Он

      До дрожи знакомый голос, задевающий всё нутро моего тела. Глаза, смотрящие прямо в мои. Родинка, обрамляющая подбородок до боли любимого лица. И этот шрам…завораживающий, как молния, разрезающая гладь небес, напоминающий о бедствиях прошлого. Всё это – то, что Ирука любил больше всего. Всё это- Он.       Каждый день Умино засыпал и просыпался с мыслью о нём. О нём и только. Каждая встреча заставляла его краснеть, словно цветущий бутон под лучами утреннего солнца. Ирука не мог себя контролировать, когда дело касалось Его.       Больше всего учитель академии боялся, что в глазах старшего выглядел нелепо. Причёска, которая именно в моменты встреч предательски нелепа. Нелепые жесты, сопровождающие не менее нелепые разговоры, и нелепые мысли, стремящиеся вырваться из невинного, на первый взгляд, учителя, но быстро сталкивающиеся с неизбежностью реальности. Они так и останутся запечатанными внутри, глубоко и надёжно.       Вспомнит Умино о них гораздо позже – ночью, когда не в силах бороться с бесконечностью мыслей, ворочаясь в постели, не находя успокоения, рука предательски скользнёт в тёплую ткань пижамных брюк. И снова перед глазами мелькнёт его образ. Ирука помнил всё: его грубые руки, которые так мягко касались корешка зачитанной до дыр книги, его смех – эхо, появляющееся отголосками глубоко в душе, куда не было доступа самому хозяину. Всё, но только не себя.       Да, в такие моменты учитель уже не помнил себя, своих коллег, учеников – никого. В голове был только Он. Рука двигалась, заполняя комнату тихими, почти безмолвными всхлипами, исключительно из-за Него.       Каждое движение отдавало рябью в глазах. Образ на миг расплывался, потом возвращался, как бы вторя: «Я, только Я». Ирука покорялся, поддаваясь вперёд и вероломно вскрикивая: «Ты, только Ты».       «Какашии!»       Звуки прекратились. Фантазии развеялись. Умино снова вернулся в свою пустую комнату, омываемую лучами блеклой луны. Холод пронизывал до костей. Столь дорогое имя, Его имя, коварно запечатывавшее уста, наполнило его теплом.       Это было всё, что ему нужно. Звуки комнаты становились всё более приглушенными, обмякшее тело погружалось в сон.       «Какаши…»       Имя всегда оставалось с ним, даже когда он закрывал глаза.       «Какаши…»       В его сновидениях и воспоминаниях всегда присутствовал этот человек, чьё имя горело горьким привкусом прожигающего яда и, одновременно, сковывало сладостно-тоскливым клеймом, скрепляющим его сердце.       «Какаши…»