Пенопластовая боль Прощенье на губах Очнись герой Растаял лед, в руках занозы Эй, чудак, ну вытри слезы
Поговаривают, в реинкарнации человек получает то, что заслужил благодаря своей предыдущей жизни. Подавал руку слабым и обездоленным — живи себе без особых бед, чувствуй себя комфортно; вёл себя как последняя гнида, измывался над всем, что тебя окружало — проходи через все круги ада и вопрошай у своего бога, чем ты провинился. Вот вам и одновременное объяснение всех трагедий, настигающих человека на его веку, и мотивация быть личностью как можно более благочестивой — никто ведь не хочет страдать по полной программе. Предостережение и надежда, ответственность сначала перед всем живым, а после — перед собственной душой. Мировоззрение со стимулами на твёрдую пятёрочку. Хината между тем готов признать, что уже и в этой жизни успел нагрешить предостаточно, чтобы заслужить настолько суровое наказание. Мир вокруг догорел — теперь же медленно тлел, отравляя воздух и воду, пытаясь выкосить оставшихся выживших, начинающих завидовать мёртвым. Хаджимэ, собственно, и жаловаться не кстати: у него есть выделенное Фондом Будущего жильё, приличный сухой паёк, бутилированная вода из какого-то относительно чистого источника за тридевять земель — то, что здоровски помогает не умереть бесславно и чего нет у подавляющего большинства населения. Одна мысль вводит в содрогание. Но Хинате это едва ли необходимо. Своё тело он научился игнорировать ещё давненько: спустя пару дней от выхода из симуляции, когда мигрень с точностью швейной машинки прошивала всю голову по уродливым шрамам изнутри, пока те ныли снаружи. Первую неделю превозмогать физические боли казалось титаническим трудом — хотелось сдаться, подчиниться настойчивой рекомендации со стороны всего окружения вернуться во временное пристанище, в постель, и коротать время там. Но он устоял, сжимая зубы, день, затем второй, третий, всё увереннее выталкивая каждый момент боли из своего сознания, отгораживая трезвую часть рассудка от затуманивающей взгляд темноты. Делать вид, что неудобства не мешают сложной деятельности, было в первую очередь необходимостью, а уже после переросло в очередное искусство, которое Хаджимэ сумел освоить до совершенства. Реальность после симуляции пауз не терпела, а потому приходилось воспринимать боль за ненавязчивый фоновый шум. Хината мог сосредоточиться на своей миссии. Этапов для работы слишком много, а времени до жестокого мало. Он практически никогда не возвращается в выделенный уголок, буквально ночуя сидя у одной конкретной капсулы, через раз получает паёк в соответствии с расписанием, периодически даже забывает пить минимальное количество воды. Он изводит себя расчётами, которыми вдоль и поперёк исписаны какие-то бумажки, пробует что-то изменить прямо на ходу, а ещё очень много и пристально наблюдает. Малейшие изменения показателей будоражат кровь: отрицательные заставляют метаться от аппарата к аппарату, дабы стабилизировать состояние, а улучшения напрягают — приходится следить, чтобы они не были подозрительно стремительными. Фонд на эту нерасторопность рвёт и мечет, тыкает пальцем в растущие цифры в расчётах чуть ли не каждый день, уже даже не намекая, а прямым текстом заявляя: ресурсы энергетические по современным расценкам куда важнее ресурсов человеческих — высшую ценность возымели более вещественные единицы, сместив право на жизнь в последние строчки. Одним больше, одним меньше — не так страшно. Трезвой частью сознания Хината понимает их правоту. Но вот так запросто отбрасывать на периферию внимания жизнь и здоровье самого дорогого человека он не собирается. Слава изверга за Трагедию приклеилась к нему — точно ли именно к нему? — намертво неспроста, только вот это прошлое, за которое он расплачивается здесь и сейчас сполна. Хаджимэ и рад бы сделать всё как можно быстрее — в конце концов, это по большей части именно в его интересах, — но не может. Это небезопасно — абсолютно любая мелочь может пойти не так. Причина тому очевидна. Всё осложняют диагнозы. Они мешали сделать всё быстро и безболезненно, оставляя здоровье Комаэды на хлипкой ненадёжной нитке. Выдёргивание его из коматозного состояния с шансом в девяносто процентов сопровождаться будет нарушением всех функций жизнедеятельности, а это буквально убийство. Хаджимэ ничего не остаётся, кроме как бродить по помещению, от экранчика к экранчику, моля судьбу о прощении и милости. Клянётся, что готов отдать всё, что имеет, — пускай большая часть пожитков и канула в Лету в ходе Трагедии, и предлагать получается ничтожно мало — лишь бы осталось самое главное в его жизни. Надежда в жизни Хинаты умрёт последней — перед ней уйдёт её самый преданный сторонник. Очередной конец смены проходит стандартно. Хината продолжает надеяться, но не дотошно ждать — так практически никогда не бывает. Иногда, честно сказать, накрывает. До истерик, до панических атак, до разодранных рук и усиливающихся мигреней, превращающих в фоновый шум даже раскатистое гудение приборов. Сегодня, конечно, лучше обойтись без этого. Уже перед самым выходом в свет за долгую неделю краем зрения он улавливает какие-то перемены. Ощущение сперва интуитивное — сначала даже не совсем понятно, что не так. И лишь приглядевшись к нескольким измерениям Хаджимэ понимает, из-за чего сработало подсознание. Показатели слишком походят на все предыдущие случаи. Такой шанс упускать нельзя. Он сбрасывает сумку с вещами на пол, не беспокоясь о целости груза, и подскакивает к разным аппаратам в порядке важности. Хаджимэ рвётся вперёд, готовый в буквальном смысле вступить в бой с самой смертью. Идти наперекор ей — абсурд, но не пробовать он не собирается. Это лучший момент. И не помочь Комаэде вернуться сюда, когда его сознание буквально готово отключиться, если его не выпустят из ограниченного сконструированного пространства — кощунство над ним и самим собой. Некоторые значения скачут из крайности в крайность, какие-то отказываются изменяться вовсе — состояние нестабильное, но тем и удобное. Есть шанс прорваться, если дёрнуть за один проводок, усилить поставку веществ с другого устройства и... Хрипы позади не показатель. Тело оказалось способно издавать звуки даже в анабиозе — давно проверенный факт, который не раз дарил ложные надежды. Хаджимэ поворачивается, скрещивая руки на груди. Стремительно приближается к капсуле, не зная, насколько готов увидеть что-либо там. Хрипы — не показатель, вовсе нет. Но распахнутые глаза, подрагивающие веки и полное непонимание во взгляде — абсолютно точное подтверждение относительной ясности сознания. Стёкла разъезжаются по ощущениям до ужаса медленно. Спешить в любом случае нельзя, но очень хочется — Хината ждал слишком долго. Терпение сошло на нет. — Э-эй! — он нагибается над чужим телом. — Слышишь меня? Ничего получше на ум от волнения просто не приходит. Это классическая попытка проверить реакцию — эффективность должна дать о себе знать. Взгляд потерянный, пару секунд туманный. Прежде чем ответить, очевидно, прокручивает информацию пару-тройку раз. Отвечает, правда, всё равно невпопад, неуместным вопросом. Что-то неизменно. — А... Изуру Камукура? Внутри что-то падает. Протянутая рука Хаджимэ, на которую опирается Комаэда, идёт мелкой дрожью. Если он его не узнаёт, если он путает образы, если что-то внутри перемешалось, то это очень-очень... — Нет, — вдруг на выдохе тянет Нагито, усаживаясь в своём месте заключения. Чуть прищуривается, окрепнув в своей уверенности. — Нет, ты же... Хината-кун, это ведь ты? Образы просто смазаны. Этого следовало ожидать от утомлённого мозга, едва отошедшего от затяжного внутреннего заточения. — Будем считать, что ты оба раза попал, — мелет что попало. Но это, кажется, уже никого не волнует. Он тянет на себя ещё раз не слишком резко, но достаточно живо: нетерпение пересиливает осторожность, которая испаряется с каждой секундой взгляда прямиком в оторопелые серо-зелёные глаза. — Я так долго ждал этого, Нагито. Он целует его в щёку молниеносно, едва чётко, а затем крепко жмёт к себе. Одновременно со смыкающимися на его спине слабыми руками Хаджимэ чувствует назойливое пощипывание в глазах и носу. Когда слёзы рисуют ручейки на его веках, скулах, он понимает, что судьба всё же бывает благосклонна.Здравствуй, я тебя так долго ждал!