***
Сириус пытался делать вид, что у него всё хорошо. Иногда у него даже получалось. Но с каждым днём сил на притворство становилось всё меньше и меньше. Даже профессор Макгонагалл однажды попросила его задержаться после урока, чтобы спросить, всё ли у него в порядке. — Я просто немного волнуюсь из-за СОВ, профессор, — ответил тогда Сириус. Судя по взгляду, которым одарила ученика взрослая волшебница, она не совсем поверила ему, но всё же кивнула, принимая такой ответ. — Вы можете сходить к Мадам Помфри за успокаивающим бальзамом, она вам не откажет. — Да, я думаю, стоит. Спасибо. И Сириус правда пошёл. Но скрыл истинную причину своего тревожного состояния. Бальзам оказался противным на вкус, отдающим какими-то горькими травами, но действенным — ему и правда стало легче. Исчезло это давление в груди, дрожь в руках, а мысли перестали путаться так сильно. Но подавленное состояние никуда не делось. У всего этого было одно, но очень важное, отягощающее обстоятельство. Сириус Блэк был давно, очень сильно и безответно влюблён в Ремуса Люпина. Он был влюблён в него с того самого момента, как вообще смог идентифицировать любовь как отдельное чувство. Это был третий курс. Ремус очень вымахал и возмужал за лето, это не скрылось ни от кого, в том числе и от Сириуса. Сначала он не придавал значения своей такой заинтересованности в друге, Джеймс и Питер тоже похорошели и, на взгляд Сириуса, были красивыми парнями, но они не вызывали и толики тех чувств, что возникали в груди Сириуса, когда он смотрел на Люпина. Это было странно, непонятно и от этого пугающе. Джеймс начал много говорить о Лили, которая и замечать его не хотела, а Питер, на удивление всех, даже завёл себе подружку. Это была девушка из Пуффендуя, их однокурсница, очень милая и увлекалась Травологией — это всё что они про неё знали. Разговоры про девушек стали происходить всё чаще, но Сириус, откровенно говоря, не мог разделить их восторга касательно противоположного пола. Ремус, очевидно, девушкой не был. Когда Питер после Рождественских каникул припёр в Хогвартс журналы с полуголыми, а иногда и совсем обнажёнными, женщинами, как магловские так и волшебные, где девушки на фотографиях вдобавок ко всему еще и двигались, это был край. Пока мальчики с интересом рассматривали картинки, Сириус сидел позади них и пытался сдержать рвотные позывы. Ему было противно. Девушки безусловно были красивыми, да, но… Как будто всё его нутро противилось одной только мысли о девушке рядом. Тут он начал что-то подозревать. Найти что-то похожее на те журналы, но с мужчинами, ему не удалось, поэтому Сириус стал украдкой поглядывать на своих переодевающихся однокурсников. Исключительно в научных целях, разумеется. Ему правда стало интересно, ему действительно нравятся парни или он просто не достиг еще того возраста, когда ему будет нравиться кто-либо в принципе. Где-то в глубине души он всё уже давно понял, конечно, но признаться самому себе иногда бывает даже сложнее, чем кому-то постороннему. Ремус особого интереса к девушкам не проявлял, что Сириуса немного радовало, но… Он ни к кому интереса не проявлял. Вот вообще. Они часто шутили, что Люпин встречается с книгами и по ночам дрочит на новый учебник ЗоТИ. И это расстраивало Сириуса. Есть же люди, которые не испытывают влечения, не могут влюбляться… Что, если Ремус из таких? Это было бы даже грустнее, чем если бы он оказался гетеро. Когда Блэк в очередной раз поймал себя созерцающим красивое лицо своего друга и размышляющим об его ориентации, он понял, что глупо уже бегать от самого себя. Он гей. И он влюблён в Ремуса Люпина.***
Приближалось следующее полнолуние. Ремус до сих пор не разговаривал с ним и вообще делал вид, что Сириуса не существует. Это ранило. Безразличие и равнодушие гораздо хуже, чем гнев. Блэк отдал бы всё, чтобы Люпин злился на него и ругался, но только не чувствовать себя пустым местом рядом с ним. Уже почти месяц он устраивал только милые и смешные розыгрыши, типо внезапно появившихся цветов в волосах у Доркас, золотых птичек, подозрительно похожих на снитчи, летающих под потолком гостиной или волшебное перо, которое вместо нужного текста выводило всегда только цитаты о любви. Но Ремусу до этого не было никакого дела. Как староста он не мог снять баллы, потому что ничего плохого, по факту, Сириус не делал, даже наоборот, все смеялись, поэтому просто продолжал делать вид, что ничего не происходит. Ремус очень сдружился с Лили. Этот факт напрягал не только Сириуса, но и Джеймса. Он то с Люпином продолжал общаться, и тот был не против поддержать диалог с тем, из-за которого всё по итогу вышло хорошо, но лицо Поттера, до этого всегда яркое и счастливое, было преисполнено разочарованием и боли, когда он видел Лили, мило хихикающую рядом с Люпином. Ремус хороший друг, он никогда бы не стал ухаживать за девушкой, в которую влюблён его товарищ, — Сириус повторял это Джеймсу много раз, но в глубине души понимал, что это не поможет. Ведь он сам чувствовал… То же самое. Когда Ремус заливисто смеялся в компании Лили, Доркас и Мэри, внутри Сириуса просыпалось что-то страшное. Он хотел, чтобы Ремус был счастлив, безусловно, но он должен быть счастлив с ним. Он должен смеяться с шуток Сириуса, делиться своим любимым шоколадом именно с ним, лежать у него на плече, читая свои книжки. Внутри всё разрывалось от обиды. Обиды в первую очередь на себя. Это ведь он всё испортил. Испортил не только такую крепкую дружбу, но и, возможно, отношения, и не только свои. Кто знает, может у них с Ремусом и правда всё вышло бы? Может ему тоже нравились парни и Сириуса он считал привлекательным, и вообще… Обиднее всего было за Джеймса. Он дорожил Мародёрами больше всего на свете, и видеть, как всё рушится, было для него невыносимо: он заразился упадническими настроениями Сириуса и тоже ходил как в воду опущенный уже пару недель. Сириус давно решил, что это полнолуние проведёт в спальне. Впервые за несколько лет. Он боялся, что волк внутри Ремуса распознает в нем врага. Это было бы ужасно. И даже не потому что он мог бы поранить Сириуса, этого он не боялся: в образе Бродяги он справится с оборотнем, без проблем; он боялся, что его психика такого просто не выдержит. Ремус-волк был также любим Сириусом, как и его человеческая форма. Среди всех друзей волк больше всех любил именно Бродягу, потому что чувствовал в собаке много общего с самим собой. В первое совместное полнолуние они обнюхивали друг друга и, пускай для Сириуса это было странным, ибо он сохранял своё человеческое сознание, Ремус-волк был явно удовлетворён запахом Бродяги. Мадам Помфри очень удивилась, что в то полнолуние Люпин не получил никаких травм и новых порезов, но списала это на то, что он потихоньку начинает контролировать свою волчью форму. Воспоминания об их ночных вылазках теперь причиняли боль. Сложно было принять тот факт, что такого, скорее всего, больше не будет. Никогда. Сириус вспомнил второй курс и середину третьего, когда они уже знали про “пушистую проблемку” Ремуса, но анимагами еще не стали. Они прокрадывались в больничное крыло рано утром под мантией-невидимкой Джеймса и встречали Ремуса, каждый раз с новыми травмами и порезами; они оставляли ему его любимый шоколад и, если им не удавалось отделаться от Помфри, записку с приятными словами, напоминая, что Ремус всё ещё их друг и они безумно любят его несмотря ни на что. Сириус подумал, что, возможно, стоит сделать так и в этот раз.***
Сириус проснулся рано. За окном только-только начало светлеть. Осень наконец-то вспомнила, что она осень, и в комнате было ощутимо холодно. Может, если бы в ней ночевали еще три человека, было бы не так промозгло, но что поделать. Сириус сел на кровати. Тишина больно давила на уши. Никакого тихого посапывания Джеймса, ритмичного храпа Питера и вечно ворочающегося Ремуса. Никого. Это осознание ударило как молотом. Он один. Совершенно один. Что если он потеряет своих двух других друзей так же, как потерял Ремуса? Просто по своей глупости. У него же больше никого нет. Семья его ненавидит, близко он ни с кем больше не общается. Постучаться к Андромеде? Они хорошо ладили в детстве, может, она примет заблудшего кузена? Этот поток мыслей прервал звук открывающейся двери. В комнату как будто бы никогда и не вошёл, но уже через секунду Джеймс стянул с них с Питером мантию-невидимку. Выглядели они уставшими и немного подавленными. Блэк сразу же вскочил с кровати и подошёл к Джеймсу. Тот, словно прочитав в глазах друга, что тот хочет сделать, протянул ему мантию. — Он искал тебя, — вдруг сказал Джеймс, когда Сириус уже подходил к двери из спальни. — Кто? — Сириус не понял, о чем тот говорил. — Волк… Он искал тебя, — пояснил Джеймс, и сердце Сириуса упало, глухо стуча. — Постоянно ходил вокруг нас, обнюхивал, пытался выследить следы на земле, но… Мне кажется, он расстроился. Сириус кинул взгляд на Джеймса, который поджал губы, как будто бы извиняясь за то, что сказал. Блэк коротко кивнул и поскорее повернулся к двери, чтобы Джеймс не увидел, как по его лицу начинают течь слезы.***
*** Он прождал под дверями больничного крыла почти час. Когда он уже совсем отчаялся и сгрыз все ногти на руках, из-за угла показались две фигуры. Сириус так резко вскочил, что чуть не уронил шоколадку из дрожащих рук. Слова Джеймса всё никак не выходили у него из головы. А когда Сириус увидел, что Ремус, привычно хромая, держался за плечо, кривясь, ему стало совсем дурно. Ремус не получал травм, кроме царапин, все те два года, что они сопровождали его, а сейчас… Сириус стал винить себя еще больше. Парень успел проскользнуть перед тем как Мадам Помфри закрыла дверь. Ремус улёгся на койку в углу, завешенную балдахином, скрывая себя от всех тех, кто поневоле забредёт сюда в ближайшие сутки. Никому не надо чтобы по школе гуляли слухи о том, что он слишком часто попадает в больничное крыло, причём всегда в полнолуние. Целительница скрылась в своем кабинете, и Сириус решил не ждать больше. Он подошёл к кровати через не до конца задёрнутый полог; тот немного колыхнулся, но Ремус лежал с закрытыми глазами и вряд ли почувствовал что-то. Блэк, стараясь не шуметь и не задеть ничего, чтобы не выдать себя, положил шоколадку и записку на свободную часть матраса рядом с подушкой. Ремус резко открыл глаза. Ну да, чутье волка не обманешь. Он стал озираться по сторонам, ища того, кто нарушил его покой. Но Сириус всё ещё стоял под мантией-невидимкой. Интересно, Ремус чувствовал его запах? У Люпина всегда обострялись обоняние и слух в период полнолуния, и пускай Сириус был чистый и без привычного уже запаха парфюма, но тот самый, особенный запах у него был и будет всегда. Ремус когда-то пытался объяснить, что за запахи он имеет ввиду, но Сириус понял это только когда сумел превращаться в Бродягу. Мир животных полон запахов: они помогают им определять свою или чужую территорию, отличать своих от чужих. Свой неповторимый запах был у каждого живого существа, и его невозможно было описать как-то конкретно, он складывался из множества совсем маленьких частичек, как отпечаток пальца складывается из разных витиеватых линий. Сириус понял, что дальше смотреть на Люпина он не может. Боль где-то в груди разрасталась с каждой секундой всё больше, поэтому Блэк развернулся и аккуратно вынырнул из-под балдахина, поспешно направляясь к двери. В коридоре парень перешёл на бег. Ему хотелось как можно быстрее оказаться в спальне, лечь на кровать, закрывшись пологом, и поплакать. Давать волю своим чувствам ему было сложно. Его мать считала слезы признаком слабости, поэтому всегда жёстко наказывала своих сыновей, когда те проливали слезы. Со временем Сириус научился мастерски прятать свои эмоции. Со стороны могло показаться, что у него нет никаких проблем, что он человек-радость, с налётом высокомерия. Но это было далеко не так. На удивление, чтобы раскрыться Джеймсу ему понадобилось всего четыре месяца. Но с Джеймсом и не могло быть по-другому. Он был замечательным другом, таким поддерживающим и компанейским. Казалось, что если Сириус признается ему в убийстве, то тот без раздумий предложит вариантов пять того, где можно спрятать труп. Это было их первое рождество в Хогвартсе. Сириусу очень не хотелось ехать домой. Единственный, ради которого ему стоило бы приехать, это его младший брат Регулус, но тот в своих письмах, которые оправлял стабильно три раза в неделю, сам настоял на том, что Сириусу не стоит появляться дома, ведь их мать придёт в ярость, стоит ей увидеть красно-золотой галстук на шее сына. Сириус отправил ответное письмо, в котором обещал прислать младшенькому подарок, а сам ходил весь оставшийся день мрачнее тучи, распуская вокруг себя мрачную атмосферу, от которой, казалось, вяли омелы. Тем же вечером, сидя на кровати напротив друг друга, Сириус вывалил Джеймсу абсолютно всё. И впервые за много лет заплакал. Слезы лились из глаз ручьями, и Джеймс не то что не высказал осуждения, он обнял Сириуса и гладил его по спине до тех пор, пока тот не успокоился окончательно, а потом и заснул с ним в одной кровати, обнимая и прижимая к себе, будто стараясь защитить от всего мира. В то Рождество Джеймс остался с ним. И какого же было удивление Сириуса, когда Ремус и Питер сделали то же самое. Со временем Сириус научился плакать. Он всё еще старался скрывать от посторонних свои негативные эмоции, но он научился быть честным хотя бы с самим собой, что уже было большим шагом.***
*** Приближался конец первого полугодия. Пятикурсников нагружали по полной программе: домашней работы становилось всё больше, почти на каждом занятии были проверочные или контрольные работы. Казалось, не было времени даже дышать. Сириус гадал, каким образом Джеймс успевает еще и на тренировки ходить несколько раз в неделю. Всё свободное время пятикурсники проводили либо в библиотеке, либо в гостиной факультета, отрабатывая заклинания и исписывая сотни метров пергамента. Сириус обнаружил очень интересную вещь — учёба отвлекает. Загрузив себя подготовкой по полной, не было и минуты, чтобы подумать о чем-то кроме учёбы. Он учился, ел и спал, ходил в душ, иногда позволял себе заглянуть на тренировку Джеймса, чтобы расслабить перегруженный мозг. Вот и всё. Приближалось второе, после того самого случая, полнолуние. Сириус вспомнил об этой дате буквально за пару дней до, хотя раньше мог без задней мысли назвать цикл луны, проходящий в конкретный день. И это расстраивало. Отношение Ремуса, казалось, никак не изменилось за этот месяц. Но сказать что-то вразумительное было сложно, сейчас весь курс был на нервах, так что… Была вещь, которая радовала Сириуса. После прошлого полнолуния он взял в привычку оставлять Ремусу шоколадки и маленькие открытки в разных местах: на подушке в спальне, подкидывать ему в сумку посреди дня, класть на стопку его книг в библиотеке. Это самое малое, что он мог сделать в этом безумном темпе их учёбы. — Не пойдёшь сегодня со мной на тренировку? — спросил Джеймс, роясь в своем сундуке и выуживая оттуда тёплую квиддичную форму. — Нет, мне надо успеть дописать эссе по Зельеварению, — ответил Сириус, даже не поднимая голову от учебника. — Окей, — ответил Джеймс, его голос даже не был разочарованным. — Удачи, бродяга, — и парень удалился, закинув метлу себе на плечо. Сириус корпел над эссе уже довольно долго. Он не особо следил за временем, используя уходы/приходы Джеймса в качестве своеобразных будильников или таймеров. Когда Поттер вернётся с тренировки, у них будет немного времени, примерно с полчаса, перед ужином, за которое они смогут отработать до конца последние из заклинаний по Трансфигурации, а после ужина нужно будет сесть за эссе по Истории магии, и там уже до победного. Сириус услышал, как кто-то зашёл в комнату, но снова даже не поднял голову на звук. Для Джеймса слишком рано, Питер уже который день пропадает в библиотеке, приходя в спальню только чтобы поспать, а Ремус… Ну, они не разговаривают, так что какой смысл обращать на него внимание: от безразличного взгляда станет только больнее. Послышалось странное копошение со стороны кровати Ремуса, а затем Блэк услышал шаги по направлению к себе. Сердце его забилось сильнее, но перевести взгляд от пергамента он не решился. Сириус вздрогнул от неожиданности, когда перед его носом Ремус вывалил ему на кровать какие-то предметы… Какие-то… Это были шоколадки. И открытки. Которые Сириус ему приносил. — Если ты так пытаешься загладить свою вину, — начал холодный как сталь голос, — то знай, у тебя ничего не выйдет. Ремус, не дожидаясь какой-либо ответной реплики, ушёл из комнаты, оставляя Сириуса наедине с горой шоколада и разбитым сердцем.