***
В последнее время служба на государственном посту ощущалась, как кандалы на ногах тех бедолаг, что были волею судьбы или закона заброшены в гниющую тюрьму. Маркус, можно сказать, даже завидовал мифологическому божеству по имени Шива. У того целых две пары рук — это сколько же дел можно одновременно проворачивать?.. Шериф снимает форму цвета крыла голубого вьюрка — причудливой такой птахи, очень чувствительной к токсинам, выкарабкивающимся по отвесным стенам из Зауна. Металлические вставки звенят, ударяясь о стержень вешалки в прихожей. Маркус слышит, как наверху смеется его дочь. Рен всегда ассоциировалась у того с ранней весной, когда природа только начинает продирать глаза от снежной катаракты. Наверное, исключительно ради нее мужчина и живет… В ином случае его смерть была бы очень красочной: окровавленное тело, на которое ложится розовый дым, заменяющий простынь, какой обычно накрывают покойников. Изумительно живописно! Шериф смотрит на деревянные ступеньки, похожие на плитки шоколада, и с горечью осознает, что его ноги в этом случае не полезнее жидкости для розжига во время пожара. Он сползает на пол, протирая стену широкой спиной, над которой, будто опытные ремесленники, работали ежедневные многочасовые тренировки. Маркуса вымотали голоса в голове, не имеющие физической оболочки. Будь они очередным глупцом, смеющим вставить свои «пять копеек», шериф не церемонился бы и надавил на курок. Но если стрелять сейчас, то… куда? В висок? Мужчина просто напоминает человека, которому в детстве внушали действительное существование крылатых драконов или эльфов — хранителей деревьев и лощин. Сейчас же ему остается убеждать лишь себя в том, что он не заблудился, не сбился с пути и делает все правильно. Но если его поступки не промазывают мимо копилки «кармы», то почему монеты все в крови? Маркус почти со свистом летит в бессознательное пространство под названием «сновидения», когда его отвлекает детский, не опошленный ругательствами голосок девочки с волосами оттенка заморских фруктов, наверняка пахнущих июньским медом. — Папа! Ты чего тут сидишь?.. Поможешь с уроками? Нам задали написать рассказ про свою семью, — запинаясь и словно опаздывая на поезд, щебечет Рен. Помните мультфильм про львенка, Африку и «Король умер, да здравствует король»? Не могу удержать себя от сравнения Рен с Симбой, прыгающим вокруг бездыханного тела своего отца. Однако, наперекор сравнению, шериф открывает потухшие глаза, расслабляя четкие мазки густых бровей. — Малышка, я очень устал. Дай мне буквально часик, ладно? — слова слетают с губ Маркуса, как призрачные киты, устремляющиеся за горизонт. Если бы буквы были материальны, они с вероятностью сто процентов были бы окрашены в еле-уловимые, бледные цвета. Да и сам отец звучал то ли как старая потертая пластинка, то ли как расстроенная гитара старого музыканта. Рен кивает и спешит на очередное чаепитие со своими игрушками. Над ее комнатой отец определенно постарался — обстановка напоминала интерьер кукольного домика. И Маркус всеми силами не позволял кошмарам Зауна пробраться в этот Райский уголок. Единственное, чего он по правде желал — уберечь дочку от зла. Как говорится, я не вижу зла, не слышу зла и не говорю о зле. И, к слову, через считанные секунды, за которые не успела бы даже спичка полностью сгореть, мужчина бороздил на корабле снов бескрайние просторы сознания, пока на втором этаже жилища происходило нечто удивительное… Силко давно вырос из шкуры рядового хулигана. По молодости всякое было: мелкие кражи, чтобы не умереть с голоду; постоянные драки, оттачивающие навыки рукопашного боя. Список, честно говоря, бесконечен и прокатывается по каждому переулку и улице Нижнего Мира. Но наиболее ценным умением, эдаким бриллиантом в короне был навык незаметного проникновения куда-либо. Химбарона никто не видел, но его присутствие ощущалось наравне со сквозняком или взглядом из темноты угла. Стоит ли подробно расписывать то, как мужчина в бордовых одеждах с грацией дикого зверя просочился в детскую? — Здравствуй, Рен, — мужчина улыбается так, будто это не он совсем недавно опрокинул башенку из разноцветных дощечек. — Как твои дела? — О, мистер Силко! Как здорово, что вы пришли, — улыбаясь, точно солнечный зайчик, произносит девочка и кружит на месте от переполняющих ее эмоций. Вот-вот взорвется получше самодельных бомб Джинкс. Химбарон оглядывается и покидает подоконник, надвигаясь на Рен, словно ночь на город. После недолгой паузы тот интересуется: — А где же твой папа? Кажется, уже должен был вернуться… Несколько часов назад. Вечереет. — Папочка отдыхает внизу. Он так много работает, мистер Силко. И мне грустно, что я не провожу много времени с ним, — полотно интонации окрашивается в тусклые серые оттенки. — В самом деле? Подождешь меня пару минут? Я скоро вернусь, и мы вместе сможем поиграть или… Тебе задали что-нибудь? Чудно! Так и поступим. Силуэт с острыми чертами лица растворяется на лестнице, о его присутствии говорят лишь редкие скрипы досок, которым пора бы на пенсию. Силко невольно сравнивает Маркуса с ничем не примечательным пьяницей, чутка пербравшим и отрубившимся прямиком в «Последней капле». Он подходит к мужчине и носком испытанного временем ботинка толкает того в район плеча. — Шериф, спать на холодном полу — не самая твоя удачная идея. Может следует перейти в спальню? Я займусь Рен, можешь не мотать свои нервы. — Что вы тут забыли? — насторожившись, спрашивает Маркус, вставая в полный рост. Его фигура незначительно колыхнулась, как осенний лист приземлившийся на воду. — Я ничего не забываю. А вот ты, Маркус, видимо, совсем позабыл о том, что у тебя есть дочь. Этой проблемой я и занимаюсь в данную секунду. — Но я же все делал строго по вашим указаниям!.. — выдает мужчина, переживая, что Силко украсил комнату Рен молодой кровью, похожей на бусины рубинового ожерелья. Подобные аксессуары просто обожали носить дамы Пилтовера. — Ты все еще не понимаешь, — констатирует факт с видом патологоанатома химбарон. — Я просто делаю тебе услугу, скажем так, протягиваю руку помощи. Разумеется, ты хорошо осведомлен о том, что в этом мире за все надо платить. Граненные руки Силко, напоминающие языки пламени, в мгновение ока оказываются на пояснице оппонента и притягивают того силой к себе. Маркус, словно подхваченный ветром, делает два неуверенных шага вперед и с нескрываемым вуалью серьезности удивлением заглядывает в глаза напротив. На лице мужчины развернулся Рай и Ад. Правый глаз напоминал осколок неба с бликами-облаками. Левый же был похож на раскаленное ядро планеты, умирающую мерцающую звезду или что-нибудь в этом роде. Касание напоминает щекотку молодой травы или объятия только что постиранной пижамы. Губы Силко — наждачная бумага, кое-как способная сохранять хоть какую-то нежность в касаниях. Уста его, согласно ощущениям, оставляют химический ожог на щеке шерифа. Маркус жмурится, забавно морща нос, будто скалящийся хищник, которому на лоб упала холодная капля дождя. — Знаешь, раньше ты был более податливым. Вырос буквально на глазах, — с толикой сожаления выпускает слова в воздух, будто дым горьких сигарет, Силко. — Достаточно с тебя. Ложись. Руки, на прощание стиснувшие бока, сейчас же направляют Маркуса в уютную гостиную, граничащую с кухней. Здесь отчетливо пахло свежим хлебом, цветами, принесенными Рен с поля, и чистотой. Шериф, оставляя тяжелую походку позади, ложится с заметным облегчением на диванчик. Глаза его закрываются также медленно, как если бы он умирал от пулевого ранения в сердце. Силко колеблется: желает лишний раз прикоснуться к прекрасному телу, в некоторой степени сравнимом с тюремной стеной: шрамы заменяют четыре палочки, выскабливаемые заключенными. Белая рубашка вздымается, будто парус корабля, шагающего по воздуху. В конце концов мужчина разворачивается на невысоких каблуках и удаляется наверх.***
Солнце на фоне домов с причудливыми крышами, похожими на шляпы каменных гигантов, выглядит незначительно. Косы небесного светила ложатся на уже менее уставшее лицо Маркуса, тем самым приводя его в чувства. Мужчина, балансируя на леске, старается понять: чудятся ли ему аромат выпечки и жизнерадостные голоса? Глаза окончательно открываются, и шериф меняет свое положение в пространстве на вертикальное. «Будто заново родился» — думает он и, сжав кулаки, потягивается. — Доброе утро, папа! — радостно вскидывает руки в воздух Рен и прыгает на колени отца. — Привет, моя принцесса. Нежданный гость сделал с тобой уроки? — И не только уроки, шериф, — влезает в разговор голос, раздавшийся вне зоны видимости. В комнате, точно из ниоткуда, рисуется тень Силко, а затем и ее обладатель собственной персоной. В руках у него покоится тарелка, даже не дергается! А на ней — целая стопка блинчиков, украшенных сочными ягодами с плантаций Пилтовера. На самом верхнем очевидно детской рукой выведено сердечко из джема. Все-таки это были не галлюцинации. — Рен, ну что? Продемонстрируем папе то, чем мы занимались? — непривычно по-доброму задает череду вопросов Силко, одной рукой указывая на стол, как бы приглашая. Маркус с интонацией воспитателя детского сада напоминает Рен про важность мытья рук и провожает ее до ванной комнаты. Как же быстро девочка выросла: уже не пользуется миниатюрной лесенкой, чтобы достать до раковины. Дочка выбегает из комнаты, быстро-быстро размахивая ладошками, дабы стряхнуть лишнюю влагу. Шериф заходит следом и обнаруживает на туалетном столике листок бумаги с неловким, но до безумия красочным рисунком. В глаза бросается яркое пятно рыжих волос с заметными частицами грифеля. Мужчина улыбается, когда скопление черточек образуют их немногочисленную семью, держащуюся за руки. Однако его ждал сюрприз: отогнув загнутую половину листа, можно было обнаружить строгий однотонный рисунок с изображением барона из Зауна. «Жду тебя в своем кабинете в пятницу в десять вечера» — что ж, расценка предельно ясна — один вечер отдыха равносилен одному вечеру грязной во всех смыслах работы. Настроение Маркуса моментально портится, но он смывает негодование прохладной водой, блестящей, точно прилавок ювелира. Силко с видом невиннейшего существа, по-деловому сцепив руки в замок, смиренно дожидается владельца дома. Во всем этом представлении абсурда радовало отсутствие приспешников химбарона. Маркусу пришлось отсыпать знатную часть сбережений, чтобы привести дом в должный вид после визита… обделенных судьбой людей. — Приятного аппетита, шериф, — прозвучало так, словно на тарелке не блины вовсе, а отрубленная голова одного из миротворцев. Жуть. — Я не голоден, но к пятнице уже успею изголодаться, — двусмысленно швыряет нож слов Силко, проносящийся мимо головы оппонента. — Мистер Силко, давайте я положу вам еще блинчиков! — Рен, ты такая самостоятельная. Спасибо за предложение, но вынужден отказаться, — пожимает плечами человек, держащий весь Заун на поводке.***
В злосчастный день, в пятницу, выясняется, что Вай покидает стены тюрьмы. Эти сведения со скоростью горного потока долетают до Силко. Лицо его в тот миг искажается злобой, а бокал с виски целуется со стеной, даже не надеясь на второе свидание — осколки разлетаются по пыльному углу, тем самым напугав ни в чем не повинного паука. Несмазанные петли верещат при открытии двери. Мужчина не спешит развернуться в кресле, но как только в отражении зеленого стекла мелькает синяя униформа… — Здравствуй, шериф. Какое совпадение, не так ли? Оказывается, у меня появились способности к ясновидению. Не желаете мне ничего рассказать? — Вы назначили эту встречу, следовательно вам есть, о чем разговаривать со мной. — Вай вытащила одна из ваших служащих! Они вместе разгуливают по линиям! Или это просто очередное умопомрачительно совпадение: цвет волос тот самый, повадки в бою… — Такого не может быть. Я сию минуту разберусь с этим и позабочусь о том… — Не утруждай себя, шериф. У нас ведь есть решение для каждого твоего промаха. Силко встал из-за стола и походкой короля этой жизни прошагал до Маркуса, одной рукой заключая шею того в холодные оковы. Житель Пилтовера часто моргает, стараясь не смотреть в сторону маячащего красного пятна. Из маски, сберегающей легкие от полного уничтожения к пятидесяти годам, судорожно вылетают клубы зеленоватого дыма. Химбарон, склонив голову в бок, расстегивает незамысловатый механизм респиратора. Кашель, пробивающий грудную клетку, становится усладой для ушей Силко. — Сегодня ты не заслужил находиться в своем наморднике, шериф, — отбрасывая металлическое приспособление к двери, шепчет мужчина. Напряжение было сравнимо с воздухом, поражаемым периодически молниями. Волосы буквально вставали дыбом. Подобные «свидания» всегда заканчивались не то что плачевно, а, откровенно говоря, хреново. — За все нужно платить, Маркус. А за ложь — в двойном эквиваленте.***