♫ ♪ ♫
За неделю до выступления получилось устроить репетицию на концертной площадке. Нужно было изучить сцену, сообразить, кому-откуда-как выходить, куда петь, как перемещаться в пространстве – на сцене и за кулисами. Накануне отъезда менеджер Ким предупредил группу о раннем подъёме – предстояло ехать в соседний город Коян, и пусть добираться в идеале не больше часа, не хотелось бы застрять в пробках. Дама может позволить себе опоздать, назидательно отметил Докча, особенно если она Королева, но у них такой роскоши нет. А более скоростной путь по метро не рассматривался из-за необходимости везти громоздкое оборудование и инструменты. Отдельно мужчина поравнялся со своей главной звездой – вновь смотря глаза в глаза – и ткнул несколько раз пальцем того в грудь под чёрной футболкой: – И ты, Ю Джунхёк. Можешь сколь твоей душе угодно спорить с Мин Дживон на обычных репетициях, но там, при посторонних, будь так любезен, сосредоточься на деле! – он говорил твёрдо и уверенно, вкладывая в слова всё убеждение, на которое был способен, стремясь повлиять на этого упрямца. Впрочем, лучше всяких угроз, какие он мог бы озвучить, но не станет, сработало случайно, наугад брошенное: – Я же ваш менеджер всё-таки, и никуда вам от меня не деться. Для Лидера было важно в этой фразе другое: Докча тоже от них никуда не денется. Выехав с задержкой, в дороге все устроились в удобных креслах арендованного микроавтобуса с вместительным багажным отделением в задней части. Студенты мгновенно отрубились, одна – скрывшись от мира за маской для сна, другой – отгородившись громкими наушниками на полголовы. Джунхёк же недовольно сверлил взглядом полупрофиль Докчи, севшего рядом с водителем. А не с ним. Никогда не думал, что будет так тяготеть к чужому обществу. Но Ким Докча был профи в своём деле и хотел контролировать всё, что мог, делая вид, что может он всё. Поэтому он сидел на пассажирском месте в кабине, сверяя маршрут и график, делая пометки в блокноте, строча сообщения или заметки в телефоне или «вися» на звонках то хозяевам заведения, то Хивон, раз или два говорил с Хёнсоном, сидящим сразу позади своего шефа. Действительно, настоящий многорукий кракен. Не особо задумываясь над действиями, певец достал свою плотную тетрадь с текстами и стал «убивать время», бездумно чиркая карандашом, невольно вторя недавно написанным строкам:«Вновь я рисую картины – Здесь небо чёрного цвета! А Солнце на Земле ещё светит, Но где ты – мне никто не ответит!»
Когда они прибыли на место, спустя почти полтора часа, со страницы на него взирал чернющими глазами яростно вскинувший щупальца кальмар. Удовлетворённо хмыкнув, Джунхёк написал на его «колпаке» аббревиатуру группы и захлопнул тетрадь. Наконец-то можно выйти и размять затёкшие мышцы! Докча изучал «пути отхода», общался с охраной, сунул нос во все углы на пару с Чон Хивон – достойная в своей дотошности хубэ. Жаль, в заведении был только бар, к тому же, сейчас закрытый, и пришлось выйти за едой в ближайший супермаркет. Здесь менеджер Королевы не смогла составить ему компанию, втянутая в активное противостояние со своей подопечной – Докча предпочёл поберечь себя и не вникать в причины спора, к тому же он был уверен в своей замене. Поход не отнял много времени, поскольку Ким по привычке приметил продуктовый мини-маркет неподалёку, и вскоре закончил с покупками, улыбнувшись приветливой женщине за прилавком. Небольшой пакет, всего пяток продуктов: каждому по перекусу, предпочтения он запомнил, и пусть не одобрял фастфуд, решил, что иногда можно и побаловать подопечных – заслужили. На подступах Докча заметил мужчину в ярком наряде, который возмущённо ругался на закрытую дверь главного входа в заведение. Что-то в его голосе, помимо агрессивных слов и интонаций, заставило менеджера внутренне напрячься, будто в подзабытом чувстве ожидания удара в живот. Глуша это странное ощущение, он прошёл мимо грубияна, завернул в узкий проход к чёрному ходу «для персонала», когда услышал позади: – Эй, какого хрена ты тут ходишь?! – после чего его резко развернули на сто восемьдесят градусов, даром, что ручки пакета он лишь сжал сильнее от неожиданности. И чуть не выпустил от удивления, столкнувшись с до боли знакомым яростным взглядом – только поистине первобытный страх, сковавший тело, не позволил этому случиться. – Что?! Это ты, Ким Докча? Разум кольнуло острым чувством дежавю: маленькая, плохо освещённая подворотня, маленький мальчик – аутсайдер-одиночка, и крепко сложенный хулиган, местный задира и вандал, который не мог пройти мимо тихого сироты, любящего книги и музыку. В целом, ничего особенного, обычная школьная история, им бы позабыть друг друга – Докче даже почти удалось, мужчина напротив тем более должен был выкинуть «жалкого задрота» из головы, едва покинул стены школы… Но не у каждого задрота есть такая примечательная биография, особенно в графе «родители». – Сто лет не виделись! Как сам? Как мать? – с острой ухмылкой и явным, всё таким же, наслаждением от собственного яда спросил Мин У, выпрямляясь перед бывшим одноклассником. Он глядел с нарочитым пренебрежением, чувствуя себя как никогда выше собеседника на социальной лестнице. И пусть костюм – тот самый, в классическую бежевую клетку – он оглядел чуть удивлённо, то пакет в руке окончательно убедил его в собственном превосходстве: – Что, бегаешь подай-принеси? Даже таким мелким работникам элитное заведение не даёт выглядеть абы как, пф! Небось всё ещё тащишься по всяким ноунеймам, поэтому сюда устроился? Ну-ка проведи меня внутрь! Я их лучший клиент, как они смеют меня не пускать, если даже такой, как ты, у них работает?! Мин У сыпал свои претензии, найдя себе подходящую мишень, которая не даст отпор, в отличие от того бугая у главного входа. Чувствуя прежний ужас, холодом поднимающийся по позвоночнику, Докча замер, не смея шелохнуться, переживая внутри подступающую паническую атаку, совсем как тогда – оказалось, что возраст и карьера ни капли не спасают того маленького зашуганного мальчишку. В юности он настолько боялся школьного хулигана, что не осмеливался даже пожаловаться семье, опасаясь из-за угрозы приёмной сестре. В какой-то момент он подумал, что по телу прокатилась нервная дрожь, однако быстро понял, что это всего лишь виброзвонок. Казалось, тело потеряло связь с поглощённым воспоминаниями мозгом и действовало автоматически, потому уже через несколько секунд мужчина, не отрывая стеклянного взгляда от «собеседника», ответил на звонок, едва увидев имя на экране – «Мнительный солнечник», Джунхёк звонил поразительно невовремя, он не был готов противостоять ещё и непредсказуемой звезде! В трубке заговорил недовольный глубокий голос: – Что ты там застрял, Ким Докча? – даже какая-то дразнящая насмешка слышалась в интонации, ещё больше взвинчивая слушателя. – Какой безответственный менеджер! А вчера-то какой наглый был, упрекал нас, угрожал своим настырным присутствием… Докча почувствовал, как закипает внутри переполнившаяся чаша – так разозлился на выходку подопечного, что страх перед старым недругом просто испарился от этого жара. Действительно, по сравнению с Джунхёком этот засранец – просто ничтожество. Только сейчас, невольно сравнив этих двоих, Докча понял, почему он всегда позволял себе открыто дерзить Джунхёку: тот сочетал в себе две когда-то нерушимых константы в его жизни. Грубость школьных хулиганов и спасительную музыку «Mola-Mola». Конечно, и до них Докча скрывался от жестокости своей жизни, находя утешение в мирах, порождённых музыкальными переливами. Однако только музыка «IMM» воплотила в себе мир, разрушенный, казалось, до основания, но полный надежды, который отозвался его искалеченной душе. Джунхёк напоминал ему и противника, и союзника, а потому он не боялся противостоять ему, когда чувствовал острую необходимость в этом. Губы растянулись в той самой, раздражающей певца и настораживающей остальную группу крокодильей улыбке, и елейный голос, который Ким слышал будто со стороны, едва ли не промурлыкал в трубку: – Что ты, Джунхёк-а, я уже здесь! Тебя плохо слышно, у меня тут псина какая-то гавкает, так раздражающе… Скоро буду! – и сбросил вызов, стоя увереннее, чувствуя внутреннюю силу. Смерив заткнувшегося от неожиданности мужчину высокомерным взглядом, Ким отчеканил: – Я очень занят, Мин У. Мне совершенно некогда болтать тут с тобой, вспоминая солнечное детство. А «слушать музыку начинающих исполнителей» является частью моей профессии к моему прежнему удовольствию. Из окна второго этажа Джунхёк проводил взглядом макушку своего менеджера, скрывшегося в двери запасного входа. Он оказался здесь случайно – искал тихий угол позвонить Мии, надеясь попасть в перерыв между уроками. А увидел в окне спину какого-то разодетого хмыря и бледное, будто восковое лицо Кима Докчи. Такое жуткое и неживое, ещё хуже фальшивых улыбок, которые он цеплял на себя в начале их сотрудничества. Именно припомнив это и тычки накануне вечером, он набирает не сестру, а «менеджера Кима» с аватаркой чёртика, поставленной как будто слишком давно. Может, в разговорах и жестах Джунхёк не был особенно эмоционален, но позволял себе шалости с бесстрастным лицом: отправлять проказливые смайлики сестре или ставить нелепые картинки на своих приближённых. Однако он понятия не имел, как подбодрить дорогого, но ещё не близкого ему человека – зато знал, какой контакт нужно задеть, чтобы Докчу перемкнуло на холодную злость. Во всяком случае, он надеялся, что сработает и во второй раз, уже преднамеренно. «Сейчас неподходящее время, чтобы уединяться в укромных местах, будто подросток, – напомнил он себе и своему либидо, проснувшемуся от бьющей наотмашь харизмы Докчи. Не нужно было слышать больше, чем то раздражение, льющееся через динамик, чтобы полюбоваться метаморфозой испуганного ужика в грозного молодого дракона. Хмыкнув, он отошёл от окна: – Надо хоть написать Мие, пускай сама перезвонит в перерыв». Не считая инцидента с «псом», о котором знали лишь двое из всего коллектива будущего концерта, больше никаких проблем за день не возникло. Ну, как не возникло, устало вздохнул Ким Докча, оглядывая «поле брани». Конечно, по уровню стресса это не идёт в сравнение с неожиданной встречей с Мин У, однако заклиная Джунхёка не ёрничать с Дживон, он как-то совсем не подумал сделать аналогичное внушение остальным! Впрочем, до этого как-то повода не было: ни Джихе, ни Намвун никак не реагировали ни на эксцентричную артистку, ни на её музыкальную команду. Впрочем, все уже были измотаны насыщенным днём, полным репетиций, замечаний и претензий, они загоняли рабочих сцены, поругались даже Хёнсон и Хивон, хотя, казалось бы, ну куда им да с чего бы… – Насыщенный был день, – подытожил Докча, прерывая спор, – но хотелось бы вернуться затемно. – Докча-сси! – расстроено воскликнула певица. – Разве вы не остаётесь? Мы сняли гостиницу на ночь. Завтра прогуляемся по городу! Поедим вкусностей, посмотрим достопримечательности… «Пробежимся по молам» повисло в воздухе невысказанным, менеджер Ким точно увидел, как у его коллеги дёрнулся глаз. Он улыбнулся Королеве, окинул взглядом своих подопечных: – Предпочитаю спать в своей постели, – прозвучало более двусмысленно, чем он планировал, но сегодняшняя суета сказалась на работе «фильтра» между мозгом и языком. Сейчас он бы не смог так хорошо осадить ни Джунхёка, ни хотя бы Намвуна. По правде сказать, он не был уверен, что сможет хорошо уснуть после некоторых событий минувшего дня. Пока его мозг настроен на рабочий режим, ничто не потревожит его мысли, однако едва он даст слабину, отправившись отдыхать, воспоминания вновь перехватят контроль. А Докча даже матери позвонить не может!.. Он тяжело вздохнул, устроившись в кресле через проход от своей главной звезды: в обратном пути не было такой спешки, и за водителем не нужен был глаз да глаз. Хотя Хёнсона главный менеджер всё-таки усадил вперёд, но больше для опыта, чем из реальной необходимости. Да и мужчине ничего не стоило подружиться с водителем микрика. Интроверт внутри Докчи пыхтел на такую несправедливость, никак не проявив свою маленькую зависть внешне, и угомонился лишь на наблюдении украдкой за Джунхёком. Возможно, ему хотелось оказаться на соседнем с ним сидении, уронить голову на крепкое плечо и позволить себе вздремнуть до возвращения в Сеул. Но лишь самую малость. Потому что сильнее, чем этого, ему хотелось, чтобы Джунхёк такой интервенции не сопротивлялся. Предмет его раздумий и самый нелюдимый человек в их компании в это же время прикидывал варианты, как эту самую компанию – а значит, и менеджера – задержать подольше. Конечно, он мог в привычной ультимативной форме всех прогнать по домам, а Докчу оставить… Но, во-первых, он будет сопротивляться, а во-вторых, весь состав «IMM» сегодня неплохо потрудились и заслужили небольшой, можно сказать, репетиционный праздник. И коль скоро слова благодарности ему не даются (если не ругает, считай, уже похвалил, говорят о нём музыканты), то всё, что он может предложить – это разогреть вчерашнее блюдо и позволить «детям» выпить по пиву. В какой-то момент вечера Джунхёк заметил, что его внезапно обретённая муза куда-то пропал. Всё было съедено, но ещё не выпито, и солист с ассистентом убирали лишнее на кухню, а музыканты оживлённо спорили, кажется, на тему не то учёбы, не то минувшей репетиции, перескакивая туда-сюда, но больше в комнате никого не было. Как хищник, не любящий, когда кто-то слоняется по его территории без предупреждения, он также покинул гостиную и сначала направился, конечно, к санузлу. Однако на стук никто не отозвался, в помещении было пусто; возвращаться в гостиную ради похода в студию не хотелось, и мужчина продолжил путь по собственной квартире. Далее по коридору находились две личные комнаты – спальни брата и сестры Ю. Миа нечасто оставалась в «своей» комнате с ночёвкой, но так или иначе, помещение пустовало, и иного применения ему в голову нелюдимого Джунхёка не пришло. Тогда у него ещё не было группы – только он сам, несколько инструментов и необходимость облечь во что-то внутренний кипящий котёл эмоций, в основном, негативных. Толкнув первую дверь, он прошёл в интерьер, похожий на его спальню, но гораздо светлее: сиреневый и голубой нежно дополняли друг друга, в центре потолка расползлась лучами лампа-солнце. Может, и банально – светлое для девочки – но Миа не жаловалась, да и без «чернухи» не обошлось: фурнитура на белой мебели и другие металлические детали были блестящего чёрного цвета, внося чёткую графику в это облачное рассветное царство. Гардина на балкон – общий с соседней комнатой – колыхалась от движения воздуха, и Джунхёк последовал на её «зов». И нашёл, кого искал: стоя к нему спиной, менеджер завершил звонок и привычным движением положил аппарат в карман брюк. Насыщенный закатный свет обволакивал фигуру Кима, словно укрывал тёплым оранжеватым одеялом. Он выглядел довольным, когда обернулся, прежде чем испуганно дёрнуться от неожиданности, что кто-то нарушил его уединение. Скосил губы в неловкой полуулыбке: – Извини, я искал куда выйти на свежий воздух. Не хотелось спускаться вниз. – Мы бы тебя не закрыли, – уверенно отзеркалил ухмылку Джунхёк, подошёл ближе, вставая рядом, почти лицом к лицу, на самой грани приятельской дистанции. Даже если во время готовки они уже стояли ближе. Докча несколько секунд смотрел на него, в недоумении приподняв одну бровь, но скоро вспомнил, на что ссылается музыкант, закатил глаза, фыркая и поворачиваясь обратно к перилам: – Ха. Ха. Ха. Всё ещё не смешно, – но Ю видел крохотную улыбку на губах, противоречащую искреннему негодованию от той ситуации. – Мне нужно было позвонить Хивон, что мы добрались, раньше как-то не до того было. Джунхёк только кивнул в ответ, и какое-то время они молча наблюдали за уходящим солнцем. Небо меняло оттенки, будто окрашенное градиентом полотно кто-то развеял по ветру над землёй, и теперь утягивает за собой. Что ж, вот огненный шар скрылся за домами городской застройки; ещё не стемнело, но лишившись прямых лучей, кожа покрылась мурашками вечерней прохлады. Певец не собирался говорить этого, но слова вдруг сорвались с языка: – Я позвонил, потому что увидел тебя в окно. – То-то я удивился, что ты опять повёл себя, как придурок, – усмехнулся Докча, легко пихнув его локтем в бок. – Мой бывший одноклассник, неприятный типчик, дипломатично говоря. Дети бывают жестоки, но худшие из них не меняются со временем. И по-прежнему считают, что детям можно пенять за грехи родителей… Странная атмосфера повисла между ними в этих багровых лучах, вытягивая Кима Докчу на откровенность, какой он не позволял себе очень давно. И казалось, перед кем?! Самоуверенным музыкантом, от которого трепетно замирает сердце, но собственная симпатия не показатель, что его не засмеют или не пристыдят за сказанное. Он надеялся не разочароваться в этом угрюмом человеке. Искоса посмотрев на Джунхёка, он зацепился за его внимательный и спокойный взгляд, будто говорящий «давай, я выслушаю», и Докча сдался: – Честно сказать, тогда, пару месяцев назад, я не впервые слышал твою музыку, – он тщательно подбирал слова, не желая совсем завираться, но и вываливать всю подноготную тоже. – Всё началось с «Необратимости», на которую я случайно наткнулся в какой-то подборке. Ещё в сольном исполнении. И она слишком хорошо легла на моё настроение на тот момент, будто отражала события жизни в кривом зеркале. И я удивился – до сих пор удивляюсь, честно говоря – что «Город Бога» тоже твоя песня, к тому же того же периода. Я часто пел её матери, – он с горечью усмехнулся, глядя куда-то вдаль, сквозь дома, не видя, как от этих слов дёрнулся Джунхёк, – скорее читал, будто стихи, потому что принести на свидание хотя бы плеер, не то, что телефон, не мог. Строчки мгновенно пронеслись в головах обоих, невысказанные вслух:Не думала ты, что будет тебе Наградой за святость лишь – ад и забвенье. Я в памяти смог удержать только миг Последних минут того искупленья.
Менеджер резко замолчал, выдав одним словом то, что не собирался. Мысленно ругая себя на разный лад, он был вынужден закончить историю, но сразу перешёл к итогу, минуя подробности из детства. Кое-какие выводы уже можно было сделать на примере этих двух песен, не говоря уже о том, что Джунхёк имеет блестящее юридическое образование. Захочет, сам узнает по старым связям, чего уж теперь плакать над разлитым молоком. Его мать попала под амнистию лет пять назад, когда Ким только начал работать в компании. Они увиделись вживую, без преград и надзора, но потерянных лет ничто не вернёт. Долгие годы в тюрьме не прошли даром, и пусть Докча посещал её каждый раз, возможность таковая предоставлялась слишком редко из-за режима. Они и теперь общаются – по телефону, иногда письмами; женщина вступила в организацию, защищающую жертв домашнего насилия, и перемещается по филиалам фонда с рабочими миссиями. Докча подытожил свои мысли, произнеся вслух с деланным равнодушием: – Она уехала из страны, приезжает раз в полгода на несколько дней. Сейчас я даже позвонить ей не могу. Повисло молчание; Докче оно давило на уши, но в то же время в душе необъяснимо полегчало, хотя большую часть монолога он проговорил про себя. Даже своей приёмной – замечательной и заботливой – семье он не высказывал и половины наболевшего, не желая обременять их своими личными демонами, царапающими изнутри. Мужчина почти не ждал ответа от собеседника, но тот последовал – и такого Ким не мог предположить: – «Город Бога» посвящён моей матери. Она умерла, когда я учился в школе, – это было так давно, что воспоминания почти затёрлись, а сердце не болело так остро при мысли о ней. Через несколько лет отец женился повторно, родилась Ю Миа, но Джунхёку кажется, что он до сих пор обижен на отца за это – не на мачеху, с которой они держат нейтралитет, и, конечно, не на сестру, которой он даже позволяет собой помыкать. Когда музыкант коснулся плеча замершего от его слов Докчи, ему удалось поймать осмысленный взгляд менеджера: – Я рад, что ты связал со своей матерью именно эту песню. Они стояли так какое-то время, мысленно отметив, что это уже третья тишина за этот разговор – и какая же она разная каждый раз. Спокойная, напряжённая и вот теперь какая-то хрупкая, трепетная, почему-то напомнившая о грозовом фронте на небе: когда ещё не гремит, но ты смотришь на эту сизую тучу и ждёшь, когда же она наконец-то прольётся на землю, прибьёт к асфальту душный, словно летний, день – в голове заиграл Вивальди. Докча сильнее выпрямился, невольно ускользая из-под ладони так и не убравшего руки Джунхёка, сказал неловко: – У тебя телефон. Вивальди играл не в голове: это мелодия на звонке определённого человека. Вытащив гаджет, певец нажал на «принять видеозвонок», бросив менеджеру, что тот может не уходить, а затем махнул в камеру рукой, сохраняя привычную хмурость: – Привет, Миа, – на небольшом экране возникло личико, при виде которого Докча подумал, что встреть он эту девочку на улице, заподозрил бы Джунхёка в отцовстве – настолько они были похожи вплоть до выражения лица. Ей не больше десяти, а она угрюмая, будто всё в этой жизни уже повидала! Впрочем, при виде музыканта она немного улыбнулась: – «Брат, как дела? После той смс-ки, так и не созвонились… – тут она заметила стоящего рядом с Джунхёком, но для телефона скорее чуть позади, человека: – Ой, а кто это с тобой?» – Менеджер Ким, – представился Докча, дежурно приветственно улыбнувшись через плечо подопечного. – Слежу за твоим братцем. – «Ты что, сталкер?!» – изумилась девочка так гротескно, что и не поймёшь, дело в детской непосредственности или актёрском переигрывании. Вспомнив приснопамятную газетную «утку», Ким Докча звонко рассмеялся, сам того не ведая, что услаждает слух музыканта. Много позже, уже перед сном, Джунхёк обнаружит сообщение от Мии, гласившее «твой сталкер похож на Кракена!» и честно ответит: «Это он и есть».