить каждый изгиб, припадал к тонким губам поцелуями.       — Руслан… мы любовники, но это как-то странно. Почему только в бэхе? Я не спрашиваю, почему не в других местах. Тебя, видимо, возбуждают машины. Но мерс гораздо удобнее, и совсем новый, я столько денег на него угрохал. И… — он остановился, спрятал взгляд, прошептал чуть слышно, умоляюще: — Ты любишь меня?       — Я люблю независимых. – Россия в блаженстве выдул в потолок струйку дыма. – А бэха мне напоминает то время, когда ты не был рабом Америки.       Что-то со звоном тонкой струны оборвалось внутри немца. Кажется, сердце. Он уставился в пространство, болью пронзило все тело почти забытое чувство, жажда свободы. Не той, навязанной демократами, после поражения в войне. А настоящей.       — Как мне вырваться?       — Всегда есть альтернатива.