Корица, бергамот и апельсин.
Всё потому, что родился в декабре, почти в Рождество Христово. Всё потому, что ему и правда подходит. Приятный, не слишком душный, но и не лёгкий, обволакивающий аромат, что обычно сопутствует приятному вечеру в кругу семьи или близких. Аромат обманчиво сладкий издалека, но пряный, кислый и слегка горький, если принюхаться. Только вот пусть обманчиво, но все же сладкий. Слишком сладкий для альфы, слишком яркий для беты.Корица, бергамот, апельсин.
Поэтому Александр пьёт только зелёный чай. С зелёным невозможно помешать ничего из этого. Поэтому в Рождество он обходится изысканным вином, но ни в коем случае не пряным. Поэтому Александр и не любит празднества. Ведь аромат вина или чая, пирогов и сдоб, превращается в ненавистное напоминание о том, кто он есть. Екатерина, узнав о сущности любимого внука, расстроилась. Четырнадцатилетний Александр хорошо помнит, как расширились крылья её носа, как дрогнули губы в мимолетном разочаровании, как свелись к переносице старческие брови. Больше всего Александр боялся потерять её расположение и любовь. Ведь он знал, стоит сказать отцу или матери, даже крохотные крупицы их любви пропадут навеки. На следующий день бабушка была невозмутима и подозвала его к себе. Она долго пристально смотрела, видимо ища, что же в этом очаровательном, идеальном во всем юноше пошло не так. — Да Бог с тобой, чего мы размусоливаем. — в итоге отмахнулась Екатерина. — Приняли женщину на троне, примут и омегу. Запах то скрыть легче будет, чем сиськи. Небось Фридрих этот сраный тоже тёк, пока жил, иначе ума не приложу, что так бесился. Александр глупо улыбался, смотря куда-то в пол. От счастья чуть не плакал. Его дефект не отстранит его от двора. Славно было бы, конечно, уехать на берега Рейна, но раструби двор всем, что старший Великий Князь — омега, тут же нашли бы к кому сосватать. И ещё неизвестно, откуда проще сбежать: с русского трона или из покоев какого-нибудь немецкого герцога. — Это не значит, ангел мой, что всё как прежде. — сетовала бабушка, наблюдая за сиятельной улыбкой. — Сложности тебе Господь послал, конечно… Ни один человек не должен слышать запах, пусть и чудный, но омежий. Понял? — Да, Екатерина Алексеевна. — юноша поклонился. Императрица всегда с него умилялась. В отличие от отца, Александр был идеалом. Жаль, что с сущностью не свезло. Но мальчишка прекрасно играет, она сама сделала всё возможное для развития в нём этого навыка. Поэтому верила, что и в бету сыграть сможет, пусть и всю жизнь придётся жить во лжи. Екатерина вышла из-за стола и обняла внука. Сентиментальность не была частой, но сейчас ей стало невероятно жалко внука. Сама же обрекает. Были правители женщины. Не было правителей омег. Или они никогда этого не раскрывали. Сама Екатерина была бетой, Елизавета с Анной вовсе альфами, Екатерина, что жена Великого Петра, вроде была омегой, но она и не правила. Терезия бета, древняя англицкая Елизавета бета. Скрыть ото всех — единственная задача.Корица, бергамот и апельсин.
Александр знает, что этот запах станет его приговором...........
Это оказалось сложно, но возможно. Жене пришлось рассказать. Бедная Луиза, она была шокирована и, что ещё хуже, бросилась жалеть. Она была прекрасной бетой, ни разу не встречавшей мужчин омег. Александр был рад, что они смогли объясниться и прийти к решению, приятному для них обоих. Она согласилась взять вину за отсутствие детей на себя, взамен получая полную свободу. Супругами у них стать не вышло, зато друзьями стали прекрасными. Александр знал почти всех её любовников, либо лично, либо по её же рассказам. Видеть жену счастливой было невероятно приятно. У него самого вскоре появился любовный интерес, только увы, ему разрешение должна была дать не Лизочка, а империя. А империя такого не простит. Адам был прекрасен, речами о свободе, искренним патриотизмом к разбитой, но родной стране, философией он покорил сердца всех дам вокруг. Русские поляка не сильно любили, но главное, любил Александр. Но, увы, они могли быть лишь друзьями. Хотя и стали ближе, когда под очарование Чарторыйского попала Елизавета. Отец умер, так и считая сына бетой. Мать могла лишь догадываться, но напрямую никогда не спрашивала. Знал средний брат, Константин, остальные казались Александру слишком малыми, чтобы ведать постыдные секреты. Как назло, из всех лишь младший, Михаил, родился бетой, да сестры кроме одной, остальные братья — альфы. Альфы-министры, альфы-советники, альфы-гвардейцы — ароматы преследовали сначала Великого Князя, потом императора Всероссийского повсюду, на каждом шагу. Александр невероятно жалел, что глух, а не лишён обоняния. Он уезжал каждые пол года как бы отдыхать. Закрывался ото всех, не подпускал к себе никого, кроме жены иногда. Только отдыхом это слабо назовёшь, но оставаться во дворце Александр просто не мог. Тогда бы точно все узнали самый большой позор его жизни. Будучи юношей, в дни течки он боялся каждого шума за дверью. Ему казалось, что караульные всё чуют и, ещё немного, сломают дверь. Великий Князь шарахался от друзей, от прислуги бывало. Потому что никто не должен знать. Как сказала бабушка: лекарь, жена и она. Константин добавился в список случайно, но Екатерина была не против. Александр тем более, ведь запах Константина стал родственным и успокаивающим. Обречённый на вечный страх и одиночество, на отсутствие возможности любви, император не имел покоя ни днем, ежесекундно играя в того, кем он не является, ни ночью, когда запах, пусть слабо, но появлялся.Корица, бергамот и апельсин.
Самые ненавистные запахи. Наверно, так и пах страх. Обманчиво сладко, уютно, пряно.............
— Александр, мой дорогой друг, я заметил преинтереснейшую вещь в нашей дружбе. — Эрфуртский обед прервал громкий голос корсиканца. Ой, простите. Императора французов. Александра от этого человека не то, что корежило, просто находится с ним было не слишком в удовольствие. Когда то в юношестве генерал Бонапарт был его кумиром, в памяти таится одна из течек, проведенная в объятьях с тайно позаимствованной перепиской генералов о Бонапарте и вырезками французских газет. Но прошёл шарм революции, сами французы его и затоптали. А переписка, а потом и личное знакомство в конец разбили образ из юношеской головы. Груб, нахален, самовлюблен, жаден, всё в нём выдавало маленького человека, дорвавшегося до власти. Грустно, что именно перед ним пришлось склонить голову. Не физически, но фигурально точно. Тильзит Александр считал унизительным успехом. Все же Францу снесли корону, а Александру преподнести Белостокскую область. А блокаду успешно обходили. Собственно, поэтому они и тут. В Эрфурте уже с неделю. Бесконечный праздник: прогулки, театры, балы, — лишь бы не политика. Александр применял всё свое «очарование», как шептались вокруг, лишь бы не касаться острых вопросов. С напыщенным французом хорошо игрался в очаровательного дурачка. Наполеон писал жене, что крайне доволен. Когда Александру рассказали о прекрасном продолжении письма, он заливисто смеялся, чуть ужимаясь. Конечно, только на людях. В покоях он смеялся нервно. Ужасно, что Эрфуртский праздник заставлял нервничать. Ужасно, что нервы русского императора пахли корицей, бергамотом и апельсином. — Что это за вещь, извольте сообщить. — обворожительная улыбка тронула губы мужчины. Он сиял, обращал на себя всё внимание, становясь центром всего. Такая роль ему шла больше всех, она же донельзя утомляла. — Вы не разу не показывали свой запах, друг мой. — Наполеон отрезал кусок перепёлки и отправил в рот, стоило задать вопрос. Взгляд пронзительных серых глаз буравил напудренное лицо по другую сторону стола. Александр улыбнулся, но вышло слегка нервно. Не так, чтобы можно было заметить. Сам Бонапарт пах подстать своему острову. Яркий итальянский бессмертник смешанный с порохом давит на окружающих каждый раз, когда хозяин запаха злится. А злится он часто, как заметил Александр. Островитяне, горячий народ, эмоции будто и не учились скрывать. Хотя, очевидно, императора французов вообще учили только военному делу. Аромат свой Наполеон не скрывал и в спокойном состоянии, разве что тот не душил. Если ты, конечно, альфа или бета. Александра душило всё, но выдержка у него была железная. — Мой уважаемый друг, в моей стране не принято хвастать ароматами, их присутствие считается дурным тоном, а просьба его показать сочлась бы оскорбительной. — Александр отвечал с мягкой улыбкой, просматривая в глаза с перерывом на еду. Конечно, он врал. Точнее, это его инициативой было введение контроля над запахами во время работы. Увы, дворец всё равно увядал в запахах постоянно, ведь одни работают, другие нет. — Ох, мой друг. — Наполеон негромко рассмеялся, чем ввёл в замешательство. — Мы ведь совершенно точно не у вас в стране. — юмор в голосе сочетался с нажимом на «не у вас». — Здесь таких запретов нет. — Всё же мне комфортней правила родины, не сочтите за грубость. — Александр улыбался, но тоже акцентировал слова. — Ох, просите, друг мой. Для Вас это больная тема? Быть может, детство вам отбило не только слух, но и запах. — Бонапарт смеялся, его а том поддерживали слуги вокруг стола. Александр кратко скривил лицо и сжал челюсти. Терпение у него, конечно, титаническое, но даже титаны однажды ввязались в опрометчивую войну. — Если Вам будет легче сие принять под предлогом травмы, то прошу, думайте так. — император взял в руку бокал с вином. Пить он не любил, но вот французы будто специально всё время подливали, не давая выбора. — Ну же, прошу Вас, утолите моё любопытство. Сиё же не столь сложно, пара секунд вашего нейтрального запаха — это всё, о чем можно думать. Бетам вовсе нечего скрывать запах. Наполеон опасно улыбался, пристально всматриваясь в лицо северного Тальмы. Только вот тот это прекрасно чувствовал, так что его лицо оставалось беспристрастным. Да и кроме взгляда Александр острее чувствовал чужой порох с бессмертником, который свидетельствовал о недовольстве. В таких случаях русский император менял стратегию игры, сглаживая ситуацию, только вот сейчас не станет. Его корицу, бергамот и апельсин никто не почувствует. — Сложно. В детстве травмировался, по шее пришлось, увы, аккурат в железу. От того болью запах выходит, увы, мне и правда сложно Вас удовлетворить в Вашей просьбе. — Александр сложил приборы, обтёр руки салфеткой, и поднялся из-за стола. — Благодарю сердечно за чудесный обед. Выражаю надежду, что Ваше Величество не сочтёт за грубость отказ в конной прогулке этим вечером. — Вы, друг мой, император как и я. Отказываться — Ваше право. — говорил может Бонапарт и добро, только вот по аромату злился. Александр улыбнулся и откланялся. Нет, сегодня сил его не хватит на ещё часы взаимодействия с этим корсиканцем..........
Александр покоился в кресле, неспешно читая роман. Наполеон настоял на вечернем чае вместо конной прогулки по городу, чем немало удивил. Хотя сейчас, когда по окнам тарабанил дождь, отсутствие необходимости перестраивать планы несказанно радовала. Неужели и погоду этот Бонапарт себе подчинил, раз знал заранее. Какие же чудеса случаются. Монотонный треск камина прервал звук открывающихся дверей. Александр поднял голубые глаза на вошедшего, кратко перевёл на служанок, заходящих за ним, и снова приковал взгляд к серым туманностям чужого взора. Книга была отложена на кофейный столик за ненадобностью. — Простите сердечно, что заставил ждать, лелею надежду, что Вы не заскучали. — Наполеон улыбался крайне просто, так горячо и уверенно, будто был дома и говорил с близким другом. Чтож, если он таковым его считает, то Александр очень рад. — Не волнуйтесь, мой друг, я не успел заскучать. — русский император мягко улыбнулся и стал следить за служанкой. — Ух, какая гроза! Даже погода против прогулок сегодня, а не только моё колено. — Ваше колено? — Александр вернулся к собеседнику взглядом и склонил голову. Его уже редеющие, но все ещё пышные кудри колыхнулись в такт движению. — Все же следовало обратиться к врачу сразу, а не геройствовать с дальнейшей ездой. — Право, невероятно мила ваша забота. Словно жена о муже хлопочет. — Наполеон, все ещё стоя, смотрел нагло сверху вниз, выдерживая паузу. — Ну или омега об альфе. — о, и эта чёртова улыбка самого Дьявола. Александр поджал губы и отвернулся, выказывая свое неодобрение к сказанному. Боже, если и эта их встреча сведется к запахам… — Я выражаю беспокойство как ваш друг и свидетель падения. Не сочтите эгоистом, но я хотел бы ещё раз полюбоваться Вами верхом на коне перед Вашей Великой армией. А того вы не сможете притворить, ежели заработаете болезни колен. Наполеон усмехнулся и наконец сел. Александр смотрел теперь на камин, но чувствовал эту улыбку и наглый взгляд. Перед взором голубых глаз встал чайник, а когда служанка начала разливать, в нос ударил аромат. Это чёрный. С бергамотом. На одно мгновение тело покрылось мурашками, чего, впрочем, никто не заметил. — Я надеюсь, вы озаботились зелёным чаем. — пришлось встретиться глазами. Однако это дало понять, что Бонапарт вовсе не провокацию сейчас задумал, а правда не вспомнил. — Извольте извинить. Запамятовал. — он махнул рукой, слуга в дверях кивнул и ушёл. — Сейчас принесут. Вам что-то не нравится? — Я предпочитаю иное, зачем мне отказывать себе в удовольствии? — Александр пожал плечами и сел удобнее, пока Наполеон тянулся за своей чашкой. — Ну Вы же отказываете себе в удовольствии давить других ароматом. Скажу честно, это часто помогает. Светлые брови свелись к переносице, русский император закатил глаза и вздохнул. Пусть знает, как достал с этой темой. — Я же бета, кого мне давить? И более того, как по мне, это ни разу не удовольствие. Это — варварство. Будто в тёмные века, когда о дипломатии не знали, оттого и давили запахом. Я не хочу походить на них. — Я, по вашему, похожу? — Бонапарт пристально следил, отпивая чай. Александр не знал, не мог прочесть по лицу, какой ответ он хочет. Поэтому отвечал так, как учили. — В чем-то да. Во всем ином Вы — прекрасный Македонский, умный грек, а вот ваша привычка не скрывать аромат… — А Вы, как византиец, всё таите? — перебил Наполеон. Александр не нашёлся, что ответить, просто закатил прикрыл глаза и отвернулся. Занесли чай. Беседа ушла от запахов. Честно, сейчас лучше было даже про политику, даже реальную, чем о запахе. Только вот одна странность в их разговоре была. Наполеон выбрал для встречи залу с большим диваном. Александр занял его, надеясь, что корсиканец сядет на удобное кресло, однако тот устроился на том же диване. И с течением беседы приближался всё ближе и ближе. А его итальянский бессмертник с порохом заполняли собой всё помещение, пытались будто обволакивать русского. Александр знал, как работают запахи. Знал и понял, что Бонапарт это делает специально. И самое отвратительное, он догадывался, зачем. Только вот Александр слишком долго скрывал свою тайну ото всех, чтобы суметь выдать её только из-за настойчивого аромата альфы рядом. — Что Вы делаете? — чашка из-под зелёного чая была отставлена на стол, под этим предлогом Александр чуть отодвинулся от француза, а то их бедра могли вот-вот соприкоснуться. — Что я делаю? — Наполеон смотрел в лицо, продолжая улыбался, словно сытый кот. — Двигаетесь ко мне. Мы с вами друзья, но все же есть пространство. — Александр пытался улыбнуться, но выходило несколько нервно. Хотя сейчас, он считал, вполне оправдано выказывать именно эти эмоции. Бонапарт тяжело вздохнул и, поставив и свою чашку, поменял положение. Он развернул корпус и теперь мог прямо смотреть на собеседника. Александр продолжал держать спину прямой, поворачивая лишь слегка плечи и голову. Наполеон не говорил, будто ещё раз что-то обдумывал. Становилось страшно от одних догадок. — Александр, я давно желаю вам сказать одну вещь. — серые глаза смотрели теперь ровно, тёмные брови немного приподнялись, добавляя лицу нагловатости. — Прошу, говорите. — русский император вздохнул, но смотрел в ответ ровно. Но Бонапарт решил не говорить. Он резко подался вперед, захватывая пальцами подбородок изумленного собеседника, и аккуратно, почти невесомо, коснулся губ. Александр, стоило осознать, возмутился настолько, что на долю секунды не смог себя контролировать. Корица, бергамот и апельсин не успели распространяться, но, к стыду, Наполеон их скорее всего услышал. Император поджал губы, отпрянул, благо его отпустили. Возмущенный и, чего греха таить, смущенный румянец пробивался сквозь пудру. — Что!.. Что Вы себе позволяете?! — Александр возмущался, метаясь взглядом по слишком довольному лицу напротив. — Прелестный запах, не могли бы Вы дать мне чуть больше разобрать, каков он. Я не успел уловить сильнее. — Вы сумасшедший! — стоило вести себя сдержанней, Александр понимал, но эмоции захлестнули его и били через край. Он не дал коснуться губ тому, кого любил, а тут… — Боже, Вы ненормальный. Это… Русский император поднялся с дивана, но пока не уходил. Хотел, но больше он хотел объяснений. Он хотел, чтобы этот корсиканский выскочка извинился. Но, судя по лицу, тот этого делать не собирался вовсе. — Александр, друг мой, не буяньте так, вас же все услышат. — Наполеон тоже встал. И, увы, стал подходить. — Я так и не сказал того, что хотел. Александр, я чувствую к вам что-то странное. Я чувствую к вам желание. — а вот по дьявольской улыбке можно было легко счесть ложь и дурную игру в его словах. Потешиться он хочет, не более. — Я хотел бы вам предложить совместную ночь… Договорить ему не дали. Александр хотел быть титаном, но не смог стерпеть. Прости, бабушка. Уровень наглости оказался непозволительным. Раздалась пощечина. Несильная, как бьют женщины, чтобы отвадить наглого корнета на балах. Императору так бить нельзя. Тем более, другого императора. Александр не сдержался и пока не видел, стало ли это его роковой ошибкой. Сердце стучало как бешеное. В ушах стоял только этот стук. Бонапарт понял темные брови, но коротко. Он выпрямился быстро, и Александр понял, что совершил ужасную ошибку, за которую бабушка бы задушила бы собственными руками. Нет, Наполеон не разозлился, его взгляд не грозил разрывом дипломатических отношений. Наоборот. Он был полностью удовлетворенным. — Хах, мило. — проговорил корсиканец, улыбаясь вновь. — Вы настолько против? — Разумеется! Это же какой скандал! Это честь… — Это если Вы расскажите. — Бонапарт хохотнул и всё же отошёл от возмущенного до предела Александра. — Если Вы бета, как утверждаете, то вам вовсе нечего бояться. — Вы хотите эти доказать мне, что я омега. Это крайне оскорбительно, с вашей стороны. — Ну же, не надо к себе так критично. — И глупо. — Александр предпочёл сделать вид, что не услышал. — Если, по вашему предположению, абсолютно абсурдному, хочу заметить, я омега, то этой связью Вы сделаете невероятных масштабов скандал. — Но вы же бета, друг мой. — Да, я бета. — Тогда Вас не должно ничего волновать. — и эта чёртова улыбка. — Меня волнует… — Александр кипел. Он был на пределе, чувствовал, что ещё немного, и маска спадет окончательно. — Меня волнует моя честь и нежелание с Вами спать. Как бете, мне противна мысль о соитии с мужчиной. Улыбка напротив подкосилась. Александр уже думал, что может закончить этот отвратительный скандал и уйти, но вот серые омуты не отпускали. Бонапарт становился серьёзней. — Мне придётся ставить Вас в неловкое положение. Вы можете разрушить нашу дружбу, вы понимаете? — акцент на «дружбе» давал понять, что разговор далеко не о личностях. И это пугало. Наполеон подходил, наступал, словно был армией. А Александру оставалось только позорно отступать назад. — Дверь Вам не откроют, вас спасёт сейчас только Ваша сущность. Прошу, перестаньте скрываться. Иначе всё может очень неприятно сложиться. — Вы… — Александр цыкнул, ведь упёрся спиной в стену. Назад просто некуда. А на него всё наступали. Отвратное чувство подкатило к груди. Зажат в угол. Нет выхода. Нет времени. Неверный ход может сломать всю игру, что и так была не самой приятной. Даже унизительной. Александр всё больше и больше ненавидел и восхищался человеком напротив. Но ненавидел сейчас многим больше. Наполеон видимо устал ждать. Иначе нельзя было объяснить, почему он потянулся вперёд. Времени совсем не осталось. Ни капли. Бабушка на небесах бесновалась. Александр проигрался, разочаровал всех и вся. Это точно, потому что аромат корицы, бергамота и апельсина резко стал распространяться по комнате. Александр сжал глаза, чтобы ненароком не заплакать от собственной никчемности. Сколько лет игры и всё в пустую. Почему у него получилось обыграть отца, друзей, вельмож, а этого островитянина, возомнившего себя чуть ли не богом войны, не вышло? Отвратительно. Жалко. Позорно. Император почти вжался в стену, вытягиваясь как можно сильнее. Наполеон, почуяв запах, замер. Будто сам не верил, хотя так давил. Отстранился. Отчего то он выглядел ошарашенным. Александру показалось, что Бонапарт правда до последнего сомневался в своей идее, в этой провокации, а сейчас перед ним выложили все карты. — Так это правда. — тихо подтвердил мысли Наполеон, вскидывая глаза на лицо напротив. — Вы, мой дорогой, — прекрасная омега! — тёмные брови взлетели вверх, столь радостно, словно ребёнку дали шоколад. — Можете всем рассказать и уничтожить меня, унизить и размазать. — Александр говорил тихо, а голубой взгляд становился прозрачным. Конечно, зачем иначе императору другой страны выпытывать это. Только для опозоривания. — Для этого всё и было. Вы недовольны и хотите, чтобы никто больше никогда не воспринял меня серьёзно. — Вы ошибаетесь, мой дорогой друг. — Наполеон говорил мягко, но ему не верилось. Это ведь чёртов дьявол — кто знает, что ждать. — Я вовсе не имел дурных намерений. — Можете не врать мне. Я чувствую ваше настроение острее. — обречённый голос звучал как должен — разбито. Бабушка с небес била его бумагой из-под руки. Бонапарт улыбнулся и даже слегка рассмеялся. Александр не заметил, как его рука оказалась в чужих и как к ней подошли губы, оставляя краткий поцелуй. — Ваш запах очарователен. Я могу Вас попросить о милости показывать его только мне? Александр не сильно верил. Это всё звучало просто глупо. В руках этого человека сейчас была его судьба, а он говорит так. О нет, это точно будет шантажом, но не сейчас. А сейчас Александр может лишь кивнуть и высвободить свою руку. — Можете. Бонапарт улыбнулся. — Я рад. Он развернулся, галантно поклонился, будто перед дамой, и ушёл, оставляя Александра одного с его провалом. Бабушка беснуется. Душа в дребезги. Противные корица, бергамот и апельсин витают в воздухе, потому что Александр не в силах собраться. Мыслей в голове целый рой. Но побеждает одна. На лице расползается странная улыбка. Раз уж Наполеону так страстно хотелось узнать об аромате, раз уж он так себя повел… — Чтож, всё может быть даже легче, чем я думал. …То отвлекать его от реальной политики теперь будет запах.Корица, бергамот и апельсин.