Время прощать

В замке звонко скрипнул ключ. С очередным шагом тихонько забренчали брелки героев небезызвестного «Наруто» на рюкзаке. Хлюпанье влажной подошвы, облепленной за мгновение тающим тонким слоем первого снега, стало громче, когда меховой ботинок коснулся ламината. Издевательская тишина, что вновь и вновь вторила о пустующих комнатах, настигла с порога. Я не утруждал себя включением света. Пуховик упал на небольшой пуфик, обшитый безвкусной фиолетовой бархатной тканью. Давно было желание выкинуть этот элемент мебели, но руки так и не дошли. Помявшись на месте, борясь с желанием развернуться и уйти от давящих стен, я все же сделал неуверенный шаг в сторону кухни. Потом ещё один, и еще. В свете луны прорисовывалась мебель, покрытая матовыми хлопьями пыли.       «Как давно мы вместе не сидели за этим столом, не дурачились, готовя очередной шедевр, что с большой вероятностью полетел бы в мусорку? Как давно вещи потеряли его запах… Я забыл»        Совместные фотографии, где мы широко улыбаемся жизни, все еще смиренно висели на своем месте. Ни одна не упала. За этими лицами скрывалась самая большая ложь. Я избегал их, старался долго не смотреть, дабы окончательно не сойти с ума. Страх нагоняло всё то, что напоминает о нём…С годами обида притупилась, но остриё воспоминаний продолжало периодически колоть по измученному сердцу.       На подоконнике свернулся мешок с кофе. Раньше я пил его, ожидая возвращения возлюбленного. Интересно, в этой квартире есть хоть одна вещь, что не напоминала бы о его существовании?        Я прислонился к окну, устало уставившись на небольшой красный огонёк светофора. Рядом с многоэтажкой тянулась железная дорога. Когда-то мы засыпали под ритмичный стук колёс проносившихся мимо поездов. Чонгук вечно возмущался на ежедневный шум на улице, когда я, по-детски завороженно, провожал глазами очередной состав.       В своей голове я помнил каждую одинокую ночь, проводя её перебежкой взглядом между циферблатом часов и остывающем кофе. Все одинаковые извинения, что каждый раз приносил Чонгук, новой волной заливая в мои уши. Пустые для него слова, а для меня – очередная ложь в копилку «косяков». Тогда я не знал, сколько ещё обмана выдержу в свою сторону, позволив себе вновь наступить на те же грабли. Восемнадцатилетний и еще не повзрослевший, я представить не мог, какие ножи воткнут в спину, когда затуманенным от любви взглядом в очередной раз смотрел на самого близкого, кто тогда был. Спустя годы так и не нашел ответа на вопрос «зачем?». Зачем он был рядом, каждый раз с безразличием расковыривал заживающие раны?       Каждый раз, когда я проклинал его в очередной ссоре, он говорил мне, что безгранично любит, и борьба не могла продолжаться против сильнейшего оружия — столь прекрасных и нежных слов. В обычные дни наши отношения наполняло хладнокровие. Чонгук оградил себя ледяным куполом, который не в силах был растопить догорающий огонёк моего сердца. Каждый раз, когда я намеревался уйти, он останавливал меня. Мигом образ мудака сменялся на самого доброго героя любой книги. Такой заботливый, внимательный и полностью фальшивый. Манипулятор высшего уровня, ничего не поделаешь…       Сколько бессмысленных слез было пролито. Наверное, если начать углубляться, я вспомню каждую из истерик. Детская влюбленность испарялась, иллюзия необходимости рушилась, а сердце вязло в дёгте. Его безразличие оказалось заразным. Я перестал чувствовать. Он все так же избегал меня, из-под земли вылезая каждый раз, когда я собирал чемоданы и намеревался уходить. Объятия, что через полчаса вновь сменялись привычной для нас обоих пустотой, вновь охватывали мои плечи.       И ведь даже тогда я старался стать лучше для него, чтобы получить нежный взгляд в свою сторону. Такой же светлый и влюблённый, как было в пятнадцать лет, когда после школы мы шли на речку через поле, с которого каждый раз он приносил мне самую красивую ромашку, что после красовалась между моих волос. Я признал все неизвестные и беспочвенные ошибки, кои он каждый божий день вносил в свой список. Из кожи вон лез, стараясь искупить их ради одобрения. Его глаза потеряли цвет. Яркость затмила пустота и…голодная тьма, пытавшаяся чего-то добиться. Я был видимой частью чонгуковой жизни, пока в своей — ничтожной тенью, всё больше расщепляющейся по кусочкам.       Я по-прежнему слышу тихий хлопок двери, глухой стук подошвы его любимых зелёных кроссовок. Чонгук проходит мимо, безразлично оглянувшись не в мою сторону, а к коту. Он не замечал меня, не пытался найти взглядом между мебели. Я кричу его имя, надрывая горло, но широкая тень уже скрылась за дверью спальни. Его запах не принадлежал ему — еще один кратер в моём сердце. Я терял цвета каждую минуту, что проводил с ним в одной квартире, находя новые аргументы. Судьба ткала меня носом, как провинившегося котёнка, подсознание кричало: «Придурок!». Свет былого счастья гас. Эта лампочка больше не загорится. Я заблудился в темноте той самой мерзкой стороны любви, о которой мне все твердили. Блуждал сквозь мрачный лес сознания, стараясь найти ответ на вопрос что с ним не так, но ничего не было. Я надеялся увидеть между стволов яркую фигуру Чонгука, что с былой добротой протянет мне руку и озарит светом все спрятавшиеся во тьме дороги, покажет выход к решению всех проблем...У меня не было больше сил ненавидеть его…       « — Где ты был? — сквозь слипшиеся от сна глаза я различаю до боли знакомого человека в метре от меня.        Он смотрит на меня с пустым взглядом. Пытается состроить удивлённую гримасу, но его безразличные и мутные глаза выдают лживость поведения. Моё присутствие никак не действует на него, не вызывает жалости и не выводит сказать правду. Он вновь пытается скрыть от меня очередную посиделку в компании чёрт пойми кого. Не знаю, что ранит сильнее: сухое безразличие Чонгука или клеймо пустого места в его жизни. — На хате с парнями сидел, — очередная выдумка срывается с губ Чонгука.       Оправдание, в действии которого он уверен. Чонгук не замечает шлейфа чужих духов, что тянется за ним с порога квартиры. И это не очередная отдушка электронки или кальяна, это явно что-то дороже, какой-то бренд. На его рубашке затяжки из ниток, поставленные чьими-то ноготками. — Мы расстаёмся.       Я произносил эту фразу более сотни раз, и ни один из них не подействовал на Чонгука. Будто он вовсе меня не слушал, пропуская информацию мимо ушей…как и факт того, что мы всё еще в отношениях. — Не говори глупостей, — Чонгук выдает идентичную той, что была в прошлой, позапрошлой и любой другой ссоре, фразу.       Он игнорирует мои просьбы и желания, он не видит меня. Чонгук знает, что откупится от моей злости кротким поцелуем или объятием. Укладывается рядом на постели, бесцеремонно закидывает руку на мой живот и засыпает, будто сегодня самый обычный вечер. Его не грызёт совесть за ночные похождения, а вот мой разум почти сожрал какой-то из ангелов просветления. Я провожу эту ночь, как и многие другие. Чашка кофе и компьютер, где открыта самая незамысловатая игра. Я не хочу спать с ним рядом, да и сексуальное влечение куда-то улетучилось. Очень цепляет факт того, что Чонгук проводит ночи в компании других мужчин или женщин. Мне безразлично, с кем он нежится в постели, ведь это не моя любовь. То, что вот уже полгода возвращается домой после ночных гулянок — не мой Чонгук, не мой парень и даже не мой друг. Это оболочка того, кто был раньше рядом. Настоящий человек остался на пороге той злосчастной и самой первой измены, что повлекла за собой частые повторы. Уже сомневаюсь, что люблю его. Или я просто боюсь признать тот факт, что чего бы не делал Чонгук, он все равно будет прощен. Я пытаюсь загнать чувство в темный угол разума, забыть о нём навсегда, но это невозможно, ведь чувства — главные Боги в разуме людей. Они решают, плакать нам или смеяться, быть свободными или замкнутыми, счастливыми или с разбитым сердцем. Противостоять их влиянию трудно и, очень часто, почти невозможно, поэтому люди безостановочно совершают глупые ошибки. Я бессознательно виню себя каждый раз, когда Чонгук вновь переступает порог квартиры. Мне кажется, что именно я сделал его таким. Ведь раньше всё было иначе. Я чувствовал нежность его губ поверх своих. Нежный взгляд не отрекался от меня ни на миллисекунду, когда сейчас всячески избегает. Что же в нём такого, как этот длинноволосый смог завладеть моим сердцем?       В порыве злости я хватаю сумку, что терпеливо ждала своего часа со сложенными вещами. Мне надоело жить в иллюзиях, которые ежедневно выстраивает Чонгук. Я хочу спокойствия, чтобы мои глаза наконец-то высохли от слёз. Я выпутываю своё сердце из его крепких сетей. Прошлое останется в прошлом, слышать больше не хочу о нашей «любовной» истории. Я хочу высказать ему всё, разложить по полочкам всю злость, но боюсь увидеть его лицо. Знаю, что он снова выпустит чары, применит классический прием, и я не смогу увернуться, вновь прильну к его крепкой груди и утону в лживых объятиях. Я убегаю от шума его дыхания, от навязчивых мыслей и запаха чужого парфюма. Узкие безликие улочки сменяются одна за одной. Незнакомые люди с удивлением оглядываются, вероятно приписывая мне пару диагнозов. Мне вновь хочется принадлежать самому себе, а не быть рабом его эмоций. Мне хочется жить…»       Тогда иссякла последняя капля моего терпения. Больше не было веры его словам, а милый темноволосый парень наконец-то принял свой истинный облик лжеца и труса. Он боялся сказать мне все нюансы, боялся поведать о своих похождениях. Чонгук не хотел, чтобы я уходил. Он всегда боялся одиночества, хотя периодически твердил своим фанатам, что ему хорошо наедине с собой.        Разлуку пришлось долго «перебаливать». Я кусал себе губы до крови, давился солёными каплями слёз. Сомневался в своём выборе и думал, что вспылил, и не стоило столь яро реагировать на ситуацию. Тогда я потерялся в мире и собственном сознании. Стёрлись границы хорошего и плохого, желаний и реальности. Ходил, как в астрале, от колледжа до пушистой кровати дома, что ежедневно напитывали мои слёзы. Он разрушил меня, уничтожил отдельную личность. Я чувствовал себя тряпичной куклой, что безжалостно разорвали дети, а после выкинули, как очевидно ненужную игрушку. Позабыв все азы жизни, я учился заново ходить и существовать в гордом одиночестве. Отрёкся от людей и создал невидимый барьер, куда допускалась лишь самая близкая персона — мама.       Сидя на том самом поле несколько лет назад, я сдался. В этих отношениях нечего было спасать, мне больше нечего было спасать. Он не желал вернуть наши отношения в прежнее русло и даже не пытался просто уважительнее ко мне относиться. Я глупо ждал просвета в его разуме, каждый день надеялся на появление того самого солнца рассудительности, лучи которого разогнали бы мрачные тучи безразличия. Увы, ничего не произошло.        Я был слишком мал и глуп, чтобы смириться с фактом неизменности людей. Он создал вязкое болото боли и отсутствия любви, а я всё глубже утопал там с каждым «прости». Чонгук не утруждался, снова и снова обманывая меня. Тогда его голос стал мерзким. Не тем нежным и весёлым, а тусклым, лживым. Я возненавидел его. Больше не мог слушать пустые слова о любви, что изо дня в день пытались мне внушить. Больше не мог смотреть на эти бесцветные и неродные глаза. Я не хотел видеть возле себя чужого человека.       Пока мой разум в разлуке терзала ненависть, безрассудное сердце всё еще надеялось, что он появится на пороге. Оно ждало, что сейчас Чонгук вдавит кнопку звонка, и комнаты квартиры наполнятся протяжной трелью. Он появится, извинится. В глубине души и я надеялся, что ему тоже будет больно, что он будет винить себя за содеянное. Такого тоже не случилось. Я возненавидел его ещё сильнее…       Если бы он захотел… Достаточно было протянуть руку в мою сторону, я снова припал бы к любимому телу. Я согласен был в последний раз простить его за все грехи. Но ему это было не нужно.       «Тихо скрипнул пол в коридоре. Он старался сделать шаги невесомыми, а действия — чёткими и осторожными. Специально, чтобы я не проснулся и вновь не стал капать ему на мозг. Чонгук снова вернулся ночью.       На шатающихся от усталости ногах я встал с кровати. Сегодня я не плакал. Колледж загонял экзаменами, так что сил на истерику не было. Я аккуратно сел за кухонный стол. Даже сейчас он не заметил моего присутствия, хотя я не пытался подобраться без звука. Или же намеренно игнорирует…       На нём навевающий воспоминания розовый свитер с вышивками «Хеллоу Китти». Он был в нём в первую нашу встречу почти 4 года назад, в школе. Дежурил по столовой, когда я случайно, в силу своих кривых рук, разбил стакан, докинув ему работы.       В те времена он не пользовался популярностью в музыкальной индустрии и среди учеников. Многие звали «типичным неформалом» за странный стиль в одежде. Розовые тона с элементами панка и готики преобладали в вещах и аксессуарах. Меня он привлёк не этим. Сердце таяло от его характера. Добрый, открытый и весёлый. Правда, к его юмору пришлось привыкнуть, слишком уж развратный для скрытного и тихого меня. В общем, сблизились когда-то две противоположности. Классика жанра и всех сериалов «Нетфликс».       Глупые гейские шутки переросли в ухаживание и скрытую заботу. Мы навещали друг друга, когда болели, помогали с школьными заданиями, вместе спасались от рутинных дней. Шаг в любви сделал первым он, когда в очередной раз, между нескончаемого потока шуток, сказал фразу, что все ещё висит у меня в голове: «И быть мне с тобой». С этих слов начались наши отношения, а после — переезд и совместная жизнь.       Сейчас те моменты прошли, как яркий сон. Передо мной сухой и бесчувственный человек. Уровень его безразличия выше, чем радиации в самых пораженных точках Чернобыля. Мы очень быстро становимся друг для друга чужими, хотя я все ещё не хочу в это верить.       Я хочу сказать, что люблю его, несмотря на все те проблемы, что сейчас в наших отношениях — это ведь просто черная полоса, уверен. В глубине души сдерживаю эти слова, проглатывая вместе с неприятным комом, что застрял в горле от взгляда его безжизненных глаз. Карие глаза не отражали в себе былое тепло. Он слишком неожиданно появился в моей жизни, влюбил в себя и связал тонкими нитями, не верю, что это может обратиться в нечто плохое.       Чонгук ставит в раковину пустую кружку. Ещё раз смерив меня взглядом, подходит ближе, обнимает. Коротко и дико. Не так, как присуще влюбленному человеку. Я усмехаюсь своей же наивности. На секунду мне показалось, что раскаяние внутри него победило гнилое равнодушие. Глупо. Я давно догадывался обо всём. Реальность вновь растворяется в пелене слёз, тихого одиночества. Удаляющиеся шаги всё тише. Громко хлопнула входная дверь. Я схожу с ума? Нет.       Это он сводит меня с ума. С первой нашей встречи, с первой переглядки, с первого поцелуя. Это он всему вина. Моей радости и злости, стрессу и разочарованиям. Человек-наркотик. Появляется в твоей жизни, а после медленно пропадает, а ты больше не можешь без него. Тебе нужна новая доза страсти, запаха. Ты, подобно психу, нуждаешься в ком-то одном, теряя из вида всех других.       Голова кишит спутанными в клубок мыслями. В уши тонкими струйками проникают чьи-то неразборчивые голоса. Я подрываюсь с места. Моё сердце бешено бьётся, норовя разорвать грудную клетку на ошмётки. Глаза выпучены, будто передо мной сейчас восстал самый страшный кошмар. Держась за стену на невесомых ногах, я добираюсь до выхода на балкон, перехватывая железные перила. Лёгкие болят, я задыхаюсь. Бессильно падаю на пол, прижимаясь к холодному кирпичу неотделанного балкона. Мне страшно.»       Старый кожаный диван покрыт серой от пыли плёнкой. Напротив — шкаф, где все еще лежала посуда, подаренная его мамой на новоселье. Чашки за стеклом целые и, визуально, чистые. Вполне неудивительно. Между полок пространство для телевизора, но сейчас лишь вкрученные в стену железные кронштейны. Чонгук снял его, когда окончательно съехал с этой квартиры. В тот день на почту мне пришло сообщение. Достаточно старомодно, но, учитывая мою профессию и факт блокировки его номера во всех социальных сетях, действенно. Как сейчас помнил то злосчастное письмо, пришедшее ко мне утром во время завтрака. Тогда я чуть не подавился наспех сделанным бутербродом. Ожидал ответ от менеджера насчет рекламы, а получил от ненавистного бывшего. Ситуация забавная, но ощущалась отвратительно, ведь я всячески пытался его забыть.       Я подошёл к самому тёмному углу комнаты. Туда не попадал свет, а всё свободное пространство было завалено хламом, поверх накрытым разорванным мешком. На его поверхности лежал небольшой квадратный объект. Я не разглядел его сразу, но палец, пораненный торчащим осколком стекла, быстро мне всё объяснил. Я поднёс рамку к окну. Там красовалась уже подвыцветшая фотография, сделанная исподтишка нашим бывшим общим другом. Тогда мы ехали в поезде. Чонгук искренне улыбался, привычно для всех задорно смеясь. Часто увлекал меня прикосновением губ: то в макушку, то в щёку, то в губы. Тогда они были родные, нежные. Его пальцы выводили круги на моем животе, заставляя меня заливисто смеяться. Тогда всё было иначе, и я, и он.       «Поезд изредка покачивается на рельсах. У нас в купе шумно. Чонгук смеётся с очередной извращённой шутки, что не постыдились бросить его друзья через общий чат. Напротив сидит Хосок, недовольно хмурится, поглубже впихивая наушники. Истерические порывы друга ему изрядно надоели, так еще и мешали пообщаться с любимой девушкой. Чонгук даже пару раз получил щелбан для уменьшения громкости. Я лишь тихо посмеивался, уложившись на коленях возлюбленного и молча досматривая очередную серию аниме. — Эй, Юнги, — Чонгук в шутку оттянул меня за волосы, привлекая внимание. Я недовольно хмыкнул, глядя на его лучезарную улыбку. — Давай уедем? — Мы и так едем,— недовольно буркнул я, снова утыкаясь в экран. — Сеул-Пуссан маршрут. — Да не, это не то, — он задумчиво почесал щетину. — Бразилия? Мои глаза выкатились за пределы. Я удивленно посмотрел на совершенно спокойного и, что ещё больше пугало, серьезного Чонгука. — Ты «Дискавери» пересмотрел? Амазонского крокодила потискать захотелось?       Чонгук недовольно цыкнул, видимо, расстроен моей заторможенной реакцией и полным отсутствием догадок. Но я действительно не понимал, что могло потянуть человека за тридевять земель в тридесятое царство на родину дождевых лесов и карнавалов?       Ответ оказался вполне очевидным. Его мне без капли стеснения даёт Хосок, заставляя залиться краской. Прошло почти два года с начала наших отношений, а я все ещё не могу свыкнуться с эти фактом. Смотря на мои раскрасневшиеся уши, Чонгук вновь начинает громко хохотать.       Я мог представить что угодно, но никак не желание этого человека узаконить брак. В Корее такие махинации запрещены, а вот Бразилия вполне не против принять новую ячейку гей-общества. Ещё больше меня поразил рассказ Чонгука. Он очень давно думал над этим. Строгие костюмы, белая цветочная арка и собаки, которых мы точно заведём в новом доме. Он погружал меня в океан своих фантазий, заставляя верить каждому слову. Разум непроизвольно воспроизводил какие-то отрывки, вероятно взятые из счастливых моментов в фильмах. Все это казалось невозможно реальным…»       Тогда я верил каждому его слову. Он умело уводил меня из реальности в мир фантазий, где всё прекрасно, как в переписанных детских сказках. Не знаю, лгал он мне, когда со всей серьёзностью заявлял о семье, или говорил сущую правду. Я запутался в его образах. Хороший, плохой, нейтральный. У этого человека слишком много масок. И самое неприятное в том, что я не знаю, где он их применял. Возможно все наши отношения, вся любовь — лишь иллюзия. Он в ней актер и создатель, меняющий маски и роли, владеющий всей сценой и мной — доверчивой марионеткой.       Я с сожалением вновь посмотрел на захламлённый угол. Видимо, эта фотография была единственной из сохранившихся в гостиной. Другие выкинул Чонгук, когда съезжал с квартиры. Этот факт печалил. У нас и так запечатленные моменты были эксклюзивом, а здесь так вообще. Раньше в нижнем ящике тумбы для телевизора хранился небольшой альбом с нашими фотографиями. Сейчас, видимо, его и подавно нет.       На этом осмотр квартиры не заканчивается. Прямо из гостиной вёл путь на лоджию. Вполне просторная, когда-то здесь стоял небольшой диванчик, и мы сидели, смотря на звёзды.       «На небе блестят яркие фонарики. Издалека они кажутся очень маленькими, манят к себе. Романтичная обстановка с принесённым ноутбуком и каким-то старым фильмом об индейцах, что совсем не вписывается в атмосферу вечера. И не только он…       Чонгук вновь витает в облаках. Со стороны выглядит так, будто его разумом управляют с маленького пульта, унося в астрал одной кнопкой. Ощущается мерзко. Раньше такие вечера приносили мне, казалось, неисчерпаемый запас счастья, но залежи хорошего настроения оказались небесконечны. — Это же их главный, да? — я с искренним любопытством глянул на Чонгука, высунувшись из-под одеяла.       Раздражающая тишина ждала меня в ответ. Он безразлично хмыкнул, буркнув что-то непонятное под нос. Его «вечер романтики» состоял из телефона. Всё не может оторваться, кому-то отвечает, что-то ищет, и ни о чём мне не говорит. Даже не пытается успокоить, как будто бы не знает, что я нервничаю. — Гуки…— спустя время тихо произношу я, чуть дёрнув старшего за рукав. — Я занят, — недовольно рыкнул тот, процедив слова по буквам.       Чонгук поправляет рукав, опуская его прямо на кисть, и, неожиданно для меня, отсаживается в сторону. Наверное, моими глазами тогда можно было вымерить диаметр монеты. Настолько широко они не распахивались никогда. Впервые вижу, чтобы он так себя вел…Мне неприятно…»       В квартире осталась значительная часть мебели, повсюду раскидан какой-то хлам. Обстановка так себе, навевала настроение разрыдаться. Даже полную пепельницу с кофейного столика не выкинул. Я уставился на сгоревшие ошмётки сигарет в стеклянной таре. Мой взгляд зацепился, и я не мог пройти мимо, не взяв её в руки. Большим пальцем осторожно тронул серо-белый пепел. Мою кожу обожгло тепло. Оставшееся и почти неощутимое, но, одновременно, очень яркое. Вероятнее всего, это самовнушение. Я так и не привык жить в одиночестве. Этой пепельницей давно не пользовались, а мои ощущения — банальный самообман с желанием ощутить чьё-то присутствие. Такое близкое, родное.       «На асфальт накрапывает мелкий дождик. Я стою под крышей чужого подъезда, скрывшись от надоедливых капель. Сегодня, наверное, я впервые гулял сам с собой. Это непривычно и очень странно, когда все мысли рассказываются самому себе. Еще больший дискомфорт вызывают разнящиеся ответы на эти рассуждения. Создаётся ощущение, будто два полушария мозга — это братья-близнецы. Абсолютно идентичны внешне, но очень противоречивы по характеру. Одна часть меня ненавидит и раздражает самого себя, другая — натягивает розовые очки. И между ними невозможно определиться. В общем, решение проблемы я так и не нашёл.       Прошло почти четыре месяца, как я ушёл. Живу один, нашёл интересное хобби. Жизнь наладилась, но только визуально.       Я все ещё не могу забыть о нём. Меня злят его поступки, снятся мне по ночам, заставляя подскакивать с кровати. Когда я ушёл в первый раз, то вернулся. Не смог противостоять одиночеству, и невидимые нити вновь потянули меня к обидчику. Жизнь в очередной раз наполнили скандалы и слёзы. Первое время Чонгук вёл себя удивительно нормально — недели так три — после всё вновь пошло по наклонной. Прежнее состояние вернулась. Человек будто бы страдал раздвоением личности. Он мог быть добрым и спокойным, а мог превратиться в глыбу ледяной пустоты. У меня не получилось смириться с его выходками, хотя я пытался. Последняя ситуация стала решающей. Я мог оправдать всё, с чем он появлялся на пороге дома: чужой запах, чужая вещь, новое незакрывающееся диалоговое окно, но одному аргумента я не подобрал. Видимо, мои нервные клетки решили закончить увлекательное путешествие, когда в социальной сети знакомого я увидел фото, содержание которого нет желания вспоминать. Тогда я окончательно разорвал все связи.       До желаемого ухода я тешил себя тошнотворными иллюзиями. Сам уже относился к Чонгуку иначе, в какой-то мере мы скопировали друг друга. По чужим квартирам я, конечно, не шастал, но вот безразличие и пустую надобность в ком-то перенять успел.       На мой День рождения он оставил мне открытку с любимым черничным тортом, ответ на которую так и не получил. Чонгука этот факт мало смутил, да и меня тоже. Возвращаясь к рассвету, он уже не вёл себя, как мышка, а уверенно ходил по квартире. У меня не было желания ждать его или, ещё хуже, вновь начинать с ним о чём-то говорить. Я почти не повышал голос даже в ссорах. Слишком надоело. Наконец пришло осознание, что я нуждаюсь в Чонгуке, как в образе рядом с собой, а не как в личности. Его побуждения на нашу совместную жизнь, очевидно, такие же. Просто привык, что дома его не встретят молчаливые стены.»       Я с тяжестью вздохнул. Чем дольше я нахожусь в этой квартире, тем больше спрятавшихся воспоминаний посещают мою голову. Мне казалось, что курс у психолога полностью избавит меня от всей вязкости прошлого, но нет. Я создаю трудности сам себе, и это не заканчивается. Прошлое будет навещать меня, рыться в моих мозгах до того момента, пока я сам не отпущу. А я не хочу. Ведь в куче мерзких воспоминаний кроются хорошие и счастливые моменты. Я не готов выбросить их из памяти.       Рука сама потянулась в задний карман джинсов за небольшим бумажником. Среди кучи карточек лежала небольшая записка. Бумага уже грязная, и чернила местами выцвели. Дрожащими руками разворачиваю листок. Я снова делаю хуже себе.       «…Прошу, будь счастлив. Я хочу стать лишь плохим воспоминанием в твоей жизни. Нам не суждено было быть вместе, да и судьба до последнего не хотела, чтобы мы сходились. Всё было ошибочным. Но я хочу, чтобы твои слёзы и мои поступки имели в себе смысл. Хочу остаться твоим воспоминанием. Пытаться присоединить тебя к себе бесполезно. У меня нет желания страдать. И пусть я больше никогда не услышу, как бьётся твоё сердце, я всегда буду верить, что всё было не зря…»       Я дочитал последние строчки маленького письма. Эта записка была передана мне от Хосока. Сказал, что Чонгук написал её в одну из пьяных ночей. Посыл текста был сложен. Чонгук частенько противоречил сам себе через предложение. Возможно, это должно было быть ходом очередной манипуляции, но я просёк правила игры раньше.       Уже и не знаю, зачем её хранил. Бесполезный кусок бумажки, да и воспоминание так себе. Я неаккуратно сложил записку и сунул к себе в карман. В гостиной больше на вид ничего интересного не было. Курс встал на спальню. Меньше всего хотелось туда заходить. Шанс словить очередную психическую муть повысился. Эта комната была основной: здесь мы спали, общались, вели эфиры и уединялись. Собственно, почти банальное применение спальни во всех аспектах. От этого и было хуже всего. Слишком много смешавшихся воспоминаний.       Первой на глаза попадается кровать. На ней проводили больше всего времени, что со временем скатилось в сухую бездну. Поцелуи без любви, минимум объятий и бесчувственный секс — что может быть ужасней?       «Я с недоверием оглядываюсь по сторонам, осторожно прикрывая щёки длинной чёлкой. Сидя на сиденье, в самой глубине кинозала, можно было не бояться быть замеченным кем-то знакомым. Но развившаяся мания преследования не давала спокойно расслабиться и насладиться фильмом в красочном 3D формате. Прошлое оставило явный отпечаток на настоящем, особенно рядом психологических проблем. Не то чтобы я сильно по ним загонялся, но факт наличия напрягал. Возвращаю взгляд к фильму, стараясь вновь забыться. В последнее время кинотеатр стал моим вторым домом. Моё лицо с порога узнавала каждая кассирша и продавец попкорна. Даже собаки дворовые уже не реагировали.        Психиатр посоветовал лечиться чем-то отвлечённым и не нервным: детскими мультиками, комедийными фильмами или незамысловатыми книгами. Сказал, что ещё есть шанс выползти из всего дерьма без антидепрессантов. Мне очень сложно поймать концентрацию на фильме. Даже сейчас, в полупустом зале на самых дальних и тёмных рядах, где по классике жанра должны ворковать влюблённые парочки, скрываюсь я и боюсь быть обнаруженным. В очередной раз паникую по пустоте, потому что подобных мне любителей ночных сеансов крайне мало, да ещё и в среду в одиннадцать часов вечера. Но что-то всё равно не то, я будто чувствую чье-то присутствие. Чей-то знакомый, но тихий и неуловимый взгляд, что не отрывается от меня с самого начала сеанса.       В порыве нахлынувшей паники пробегаюсь глазами по залу. Все, абсолютно все уставились в экран и никто не испепеляет взглядом мою темную фигуру. Полное безразличие и никаких намёков, но нет!        Я подскакиваю с места, срывая с себя разноцветные очки. Гигантскими шагами покидаю кинозал, тяжело дыша. Я вновь не могу успокоиться. Разум понимает, что всё неправда и в зале только я, неизвестные люди, занятые своими делами, и мои проблемы, но мозг не хочет в это верить. У него свои предположения и несуществующие картины, что хаотично мелькают перед моими глазами. Прохожу мимо ошарашенного охранника, заворачивая к туалетам. Прижимаюсь к холодной плитке, закрывая глаза. Срочно требуется воссоздать розовую картину и успокоиться. — Как жизнь?       Холодное невидимое лезвие разрезает сердце. Последняя капля моего успокоения разбивается от этого металлического голоса. С глаз текут неудержимые слёзы. Я выглядываю из-под натянутого капюшона, всё еще надеясь, что это неправда.       Чонгук стоит в метре от меня, распихав руки по карманам, смотрит со смятением. — Ты отрастил волосы, — рука тянется к моем лицу, хватая спавшую каппу волос, и начинает крутить меж пальцев. — Тебе идёт. Он заложил пряди за ухо, открыв вид на моё лицо. — Неестественно бледное и матовое, — констатирует факт Чонгук. Его голос мрачный, теперь намного ниже, чем раньше.       Я всё еще не могу прийти в себя, выдавить хоть слово. Эмоции завертелись ураганом. Хочется обнять его, поговорить по душам, послать куда подальше и вылить всю ненависть. Язык не поворачивается просто обезопасить себя. Зачем он подошел? Чего вновь желает?       Снова пустой разговор, я даже не слышу, что он пытается донести. Мир в тумане, скрыт размазывающей пеленой слёз. В ушах звенит, я не могу разобрать ни единого слова, лишь краткие эмоциональные отрывки его голоса. Моя губа нервно дрожит, а руки самопроизвольно перебирают край рукава, нервно цепляя его между пальцев. Тело потеряло чувствительность. Холодный плиточный пол и стены не влияют на температуру.       Сквозь размытые стёкла глаз различаю удаляющиеся шаги. Они становятся громче и громче, среди всех звуков слышатся чётче всего. Он растворился за поворотом, оставив меня в омуте страданий. В очередной раз утопил ненависти к самому себе. Вновь…»       Хаотично пробежав по стенам взглядом, я наткнулся на очередную нашу совместную фотографию. Самую бросающуюся в глаза. Она висела прямо напротив входа, на пустом промежутке, разделяя два больших окна между собой. Сквозь запачканные временем стёкла пробивался лунный свет, озаряя комнату слабыми белыми лучами. В таком свете его лицо на портрете выглядело ещё более напряжённым, а моё передавало всю терзающую «красочность» нашей семейной жизни.       Порой мне кажется, что между нами никогда ничего не было. Моё присутствие сводилось к его удобству. Чтобы на пороге квартиры его всегда кто-то ждал, а простыни на кровати были согреты теплом. Его молчание всегда было отражением полной незаинтересованности, а не отсутствием слов или плохим настроением, как я пытался это оправдать.       Насколько же я был глуп, что верил ему тогда… Он очень умело внушил мне, что мимолётный поцелуй — решение любой ссоры, а совместный сон — близость.       Я давно остыл к нему, но невидимая красная нить всё еще переплетает наши пальцы. Она периодически натягивается, делает мне больно и пытается вернуть к прошлому. К тем событиям, к той жизни, к нему. Во сне я чувствую вибрацию его голоса, тихий отдаляющийся смех, такт шагов. Тяжёлые руки на своей спине и плечах, отражение розоватых губ. Моя жизнь давно могла вернуться к обычному виду, но он все ещё водит меня за собой. Только он может это отменить.       Больше не хотел находиться в этой квартире. Схватил сумку и выбежал в подъезд, наспех закрыв замок на один поворот. Во дворе дома терпеливо ждала моя машина. Меня охватила дрожь. Стараюсь сосредоточиться на плывущей впереди дороге. Мимо пролетают уличные ландшафты. Я будто снова погружаюсь в сон. С недоверием щипаю себя, окончательно понимая, что все взаправду.       Мои глаза не дрожали. Я смотрел на водную гладь, колышущуюся под слабыми дуновениями ветра. Наше любимое место ничуть не изменилось с годами. Такой же чистый, отстраненный от всех и спрятанный среди деревьев берег. Белоснежный песок, переливающийся, как перламутр, под светом полной луны. Вода ледяная, мутная. Изредка плескалась рыба. Мы здесь никогда не плавали, лишь любовались красотой рассвета и наслаждались тишиной.        От остывшего песка веяло теплом нашего первого объятия. Воспоминания заполняли голову, каждый счастливый момент прошлого вырывался из тени.       Я хотел исчезнуть среди этого песка, низких кустарников и массивных деревьев. Это была бы самая приятная и безболезненная смерть. Закрываю глаза, передо мной встает его образ, каким я запомнил его в самый красочный наш день.       Слабые порывы ветра несут с собой нежный запах его тела, как иллюзию, возникшую в моих бурных фантазиях. Его мягкие шаги скользят по песку, всё приближаются ко мне, рассыпая золотую пыль под ногами. Я чувствую длинные пальцы, проникшие между волос, как раньше раздвигая их, закладывая непослушные локоны за уши. Тёплое дыхание окутывает мою шею, сладость губ прилипает к моим, задерживается нежным отпечатком. Я слышу, как устремляется к звездам его тихий шёпот, заставляя вздрогнуть. — Тебе пора простить.