Дотронувшись

      Пути назад нет. Пари проиграно. Партия тоже. Между прочим, не первая, а третья, а значит, Эндзё крышка. Люмин радостно хлопает в ладоши, отбросив карты прочь — вся колода по столу разлетелась. — Итак, значит, я загадываю желание! — потирает она руки и довольно улыбается, солнцем сияя от игриво прищуренных глаз до широко растянутых губ и ямочек на щеках.       Эндзё откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. Он недоволен поражением, — как она вообще смогла его обыграть? — и чувство досады, похожее на пахучий дым, расплывается в груди. Но проигрыш есть проигрыш, и у него нет иных вариантов, кроме как выполнить волю Люмин. Тем более что она радуется так, что долго хмуриться просто невозможно — настолько заразительно её веселье. Искреннее, чистое, неподдельное.       Да, когда она улыбается, прикрыв глаза, это знак не самый добрый. Но Эндзё из тех, в ком табличка в руинах "не входить" лишь разжигает любопытство, а потому он с любопытством подаётся вперёд. — И что же ты мне загадаешь, принцесса? — Расскажи мне о... о брате! Как он там? Часто ли ты его видишь? Здоров ли он? — единым духом выпаливает Люмин, перегнувшись через стол и уперев руки в столешницу. — Нет-нет. Я имею в виду — не отвечу. Но ты всё ещё можешь воспользоваться уникальной возможностью! Другой вопрос — или другое желание. Что угодно, — на этих словах Чтец замолкает, понимая, что ими сделал своё будущее весьма туманным, — но не это. Я попросту не имею права рассказывать тебе что-либо. — Эндзё... Я никому не расскажу, — сжав губы в тонкую ниточку, шепчет Люмин. Он просто не может смотреть в такие её глаза спокойно — в медово-янтарном свете разлилось одиночество, столь осязаемое, что Эндзё малодушно отводит взгляд. Нервозно поправляет очки. Коротко, резко повернув голову, смотрит в пустой угол, тоже губы сжимая. — Дело не в этом... Можешь залепить мне пощёчину, дать подзатыльник, заломить руки и прижать меня лицом к стене, отхлестать плёткой до... — ЭНДЗЁ! — Кхм. Прости, я немного увлёкся. В общем, ты поняла — относительно этого вопроса мои уста запаяны клятвой. Мало что могу тебе сказать, да и то ты всяко знаешь.       Люмин отстраняется и медленно садится обратно на стул — Эндзё же, напротив, поднимается и подходит, кладёт ладонь ей на макушку.       Надежды Люмин на хоть какую-нибудь весточку рухнули в одночасье. Победа больше не кажется сладкой, ведь главный приз забрать невозможно; напротив, она отдаёт вяжущей горечью разочарования — и не отплюёшься же. Люмин горбится, на руки свои глядя. И так сложно не тосковать по брату — и поэтому она не останавливается, потому что если идти перестанет, обязательно увязнет в печали. У них очень прочная связь, сплетённая сотнями лет и миров вместе, но нить от сердца Люмин уходит в темноту Бездны. И пока что ей туда никак не заглянуть. Пока она не пересечёт весь Тейват. Пока она не изучит весь этот мир, не примет его, не раскроет страшнейшие тайны. Тёплая ладонь гладит Люмин по голове; как строптивый кот, она пытается её сбросить, но тягостно вздыхает и позволяет Эндзё заглаживать свою вину. Впрочем, какая уж тут вина... — Он в добром здравии. И звучит так, как будто тоже скучает. Но больше ничего не скажу. Но, если хочешь, чуть позже могу попросить у него разрешения рассказать тебе, как у него дела, подробнее, хочешь? Сейчас, боюсь, у тебя нет другого выбора, кроме как загадать мне какое-нибудь иное желание, — громче говорит Чтец. Люмин кивает — это уже хлеб, это уже лучше, а ругаться на Эндзё за приказ вышестоящего руководства нечестно и бесполезно, — и задумчиво разглядывает его. Она находит его человеческий облик красивым, да, в Эндзё вообще полно интересного, но есть ещё кое-что. — А можно... дотронуться до тебя... в твоей форме Чтеца Бездны? — ...Серьёзно, принцесса? Один раз? Ха-ха, неожиданно, однако. Ты ведь сколько раз меня касалась. Или мечом уже не считается?       Он действительно поражён — Люмин и вправду решила истратить свой выигрыш на это? Она, верно, шутит! Эндзё даже перестаёт ритмично водить ладонью по её макушке и замирает в предвкушении ответа, будто окаменевший. — Мечом не считается. И не один, а много, не надейся отделаться легко, — твёрдо говорит Люмин. — Сам ведь сказал: «Что угодно». Так что готовься к тщательному изучению себя любимого. — То есть тебе угодно это. Можно, — выдыхает Эндзё. — Сейчас уберу маскировку.       Можно подумать, у него есть выбор. Можно подумать, он сам не решил себя лишить его и сам поначалу не поддался, не походил глупо, потому что было интересно, что она загадает. А потом стало уже поздно, и ликующая улыбка, с которой Люмин шлёпала карту на стол в финале решающей партии, дала Эндзё ясно понять — дверца клетки захлопнулась с грохотом.       Люмин тактично отворачивается, как будто это что-то интимное. Как будто она не видела это примерно пару... сотен раз. За её спиной шипит клубящийся пар с проблесками огня. — Нет, не подумай, я не против, но всё-таки... Одного я не понимаю: зачем тебе это? Вот совсем ты меня не боишься, — Эндзё садится на кровать, проминая под собой матрас: тело монстра Бездны гораздо крупнее, чем человеческое, массивная броня впридачу не добавляет лёгкости. Это над магами могут позволить себе зубоскалить даже смертные люди, даже не владельцы Глаз Бога — даже с плюшевыми игрушками сравнивают. Маленькие меховые воротнички в масках. Чтецы и Вестники же столь высоки, что Люмин не дотянулась бы и до талии. Но Люмин не нужно дотягиваться ему до талии макушкой, чтобы одолеть Эндзё в очередном спарринге. Путешественница забирается на кровать рядом и подбирает под себя ноги, скомковав под собой покрывало. — Есть одно прекрасное слово, отлично описывающее причину такого выбора. — Хм? — «Захотелось». Разве ты им сам не пользуешься постоянно? Эндзё смеётся — немного устало, рокочуще, потусторонне-металлически. — Мне уже пора сдаваться на милость победителя и вскидывать руки над головой? — Зачем? Ещё рано. — Тогда, может, лечь? — Тоже ещё не время, — ласково улыбается Люмин.       Угольки глаз вспыхивают удивлённо. Люмин кладёт руки на плечо в оковах доспеха, будто сросшегося с алой кожей. Её пальцы скользят ниже, на бицепс, путешественница аккуратно обхватывает руку обеими ладонями — и даже так не соприкасаются кончики пальцев. У Эндзё кожа приятно тёплая, даже почти что обжигающая, будто в жилах течёт лава или жидкий огонь. Люмин бережно сжимает чуть сильнее, проглаживает обеими ладонями. Ощущается жёстче и плотнее, чем человеческая. Упругая — констатирует, захватив двумя пальцами фрагмент кожи и ущипнув. Совсем не как ноздреватый застывший магматический расплав, а гладкая и на вид, и на ощупь, незначительно рельефная и ребристая на узорах. Люмин почти без нажима прослеживает узоры на ней, вычерчивает пальцем круги и линии. Эндзё чуть вздрагивает.       Люмин плавно переходит на предплечье — оно почти от локтя до запястья укрыто прочной бронёй, но та рассыпается искрами, стоит Чтецу понять намерения «его принцессы» — прикосновения ласковой и нежной водой струятся, она гладит очень мягко, без щипков и надавливания, бережно развернув руку Эндзё ладонью вверх. У людей обыкновенно кожа в этом месте чувствительнее, хотя и не настолько, как кисти. Люмин ведёт подушечками вдоль вены, от сгиба локтя и до запястья, Эндзё тихо сопит, пофыркивает, но не роняет ни слова, разве что немного голову отворачивает. Это так не похоже на болтливого Чтеца.       В районе запястья ало-огненный цвет осенним оттенком перетекает в жёлтый, он тоже подобен пламени: вся кисть до коготков в него окрашена. Ладонь — чуть более светлая, чем тыльная сторона, — у Эндзё большая, Люмин опять приходится ловить её обеими руками, она складывает кисти лодочкой, большими пальцами придерживает, дабы он не вывернулся из захвата. Чтец неловко крутит головой, то глядя на Люмин, то отстранённо взирая куда угодно, но не на неё. Он точно не может решить, расслабиться ему или напрячься — с непривычки, как она уже поняла; и плечи его подрагивают. — Тёплый... — протяжно шепчет Люмин, наклоняясь ближе, обводит пальцем контуры кисти до кончиков заострённых ногтей, невольно поглаживает. Ей нравится, как ёрзает в волнении и накатившем смущении Эндзё — бедный Чтец не понимает, что она хочет сделать и как до этого дошло, и отчаянно протирает каблуком в полу дырку, будто это утолит странное человеческое ощущение. Зато Люмин, кажется, улавливает причину его молчания. Она подносит к лицу его руку, касается губами тыльной стороны — мягко, невесомо, будто дуновение ветра — и целует в пясть. Её окатывает волной нестерпимого тепла, будто Люмин не кисть живого существа держит, а прижимается к ладно сложенной растопленной кирпичной печи.       Эндзё явственно вздрагивает, разом сгибает пальцы, ненароком проходясь коготками по ладоням Люмин — тут же саднит расцарапанная мягкая кожа, — руку на себя тянет. Путешественница не отпускает, а сперва выцеловывает костяшки, губами пробирается по золотисто-оранжевой тыльной стороне кисти — и лишь потом хватку ослабляет, позволяя Эндзё высвободить руку. Но чувствует — алая кожа наливается жаром, пышет им, и лёгкий запах дымка взвивается в воздух, и в комнате резко повышается температура. — Эй! Что... — рвано выдыхает он, его интонации страшно напоминают ту встречу в Энканомии: «Стой, стой! Ещё один удар — и мне конец!». Сейчас, видимо, конец сердцу Эндзё — или тому, что вместо него. Оно взорвётся от избытка чувств. Его ядро горит золотистым пламенем, и жидким золотом пламя растекается под кожей вокруг него, в районе солнечного сплетения. Это красиво. И угли глаз вспыхивают тоже красиво за не отражающей всей гаммы эмоций «маской». — Ч-что ты сделала, Люмин? — Тебе было неприятно?       Он энергично мотает головой. — Не сказал бы так! Не в «неприятно» дело, ха-ха. Скорее... В толк взять не могу. — Красивую руку грех не поцеловать, — пожимает плечами Люмин. Судя по тому, как замирает Эндзё — ну чисто статуя Чтеца, — он не был бы сильнее поражён, даже если бы Селестия целиком опустилась на земли Тейвата. Во всяком случае, такое сравнение приходит Люмин в голову.       И он, конечно, резко становится многословным — речь льётся из его горла обманчиво ровно, хотя Люмин уверена — он, конечно же, сейчас не хладнокровен, а вовсе наоборот: сердце, если оно всё ещё есть, как бешеное прогоняет по жилам горячую проклятую кровь-магму, и ярче вспыхивает солнце в груди, и наливаются едва заметным свечением замысловатые узоры на руках, и глаза-уголья разгораются ярко-ярко. И наблюдать за этим почему-то приятно, а смущать родное «чудище» — тем более. И его раскатистый, с налётом Бездны, с этим её хрипловатым глухим рыком, будто тоже в доспех замурован, голос звучит слишком по-человечески — так взволнованно. Хотя для Эндзё это не редкость, как она уже заметила, но всё равно приятно. — Подожди. Думаю, стоит прояснить кое-что. Ты подразумевала, что тебе нравится нынешняя моя форма? Т-то есть, я имею в виду, я знаю, что мой человеческий облик выглядит безобидно и довольно симпатично — что возьмёшь с простого книжного червя, но... — Даже не выражающая эмоций «маска» кажется вытянувшейся от изумления; Эндзё смотрит на руку, которую Люмин одарила поцелуем, сгибает и распрямляет пальцы, будто бы не веря, что это действительно его кисть. — Тело чудища Бездны? Зачем тогда просишь обернуться человеком? — А я-то думала, ты уже понял, — укалывает Люмин. — Странные же у тебя вкусы, — вернувший себе самообладание Эндзё смеётся потрескивающим пламенем. — ...понял, что мне нравишься ты. Весь ты. В любой ипостаси. И человек, и чудовище, так ты говорил? Короткий, быстрый вздох. — И учёный, и чудище. В таком случае, — из глотки Эндзё вырывается игривое шипение, — это должен был сделать я, принцесса.       Той самой поцелованной правой рукой он резко привлекает Люмин к себе за плечо, коготками щекоча лопатки. — А что же насчёт всего, — низко, вибрирующим голосом мурлычет Чтец, — хочешь продолжить, — и он усмехается как бы невзначай, — исследовать меня? — Не смей и сомневаться в этом, — сладко тянет Люмин и кладёт руку на выглядывающую из облегающего воротника шею Эндзё, скользит выше, обходит касаниями пальцев маску. — Как я могу отказаться от исследования такого чудного существа? — Понял, моя героиня-исследовательница, — и, кажется, слышно в рокоте удовольствие. Эндзё запрокидывает голову, позволяя Люмин пройтись по шее, и тихонько рычит-мурчит, как огромный кот. — А если усомнюсь, что тогда? Накажешь? — и почему только это слово звучит из уст Эндзё так горячо, что Люмин и правда хочется сотворить с ним что-нибудь этакое, запоминающееся, возможно, даже обойтись немного грубо, как он предлагает? Но сначала исследование, нежность и ласка — уж больно хорошо и живо он на них реагирует. Эмоций её дорогого чудовища ей хочется пить вдоволь. — Вот тогда и узнаешь. Иди сюда... — Уже сижу здесь. — Не придирайся к словам, — Люмин обхватывает его руками на уровне груди, и, пускай ей и не сцепить пальцы за спиной — слишком уж он большой, — это всё равно считается за объятия. Во всяком случае, ими считает её движение Эндзё, издавший тонкое изумлённое «Иии?» и пыхнувший щекочущим нос дымом. Ядро на груди плюётся вспышкой тепла. — Да ты сегодня человек-сюрприз, — усмехается он. — Вроде же собиралась потрогать. — А я и трогаю. Всей собой, — она прижимает его к себе крепче, утыкаясь носом в обжигающе тёплую шею. Горячая ладонь соскальзывает ей на талию в ответ. — И, кстати, про странные вкусы мне говорит тот, который буквально «ударь меня, но доверяй мне снова»? — Можно и без последней части, — быстро вставляет Эндзё, — я и так знаю, что как бы я ни старался, лжецом мне в твоих глазах не быть. Но всё-таки — если я снова что-нибудь учудил, ты ведь знаешь, что со мной делать, ага? Совместишь приятное с полезным... — Если бы даже и учудил, всё равно мы до ягодиц ещё не дошли, — а вот этот ответ Люмин заставляет Эндзё распахнуть глаза в изумлении. — Так что ждать тебе и ждать. — Я подожду, принцесса, — он улыбается голосом. — Я терпеливое чудовище.       В его горле — Люмин прижимается к тёплой шее губами — искрятся смешинки.