***
В связи с ритмичной и улаженной системой сменяемости поколений в Аду, очень небольшое количество жителей застали последнее безумство звезд. О нем в действительности слагали легенды. Это была маленькая вера в чудо, которая, казалось, угасла навсегда. В Преисподне не может быть никакой милости, — скажут многие. Но если грешники правда упустили свой шанс, то чем виноваты рожденные в Аду? Неужели им никогда не увидеть доброй сказки? — Пап, ты закончил? — спросила Октавия, сидя в кабинете отца на стульчике с закрытыми глазами, — Я уже устала. По команде отца принцесса открыла глаза и с изумлением замерла. Октавия вдохновленно вздохнула, встала на ноги и медленно подошла вперед. Столас с улыбкой приобнял дочь за плечи. — Проектор Starlight-54. — сказал Столас воодушевленно, — Он позволит нам видеть живые проекции самых восхитительных звездных скоплений и галактик. Облака блестящей пыли и, самое главное, мы сможем их услышать. — Звезды умеют разговаривать? — усмехнулась не без шуток Вия. — Они поют. Каждая из них обладает уникальной частотой голоса. Не каждая слышна, но большинство из них удается распознать. И когда они собираются в скопления, то образуют прекрасный хор. Живой и великолепный. Октавия с улыбкой обратилась к отцу, взяла его за руку и сказала: — Завтра же безумство ночью. Ты будешь его смотреть вместе со мной? Столас с нежностью прикоснулся к волосам дочери и поцеловал ее. Видеть родную, маленькую девочку было для принца лучшим подарком. Его сердце растапливал один только взгляд, переполненный сияющей искренностью. Взглянув на Вию, он ответил: — Конечно, мой совёнок. Тем более, я тоже никогда не видел его. Это невероятное событие, и нам нужно увидеть его вместе. А больше и не с кем было. Дочь — одна надежда на то, чтобы не умереть от одиночества. Столас во многом был искреннее с ней, даже больше, чем с самим собой. Это можно было подтвердить одним только ответом принца на вопрос: «Как у вас с Блицом (иногда его называли "этот бес", "рогатенький" или "бывший друг, потом враг, потом снова друг моего парня")?» — он печально переводил взгляд в пол, и острие клюва четко вписывалось в нижнюю губу. Эта реакция была чище всяких слов. Столас, как принц астрономии и звезд, изучил безумство еще несколько лет назад. Эта тема сильно заинтересовала его после того, как информация о ней промелькнула в гримуаре. Там оно описывалось как "кристальный танец галактик" или "благодать, часть мира для адских существ". Столас впервые рассматривал это не как предмет исследований, а в действительности благодать, возможность без опаски извлечь ответ на мучительные вопросы хотя бы у звезд. Они с детства были близким другом. — Ваше Высочество, к Вам какой-то нахал очень сильно просится. Пустить? — сказал вошедший перепуганный слуга. Отпустив дочь, Столас нахмурился и спросил: — Как выглядит этот... нахал? — Нормально! — раздалось гневно хриплым голосом сквозь тяжелое дыхание, но с очень знакомыми интонациями. Столас замер на некоторое время, а Октавия стала озираться в недоумении, до тех пор, пока в дверях не появился неистово щурящийся от яркого света Блиц. Вия, с подозрением отведя взгляд от гостя, положила руку на грудь отца и осмотрела его. Сердце билось сильно, а в красных глазах то и дело через секунду могли проблескнуть белые зрачки. Девушка очень не хотела оставлять отца одного. А пока Блица завели в кабинет и оставили посреди зала. — Все хорошо, Ви, иди. — с волнительным придыханием сказал Столас и проводил дочку ласковым взглядом. Октавия перевела строгий взгляд на беса. Он недовольно, а на самом деле виновато, хватился за шею и понурил голову. Поглядев на него еще пару секунд, Вия ушла. Столас, мигом оглянувшись, тут же предпринял выражение немого укора. Сложил руки перед собой, одернув жилет, встал, вытянувшись, и стал смотреть на Блица. Он корежился, пыхтел, но слова из его рта все никак не сыпались. Принц решил их поторопить наигранно высокомерными: — По какому ты поводу? — это все равно звучало максимально доброжелательно, как бы Столас не старался. Бес неуверенно спросил разрешения сесть. Столас разрешил, указав рукой на стул перед столом. Блиц скептично оглядел широкий кабинет и наконец сел. Принц последовал его примеру. Так они оказались практически наравне. Если Столас смотрел прямо на Блица, не отводя взгляд, то бес все искал место, за что можно зацепиться, только бы не пересекаться более глазами. Он кусал губы, вздыхал, но старался выглядеть так, будто все по плану. Столас молча и очень терпеливо ждал начала непредсказуемой речи. — Ты можешь так на меня не смотреть? — выдохнул стервозно Блиц, обнажая зубы и впиваясь когтями в собственное плечо. — А куда мне смотреть, в землю? — максимально спокойно и уверенно произнес Столас, разведя руками, — Пришел поговорить и молчишь. — Я не то, чтобы поговорить... — замялся Блиц и неуютно поерзал в кресле, будто от чего-то изнемогая, — скорее, отдать. Я немного не понял твою вчерашнюю посылку ко мне. Столас вопросительно наклонил голову и насторожился. На столе показалась синяя коробка. Дотянувшись до нее, принц приоткрыл крышку и увидел сияющий оранжевый кристалл. Столас удивленно посмотрел на Блица и сказал: — Это кристалл Асмодея, он поможет Вам перемещаться в мир людей без моего гримуара. — он подвинул коробку обратно, но бес даже не думал к ней прикасаться. — Не надо. — отрезал Блиц серьезно, все еще не наводя взгляда на собеседника. Горло неимоверно сохло, говорить становилось тяжело. Непонимание подогревалось сильнее. Столас встал из-за стола и прошелся к книжным полкам. Одним движением руки свернутая ткань, объятая синим блеском, накрыла новый проектор и скрыла его от чужих глаз. Выждав некоторую паузу Столас спросил осторожно: — А как ты думаешь продолжать свое дело тогда? — Не в этом суть. — голос дрогнул, растворился в этой дрожи последний слог, как сломанное стекло. Слова не связывались, а волнение накрывало, — Зачем? — Чтобы больше не приходилось встречаться, если тебе не хочется. — с трудом выговорил Столас, сжимая между пальцев игральный кубик. Осколок прошелся по груди Блица, он впервые взглянул на принца с полной отрешенностью и... страхом? Столас же продолжил: — Чтобы и я знал, что ты со мной, не только ради него, — он легко показал на лежащий на столе гримуар и повернул голову к Блицу— И чтобы ты наконец понял. — Что понял? — спросил с укоризной Блиц, сводя плечи. — Что мне не нужен повод, чтобы увидеть тебя. Ты никак не хочешь это понять. — Столас тяжко выдохнул, оперся руками на стол и закрыл глаза, — Забирай, мне он не зачем. Блиц застыл, словно статуя, выставив руку. В глазах замылся любой проблеск осознанных мыслей, только какой-то неугомонный поток, сбитый волной. Сквозь приоткрытые губы просыпался несвязный шепот. Разобрать в нем ничего не получалось. — Что? — переспросил Столас, но Блиц только поморщился и, сжав руку в кулаке, взглянул на принца — взгляд этот отпечатался на сердце мгновенно и замер, как печать, — Если ты не можешь что-то сказать — напиши. — Эта мысль стала лейтмотивом.***
Теплый чай оставил на гламурных угловатых очках серый след. Физзаролли, негодующе вздохнув, обтер их об край кофты и снова нацепил, уткнувшись в строчки газеты. Сидящий напротив Блиц с сомнением поглядывал в бумагу, на друга, и аккуратно помешивал чай ложечкой. — Прегрешная сила, чтоб вас всех! — выругался Физз и отклонился от стола, — Озз, ты знаешь какие-нибудь иностранные языки? Из-за угла высунулась пушистая грива, а затем и само лицо Асмодея, в собранной задумчивости. Подумав немного, грех ответил: — Древнеадский знаю. Люцифер прикольнулся еще в самом начале, сказал: «А давайте, чтобы не как у всех!» — а в итоге первые грешники нас с легкостью понимали. Блиц нервно усмехнулся, выглядя слегка напуганным и ошарашенным. Тем временем, Физзаролли улыбнулся и продолжил: — Пойдет. А как на нем будет "я люблю тебя"? — Если я ничего не забыл, то [кхтехте кхе], что-то вроде этого. — сказал Асмодей, вошел в комнату, прислонился мягкими волосами к лицу смотрящего на него Физзаролли и ласково спросил: — А тебе зачем? — Почему это звучит так, как будто у вас у всех был туберкулез? — перебил внезапно Блиц и быстро приставил чашку к губам. — [Тхе ктех техехкх те] — прокудахтал в прямом смысле слова Асмодей со строгим видом, прожигая Блица взглядом, ну а Физз, уловив идею и посыл, дополнил довольно: — Он послал тебя. — Поэтично. — буркнул односложно Блиц и снова вернулся к чаю. Физзаролли попросил Асмодея написать эту фразу на древнеадском. После того, как он ушел, Физз снова вцепился в текст, попивая чай. Бубнил что-то под нос и стрелял в Блица хитрым взглядом. — Я просто спросил совета. — буркнул Блиц и свесил руки вниз. — Ну так? — подскочил Физзаролли, — Разве не это ты не можешь ему сказать? Сделай романтично! Напиши на разных языках. Представь, как ему будет приятно. Ты постарался, придумал, не забил... ну, я придумал. Блиц вряд ли мог отличиться такой креативностью. В другой ситуации он бы со всей силой закатил глаза и возмущенно вздохнул, но сейчас ему было... стыдно? — Не понимаю, что происходит. — Блиц уперся щекой в ладонь и печально заговорил, — Почему мне не плевать? Это же типа... странно? Столас же не какая-то там шибкая для меня шишка... почему тогда я так переживаю? — Сколько вы знакомы? — спросил Физз, сняв очки, — Расскажи мне про свои чувства при вашей первой встрече. — Я что, помню? — воскликнул разочарованно Блиц и нахмурился, — Почти тридцать лет прошло, и то. Столько событий произошло, у меня все замылось уже, забылось. Мы виделись первый раз детьми, а второй уже взрослыми. Я даже не помню четко, в каких условиях мы встретились первый раз, вроде... — В цирке. — напомнил метко Физзаролли, — Он пришел на наше представление. И он был единственным, кто искренне смеялся с твоих шуток. Глаза Блица заблестели недоумением, потому он продолжил слегка разозленно: — Я знаю, мой юмор странный, что, прям единственный? — Физз только кивнул и скрестил руки на груди, — Откуда ты, мать твою, это помнишь? Рассмеявшись, Физзаролли отвечать не стал, только хмыкнул и вернулся к чаю, а Блиц протянул: — Тогда... если он поддерживает меня, то он ждет того же от меня? Типа, взаимовыгодное сотрудничество? — Опять не туда клонишь. — буркнул Физз, — Это здоровые отношения называется. Когда партнеры поддерживают друг друга во всех начинаниях. Готовы быть рядом и предложить руку помощи. Оставь свое чертово бизнес-воспитание для работы. Думай сердцем, если с мозгом совсем туго. — Я тебе сейчас... — Не в этом смысле. В отношениях по большей степени так и надо. Мозг надо подключать только когда сердце теряется. Но в безумство тоже впадать не надо. — здесь Физз замер, его глаза округлились, губы вытянулись в трубочку, и он крикнул в предвкушении: — О-о-озз! Ты помнишь про завтрашнее безумство звезд? Асмодей вышел из комнаты с листочком и ответил, усмехнувшись: — Конечно помню, такое нельзя пропустить. Вот, кстати, ваша фраза. Лист оказался в руках у Блица. Глаза медленно обошли буквы, одну к одной, немного странные, с закорючками и апострофами. А во всем этом вложена сложнейшая фраза. Но даже она не была так сложна, как одна другая.***
Вечер повис над городом. Блиц, в гордом одиночестве, дописывал последние слова из тяжелых книг и водружал последнюю на вершину неподъемной стопки. Казалось, что стол вот-вот проломится под тяжестью, но Блица это мало волновало. Он по привычке сунул ручку в карман и вытянул листок перед собой. Зрачки с волнением тряслись в его глазах, пробегая по листу. Свернув послание вдвое, Блиц глубоко вдохнул и на выдохе, придерживая руку на груди, выпалил: — К чёрту всё. Блиц вышел на улицу. Странный смог охватил небо. Его розоватый оттенок поблескивал сквозь прозрачный воздух. Стояла привычная сухость, но она же была смешана с совершенно незнакомой кисло-сладкой приправой. Словно блестки затянули небосвод, а сквозь него что-то медленно просачивалось. Народу по дорогам практически не было, и такая внезапная пустота Блица достаточно сильно смутила. Однако, улицы не были безмолвны. Откуда-то сверху, а непременно с крыш, доносились разные голоса, восторженные и предвкушенные. Блиц с земли едва мог их расслышать, но в перспективе можно было увидеть много людей, выглядывающих с балконов и окон. Их черные фигуры на фоне розовеющего неба смотрелись наиболее четко. Блицу было далеко не до разглядывания бездушных пятен в небе, потому он спешил дальше. Огибая урны и беззаботно спящих на тротуаре жителей улиц, Блиц совсем позабыл смотреть под ноги. Держа листок при себе, он внезапно зацепился хвостом за невысокий заборчик. Препятствие заставило беса с шипением обернуться, но ход он опрометчиво не сбавил. Дернувшись, Блиц стремглав уже через секунду полетел спиной назад на тротуар — споткнулся об выступ бордюра. В то время, как листок ловко выскользнул из его не менее ловких коготков. Блиц пополз за ним, буквально, но злой ветер, которого, как подметил бес, не было до этого и в помине, с издевательской усмешкой уносил лист как можно дальше от хозяина. А он был ему важен. Так Блиц полз до следующего переезда, подскакивал на ноги и снова припадал к земле, волоча подол пиджака по пыльной дороге. Еще одно аккуратное движение, и Блиц бы вцепился в заветный лист, если бы не метко появившаяся из-за угла машина. Она, обогнув лужу, прокатилась четко возле листа, тем самым подняв его порывом ветра и вознеся прямиком вверх. Такая перемена высот была Блицу совсем некстати. Если с земли он хоть как-то надеялся поднять письмо, то повыше не позволял рост. Листок качнулся в порыве и взлетел еще выше. Ветер становился сильнее, он все быстрее уносил лист в воронке многоэтажек, и как бы Блиц не подпрыгивал, не ругался — все было тщетно. Листок подтрунивал над ним, поднимаясь все выше. Блиц в отчаянии думал, что сама Вселенная не хочет, чтобы Столас услышал эти слова. Пустые переглядки с ворочащимся небом ничем не обернулись. Блиц под покровом ночи, посреди пустой улицы, корил себя за собственные неудачи. Как ему в его самобичевании поспособствал внезапно резко поднявшийся ветер. От листа с посланием уже не было и следа. Блиц сел на землю и согнулся головой вниз. Ветер безжалостно трепал его по щекам, неаккуратно вытирая с них непрошенные слезы. Блиц щурился, стараясь скрыть выказываемую боль, но страшно ему было в этом признаться, даже самому себе. Как ручник, что-то стопорило его все это время. Вечная оглядка, сопротивление чему-то настоящему и живому. — «Почему я настолько боюсь?» — пронеслось в голове Блица, после чего уже вслух дрожащим голосом, совершенно ему не свойственным, — Почему боюсь сказать, что люблю? — разорвалось почти криком, после чего бес замер. Словно горячей смолой обтекло его сердце и было готово выпрыгнуть из груди. «Это так просто?» — подумал он. Чтобы наконец убить ненужные слезы, Блиц запрокинул голову. Перед ним открылась животрепещущая картина. Дует ветер до срыва шляп, серебрится нечто в самом пике небосвода. Под горящими звездами, миллионами увлеченных глаз сводятся два облака. Время кажется медленным, а пространство разрывается одним единственным щелчком. По небу, окрашенному в бледно-красные цвета, прошелся разряд — ослепительные краски залили оба облака и ссыпались искрами вниз. Безумный фонтан ярких огней стал сочиться на город. Фантастические искры засыпали округу. Сотни их хвостов отпечатались на внезапно побелевшем небосводе. Раздался звон, и по небу, еще недавно теплеющемуся от паров заводов, разлилась безумно красивая и сладкая для глаз космическая пыль. Рекой растеклось прекрасное звездное полотно, мигающие скопления и разноцветные чудеса, какие невозможно представить ни одному живому существу. Это — безумство, поющее самым восхитительным голосом. Завороженный красотой Блиц сидел на коленях посреди огромного города, мгновенно на секунду опустевшего, и с открытым ртом наблюдал за происходящим. Неимоверное впечатление отпечаталось в маленьком, но теперь бьющемся сердце. Будто оно не билось раньше. Сегодняшняя спонтанность и бешенство осознаний могло легко свести с ума, если бы не четкое ощущение — «ты можешь». — Я смогу. — прошептал Блиц, утерев нос. Вскочив на ноги, он отряхнул штанины и с полной уверенностью понесся в известном ему направлении.***
Столас в окружении дочери встречал мимолетное безумство. Оно наложило на него огромное и прекрасное по своей сути ощущение. Такого вдохновения принц не испытывал давно. А рядом находящаяся Октавия была в таком восторге, какому не сыщешь цены. Сегодняшняя ночь осталась удивительной, по-настоящему уникальной. Моральное состояние принца оставалось неприкаянным ребенком, неутешенным подростком, несвободным взрослым. И он знал этому причину. Выйдя из дворца во двор, Столас дышал ради того, чтобы хоть немного освободиться от тяжбы, возлежавшей на его тонких плечах, но ничего не помогало. Оглядев привычно спокойное небо, на котором, как чудилось, еще мелькали отблески прошедшего безумства, он прошел к дворовому фонтану и с печалью вгляделся в свое отражение. Из вод фонтана на него смотрел в ответ уставший, ни на что не похожий организм. Хоть это и было не в новинку, действительность удручала и не давала никакой надежды. Вода в стоке была прохладной, и длинные пальцы аккуратно оставляли на ней ровные бороздки, что вскоре затягивались. Ночная мелодия не прерывалась. Ее очередной куплет со знакомым мотивом впивался в каждый уголок и таял. Средь этого ночного потока во вратах дома семейства Гоэтии появился тяжело дышащий, согнувшийся в три погибели бес. Столас, увидев его, со вздохом отшатнулся назад. — Дай мне сказать, — жадно вбирая воздух ртом, пронес Блиц, оперевшись на ограду, — я долго не мог, а сейчас могу. Слушай, и не перебивай. Столас со сжавшимся сердцем покорно замолчал. Горящие глаза перебивались ритмичным морганием, но главным софитом Блица оставалась луна. — Я долго не мог понять, что со мной. Ни один совет не помогал, я все испробовал, но твоя идея... — он сделал паузу и вытянул высокую ноту, — Я весь вечер провел за листком бумаги с кучей словарей. Я исписал его одной фразой на тридцати языках, существующих в Аду, но потерял его по дороге из-за поднявшегося ветра. И меня внезапно пробило: почему я не могу сказать тебе это прямо? Просто, без лишних игр слов и выражений. И тут эти звезды... — его глаза заблестели неподдельным восторгом, — такие красивые, кажется, их можно потрогать. И их музыка... оно выразило мои чувства в тот момент. Когда я смог сказать самое сложное. Но теперь, я думаю, мне необходимо сказать самое важное... — Блиц завис на секунду и, не смея отвести взгляд от Столаса, произнес: — Прости меня. За что просил прощение? За дерзость, грубость, холодность — все то, что руководило им посредством испепеляющего всякий разум страха. Страха быть брошеным и не услышанным. Со Столасом это все осталось побежденным. Выслушав все с замиранием дыхания, принц впервые выдохнул, и вместе с этим сквозь улыбку счастливо посмеялся. Слезы, как маленькие звезды, отобразились под красными глазами, в которых проблеснули белые зрачки. Смахнув слезинки, Столас сорвался с места и уже через мгновение припал к телу Блица, поднимая его и прижимая к себе. — Я так счастлив слышать это. — прошептал Столас, чувствуя, как чужие руки сходятся у него за шеей, как голова, тяжелая от вороха беспрестанно ворочащихся в ней мыслей, утыкается в пушистое оперение, находя в ней желанный покой. Это наконец случилось, и можно не бояться. — Мир не так сер и бездушен, как я думал. — проговорил тревожно Блиц и обнял Столаса со всем желанием и доверием. В пространной тишине они провели минуту, пока Столас не вспомнил что-то, завел руку в карман и не отстранил Блица, не снимая его с рук. Он сказал удивленно: — То есть, это твое? — перед лицом Блица оказался его лист. Помятый, дерганый, где разными почерками и цветами, косо, но максимально старательно, было выведено на несколько языках, а в центре на знакомом родном: «Я тебя люблю».***
На лице Физзаролли играла самодовольная улыбка после получасового рассказа в красках каким был прекрасным тот вечер и как много он Блицу дал — свободу, счастье и счастливого до совиного урчания Столаса. Физз гордился то собой, то другом, хваля его за отличные успехи, недалеко от друзей сидел Асмодей, занятый изучением новой книги. — А сколько бы еще ревели оба! — прокоментировал скептично Физз, — А так у вас все хорошо. И идею он оценил. — Да я вообще не за этим немного. — пробурчал стеснительно Блиц, нагнулся к другу и шепотом, косясь на Асмодея, сказал: — У меня одна проблема, что с этим камнем делать? Физзаролли корень проблемы понял и тут же нашел ей объективно нестандарное решение. Вытянув ноги, он в миг переместился к Асмодею, прилег на его руку и, глядя в увлеченно читающие глаза, начал: — О-о-озз! Нужна помощь. Нельзя этот один большой кристалл превратить в два маленьких? — Асмодей удивленно покосился на возлюбленного и смутился, а Физз, смотря на друга, твердо и интригующе продекламировал: — А что с ними делать, он решит. Вариантов существовал миллион, но для Блица на ум пришел только один. В ответ на Асмодеево: «А куда он их денет?», Блиц с блеском в глазах отвечал вопросом: — А в кольца их вставить можно? The end.