***
Проснувшись на следующее утро немного позже обычного, Хосок первым делом побежал к своим красоткам. Нарядные с утра пораньше они радовали глаз как ничто другое. Налитые румянцем, сочным нектаром и безграничной любовью своего хозяина, подружки-ягодки весело затрепетали под ласковыми струйками теплой водички. Альфа довольно улыбнулся, сорвал одну и с предвосхищением надкусил — тот самый случай, когда результат превзошёл ожидания. Промычав от истинного наслаждения, причмокнул сладкими губами и, распахнув дверь, отправился в дом за контейнером — самое время для сбора урожая. Заняв мысли предстоящими клубничными заготовками, Хосок не заметил, как задетая широким рукавом его любимого халата пара ягод упала с кустика на землю. А в доме по соседству из распахнутого настежь окна на втором этаже пара чёрных сонных глаз с интересом наблюдала за ним. Чонгук прибыл ещё вчера, поздним вечером, за что дико извинялся перед только уснувшим Чимином. Как уж вышло, что планы в его жизни меняются со скоростью света. Сам он, по сути, в этом не виноват и стыдиться не должен. И если взглянуть этой сути в глаза, то и ей в общем-то не стыдно, но всё же Чонгуку постоянно за неё краснеть приходится. Угораздило же ему родиться гибридом. И хорошо, если бы кошки какой, зайца там или панды, к примеру. Он даже на гибрида гадюки бы согласился! Так нет же — мыши! Самой обыкновенной домовой мыши. Хорошо, что не полевой, таскал бы за собой тогда не только ворох проблем, но ещё и длиннющий хвост. Но даже так, имея лишь небольшие темно серые ушки в копне чёрных густых волос, чувствовал себя отщепенцем. Он бы смирился с чужими любопытными, косыми, осуждающими и, порою, завистливыми взглядами, однако осуждения в глазах тех, кто привык или не видел в его облике ничего пугающе-удивительного, кто впустил его в свою жизнь, позволил стать другом, выдержать не мог. Как только по вине его сущности случалось очередное нечто из ряда вон выходящее, он срывался в бега. И не то, чтобы в другую комнату, свой дом или на соседнюю улицу — в чужой город! Крайним был случай с протухшими потрохами: его тогда ещё друг без раздумья выбросил всю упаковку испорченного деликатеса, а вот мышиная сущность омеги в тот момент жалостливо пискнула и, как только парень скрылся в другой комнате, бросилась спасать так маняще пахнущее лакомство. О, Чонгук не стал бы это есть, будьте уверены, однако, первобытные инстинкты время от времени брали верх и случались вот такие казусы. Чаще всего это было что-то сладкое, мармеладки-шоколадки можно было найти в его жилище чуть ли не под каждой маленькой подушкой, коих у него тоже было несчётное количество. Однако, случался в его жизни и оставленный в кафе гамбургер, и потерянные леденцы в парке, и забытые кем-то на скамейке сырные снеки. Сыр, кстати, вопреки всеобщему мнению, Чонгук не любил, вот совсем. Поэтому, посоветовавшись с единственным родным человеком, обладателем таких же прелестных ушек — папой — решил попробовать уехать за город: тут и искушений поменьше будет, и глаз любопытных да и заборы повыше. Живи себе всласть, дыши свежим воздухом, кушай овощи-фрукты со своего же сада и в ус не дуй! Работа тестировщиком позволяла сидеть на попе ровно и зарабатывать денежки. Спасибо тут надо бы сказать за гены отца с IQ в сто сорок восемь баллов. Вот только первое разочарование ждало его буквально у ворот: их не было, как не было и высоченного забора. Что ж, ничего не поделаешь. Выгрузив те немногочисленные вещи, с которыми прибыл, быстренько умылся, сменил постель и юркнул в ворох из теплого одеяла и множества мягоньких подушек, что простирался на огромной дубовой кровати под кружевным балдахином. Так хорошо ему ещё нигде не спалось — Чонгук мысленно добавил плюсик в карму предыдущему владельцу. Сладко потянувшись, он перевалился через пуховую груду и распахнул настежь окно. Свежий, ещё сохранивший утреннюю прохладу в тени воздух тут же обдал разомлевшую в тепле кожу. Чонгук вдохнул поглубже — не утро — сказка. А вот и принц нарисовался. Омега наспех протёр глаза: нет, судя по величественной, но слегка резковатой походке по соседскому двору шествовал император. Его халат золотом отливал в тёплых лучах полуденного солнца, а цветочный принт на нём призрачно благоухал чем-то сладковатым. Из-под полов виднелись шёлковые пижамные брюки, а вот сверху Чонгук так и не разглядел — уж больно плотно запахнут был халат. Проводив любопытным взглядом мужчину вплоть до самой двери в теплицу, Чонгук тоскливо вздохнул и хотел было уже двигать телом в сторону ванной, как дверь снова распахнулась, являя самолично Чонгуком наречённого правителя. Тот торопливо засеменил обратно в сторону дома, оставив незапертым вход в парник. Чонгук тут же повёл любопытной носявочкой по воздуху, а зоркие глазки быстро заприметили бесхозное лакомство. И не был бы он мышью, если бы уже через минуту, вихрем спустившись по лестнице и перепрыгнув декоративное ограждение, смутно напоминавшее забор, не стоял у распахнутых дверей теплички. Склонившись над упавшей ягодой, он жадно облизывался, пытался совладать с непреодолимым чувством дикой жажды и голода. Останавливало ещё и то, что ягодка-то извалялась в песке и теперь непригодна для сиюминутного кушанья, а хотелось так сильно, что ещё немного, и слюна капать через нос начнёт. Видит небо, не хотел Чонгук её есть, однако, в следующее мгновение вдруг откуда ни возьмись брызнули тонкие струйки воды. Ручки ловко подхватывают спелую ягодку, спешно крутят, обмывая грязь со всех сторон, и незамедлительно отправляют в рот. С первым укусом ягодный сок летит в разные стороны и попадает на его хлопковую пижаму нежно-пудрового цвета, оставляя яркие следы, которые тот точно уже не выведет. Но омега этого не замечает, продолжает с аппетитом причмокивать, а после и вовсе, прикрыв глаза, мычит от удовольствия. Доев одну, бегло облизывает липкие губы и принимается за другую. Опрыскиватели отключаются, помимо собственного чавканья теперь Чонгук слышит и переливчатую трель птиц, и лёгкое шуршание листьев окольных кустов и деревьев, и чьё-то шумное дыхание. Замерев, омега так и стоит, боясь взглянуть правде в глаза — его застукали. Недоеденная клубничка медленно откладывается в сторону, скопившееся обилие слюны гулко проглатывается, а глаза мечутся в поиске запасного выхода. Увы — выход всего один. Решительно подняв голову, он смотрит опасности прямо в лицо, а после с боевым кличем бросается в бегство. Опешивший мужчина уступает ему дорогу, и Чонгук пулей проносится мимо, снова перепрыгивает через забор и мчится в дом. Добирается до постели, ныряет под одеяло, что кажется теперь самым безопасным местом, и протяжно пищит от негодования, стыда и очередного фиаско — как же не хочется снова паковать чемоданы, а ведь он их даже не успел разобрать. Возвращаясь с тарой для сбора клубничного урожая, Хосок и подумать не мог, что застанет за дегустацией своей сочной ягодки столь прелестное создание: хрупкое тельце, завёрнутое в нежнейшего оттенка хлопковую ткань, стояло с босыми ногами посреди парника. Склонив голову и обхватив бережно двумя ручками лакомство, с наслаждением вкушало сладость его творения. Да так, что у него самого слюна хлынула бурным потоком. То ли от вида самого омежки, то ли от того, с каким аппетитом тот её уплетал. А когда тот ещё и промычал, дёрнув при этом своими милейшими серыми ушками, что торчали из взъерошенной копны тёмных волос, в груди внезапно беспокойно затрепетало его одинокое сердечко, а вот низ живота окатило приятной волной возбуждения. Судорожный вздох несдержанно вырвался из груди, чем, очевидно, выдал его с потрохами. Мышонок замер, а после медленно отложил надкусанную ягодку, чем вызвал бурю негодования внутри альфы. Тому так и хотелось выкрикнуть: «Нет-нет, ты ешь, ешь, только не останавливайся». Но парнишка испуганными глазками забегал по тепличке, а после, сомкнув крепко веки, с писком бросился прямо на него. Альфа оторопел, он запросто мог заключить его в объятия, прижать к себе и не отпускать вовек. Кормить клубникой хоть круглый год, желательно по утрам и в собственной постели, а после придаваться любовным утехам. Но был вынужден отступить, во всяком случае пока. Альфа шагнул в сторону и, томно прикусив губу, проводил взглядом маленькую фигурку вплоть до двери соседского дома. — Что ж, мы ещё даже не знакомы, мышонок, а ты уже умудрился стащить моё сердце. Уже через час Хосок, вооружившись самой глубокой тарелкой из своего лучшего сервиза, наполненной до верха клубникой, стоял перед темно-ореховой дверью в соседский дом. Постучав негромко, он так и не дождался хоть какого-нибудь ответа. В том, что мышонок дома, он был уверен, разве что, тот не сделал тайный подкоп и не сбежал. Но кучкующиеся чемоданы у гостиной, что виднелась за стеклом входной двери, говорили об обратном. Он постучал настойчивее, затем ещё и ещё: сдаваться — это не в правилах альфы, он и так уже отступил однажды. Когда тёмная макушка промелькнула на горизонте, сердце Хосока затрепетало от предвкушения. Правда, через секунду, уже от разочарования — мышонок спрятался и не спешил открывать. — Прошу прощение за вторжение, — ляпнул было альфа, но тут же осекся — так он ещё больше напугает мышонка. — Я всего на минуту. Меня зовут Чон Хосок, я ваш сосед, — как можно приветливее старался звучать альфа. Замок в двери щёлкнул, и та медленно отворилась. — Простите, — в проёме появился Чонгук. Уши он решил прикрыть бирюзовой панамой, и теперь, стоя перед альфой с опущенной головой, единственной доступной взгляду частью тела были руки. В них он крепко сжимал несколько купюр с приличным номиналом. — Вот, — он протянул деньги альфе, — это за причинённые неудобства. — Это ещё что такое?! — возмутился Хосок. — Немедленно уберите! — Но я правда не хотел, — залепетал Чонгук. — Примите мои искренние извинения. Не могу обещать, что подобного не повторится, поэтому, если вы будете настаивать, то я сегодня же съеду. Я ведь не крал ягоды, они на земле лежали, и я… — он коротко всхлипнул, боясь сказать лишнего — не каждый поймёт, каково это, быть гибридом, а некоторые ещё и покрутят у виска. — …не смог сдержаться, — тихим голосом добавил. — А за незаконное вторжение — прошу, возьмите, — и снова протягивает купюры. — Вкусно было? — стараясь не сорваться и не настучать этому глупенькому мышонку по его прелестной головке с милыми ушками, которые он безжалостно спрятал от него, как можно спокойнее спросил альфа. — Что? — неожиданный вопрос заставил Чонгука поднять голову. — Клубника, спрашиваю, понравилась? Было вкусно? — заглядывая в черные как ночь глаза, уточняет Хосок. — Очень, — всё ещё растерянно отвечает омега. — Ну, тогда возьмите, — с блаженной улыбкой протягивает ношу, от которой уже порядком затекли руки. — Это вам, — Хосок втюхивает прямо в руки опешившему мышонку клубничную гору. Глаза Чонгука округляются и тут же наполняются солёной водой. — Мне? — блестящими глазками смотрит то на заполненную до краёв ягодой миску, то на обаятельного соседа, что своей тёплой улыбкой топит вековые льдины в его мышиной душе. — Так я же… я… — не может договорить из-за коротких всхлипов, а слёзы тем временем срываются с пушистых ресниц и катятся вниз по щекам. — Ну-ну, ты чего это? — Хосок делает шаг вперёд, переступает порог и любовно кладёт обе ладони на мягкие щёчки мышонка. Бережно оглаживает, смахивает слезинки и не замечает, как тот притих. Смотрит своими глазками-пуговками, хлопает ресничками и, вероятно, обалдевает. Понимание происходящего к Хосоку приходит не сразу, но шарахает похлеще, чем оголённый провод сломанного ксерокса. Хосок знает не понаслышке. Одёргивает руки, неловко пятится назад, мямлит какие-то извинения, цепляется за порожек, едва не падает, но успевает придержаться за косяк, а после вспоминает, что главного-то не сказал: — Вы это… не съезжайте только, ладно? Подумаешь, зашёл поздороваться с новым соседом, а того на месте не оказалось. И ягода-то, и правда, вкусная, — пытается улыбнуться альфа. — В общем, никаких проблем. И шляпу эту дурацкую снимите, не прячьте свою красоту, — от неловкости жуёт губу, а после козликом скачет по лужайке, норовит перепрыгнуть забор, но после меняет траекторию и выходит со двора как положено. Чонгук так и стоит приросшим к полу с миской ароматной ягоды. Сосед определённо перешёл черту, но и он ведь тоже. И пусть один вторгся на частную территорию, а другой в личное пространство, — оба хороши. И хорошо обоим. Чонгуку вот точно: стоит тут, греется посреди лета от жара зардевшихся щёк и лыбу давит. Уши под панамой недовольно ёрзают, пытаются выбраться из укрытия. Чонгук стягивает головной убор и мягко проводит по гладкой шёрстке — может это и не такой уж и недостаток. Когда первая клубничка отправляется в рот, что-то внутри ёкает. Когда отправляется вторая — это что-то не даёт даже нормально прожевать, а потом Чонгук ещё и давится. Третью ягоду омега кладёт обратно — совесть не позволяет сидеть и наслаждаться, больно шкрябает изнутри и кусается. Нужно что-то придумать, иначе к вечеру с него останутся разве что уши. Как иронично: совесть сгрызла мышь. Чонгук хмурится, снова облизывается на клубничную гору, а после радостно подпрыгивает — он испечёт клубничные маффины. Пошарившись по ещё не разобранному багажу, выудил свой парадный джинсовый комбинезон, надел под него белую рубаху с вышитыми цветочками-листочками по краям и всё же напялил обратно свою панаму. Вот таким красивым и пошагал в сторону фермы, где по совету Чимин-щи можно было прикупить свежих молочных продуктов, яиц и муки. Возвращался он с непосильной омеге его телосложения ношей, поэтому хозяин фермы — тот, который супруг Чимина-щи, — любезно согласился подвезти. И ни на какой-нибудь новомодной тачке, и даже не на тракторе: ехал Чонгук на самой настоящей повозке, запряжённой лошадью. Выгрузив всё и попрощавшись, помчал замешивать тесто и взбивать воздушный крем для будущего десерта. Когда подрумянившаяся выпечка уже остывала на окошке, Чонгук занялся ягодами: аккуратно перемял, вылил получившуюся смесь в кастрюльку, добавил немного крахмальной смеси для загустения массы и, помешивая, на медленном огне довёл до кипения. Ароматный, с природно-сладким вкусом конфитюр после остывания отправился начинять собой пышные кругляшики, что сверху Чонгук прикрывал по итогу объёмной шапочкой крема и кусочком свежей ягоды. Отложив в сторону фартук, бросил косой взгляд на лежавшую в стороне панаму, взял своё самое приличное блюдо с маффинами и вышел довольный собой, погодой и жизнью в целом во двор. Однако, по мере приближения к двери соседа, бодрость духа и уверенность рассеивались с каждым дуновением лёгкого ветерка всё больше и больше. Остановившись у соседского порога, переминался с ноги на ногу, закусывая от волнения губу и с сомнением рассматривая получившиеся кексики. Хосок, с самого утра просидевший у окна, наблюдал без устали за передвижениями мышонка. И когда тот нежданно-негаданно заявился во двор с другим альфой, хотел бежать и отвоёвывать своё чудо. Но, небо подтвердит, Хосок не из этих, не из драчунов. Он тихонечко высербал пару чайничков с ромашкой и мятой и вышел на свежий воздух, прихватив для виду томик приключенческого романа. Уселся на дальний пост наблюдения, раскрыл книгу и под хоровое пение птиц едва не уснул. Маякнувшие у его порога серые ушки тут же вернули из лап сонного марева, альфа встрепенулся, поднялся и горделивой походкой направился поприветствовать гостя. — И снова здравствуйте, — прогремел прямо за спиной голос альфы. Чонгук от неожиданности аж подпрыгнул, резко развернулся, отправив при этом маффины в полёт, а те, не желая скорой встречи с пыльной, холодной и совершенно непригодной для приземления поверхностью, решили затормозить о крепкую, затянутую в свежую белую рубашку альфью грудь. — Ой-ёй, простите, — Чонгук торопливо принимается снимать пирожные, что кремом буквально влипли в мужчину. Чонгук, кажется, тоже влип: замечая немного крема, что попал на оголённый участок кожи близ расстёгнутого сверху на пару пуговиц края, он заворожённо тянется указательным пальцем и, слегка склонив голову, медленно убирает его, отправляя после палец прямиком в рот. С наслаждением причмокнув, довольно улыбается. — Мышонок, — тихо зовёт его Хосок, но омега не реагирует. Он мягко касается его подбородка и слегка приподнимает: глаза-пуговки, что и так чернее ночи, словно два агата, смотрят непонимающе на альфу, затем стреляют ниже, туда, где был совсем недавно кусочек сладкого крема, а после на шаловливый палец, что всё ещё блестит от слюны. Нижняя губа вновь оттопыривается, слёзы вот-вот брызнут из глаз. Чонгук понимает — опять накрыло. — Ты это не контролируешь, так? — стараясь не выдать своего волнения, осторожно спрашивает альфа. Омега кивает. Снова глазами ищет пути отступления, дёргается в сторону, но альфа его тут же перехватывает поперёк талии и крепко прижимает к себе. — Ну уж нет, больше ты от меня не сбежишь, — шепчет, едва задевая тонкую шёрстку на ушке, отчего то слегка подёргивается. Хрупкое тельце замирает, Хосоку кажется, что омега даже не дышит. — Мышонок, — ослабляет хватку, но отпустить не решается, — тебя как зовут-то? Чонгук дёргается, поворачивает голову к альфе и смотрит недоумевая: он что, до сих пор не представился? Мужчина снисходительно улыбается, излучает тепло своим нежным взглядом, и Чонгук понемногу расслабляется. Прижимает к себе уже пустое блюдо, поворачивается всем корпусом, чтобы лицом к лицу, и робко, бросая осторожный взгляд на альфу, отвечает: — Чонгук. Чон Чонгук. — Чонгук, — повторяет альфа, а после поднимает руку и аккуратно убирает небольшую прядку взъерошившихся волос обратно в строй. — Чонгуки, будешь со мной встречаться? — Омега стреляет глазками, округлив при этом и рот в немом вопросе. — Что? Переживаешь из-за своей… э-э-э… особенности? — кивок в ответ. — Лично я нахожу её ужасно милой. — Ты не понимаешь, — осмеливается подать голос омега, — с этим очень сложно мириться, я постоянно попадаю в настолько неловкие ситуации, что сгореть от стыда хочется немедленно. Мой папа так же, как и я теперь, сбежал в глухую деревню, потому что выносить чужое осуждение не так-то просто, — опускает голову, прячет грустные глаза и шумно выдыхает. — Ну ты ведь как-то появился, — кроет неоспоримым фактом альфа. — Просто в своё время он встретил умного, понимающего и… — он поднимает голову и смотрит прямо в тёмные желтовато-коричневые глаза, — …любящего альфу. — Думаю, у меня есть все шансы, — лыбится довольным котом, — если, конечно, ты не дал согласие на ухаживания того хмурого альфы, что провожал тебя, — деланно хмурится. А ревность вот никуда не делась, жужелицей летает, норовя подорвать терпение по уши влюблённого альфы. — Кого? Господина Мина? — удивлённо хлопает ресницами мышонок. — Так он супруг Чимин-щи. Он всего-то помог дотащить продукты до дома. — Вот и ладненько, — вскидывает игриво брови, — значит, ты примешь мои ухаживания? — омега неуверенно кивает и смущённо прячет взгляд. Альфа не сдерживается: вбирает побольше воздуха и чмокает прямо в губы, что всё ещё немного липкие от слизанного с пальца крема. — Как насчёт прогуляться завтра у озера после обеда, можем устроить пикник? — как ни в чём не бывало предлагает, а у самого сердце заходится. — Хочу прокатиться на лошадях, — вдруг заявляет Чонгук. Щёки налиты румянцем, глаза рыщут по сторонам, а язык продолжает болтать. — У господина Мина прекрасная ферма и там полно объезженных лошадок. Чимин-щи сказал, что можно в любое время прийти покататься. — О, а разве они не боятся мышей? — удивлённо смотрит на воодушевившегося мышонка. — Пф-ф, чушь какая, лошади не мышей боятся, а шорохов. Так что, не бойся за них, буду вести себя прилично, — выпрямляется стрункой, прижимая к груди всё то же одинокое блюдо, и улыбается широко. — Слушай, а сладости ещё остались? Уж больно вкусно, — альфа кончиком языка елозит меж губ. — Ужасно хочется ещё.***
Лежа в уютном ворохе из одеял, подушек и ярких фантиков, Хосок неторопливо ласкал обнажённое тело своего милого омеги, что всё ещё посапывал, морща при этом свой маленький носик. На сладких поцелуях они продержались всего неделю, а после мышонок нагло затащил альфу в свою норку и напрочь отказывался выпускать. Хосок, в общем-то, и не сопротивлялся. — Доброе утро, мышонок, — ленивый поцелуй оседает на круглой щёчке. Тот сладко потягивается, бормочет в ответ пожелания доброго утра, и привычно открывает рот. Альфа не затягивает, берёт в руки сочную ягоду, что уж час как собрана с кустика и покоится на тарелке в ожидании одного маленького прожорливого грызуна, и кладёт меж розовых губ любимого. Тот кусает её, слегка втягивает брызнувший сок и, причмокивая, довольно улыбается. — Чонгуки так сильно любит клубничку, — альфа склоняется и целует в ароматные и всё ещё немного припухшие после ночных терзаний губы. — Чонгуки сильно любит Хосока, — чмокает в ответ омега. — И клубничку тоже, — морща носик, хихикая, добавляет он.