сказание о хозяине леса

      Среди глухих непроглядных крон днем и ночью без остановок стрекочут о чем-то сверчки. Судачат о своём, о малом, распускают слухи о не мёртвом – не живом лесу.       Из поколения в поколение передаётся история божественного храма, пристанища властителя горной вершины и всей близлежащей молчаливо шумной чащи. Почти каждый день жители местных деревень охотятся и пересекают местность, рискуя бесследно исчезнуть в острых как бритва когтях. Одни говорили, что в шуме ветра слышались сладкие речи, другим же казалось, что в любую секунду из шеи хлынет горячая кровь. О хозяине леса ходит меж люда не мало историй даже спустя столетия.       – Так, а кто такой этот хозяин леса? – совсем юный мальчик завороженно слушал скрипучие рассказы растрепанного старика, помешивающего ароматно дымящуюся уху.       – Папа говорил, что это девица – утопленница, которую утащила на дно её сестрица, – в шёпоте ребёнка поодаль звучали нотки страха. Никому неизвестно, какие слова могут привлечь внимание хозяина далёкого леса.       – А разве это не легенда о том пруду на склоне?       – А я слышала, что во всем виноваты оборотни - перевертыши! – на громкое возмущение откуда-то из толпы несколько ребят обернулось, а дедушка пальцами расчесал свою бороду, тепло посмеиваясь.       Холодными вечерами греть ладони у костра было небольшим обычаем в их поселении. Каждый родитель знал, что с его ребёнком все хорошо, сказочник не оставит никого без внимания, пока те заняты своими семейными делами и ремёслами. Разразился спор, особо горячные дети даже успели позабыть об осторожности.       – Тише, ребятня, тише! Расшумелись, засранцы, – ворчливо и хмуро сказочник обвел взглядом притихших детей, – вы все по-своему правы. Каждая легенда проклятого леса всегда была связана с хозяином. С его тяжелой когтистой руки они и брали свое начало! Даже сестрицы – утопленницы однажды просили у леса снисхождения и помощи, за что и поплатились…  уж больно были неосторожны.       – Опять детей пугаешь, старик? – стоило сумеркам коснуться неба, как за малышами потянулись члены их семей. Один за другим их забирали с самого крайнего дома в поселении, близился ужин. Уха в котелке на костре была почти готова, компания редела на глазах.       – А как без этого? Тебе и самому раньше нравилось слушать легенды и суп мой воровать. А потом еще и грозился моё место занять, негодник.       – Это было давно и не правда, – крепкий мужчина наблюдал за детьми, в ожидании, когда его младшая сестра наконец-то соберется домой. Детские ладони расцепляться никак не хотели, надвигалась темнота – властительница злых духов, – ну вот, перепугал детей. Ты бы хоть не так подробно рассказывал, а то каждого шороха будут бояться.       – Зато в лес не сунутся.       – А может и наоборот, меня-то страх не останавливал, – вспоминая собственное детство и часто спутанные тропы темного леса, он глубоко посмеялся и махнул рукой, подзывая детей, – айда домой, я отведу вас троих.       На пушистой траве среди жёлтых одуванчиков оставалось всего пятеро детей. Трое же из них мяли хлопковые белые ткани, подвязанные на поясе вместе с тёмными потертыми штанами, в ожидании своих именных глиняных тарелок с ароматной ухой. Сказочник всегда был добр, у него находили пристанище все беспризорники, которые оставались в живых.       – Аджосси, так, а как выглядит хозяин леса? Кто он такой? – юный мальчик провел рукавом по сопливому носу и громко шмыгнул, слегка простуженный. Сказочник потер свою бороду и взял кусок ткани с бревна, чтобы снять нагретую чарку с водой.       – А тебе не страшно, Чонгук-и? – с песочным шорохом в ступке измельчались сушеные травы и ягоды, по крохотной горсточке добавленные в глиняную кружку. Плотным шумом она наполнялась дымящимся кипятком.       – Конечно нет! Я должен знать, от кого буду защищать бабушку! – со всей решимостью и серьезность мальчик вскинул сжатый кулак вверх и снова шмыгнул, – я каждого поколочу, кто бабушку обидит!       – Ну, хорошо. Тогда слушай, – повеяло холодом, но маленькие пальцы согрела глиняная кружка с кисловатым и горьким отваром. Он готов был морщиться и плеваться, но ради правдивой истории смиренно пил всё, что угодно, – каждой легенде уже больше сотни лет…       – Но никто же не может жить так долго!       – ГуГу, это же духи! А духи все живут вечно! – чуть пихнув юного Чона в спину, хмурый рыжий мальчик пояснял ему с немалым раздражением.       – Как и страхи людей, верно. Одни говорят об ужасающем чудовище, другие видят человека, третьи вовсе считают, что у духов нет телесной оболочки, – с кряхтением сказочник снял с огня уху и принялся разливать ароматное варево по тарелкам, по одной передавая детям, – наше поселение теснее всех прочих связано с духом леса. Прекрасное создание, которое людей не терпит, размахивает девятью пушистыми хвостами, дурманит и путает, губит каждого неугодного путника. Его когти остры и крепки, словно тончайшая сталь легендарного меча, а зубы способны вспороть брюхо в одно мгновенье и вырвать печень из глубины твоего тела. Прекрасное создание, неотличимое от человека, в роскошных дорогих тканях, о красоте которого слагали легенды. Наш лес ни мертв – ни жив, не благосклонен к нам. Столетия назад каждый знал духов в лицо, об этом рассказывал мой дед, а ему – его дед…       – Как это… прям в лицо знали?       – Сейчас же никто достоверно сказать не может, волк то был или лисица, или еще какой лесной житель.       – А вы как думаете, аджосси? – ни на минуту он не унимался, даже когда жевал предложенный хлеб.       – Однажды, я заблудился в темной чаще и набрел на заброшенный алтарь, – дедушка приложил ладонь к лицу, словно шепот из прикрытых губ не будет слышен ни ветру, ни огню, ни шелесту многовековых дубов за его спиной, – поросшая разными травами, среди папоротников, разрушенная статуя напоминала мне лисицу. Я сначала глазам не поверил и ближе подошел, но прямо над ухом раздался смех...       – Смех? – заинтригованные дети перестали жевать, завороженно притихли, пытаясь за треском сухих бревен уловить слова сказочника.       – Каждый охотник или торговец, что был в темном непроглядном лесу, скажет вам, что слышал этот лисий смех. Смех, от которого кровь стынет в жилах, – лицо старика обрело возрастные черты, стоило голосу стать серьезнее, – не бродите, дети, в темном лесу. А если услышите лисий заливистый смех – ни за что не идите на его зов. Печень и отважное сердце гораздо слаще тофу на вкус.       Из-за деревянного дома показался знакомый силуэт. Чуть сгорбленный, но не менее крепкий. Мужчина грозно покосился на сказочника, но ни слова не сказал, только махнул мальчику рукой, зовя его за собой. Ему так много хотелось еще узнать, столько вопросов роилось в его голове каждый раз, когда наступал момент покидать двор добродушного старика, но строгий дедушка дважды повторять не любит.       Малыш вернул кружку, вежливо поклонился и хотел было скрыться следом за мужчиной, но напоследок обернулся, снова вытирая нос рукавом своей рубахи.       – А зачем хозяину печень и сердце?       – Через печень он поглощает жизненную энергию сильных мужей, а в храбром сердце самая сладкая душа, Чонгук.       Говорят, где-то там, далеко-далеко за пушистыми кронами почти на вершине самой высокой горы живет великая лисица. О ее красоте слагают легенды, а нежное платье скрывает девять роскошных хвостов. Среди могучих вековых деревьев, в глубине ярко зеленого щедрого леса, не менее мертвого, сколь и живого, ветер несет леденящий заливистый смех. Прошел год, прошел второй, а юному Чону ночами не спится, но как бы он снова не пытался услышать легенды о хозяине леса, почти никто говорить о нем не хотел.       Дедушка всегда ворчал – проявлять интерес к кровожадному и жестокому хозяину опасно: «сколь долго и пристально будешь вглядываться в чащу, рано или поздно она обратит на тебя свой взор, но будет уже поздно». И все же, годы шли, а юноша и дыхания лесного не ощутил. Чего бы ни просил, он был ещё мал, чтобы ходить на охоту вместе с остальными.       Под жарким солнцем хлопковая ткань липла к телу. Устало разогнувшись, юноша стёр пот со лба, испачкав медовую кожу в земле. Знойно. Цикады стрекочут без остановки, насмехаются – оно и верно, им хорошо, сейчас их миг счастья и юному Чону завидно не меньше. Каждый мечтает о счастье, а для него оно всегда было в страсти к историям сказочника и кочующих торговцев, что изредка заглядывали в их поселение.       Потянувшись, юноша поднял собранные овощи и сложил их в ведро, чтобы отнести к сараю.       – Устал, да? Солнце в зените, может сходишь к озеру, освежишься? – в тени на крыльце женщина наминала тесто в тазу, – старик говорит, тебя Тэхен искал, он тоже умаялся в кузне.       – Тогда прихвачу с собой овощи, заодно и их помою, – он хотел было поднять овощи, но бабушка шикнула.       – Вон с огорода! Иди, отдыхай. И брату его передай, чтоб зашел за хлебом перед охотой. Видимо дичь почти вся разбежалась, раз так долго по нему бродят.       Возражений она не принимала, только возмущённо хлопнула по пышному тесту. Юноша посмеялся, поклонился и вышел со двора. Бабушка всегда была строгой, но добросердечной женщиной. Зачастую свой стержень она проявляла только для того, чтобы мужчины в её семье хотя-бы иногда прерывались на отдых от своих повседневных дел. Увы, что дед, что внук – оба трудятся не покладая рук.       За пределами двора было тихо, где-то женщины развешивали белье на солнце, кто-то сушил шкуры. Знойная жара заставляла многих прятаться по домам, кроме гончарных и кузнечных – они не остывали, там жизнь кипела всегда. Минуя рынок, юный Чон дошёл до его края и услышал стук молота, а следом и громкое жаркое шипение. За шумом ремесленников даже цикад было не слышно. Он вытер пот со лба, останавливаясь чуть в стороне. В такую жару идти в кузню было самоубийством, ему требовалось время на моральную подготовку. Было душно находится даже рядом с мастерской.       – Тэхен! Эй, Ким Тэхен! Вылезай из преисподней, чёрт ты недоделанный! – на шум обернулось несколько торговцев, сидящих в тени крайних деревянных палаток. В такое время почти никого не было, но некоторые предпочитали заниматься ремеслом даже во время торговли. В кузне раздалась возня и громогласный бас, с шумным скрипом сильнее отварилась тяжелая дверь и из-за нее вывалился высокий юноша. В лучах летнего солнца пшеничные кудри переливались, а по широкой груди скатывались капли пота. Ему вслед снова раздался голос отца, в него полетел бежевый грязный кусок ткани.       – Да понял я! Не забуду! – с широкой улыбкой парень махнул рукой, забрасывая на плечо рубаху. Где-то в стороне в не высокой траве валялось ведро, за которым тот в кусты теперь и полез, – ГуГу, ты не мог раньше зайти? Я думал, испарюсь в этой жаре.       – Прости, прости, – чуть надломленный возрастом голос звучал насмешливо. Вроде, Тэхен старше, а всё равно дуется как ребенок, – завязывай уже звать меня так по-детски. Надо мной уже остальные подшучивают.       – А ну цыц! Как хочу, так мелочь звать и буду! Ты мне не указ! Вот когда голос наконец сломается, тогда и будешь рот на старших открывать, понял? – покинув двор, младший сын кузнеца всем весом навалился на друга и чуть не пришиб его колено злосчастным ведром.       – Йа! Ты потный! Слезь с меня и так жарко! Как можно быть настолько горячим вообще?       – Ну! ГуГу! Я так устал, – Тэхен завывал прямо над ухом и никак не хотел отлипать, даже мокрую от пота рубаху на него перекинул и попытался забраться к нему на спину, но юноша ускорился и вовремя присел на корточки. Не удержав равновесие, старший споткнулся о него и под громкий хохот кубарем перекатился на вытоптанную землю.       – Я не меньше тебя работал, вообще-то!       – Вот же бесстыжий кабан, – юноша поднял, с ворчанием потирая ушибленную спину.       – От чёрта слышу, – корчив рожицу, Чон исказил интонацию, всё еще посмеиваясь с более рослого друга. Он хлопнул его по больному месту и побежал по тропинке сквозь редкие деревья, слыша за спиной многострадальное кряхтение и грубые проклятья, – кто последний – тот сегодня нюхает вонючие пятки шамана!       – Ах ты маленький пиздюк! Я тебя в озере утоплю, с сестрицами резвиться будешь! – стиснув грязную бежевую ткань в ладони, Тэхен шутливо бросался угрозами, пытаясь как можно быстрее сократить расстояние между ними.       – Ха! Зато у меня будет больше женщин, чем у тебя за всю жизнь! И кто из нас неудачник, а? – чуть притормозив, младший придержал тугую ветку и спрятался за могучим стволом векового дерева. Стоило Киму приблизиться, как листья зашумели, и он упал навзничь.       – Засранец! А ну иди сюда! Утоплю! Слово даю, ты у меня рыбу ртом ловить будешь!       Под ногами тихо шуршала зелёная пушистая трава, а лёгкие порывы ветра ласкали разгоряченную кожу. У воды должно было быть душно, однако духи сегодня жалели резвых детей. Стоило Чонгуку остановиться на берегу и начать стягивать обувь, как с громким воплем Тэхен пошёл на таран и прыгнул в воду, утягивая друга за собой. Уже лежа на мелководье, юноши громко хохотали и хлопали по воде, стараясь накрыть друг друга тёплыми волнами и брызгами. Одежда насквозь промокла и потяжелела, передвигаться стало трудно и младший двинулся к берегу. Позже одежду надо будет постирать и просушить, а сейчас она отличалась от песка лишь цветом. Вещи оказались скомканы где-то в стороне, как и штаны друга, метко брошенные ему в затылок.       С не меньшим удовольствием юноша взглянул на чистое безоблачное небо. Цикады шумели, делились сплетнями, жужжали осуждающе, наслышанные о легендах этого озера. Проклятый водоём в не менее проклятой деревне – так всегда говорил сказочник, стоило им отправиться вместе собирать лечебные травы для очередных снадобий. Глубоко втянув горячий воздух, Чонгук ринулся к воде, оставляя за собой песочный шлейф в воздухе, осыпающийся за считанные секунды. Босые ноги ступили на корягу, быстрый топот, поджатые пальцы, толчок. Раздался всплеск и шумный заливистый смех.       – Вода как парное молоко, – вертясь словно уж на сковородке, младший сын кузнеца то погружался, то выныривал и так снова и снова. Пшеничные потемневшие волосы липли ко лбу и лезли в глаза, – такое хорошее озеро, а вокруг него столько жутких легенд. Несправедливо, что комфортные места обрастают только ужасными историями.       – Тем не менее, духи из жутких легенд сторожат эти места, заботятся о них и людях, – кивнув в сторону глубокого края озера у не высокого земляного обрыва, Чон туда и поплыл. В тени среди наклоненных крон деревьев было прохладно.       – Тебе бы поменьше общаться с нашим шаманом, – Тэхен удобно облокотился о камень и запрокинул голову, устало прикрыв веки. В такой прохладе после тяжелой работы охота вздремнуть. Правда, слишком рискованно, вода такого не любит. Вода в целом никого не любит и забирает каждого, кто ослабляет бдительность хотя бы на минуту, – сказочник всё детство пытался страшными легендами оградить нас от опасности.       – Например?       – Сестрицы-утопленницы учили нас, что в воду лезть опасно, нужно быть внимательным. Изменять любимым тоже не стоит, потому что это не менее опасно. А вот легенды про хозяина леса и горы держали нас в страхе, чтобы мы даже не думали ходить в лес в одиночку, пока не настанет время учиться охотничьему ремеслу, – приоткрыв один глаз, юноша смерил наивного друга насмешливым взглядом, – более чем уверен, что статуя лисы – обычный обточенный веками камень, звуки издавали звери, а местный люд себя просто накручивал, приписывая заслуги хищников каким-то там духов.       – От части я с тобой согласен, но, мне кажется, ты оскорбляешь духов своими сомнениями, – пытаясь палочкой убрать землю из-под ногтей, Чонгук хмуро бубнил себе под нос.       – Мои сомнения ни в коем случае не могут быть оскорблением… черт!       Всплеск. Тэхен зашипел и подскочил на месте, потирая руку. Хмуро надув губы, юноша потряс ладонью. Укус жука – плавунца напоминает прокол кожи острым предметом, а боль длится довольно долго. Губы юного Чона растянулись в гаденькой самодовольной улыбке. Духи не прощают даже малейших уколов в их сторону, почти всегда наступает мгновенная кара. Окруженное не густым лесом озеро всегда было более-менее безопасным местом, звери не часто спускаются с горы, поскольку поселение было слишком близко. В тени деревьев среди глухих звуков природы два друга провели в молчании около пяти минут. Вылезать никому из них не хотелось, уж слишком снаружи жарко. Во всяком случае, им еще предстояло постирать свои вещи.       – Как думаешь, где находится алтарь и заброшенный храм хозяина леса? – блики солнечных лучей проглядывали сквозь листья, яркими пятнами оседая на водной глади и зеленой траве. Откинув голову на свободный камень, юноша разглядывал редкие облака, погруженный в глубину собственных мыслей.       – Только не говори, что всё еще хочешь найти его, – тяжелый вздох младшего сына кузнеца заставил Чонгука смутиться собственной глупости, – это всего лишь сказки.       – Даже если и так, – упрямый Чон униматься вовсе не собирался, – о нем говорили охотники. Мне просто хочется взглянуть одним глазком. Как считаешь, где он может быть? Лес-то огромный.       – Ага, не живой, но и не мертвый.       – Тэхен.       – Терпеть не могу, когда ты говоришь таким тоном, ГуГу, – чуть поморщившись, он опустился под воду по самый нос, но вынырнул уже спустя минуту молчания, – возможно, глубже в лесу на юге. Шаман как-то упоминал, что набрел на это озеро, а это значит, что оно не так уж и далеко отсюда, – приподняв брови, Тэхен покосился на друга, – даже не смей искать алтарь. В лесу опасно, а ты и кухонный-то нож в руках держать не умеешь.       – За кого ты меня принимаешь? Я же не идиот.       Ироничный взгляд из-под изогнутых бровей говорил громче любых слов.       – Да не идиот я, – Чонгук раздраженно запыхтел и закатил глаза.       – Не был бы идиотом - не верил бы сказкам нашего шамана, – комочек мокрой грязи прилетел в щеку друга, старший издевательски хмыкнул, – тебе вроде скоро четырнадцать, а ты до сих пор ночами не спишь из-за хозяина леса. Ребенок.       – Я не ребенок.       – А кто ты? Без помощи ты даже волчью ягоду от рябины не отличишь, не говоря уже о том, чтобы читать охотничьи знаки на спутанных тропах. Я в чем-то не прав?       – Знаешь, что? – с огненным вызовом в светлых глазах юноша горячно хлопнул ладонью по воде и указал в сторону друга пальцем, – я найду алтарь хозяина леса! И докажу тебе, что наш сказочник говорил правду! Я докажу, что ты со своим неверием просто слепой глупец! Духи же повсюду, как ты этого не понимаешь?       – Не нужно мне ничего доказывать, просто сиди дома и пеки с бабушкой хлеб да овощи выкапывай.       Беспокойные птицы шумно пели среди пушистых крон, словно участвовали в споре, а цикады грузно ворчали им в ответ. На том они и закончили, вернувшись к повседневным делам. Густая листва иногда колыхалась, шуршала, словно духи далёким умиротворенным шёпотом напоминали о себе. Обсыхая на солнце, двое друзей стирали свою одежду, а после снова наслаждались природой в тени благосклонных деревьев. Как ни странно, младшего сына кузнеца больше никто не кусал. По крайней мере, пока тот держал свой язык за зубами.       Так и прошло несколько часов, пока небо не начало темнеть, окрашиваясь в самые яркие цвета. На обратном пути вместо старшего брата Тэхен заглянул к Чонам за хлебом. Тот на ужин не остался, но пообещал принести часть добычи после того, как Ухён вернется. В их доме Кимы были самыми желанными гостями, а дети так и вовсе считались членами семьи – будь то два смелых сына иль единственная дочурка-мастерица. Шум цикад сменился стрекотом сверчков, а на темном полотне засверкала россыпь ярких огоньков. Ужин прошел незаметно и всё семейство Чонов отправилось на боковую.       Глубокая тёмная ночь. К вечеру небо заволокло тучами, лунные блики почти не играли в окне, лишь изредка создавали причудливые картины и тени на стене. Прошло несколько часов, но сна у юноши не было ни в одном глазу. Под боком сопели бабушка с дедом, а шорох на улице не давал выйти из собственных мыслей, только глубже погружал в этот омут. Годы шли, а интерес к рассказам шамана угасать не хотел. От чего-то навязчивые образы прекрасной кровожадной лисицы в дорогом одеянии вызывали внутри определённый интерес и трепет, нежели ужас. От желания узнать больше о хозяине леса внутри все дрожало. Была ли причина в предвкушении? Желании познать никем неизведанное? А может впечатляющие рассказы сказочника плотно засели в голове по причине обилия подробностей – охотники же не рассказывали ничего конкретного, не могли утолить его глубокое детское любопытство.       Сев на футоне, Чонгук заглянул в окно. Цепкий взор сразу же уловил жутковатые образы среди пушистых крон, густой плотной шапкой накрывающих гору. Юноша поднялся на ноги и отправился на кухню, чуть ниже уровня пола. Там он взял не большую чистую кружку и налил немного воды, перед ужином набранной из колодца. Покинув пределы тёплого дома, юный Чон поежился. Прохладный лёгкий ветерок веял в сторону леса. Спать не хотелось, но усталость чувствовалась в каждой клеточке тела. Вторая бессонная ночь.       – На юге, говоришь, – резкий поток ветра заставил его зажмуриться, по телу бегали мурашки, но стоило ему открыть глаза, как в темноте блеснула сталь дедовского охотничьего ножа, лежавшего на бочке. От лёгкого дуновения по спине побежали мурашки, шагнув ближе, Чон задумчиво огладил пальцами лезвие с резными завитками, а следом взял и кожаные ножны, – хозяин леса. Кровожадный, хладнокровный, но не менее прекрасный. Почему никому не известен твой облик? Почему ты так ненавидишь людей? Почему к кому-то благосклонен, а кого-то и вовсе жизни лишаешь?       Задумчивое бормотание звучало громче шелеста темно зелёной листвы. Притихшие сверчки слушали слова юноши, затаив дыхание. В беспамятстве минуло несколько домов и спящий рынок, а следом блеснула спокойная зеркальная гладь. У кромки леса в стрекоте звучали голоса, заинтригованный шёпот - слов не разобрать.       – Далёко собрался, маленький засранец?       Глубокий знакомый баритон, разборчивая речь чуть покоробили юношу, вырывая из глубины собственных мыслей.       – Что ты здесь делаешь? – хмурый взгляд скользнул к дубовым корням.       – Ну, не мог же я позволить такому желторотику, как ты слоняться ночью в опасном лесу без присмотра, – почесав затылок, Тэхен потянулся и широко зевнул, беззаботно улыбаясь, – так и знал, что твоя неугомонная задница рано или поздно займется такими глупостями.       – Я не просил тебя идти со мной, – скорчив рожицу, Чонгук показал ему язык и сложил руки на груди, – я сам найду алтарь и узнаю, кем является хозяин!       – Не упрямься, без меня ты не справишься, – младший сын закатил глаза, самодовольно хмыкнув, – тем более, ты, вроде бы, планировал доказать мне, что алтарь существует. Чего стоишь? Вперед шагай! Найдем мы твое кровожадное создание, безжалостно обглодавшее косточки сотен людей.       Язвительные ответы вертелись на языке, но сил на них у юноши не нашлось. С кряхтением друг поднялся со своего насиженного места, закинул на плечо сумку и направился к лесу. Проходя мимо, он со всей силы хлопнул Чона по спине, подталкивая дальше в глубь. Живой у края, он не умолкал, шептал и шептал, словно считал, что никто не слышит его обитателей. Казалось, неразборчивые слова звучат только в его голове, Тэхена они и вовсе не волновали.       – Ты всё ещё видишь кошмары?       – Это не кошмары, – в стороне зашуршала листва, но беспокойного лесного жителя не было видно, – я в него совсем не верю, просто чувствую, что должен убедиться.       – Убедиться в чем, ГуГу? – держа ладонь на ножнах, старший внимательно следил за тропой. Привыкший к темноте, он подошел к одному из деревьев и пристально всмотрелся в его кору, что-то выискивая пальцами свободной руки.       – В том, что это сказки, что я немного сумасшедший, раз так глубоко уверовал в безжалостную лисицу, – сквозящие в словах отчаяние и усталость выдавали бессонные ночи.       – Почему именно лисицу?       – А много еще ты знаешь зверей, что издают звуки, похожие на смех?       – Тоже верно, – стрекот сверчков и беспокойный шелест с каждым шагом по пушистой траве постепенно становились тише, а где-то в стороне раскидистые пушистые папоротники ловили не яркие желтоватые блики светлячков, – кажется, мы на верном пути.       – Слышал?       Где-то в стороне треснула ветка, были слышны чересчур живые голоса, хоть и мало разборчивые. Застывший Тэхён хмуро прислушался. Пальцы на ножнах чуть дрогнули. Глядя на друга, он махнул рукой в сторону, дальше они шли молча.       Время незаметно прохладной водой утекало сквозь пальцы. Папоротники становились гуще, а риск попасть в лапы хищников стремительно рос. Запоздало осознав повисшую тишину и стихший шёпот, Чонгук нахмурился и огляделся. Так глубоко в лесу, а ни единого сверчка, ящерицы или ещё какой живности не слышно. Только шелест листвы и дуновение лёгкого ветра, в коих не было ни единого слова. Не так уж и часто повисает такая тишина вокруг него, во всем виновата мертвенность леса при всей его живости?       – Нашёл же ты время шастать по лесу, честное слово, – ворчание утопало среди папоротников, – я тебя, конечно, очень сильно люблю, Чонгук, но твоя одержимость хозяином сегодня может сыграть с нами в ящик.       Не смотря на свои слова, чуть растрепанный сонный сын кузнеца снова начал бесконечно ругать своего друга.       – У меня мурашки по коже от этого леса. Ладно бы днём – не так страшно, можно хищников заметить. Правда, тут и змей много, но днем было бы куда лучше. Может, мы вернёмся утром? – чем тише становилось, тем болтливей был Тэхен, – хотя, нет. Днем здесь слишком высока вероятность, что охотники спутают нас с чем-то. Некоторые вообще решат, что мы перевертыши и ради собственного блага просто-напросто перережут нам глотки.       – Для того, чтобы перевертыши приняли наш облик, нужно их сначала встретить, а для этого нам необходимо побывать в лесу. А если мы не были в лесу, как они примут нас за перевертышей? – у юноши засосало под ложечкой, дрожащие папоротники перестали казаться такими уж безобидными. Оставалось уповать на разыгравшуюся фантазию.       – Ты дурак? Если они встретят перевёртышей с нашим обликом, значит мы ослушались наказов старших и уже бывали здесь. При любом раскладе нас либо убьют, либо уж очень больно накажут, если на тот свет не отправят. В нашей деревне слишком много суеверных из-за сказочника, – напряжённый старший вновь подошёл к дереву и погладил метки, но стоило тихому хихиканью раздаться среди шелеста, холодный пот покатился вдоль позвоночника.       Леденящее душу прикосновение к плечу. Тэхен застыл и почти закричал, но его рот накрыла другая хрупкая ладонь.       – Бестолковые юнцы, – переливистый звук голоса проникал в самые глубины напряжённого сознания. Хватка ослабла и тогда из-за спины старшего плавно выскользнула бледнолицая девица, с чьих плеч струились лёгкие зеленовато-голубые ткани, схожие с ночной сорочкой. Глаза цвета эвклаза обескураживали своим добрым проницательным взором, никак не вяжущимся с крайне сердитым тоном, – вам должно дома быть в такой поздний час.       – Кто ты такая и что делаешь посреди леса? – напряжённые плечи и плотно стиснутая рукоять охотничьего ножа в дрожащих пальцах выдавали Тэхена с потрохами.       – То же самое я могу спросить и у вас, мальчики, – мягко, но сурово улыбнувшись, девица сложила руки за спиной и беззаботно шагнула к ним ближе. Босые стопы касались земли и травы. Прямо в лицо двум друзьям ударил сильный прохладный поток ветра, – я здесь недалеко живу, а вот вам должно вернуться в поселение и не нарушать покой мёртвого леса. Живым в такой час здесь делать нечего.       – Извините, мы просто вышли за травами. Шаман попросил принести ему лунного папоротника. Возможно, мы поняли его слишком буквально и немного заблудились, – юный Чон встал перед другом, вынуждая того опустить свой нож. Он дружелюбно улыбнулся и немного поклонился, – не могли бы вы показать дорогу назад?       – Хорошо, смышленый сын охотника, – бледные пальцы коснулись длинных тёмных прядей и убрали их за уши. Явно тяжёлые, влажные настолько, что несколько капель скатилось по предплечью. Прекрасная девица поманила их пальцем и грациозно, беззаботно ступила на обратную тропу, – разве вы не знаете о нашем хозяине? О нем столько судачат охотники, ваш шаман должен был рассказать.       – Да, он слывет у нас сказочником, – на хмурый взгляд друга юный Чон покачал головой, молчаливо намекая, что беспокоиться сейчас не о чем. Мелкие листья папоротников щекотали голени, – он рассказывал об алтаре и статуе лисицы.       – Шаман, так ещё и сказочник? Удивительно, сколь глупо он поступил. Путает людей, старый чёрт, – переливисто смеясь, бледноликая проплыла мимо отмеченного дерева, – он прав, алтарь здесь есть.       – А где?       – Может там, а может здесь, – плавно покачивая головой, она загадочно улыбалась и посмеивалась, наблюдая за луной, выглянувшей из-за облаков, – сказание о лисьей горе, давно забытое, но все ещё леденящее кровь. На самом деле, раньше о нем люди говорили без умолку, но каждый видел историю по-своему. Когда-то рождённая среди людей лисица полюбила женатого мужчину. Прекрасная внешне, душою она была мрачна и коварна, пожелала завладеть его сердцем. Соблазнила, хитрая, утянула его в свои сети и он, зачарованный сладкими речами и ласками, коих в браке больше сыскать не мог, ринулся в её объятия. Счастливы они были, хвостов он не видел, когтей не замечал и позабыл о женушке, покуда та не захотела вернуть его обратно. Вот только, не знал этот неверный муж, что лисица измены не прощала. Она сожрала своего возлюбленного и его жену, вырвала их сердца, их печень. Наслаждаясь своим лакомством, хитрейшая владычица наполнилась силой. Прознавшие о случившемся, жители обозлились и убили лисицу, а шкуру ее повесили в центре деревни на лисьем тотеме. Вот так оно и было.       – Погодите, а как лисица стала хозяином леса, если она жила среди людей? – заинтригованный, Чонгук плелся следом и почти ничего не замечал. Не замечал, как лес светлел, как влажная от россы трава и кусты оседали мокрыми пятнами на темных подвязанных штанинах. Ветер давным-давно стих, шелест пушистой листвы почти не был слышен, а вот сверчки во всю обсуждали новые и новые сплетни.       – Ее дух был неустанно связан с лесом, ее домом был храм на вершине – так или иначе она и при жизни была полноправной хозяйкой этих мест, включая ваше поселение, любопытный, – аккуратной поступью девица подбиралась к знакомой тропе, но каким-то иным незнакомым путем, – если будем осторожны, он не сможет нас найти.       – Он? – озадаченно хмурый взор Тэхена внимательно оглядывал ближайшие деревья.       – Хозяин леса, глупый сын кузнеца! Как удобно течет время. Люди предпочли молчать, позабыли о нем. Ныне даже шаману неизвестна истинная сущность нашего владыки, а ведь некогда каждая блоха знала, кто был покровителем этой процветающей деревни. Разозлили, испугались и позабыли. Удобно же устроились ваши предки.       В тиши глухого леса голоса, навеянные ветром, почти себя не выдавали. Девица шагала чуть впереди, более не желая попусту болтать с несмышлеными детишками, только заплетала тяжелые обсидиановые пряди в длинную тонкую косу. Казалось, словно тропы путали дорогу, словно водили их кругами.       – Ледяная.       – Что? – чуть дрогнув, юноша взглянул на Тэхена.       – Её рука. Она ледяная и влажная. Пахнет нашей рекой, – прислонившись к широкому стволу, он поднял большие глаза на Чонгука. Его пальцы дрожали, – ты вообще слышал ее шаги?       – Я как-то не прислушивался, – поджав губы, он старался утопить их шепот среди лесного шума.       – Я не услышал ни одного, Чонгук.       По телу мурашки. Словно ушат ледяной воды накрыло осознанием. Ни единого вздоха. Ни единого звука. Влажные пальцы скользнули по загривку и стиснули растрепанные пряди. Сквозь пелену в ушах было слышно только булькающий хриплый голос.       – Не каждому шепоту следуй, ни единому слову не веруй, а правды вовсе не ищи, покуда путь твой будет усеян страданиями, – сырость и гнилая плоть. Тошнотворный ком подкатывает к голу. Малейшей движение и оно станет последним. По плечу потекла вязкая болотная жижа. Пробирающий до костей холод, – два пути, однажды слившись, сольются и вновь, но стоит сердцу шевельнуться, пламенные языки изничтожат каждое мёртвое создание в живом лесу. Всё сгорит. Всё сгорит. Всё сгорит. Всё сгорит.       Подорвавшись на месте, юноша рвано дышал. По вискам стекал холодный пот, одежда прилипла к телу. В носу все еще стоял запах гнили. Кожу грели золотистые лучи солнца, пробирающиеся сквозь окно, они возвращали Чонгука в реальность. Футоны бабушки и дедушки уже были убраны в сундук, в комнате он был один. Дома. Он сейчас дома. Это был сон. В доме витал теплый аромат свежего хлеба.       Покинув комнату, юноша стянул с себя рубаху и уже на кухне, ниже уровня пола, налил в не большой таз воды, а после вышел с ним на улицу. В тени дома на заднем дворе он поставил ёмкость на стол и набрал полные ладони. По лицу стекали прохладные капли, легкое дуновение ветра морозило кожу. Чонгук опирался ладонями о стол и тяжело дышал, всё еще не до конца понимая, где находится. Оглушительно стрекотали цикады. Вот уж что-что, а это точно можно назвать кошмаром. Потерев ладонями лицо, Чонгук поднял таз и вылил воду на свою макушку. Капли стекали по юному телу. Мурашки. Мерзкая тошнотворная прохлада. Сырость и гниль. Открыв глаза, юноша обернулся и стиснул влажное дерево, заметив за забором кудрявую макушку. В лазурных глазах друга дрожало беспокойство.       Между ними повисла напряженная неловкость. Никто из них не мог сказать, что именно произошло, да и произошло ли вообще что-то – очень хороший вопрос. От лишних разговоров друзья воздержались, не знали, с чего начать. Вопросов было много, но все они, так или иначе, возвращались к главному и самому волнующему – где был сон, а где – реальность. К озеру они ходили неизменно, однако от ночных купаний со сверстниками активно воздерживались. Стоило изумрудным сверкающим кронам окраситься в мрачно-солнечные оттенки, как Чон возмужал и больше подрос, уже не совсем был похож на ребенка. После той ночи шепот леса был от него далек, возвращаться к нему и, уж тем более, искать встречи с хозяином больше почти не хотелось. В ту осеннюю пору юноша присоединился к тренировкам сыновей кузнеца. В отличие от отца, старший, Ухён, разделял прежнее ремесло семейства Чонов и некогда был подмастерьем Ёнгука, пусть и не долго, но обучился он многому и считал своим долгом передать эти знания единственному сыну своего учителя.       Лес вдали от горы блуждал волнами, скрывая плавные холмы среди пушистых деревьев. Шелест сменился на хруст, а стрекот и бесконечные споры в стрекоте насекомых уступили место мертвой тишине. Даже в языках пара больше не было видно ни единой картины. Зимой ноги утопали в снегу по самое колено, охотиться было куда тяжелее. Чем холоднее становилось, тем ярче разгорался в поселении костер и его языки, казалось, могли коснуться небесного полотна, прожигая в нем глубокие оборванные дыры. И стар, и млад старались сохранить тепло, обедая в кругу соплеменников, а позже среди улиц звучали родные переливы голосов, что в унисон напевали старые правдивые легенды или новые истории изредка заглядывавших бардов.       Время текло своим чередом, сглаживая воспоминания детства и юности. К шаману, что Кимы, что Чоны старались без нужды больше не заглядывать – сейчас уже больше по привычке, чем по особой причине. А нужды и вовсе не было. За повседневными делами ни одна прежде волнующая вещь больше в голове не всплывала. Разве что, иной раз в лесу по коже бегали мурашки, а у реки мерещился гнилой запах, но нынче каждое чувство парень мог определить.       Третья зима миновала не бесследно. Летом многие позарились на богатства леса в глубине чащи у самого подножья и всё меньше о некоторых мужах было слышно. Кто-то исчезла без следа, а кто-то возвращался с редкой добычей. Зима была голодной, хорошие торговые связи с соседними поселения выручали как никогда. Однажды из лесу один из охотников принёс убитую лису и в то же время всех жителей одолела ужасная хворь – никого она не обошла стороной. Старики уже мало с чем могли справиться сами, Чонгук регулярно бродил по отдалённым частям леса, проверял ловушки, но дичь словно исчезла. Пальцы краснели от холода, меховые перчатки из заячьей шкуры почти не согревали, парень в очередной раз возвращался без добычи.       Близилась весна, а жить легче не становилось. Кого не послушай, каждый винил во всех бедах хозяина, а гибель лисы никто с гневом владыки связывать не желала – это же пришлось бы взять часть вины на себя, задабривать злого духа, чью сущность с веками они все позабыли. За ошибки дорого приходится платить.       – Гуки, пожалуйста, одумайся, – тёплая малая ладонь слабо сжимала его руку, в глазах женщины звенела усталость. Не смотря на боль, она пыталась вразумить внука, – зачем тебе на юг-то идти? Тем более один. У нас есть ещё зерно, мы дотянем до момента, когда появится дичь.       – Аджума, две недели пустуют ловушки, даже зайцев не видно, – бархатный глубокий запах догорающих лечебных трав отчищал голову от мыслей, нагонял сонливость, – у Кимов то же самое. Мы так долго не протянем, им же тоже нужен наш хлеб.       – Ты забыл, сколько мужей там сыскало свою смерть? Так же хочешь? Ты у нас один, Чон Чонгук! Если бы только твой отец был здесь, – нахмурив брови, женщина болезненно застонала. Мужчина осел рядом с ней, оставив таз в стороне, отжал воду с ткани и положил тряпку на её лоб, любовно стирая пот с лица хозяйки семейного дома.       – Успокойся, милая, чай не маленький мальчик уже. Сходит туда и обратно. Наш гаденыш ужасно живучий, если не замечала, – суровый старик посмеялся, поглаживая женщину по плечу.       – А если хозяин его слопает?       – Да сказки всё это, никто его не видел никогда. Я уже не ребёнок, могу справиться с опасностью. Всё со мной будет в порядке, аджума, – уверенно глядя ей в глаза, Чонгук улыбнулся и поцеловал тонкую кожу на тыльной стороне ладони, – я справлюсь. Вернусь целым и невредимым.       – Сейчас бульон принесу, милая, потерпи немного, – дед поднялся и зашагал к выходу из комнаты, коротко кивнув внуку, намекая следовать за ним.       Уже за пределами комнаты они спустились ниже по скрипучему деревянному полу к кухне. Сложив руки за спиной, он сурово глядел на внука испытывающим взглядом. Тот держался молодцом, пусть все ещё и оставался беззаботным непоседой. В доме стало холоднее.       – Я вернусь через пару дней.       – Ухён с вами в этот раз не пойдёт?       – Госпожа Ким одна не справляется с мужем и дочерью, ему надо держать кузню, иначе они даже купить ничего не смогут и нам ничем не помогут, – опустив хмурый взгляд, парень скрывал в нем страх. Ладони потели от волнения. Он никогда не был хорошим охотников, да и воином был так себе. Совсем не похож на своего отца.       – Тогда возьмите лошадей. У вас будет больше шансов вернуться как можно скорее, – дрожащие колени выдавали парня с потрохами, дед тяжело вздохнул.       – Там много хищников, а конь у нас один. Мы лучше пешком, нечего старую гонять.       В глазах цвета необработанной бирюзы во всю плескалось волнение. Перед бабушкой сердцем он был смел, но дедушка же видел суть. Шестнадцать полных лет отроду: он ещё слишком юн и неопытен, но уже считается достаточно взрослым мужчиной, чтобы заботиться о старшем поколении и думать о семье.       Ничего не говоря, суровый старик достал мешок из сундука на кухне и принялся собирать припасы. Больше, чем на два дня, может и не хватит, но этого уже было достаточно. Чонгук снял с вешалки колчан со стрелами и лук. В дрожащих пальцах он смотрелся настолько несуразно, что его одолело чувство стыда, пусть и не это было причиной отсутствия добычи у них на столе.       – Мы по дороге заглянем к сказочнику.       – Согревающий отвар?       – И мази на всякий случай, с нами же Ухёна не будет, – стоя на одном колене, Чонгук обвязывал верёвкой тёплую ткань, обмотанную вокруг ноги до колена, надёжно закрепляя обувь. Зима подходила к концу, но теплее пока что не становилось.       Окончив сборы, парень закинул на плечо сумку с припасами и покинул отчий дом. На бедре висел старый короткий кинжал, лезвие уже было потрепано жизнью, дедовских ножен он не видел вот уже три зимы с того самого дня, словно и он привиделся ему во сне. Тем лучше.       Оба друга старались выглядеть как можно более беззаботно. Даже сказочник настоятельно рекомендовал им быть осторожными и вести себя как можно тише. Казалось, он говорил не только о хищниках. Тэхен закатывал глаза, не веря своим ушам. Если человек не глуп, то далеко в лес без опыта он не пойдёт, а они и не планировали.       Уже на опушке два друга, стоя плечом к плечу, с волнением смотрели на высокие деревья пугающего леса. Под ногами хрустел чуть подмороженный снег, покрытый тонким слоем льда.       – Ухён сказал, что охотники видели на юго-западе кроличьи норы.       – Значит, туда мы и отправимся, – поджав губы, Чонгук тяжело вздохнул и поправил лямку от мешка на плече.       Позади осталось озеро. В свежести холодного ветра ему померещилась гнил и сырость. Этот сон уж слишком сильно врезался в память. Тэхен шагнул к лесу первым. Из них двоих он был единственным, кто мог собрать всю волю в кулак. На голых деревьях среди поломано и криво изогнутых ветвей, мыли вырезаны охотничьи ориентиры, сейчас уже двое друзей без каких-либо проблем читали их, нежели раньше. Спустя пару часов непрерывных и бесконечных однообразно белых просторов они таки наткнулись на шевеление. Среди снега чистейшая шубка была незаметна, единственное, что выдавало жителя леса – хруст под маленькими лапками. Оба притихли, выслеживая добычу.       Убивать животных даже ради пропитания крайне тяжело, на душе всегда остаётся неприятный осадок. Держа натянутую тетиву, руки Чонгука дрожали. Он глубоко втянул воздух, прицелился, выровнял и отпустил. Стрела просвистела совсем рядом с зайцем, задела его шкурку. Крохотно бьющееся сердце пыталось спасти свою жизнь, оставляя за собой красный след на снегу.       Им нужна еда. Способных охотников у них осталось не много. Часть сгинула в лесу, другая слегла из-за хвори, остались только они - не опытные дети.       Ближе к ночи Чон собрал хворост и развёл костёр среди двух попавших деревьев. На случай опасности они оставили в снегу две ловушки. Тэхен разделывал двух пойманных зайцев – улов получше кроликов, что уже обнадёживало. Так им везло ещё день: добычи было достаточно, путь и совсем мелкой, но её хватит с лихвой на две семьи. Припасы заканчивались, больше нахлебничать в щедром лесу было нельзя. Этого уже и так много – четыре зайца, два кролика и три рыбы, пойманные в реке неподалёку. Больше, чем приносили охотники в последнее время. Хотя, возможно, проблема была в том, что они искали большую дичь и на мелкую смотрели редко.       – Нор в снегу мы не нашли, конечно, но тёмный мех заметить было не так сложно, – выудив из мешка хлеб и котелок, парень повесил его над костром на палку меж двух веток. На друга он старался не смотреть. Пустить стрелу – это не то же самое, что и разделывать тушу.       – Ты, конечно, прав, но, так то, вчера мы поймали двух зайцев, а сегодня ещё столько же. Не сильно-то они отличаются от снега, я тебе скажу.       – Тоже справедливо, – собрав чистого снега, он растопил его в котелке и довёл до кипения, разводя в воде целебные и чайные травы. Сумерки стремительно опускались, ветер шумел среди деревьев. Чем темнее становилось, тем беспокойнее было на душе, – знаешь, вроде повзрослел, а эту часть леса до сих пор не люблю.       – Какой впечатлительный ГуГу, – усмехнувшись, младший сын кузнеца убрал добычу в свой мешок. Дразнил и делал это с особым удовольствием.       – Я видел, как ты ссыкуешь идти сюда, Тэхен.       – У меня опыта хоть и больше, чем у тебя, но менее жутко от этого мне не становится. Здесь же столько охотников полегло!       – Знаешь, мне как-то сон приснился, – поджав губы, Чонгук смотрел на языки пламени и не решался продолжить. Тэхен застыл, – о том, как мы с тобой были здесь, в южной части леса.       – Да? И что же там было?       Пока старший мыл руки в снегу, парень разливал по кружкам отвар. Они разделили оставшийся хлеб и вяленое мясо, молча перекусывали, слушая треск костра и завывание холодного ветра.       – Мы блуждали, было тихо и даже шелеста листвы не было слышно. Вот уж точно – мертвая часть живого леса, – сделав глоток ароматного отвара, Чонгук подбросил в костёр немного хвороста, – в какой-то момент появилась девушка. Красивая, но загадочная. У неё глаза ещё такие бледные были, сама холодная и ни шага её не было слышно. Во сне пахло сыростью.       – Кажется, то была одна из сестриц – утопленниц, – ежась, Тэхен поджимал ноги и хмуро наблюдал за костром, – фу, мне не комфортно от этого разговора. Поел? Тогда следи, чтоб огонь не потух, а я – спать. Разбудишь, когда совсем невмоготу станет.       – Интересно, что было сном, – на вздохе Чон посмотрел вглубь леса, пока друг кутался в свою шубу, – откуда она знала, кем были наши отцы.       – Перестань об этом думать, лучше займись своим луком, почистил стрелы, проверь тетиву. Можешь и моё оружие почистить.       – Ага, прям так взял и сделал, – закатив глаза парень чуть подпнул в его сторону снег, – тогда тебе утром нечем будет заняться, чёрт ты кузнечный.       На том они и порешали. В лесу было тихо, заунывно. Яркие звезды скрывались за мрачной пеленой облаков, единственным источником света был костёр. Желтоватые блики играли на снегу, словно тени по краям перебирались кто куда. Сын охотника протирал использованные стрелы, проверял натяжение тетивы, оттягивая тугую струну. Он забинтовывал пальцы, израненные за время домашней работы – пока бабушка страдала от хвори, зашивать одежду было некому, а в этом деле он далеко не самый искусный мастер.       Стоило огню чуть притихнуть, как Чон подбрасывал ещё хвороста, пока тот почти не закончился. Ночи пусть и были холодными, но не настолько, чтобы замёрзнуть окончательно. Он добавил бревно, пошерудив им в костре, и поднялся на ноги, отряхиваясь от снега.       – До рассвета не хватит, надо бы собрать ещё, – бросив взгляд в сторону мирно спящего друга, он немного подумал и бросил в него снежок. Тэхен подорвался, резко выудив из-за пазухи кинжал и растерянно огляделся. Он озадаченно и сонно моргал, глядя на младшего, – посторожи огонь, я пойду за хворостом.       – Ага, далеко не уходи только.       Тот зевнул и снова начал засыпать. Сон младшего сына кузнеца всегда был чутким, он умел просыпаться даже от малейшего шороха, так что жизнь в родительском доме казалась ему адом. От каждого нового удара молотом о наковальню сон улепетывал как кабан с пол пинка, так что оставлять его одного Чону было не страшно.       Чуть отойдя от лагеря, парень собирал ветки, подмечал обтесанные чьим-то зубами корни. Если повезёт, может на обратном пути они смогут подстрелить оленя, хотя это звучало уже слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сильный поток ветра пошатнул его, но Чонгук устоял на ногах. Огонёк костра сверкал вдалеке, но хворост по-прежнему было не так много. Собранный пучок он перетянул тугой верёвкой и забросил на плечо, отправляясь дальше.       Сухие спящие деревья шумели, трещали, словно костями о кости стучали. Даже привыкшие к тьме глаза были не способны чётко видеть очертания чего-либо. Во тьме не только тени тонут, но и самые светлые живые существа. Под ногами мялся и трескался обледеневший снег.       Хруст.       Ветви кустарника трутся друг о друга.       Чонгук застыл на месте, чуть приседая, вгляделся в сторону источника звука. Он аккуратно выудил лук и пару стрел из-за спины.       Хруст. Хруст. Хруст.       За ветвями шевелилось крупное черно-бурое пятно. Зверь явно копался в земле, что-то рыл. Волк? Рысь? Любой расклад крайне опасен.       Дерево чуть затрещало от натяжения, стрела прошуршала. Свист рассечённого воздуха. Раздался скуляще-гавкающий звук. То была лисица.       Ветер затих.       Холодный пот покатился по виску.       Ночная тьма сгустилась. По телу пробежал могильный холод, схожий с дыханием смерти. У ног сгущался туман, он поднимался всё выше, окутывал все оставшиеся очертания мёртвых деревьев.       Бежать. Бежать. Бежать.       Ни один мускул не дрогнул.       Напряг голосовые связки.       Ни единого звука.       Каждый новый удар сердца отдавался где-то в горле.       – Мой лес был к тебе добр.       Уха коснулось мерзкое дыхание. Во тьме сверкали зубы. Длинные клыки, истекающие вязкой прозрачной слюной.       – Щедро одаривал тебя добычей.       Один за другим повсюду возникали глубокие тёмные глаза, полные разрывающей душу ярости.       – Оберегал от хищников.       Когти длинные, по-звериному закрученные, касались глотки острейшими тонкими кончиками. Щекотали кожу, грозились пустить кровь, стоит только вдохнуть.       – А ты ранил его драгоценное детище.       – Я не знал! Клянусь, я думал, – обрывистое короткое дыхание разжигало в груди панику, черепную коробку словно скручивало обручем. Руки дрожали, – я боялся. Я не видел, кто это. Я не знал. Это случайность! Это…       – Слепые глупцы, – пренебрежительное рычание, со всех сторон эхом звучало леденящее душу лисье хихиканье, – как не наказывай людей, умнее они не становятся.       Дыхание смерти коснулось его шеи. Острейшие лезвия зубов щелкнули у самого лица. Шумно сглотнув, Чонгук зажмурился. Одно лишнее движение и острые когти оставили тонкие полосы на горле.       – Паразиты. Бесполезные создания, вы горазды только брать и просить больше, – чарующе рычащий голос смягчился, оседая манящим вздохом на его губах, – мои когти коснутся человеческой плоти, легко рассекая её, медленно проникнуть внутрь, под кожу, по кусочку выкраивая мясо.       Пустота обретала хищные черты, скалилась, сверкая гранатовым блеском. В голове клокотала опасность, стоило когтями спуститься от горла по грудной клетке, легко разрывая одежду на своём пути. Остриё щекотало кожу в районе сердца.       – Мою землю окропит кровью каждый, кто живёт в твоей деревне. Я воткну свои ядовитые когти мучительно глубоко, выну каждый орган из слабого тела, слушая крики бьющихся в агонии людишек.       От громкого истеричного лисьего смеха кровь стыла в жилах. Более чёткие очертания прекрасно-опасного лица сводили с ума. Страх, благоговение и вожделение – ошеломляющая смесь чувств. Затаив дыхание, Чонгук не мог отвести взгляд от пленительных гранатовых омутов.       – Пожалуй, начну с тебя, глупый сын охотника, – изящная улыбка заплясала на чужих губах и грудную клетку прожгло острой режущей болью.       – Я не трону ни единую лису, хозяин! Клянусь, я не знал! Никто из нас не знает, – собственные крики оглушали сознание. Повсюду хихикали чудища. Голодно клацали истекающими кровью и слюной зубами. Чарующий хищный взгляд, и жгучая боль опьяняли сознание, – никто из нас не знает, кто такой хозяин! Молю! Я не хотел! Это была случайность...       Тяжёлое рваное дыхание. В ушах стоял звон и собственный затихший крик. Повсюду раздавался лисий смех. В нос бил металлический запах алой крови.       – Клянешься жизнями всей деревни, что ни одна лисица в моем лесу больше не погибнет? Ты можешь дать такую клятву? Поплатится каждый, если сгинет хоть одна, – когти оставляли глубокие борозды на его груди. Кровь стекла по телу, оставляя алые дорожки, пропитывала одежду и оставляла след на снегу. Бешено колотящееся сердце отчаянно боролось за жизнь.       – Клянусь! Я даю слово. Ни одна лисица больше не погибнет!       Рухнув наземь, Чонгук тяжело дышал. По щекам катились слезы, растапливая снег на пару с горячей кровью.       – Тц, глупый мальчишка, не давай обещаний, коих сдержать не сможешь, – макушки коснулась тёплая ладонь, её обладатель чуть присел, оглаживая влажную соленую щеку, аккуратными короткими пальцами приподнял его лицо, – мне достаточно твоей жизни. Поскольку моя меньшая сестрица все ещё дышит, а ты урок усвоил, я отпущу тебя, но с каждой новой смертью лисицы кончина твоей деревни будет стремительно приближаться. Надеюсь, более мы не встретимся, неосторожный сын охотника.       В один миг всё исчезло. Растворилось, словно никакого лисьего смеха и не было. От хозяина леса осталась лишь сломанная стрела и кровавые пятна на хрустящем снегу.