Пепел

Руслан не видел Норильск совсем маленьким, когда его ещё городом назвать было сложно, но он при их первой встрече уже почему-то считал его отцом. Он смотрел на него зелёными глазками, смешно выгибал небольшие брови, точно такие же, как у Руслана и улыбался скромно. Никита не сразу понял, что ничего не добьётся от «папы». Но тот момент, когда маленький ребёнок подрос и вместо покорного согласия со словами взрослого, в ответ послышалась ядовитая фраза, Руслан увидел в Норильске самого себя. Только он не прячет черноту волос, не скрывает смог под глазами, но хлещет радиоактивными глазами так насмешливо, в самую душу. Они перестают видеться вообще. Только по рабочим вопросам, но, признаться, оба часто кладут даже на звонки хуй, пока это не станет чрезвычайной ситуацией. Их разделяют полторы тысячи километров и полярный круг, между ними тайга и тундра, множество невысказанных слов и горечь непринятия. Руслан знает, что он плохой отец. Совсем никакой. Знает, что Татищев со своей Уральской компанией Норильску роднее и приятнее любого в Сибири. И та девчонка из того же крайнего севера, доживающая свои года, тоже роднее Руслана. Дугар называет его придурком. Говорит, что нельзя так. Семья ведь. На рычание Красноярска о том, что ему не стоит лезть к нему, а разобраться со своей роднёй, Иркутск только вздыхает, да лаконично посылает нахуй. В самую глубь Сибири. Омск что-то ворчит едкое, а Томск с мягкой улыбкой говорит быть теплее к сыну. Тоже лезут куда не просят. Руслан даже не пытается наладить отношения. На подкорке где-то вертится «уже поздно». Но сейчас Красноярск стоит посреди Байкала. Впереди, на льду, Дугар указывает в разные стороны, трещит что-то про озеро, про города брата и сестры на другом берегу, а у Никиты глаза горят. Он улыбается, спрашивает что-то и получает оживлённый ответ. Руслан не понимает, как они здесь оказались. Смотрит под ноги, вспоминает, как в детстве были здесь с Дугаром, как вместе смотрели Сибирь. Тогда можно было сказать, что всё хорошо. Время идёт. Всегда будет течь, сменяя дни один за другим, будут умирать и рождаться люди. Всё меняется, а Руслан хочет застыть в этом моменте. Ему холодно уже, не чувствует носа совсем, кончики пальцев покалывает, а Никита даже без шапки. Желание натянуть на Норильск капюшон становится причиной подойти ближе. — Вы закончите когда-нибудь? Или я могу идти домой? — закидывает руку на плечо Дугара, строит недовольную рожицу и, будто дразня, скрывает лицо Никиты в капюшоне с пушистым мехом. Миссия выполнена. Ангарский закатывает глаза. — Мог вообще не приходить, я только Никиту звал, — но Иркутск понимает, что Руслану надоело быть в стороне. Привлечь внимание всеми способами — про него. Схватив за руку, снимает с Руслана перчатку, переплетает пальцы и засовывает руки к себе в карман, согревая. — Мм, скоро будешь знакомить со своими? — Руслан тянет губы в ухмылке, смотрит вперёд, куда-то за горизонт Байкала и тянет Дугара прочь от сюда. Видел он его семью мельком, всё же те тоже были частью Сибири несколько лет назад. Странные ребята. — Ладно-ладно, — Иркутск кивает Никите идти за ними. — Покажу тебе воплощение этого чуда, — и улыбается шире, обводя рукой Байкал. — А давай мы эту курицу на обед запечём? Больше пользы будет, — Красноярск искусно делает вид, что его не задевают за сердце загоревшиеся интересом глаза Норильска. — Я тебя общипаю и в печь кину, — Иркутск тянется свободной рукой к покрасневшей от мороза щеке Руслана, зажимает кожу между пальцев, но тянет несильно, лишь для вида. Красноярск всё равно очень недовольно шипит, уворачиваясь от обжигающего тепла ладони. — Лучше отжарь меня, — елейно тянет Енисейский, прижимаясь к руке Дугара, приобнимая её, смотрит сквозь густые ресницы, лукаво улыбается. Никита закатывает глаза к небу. — Мы идём? Или вам на льду классно будет зажаться? — Пошли, — Ангарский тянет Руслана за собой, не отвечая на его заигрывания, но взгляд кидает довольно красноречивый: безмолвное обещание витает в воздухе, похожее на первый снег, быстро тающий на тёплой земле. Руслану хочется звонко рассмеяться, как ребёнку, открыто и чисто. В квартире Иркутска тепло так же, как от его рук. Будто укутали в одеяло и дали тёплый чай с молоком, да по головке погладили. Запах чего-то неописуемого, но до приятной истомы родного, витает в воздухе и расслабляет. Руслан нагло соврёт, если скажет, что не любит это чувство. Часто они остаются с этим уютом вдвоём, но сегодня с ними Никита и от чего-то Енисейскому впервые не хочется, чтобы он уходил. К счастью, тот и не собирается. Быстро снимает обувь, наступая на пятки сапог, скидывает куртку и, как зачарованный, идёт за Дугаром в комнату с клеткой. Руслан остаётся позади, не желая контактировать с буйным соколом. Но голоса всё же слышит. На по-детски радостный голос Норильска улыбка сама трогает лицо. Странно самому себе признавать, а не прятать под адреналином все мысли и чувства, что с Никитой хочется быть ближе. Что с Дугаром всё в миллионы раз лучше, легче и желанней, что хочется заботиться и любить. Хочется жить. Сумерки стремительно накрывают город, мягкий свет уличных фонарей уже бьёт в окна, а крупные хлопья снега безжалостно накрывают землю, пряча от мира. Руслан ставит чайник, достаёт три кружки и замирает с чаем в руках. Он знает, как пьёт Дугар: с молоком, вприкуску с щедрыми на начинку бутербродами, с одной ложкой сахара и только в своей любимой чашке. Её когда-то подарил Ринчин. А этот заварной чайник, в который сейчас Руслан кидает заварку, купила Соёл. Дугар хранит эти вещи, просит быть осторожнее с ними. Спрашивать про предпочтения не хотелось. Руслан лучше накроет стол, словно сибирская хозяйка, — щедро, от самой души, будто он и правда в этом доме главный. Он уверен, что Ангарский против не будет. Только обрадуется горячему чаю и накрытому столу. Как план приготовить согревающий напиток на всех перерос в настоящее, но скромное, пиршество на столе, почти почти по всем сибирским традициям, Руслан не совсем понял. Сердце странно сжимается от осознания, что он потратил полчаса на сервировку стола, чай уже достаточно заварился, а Дугара и Никиты всё нет. Немного нервно постукивает пальцем по бедру — точно жёнушка, ждущая семью к столу. — Он вас всё же съел? — Красноярск тихо шагает в сторону кабинета Иркутска, заглядывает без стука и сразу же цокает: Дугар оживлённо тыкает в экран компьютера, явно рассказывая про крипту, а Никита, хмурясь, поддакивает, кивает головой. Точно ли понимает, что Ангарский ему втирает? — Я с кем говорю? — привлекает внимание. В этот раз на него уже смотрят оба. Фыркает, кивает в сторону, с собой зовёт. Дугар поджимает губы на мгновение, задумчиво смотрит на экран, но всё же закрывает все вкладки и идёт на кухню, хлопнув Никиту по плечу. Руслан думает, что он перестарался. Закуривает, даже не открывая окна, садится на привычное место у окна, поджав одну ногу к груди. Дугар сначала даже на стол не смотрит. — Окно открывается, вообще-то, — и открывает его на зимнее проветривание, только в отражении замечая, что стол полон еды. Оборачивается резковато как-то, в упор смотрит на всё, больше цепляясь за чайный сервиз. Когда Никита немного неловко садится напротив Руслана, Дугар отмирает, хмыкает и, подойдя вплотную, целует Красноярск в лоб. Руслан вздрагивает, но прикосновению рад. — Вы встречаетесь или просто трахаетесь? — Никита пальцами хватает виноград и закидывает в рот, пристально глядя на мужчин. — Пере-дружба, недо-отношения, — смеётся Руслан, разбавляя вкус сигареты крепким чаем. Ядрёная смесь. — Может, когда он познакомит меня со своей странной роднёй встречаться будем, м? — Ты видел Ринчина, знаешь Соёл, что ещё хочешь о них услышать? Религиозный фанатик и застрявшая в пубертате язва, — Дугар щедро хлебает чай. Заметно, как расслабляется линия плеч, забавно выбиваются пряди из домашнего пучка и он щурится, как довольный кот. Руслан тушит окурок, наклоняет голову на бок, ехидно улыбается, сверля зелёными глазами. — Значит, что тебе и благословение их не нужно, да? — Руслан, блять, — Ангарский шипит. — А тебе от Никиты благословение получить не надо? Норильск хочет рассмеяться: двое взрослых людей, которым не одна сотня лет, не могут нормально начать отношения, пытаясь спихнуть всё на волю судьбы и других людей. Ну не верит он, что его мнение может быть важно для Красноярска. — Серьёзно? — хмыкает Никита с полным ртом сочного бутерброда. — Дугар, ты лучший батя, которого я могу желать. А два отца уже неплохо, у кого-то и одного нет, — нескромно запивает слова чаем, бросив взгляд на Руслана. — Считайте, что я вам своё слово дал. И Руслан не сдерживается: смеётся, откинув голову назад, закрывает лицо рукой. Сам боится этой искренности в голосе, но вместо стеснения переплетает ноги с дугаровыми и тянет к его лицу руку. Убирает пряди за уши, чмокает в губы, довольно звонко, немного неприятно для ушей, от того не менее весело сверкая хризолитами глаз. — Отлично. Теперь осталось действительно познакомиться с твоими, представить Никиту и жить как в сказке, — Руслан ухмыляется. Дугар вздыхает, залюбовавшись видом: Енисейский самый прекрасный человек на земле, у него нет в этом и доли сомнения. — Ладно, я понял, — сдаётся Ангарский, пряча улыбку за чашкой. — Ну, сынок, с пополнением в семье, — снова крепко хлопает Норильск по плечу. Уже по-отечески, с лёгкостью в груди. Никита улыбается. Сейчас не хочется язвить, а проявить себя, быть услышанным и признанным, быть нужным и любимым. Он благодарен, что Дугар проявил инициативу, позволил приблизиться к себе и Руслану, стал связующей ниточкой межу ними. Глядя в глаза отца, впервые Никита думает, что всё будет хорошо. Ну, лучше, чем в одиночестве. Руслан тоже об этом думает.