Notre-Dame de Paris

             Грозовые тучи погружали в полутьму засыпающий город.       Когда послышались первые раскаты, в окнах начали гаснуть огни. Кто-то тушил источники света, кто-то поспешно закрывал ставни. На землю упали первые капли, а затем ещё, ещё, и моментально начался ливень.       В такую погоду всё становилось ужасно холодным. Земля, воздух, а деревянное укрытие, в котором он был вынужден прятаться, становилось насквозь сырым и протекало.       Нил Джостен вздрогнул, когда на шею упала ледяная капля.       Холод проник в его тело за считанные секунды. Вся его одежда, состоявшая из старых обносков и так уже была мокрой, также как и чёрные волосы, неприятно прилипшие ко лбу и шее. Он свернулся в углу и обнял колени, чтобы хоть как-то согреть себя.       Всего пару часов назад он благополучно искупался в Сене, когда убегал от кучки рыцарей. Вся его одежда промокла до нитки, хотя такое тряпье и одеждой-то назвать можно с трудом. Тем не менее, это то, что меньше всего привлечет внимание, ведь бродяги или цыгане обычное явление в Париже. Хоть дворяне и духовенство относятся к ним пренебрежительно, их пока что не преследуют в открытую. А отвращение дворян и Собора — именно то, что Джостену нужно.       По коже то и дело пробегала дрожь из-за того, как резко похолодел воздух. Жизнь в бегах закалила его так, как только могла, да и мать хорошо поспособствовала, поэтому он просто не мог сейчас заболеть и слечь. Это была бы самая глупая смерть, если учесть всё, что он пережил за свои восемнадцать лет. Отец был бы разочарован.       От мыслей о матери к горлу подступил ком. Перед глазами пронеслись воспоминания об обжигающем глаза от своего слишком яркого света пламени и запахе жжёной плоти, предсмертных криках их лошади, которую Нил так любил, и последних несгоревших вещах матери, которые он утопил. Прошло два месяца, но та ночь всё ещё душила его и медленно убивала. Мать приходила к нему в кошмарах, она всегда была в его голове. Всё, что он умел, всё, что знал и то, как он врал — всё это шептал ему в голове голос матери. Оставшись один, Нил не знал, что ему делать дальше и куда идти. Казалось, Мэри всегда знала это всё наперёд. Она всегда знала, что им делать. Она всегда защищала его. Без неё Нил остался обнажён перед этим миром. Всё, на что он был способен без матери умещалось в два слова: «бежать» и «врать». Он был потерян. Это ощущалось так, словно в нём оставили дыру, которая никогда не сможет затянуться или заполниться чем-то, и теперь он был полностью дезориентирован.       Нил вдохнул и почувствовал, как его губы слегка онемели, возможно, он сжимал их слишком сильно, а может быть он начал медленно замерзать и уже сегодня ночью он умрёт… Он посмотрел на свою сшитую вручную льняную сумку, в которой были все его вещи: немного неприметной одежды и документы, завёрнутые в несколько слоёв ткани и какого-то материала, который должен был задерживать воду. Если дождь будет идти всю ночь, то даже этот материал не выдержит. Нил сидел в укрытии из каких-то старых гнилых досок, эта конструкция была похожа на небольшой навес, и скорее всего, его делали для мешков, когда этот закоулок ещё был рабочим. И хоть вода удачно не попадала на него, места все равно не хватало: он мог только прижать сумку к себе и закрыть её своим телом.       Нил провёл рукой по лицу и убрал назад мокрые чёрные волосы. Он умел красить волосы с двенадцати лет. Выбор цветов был не так уж велик, необходимо было вписываться в общую массу страны, в которой они с матерью находились. Она даже умудрилась где-то раздобыть штуки, которые могли менять цвет глаз. Правда, надолго их не хватало, да и глаза начинали очень сильно болеть и слезиться. А сейчас у него и вовсе осталась всего одна пара. Карие глаза сочетались с его чёрными волосами, и в целом его можно было принять за цыгана.       Настоящий цвет волос и глаз слишком выделялся. Когда Абрам был ещё ребёнком и иногда позволял себе капризничать, мать пугала его на ночь тем, что люди церкви увидят его рыжие волосы и сожгут на костре за колдовство. Какое-то время его вовсе не пугали страшилки Мэри, пока он сам не стал свидетелем сожжения рыжеволосой девушки с голубыми глазами.       Конечно, поскольку он мужчина, а не женщина, шанс, что его сожгут, как ведьму, крайне мал, но увиденное в детстве не оставляло в покое его разум, заставляя шарахаться от представителей веры и тревожно следить за тем, не отросли ли рыжие корни на макушке.       И всё же страх детства практически полностью забылся, когда главным кошмаром стал отец, внешность которого унаследовал Натаниэль. Для инквизиции он был слишком неприметен, а вот Натан всегда сидел у них на хвосте.       Нил ещё раз огляделся вокруг себя и всё же взял сумку и прижал к себе, сжавшись в незаметный за стеной ливня комок. Он должен был сбежать из Парижа ещё неделю назад, но какая-то шайка умудрилась поднять на уши стражу, попытавшись сбежать из города ночью и ранив при этом одного из них, и теперь все ворота строго охранялись, пробраться было практически невозможно. Нил не особо интересовался слухами на улице, но кто-то говорил, что им было запрещено покидать город из-за сына архидиакона, который был среди них. Не то чтобы Нилу было до этого дело, но он не понимал, чего могло не хватать сыну человека, в руках которого была практически вся власть в городе после короля, что он связался с бандой уличных разбойников.       Покинув Париж, Нил должен был пересечь и остальную Францию, чтобы добраться сначала до границы, а потом отправиться в Англию, где он мог бы найти своего дядю. Пусть Мэри так и не обратилась к своей семье за помощью — Нил уже не видел для себя иного выхода. Отец вот-вот нагонит его, и сбежать от клинка Лолы Нил уже не сможет. Единственное, что не позволяло ему останавливаться эти полгода, — это вина перед матерью, которая погибла, спасая его. Если он вот так запросто умрёт, то все эти восемь лет в бегах будут просто напрасны. Смерть мамы будет напрасной. Всё будет напрасно. Но всё же… Мэри оставила его с полной, пожирающей пустотой в душе и слишком навязчивым нежеланием бежать дальше. Словно отец исполнил свои старые угрозы перерезать ему сухожилия на ногах, и теперь Натаниэль лишился и сил, и желания жить дальше, и теперь он мог только медленно ползти куда-то вперёд, не разбирая дороги, тычась, как слепой щенок.       Он никогда не задумывался, любил ли он Мэри на самом деле. Восемь лет назад она схватила его и какие-то вещи, после чего их ждало четыре часа пути на нескольких попутных колясках и деревенских телегах. Маленький Натаниэль тогда ещё ничего не понимал, но всё же где-то внутри щекотало чувство некого облегчения: они уехали из дома, где был отец. Больше не было криков людей по ночам, больше не было страшных и холодных стен этого дома, не было ужасающего топора отца, которого маленький Натаниэль помнил только взлохмаченным, в растрепанной одежде и всего в крови. Всего этого больше не было. Но это не означало, что стало легче.       Не понадобилось много времени, чтобы вдолбить сыну в голову жестокую правду, в которой они вдвоём теперь жили. За ними гнался отец, его любовница, о которой знали все, в том числе и Натаниэль, который не раз заставал их в гостиных комнатах и даже в общей столовой на первом этаже. Лола всегда относилась к нему странно, её взгляды, её улыбки и руки — всё вызывало в ребёнке страх перед этой женщиной. Нил знал, на что она была способна. Как и её брат.       Привыкнуть к новой жизни было трудно, тем более, что голос Мэри в голове сделал десятилетнего Нила практически сумасшедшим. Он видел волосы Лолы и взгляд отца буквально в каждом прохожем, и хоть присутствие матери спасало его от приступов, успокоиться он попросту не мог.       Но это было не единственной проблемой долгих странствий с матерью. Обстановка в мире была далеко не спокойная, и перебираться через границы даже внутри каких-либо государств было очень тяжело. На это уходило не по одному дню, а погоня всегда была где-то поблизости. Бесконечные смены внешности и имени, постоянные встречи с людьми, которых Натаниэль (А также Стефан, Кристофер, Эдуард, Александр и многие другие) видел первый и последний раз в жизни. Бесконечные кошмары, страх, крики и пощёчины матери. Её тяжёлые кулаки, когда он случайно поцеловался с какой-то нищей девочкой с улицы. Её бесконечный шёпот, который говорил никому не доверять, ни о чём не сожалеть, никогда не смотреть назад и бежать только вперёд. Они бежали и бежали. А что же ждало их впереди? Нил не знал и никогда не узнает.       Он резко вернулся в реальность, когда неосторожная капля упала ему прямо на шею и потекла под одежду. Тело пробрало, и он сжался сильнее.       От холода неумолимо тянуло в сон, но он просто не мог позволить себе уснуть посреди улицы, оставшись полностью беззащитным. Тепло собственного тела едва согревало, но и этого было достаточно, чтобы веки опускались сами собой, и с каждым разом разомкнуть их было всё труднее.       Всего на секунду он прижался всем телом к каменной стене и откинул на неё голову, как его привёл в себя чей-то громкий крик.       Нил вскочил и по привычке выставил перед собой руки, но вместо ожидаемого затуманенной головой нападения, Нила по лицу ударила слишком яркая вспышка света. Зажмурившись и с силой растерев глаза, при этом пытаясь выровнять дыхание, Нил огляделся и запоздало осознал, что дождь больше не шёл, тротуар блестел от лужиц и сырости, а со стороны большой улицы прямо на него светило утреннее солнце.       Нил закрыл глаза и сжал пальцами мокрую и всё ещё холодную кофту.       Принять то, что он всё-таки уснул, и, кажется, проспал аж всю ночь, оказалось довольно-таки трудно. Боже, если бы мать сейчас увидела его, то убила бы на месте. Поэтому первым делом Джостен бросился к сумке, которая, к счастью, была на месте. Проверив содержимое, он убедился, что ничего не пропало и не промокло.       Абрам выдохнул с облегчением.       Крик, который разбудил его до этого, повторился. Но это был вовсе не вопль, какие обычно доносились из подвала отца, это был обыкновенный уличный клич. Нил поднялся и вылез из своего укрытия. Вся нижняя часть тела затекла и неприятно тянула. В ногах покалывало, но Нил пошёл к выходу из переулка.       Улица пестрила украшениями и ряженными людьми. Кажется, сегодня был какой-то праздник, учитывая, что со стороны площади раздавались крики, перемешанные со смехом и игрой инструментов. Вдоль по улице то и дело встречались женщины и мужчины, которые распевали простые народные песни. Нилу была незнакома культура Франции. Пусть он пересёк несколько городов и поселений, прежде чем добрался до Парижа, времени познакомиться с обычаями людей у него не было.       Если бы мать сейчас была с ним, они наверняка воспользовались бы толпой и покинули город, даже если бы пришлось убить кого-то из охранников. И наверняка влепила бы ему хорошую оплеуху, узнай она, что Нилу стало интересно.       Ошибка.       Большая ошибка.       Нил посмотрел в ту сторону, куда шли люди, откуда играла музыка, и где пели песни. Он не должен был туда идти. Ему нет там места. Он должен отправиться к воротам. Нил всегда убеждал себя тем, что когда-нибудь ему больше не придётся бежать, и тогда он сможет делать всё, что захочет, и сможет побывать там, где пожелает. Раньше в эти планы вписывалась и мама, но теперь во всём мире он остался один. К счастью, он хорошо умел врать, и подобные убеждения самого себя всегда работали.       Поэтому Нил даже не почувствовал обиды, разворачиваясь и идя в противоположную сторону, закинув сумку на плечо.       Ну…       Вроде бы, не почувствовал…       Утреннее солнце приятно согревало даже в мокрой одежде, и это позволило Нилу хоть немного расслабиться. Пока на него изредка озирались прохожие, он спокойно обдумывал план побега за ворота.       Пройдя несколько улиц, Джостен перекинул сумку на другое плечо и собирался уже незаметно свернуть в переулок, по которому он мог бы легко добраться до окраины, как вдруг что-то ударило его прямо в бок, и он рухнул на тротуар. Вместе с телом пошатнулось и его сознание. Мгновение, и он снова лежит на полу, а тяжёлая нога отца будто хочет вдавить его, как жука. Нила отрезвила непривычная лёгкость на плече.       Он вскочил на ноги и огляделся вокруг. Его взгляду удалось зацепиться за удаляющуюся фигуру. Нарастающую панику подавлял внезапно вспыхнувший внутри него огонь, и Нил сорвался с места. Бегун он тоже был неплохой.       А вот вор явно не имел той же выносливости, что и он, поскольку через несколько минут непрерывного бега он стал сдавать, а Абрам нагонял. Он ловко огибал всех прохожих и перескакивал через пробегавших животных. Основная масса людей скорее всего была на площади, поэтому среди немногих горожан было просто невозможно потерять из виду светлый затылок.       Проблема могла бы появиться, когда вор, который умело петлял по переулкам, вывел их прямо на площадь, но к тому моменту Нил был уже в паре метров от него. Ускорившись, он догнал светловолосого парня и схватил за руку. Всего на секунду они оба остановились, а потом Нил, движимый внутренним огнём, потянул резко обернувшегося вора и буквально перекинул его через себя, ударив его коленом и рухнув вместе с ним на тротуар. Парень с болезненным вздохом упал на спину, а Нил тут же выхватил свою сумку и поднялся на ноги.       Джостен не любил ближний бой, он вообще не любил применять где бы то ни было насилие, потому что где-то в голове всегда витала леденящая кровь мысль: «Ты похож на своего отца». Но жизнь в бегах научила их с матерью сражаться, уметь хотя бы сбивать противника с ног, а затем молниеносно наносить смертельный удар кинжалом или каким-либо тяжёлым предметом. По-другому они бы уже давно были зарыты по кусочкам в разных концах света.       Нил подавил желание потянуться к ножнам. Он не мог зарезать человека прямо посреди улицы. Он итак привлёк к себе лишнее внимание: люди вокруг разошлись и каждый таращился либо на него, либо на этого парня. Нил посмотрел вниз.       Не только толпа увлечённо рассматривала его. Пара тёмных пустых глаз смотрела на него снизу-вверх, и Нил прекрасно знал этот угрожающий взгляд, который предвещал чью-то скорую смерть. Это был не взгляд Натана, но взгляд многих мужчин, которые приходили, чтобы перерезать горло ему и Мэри под покровом ночи.       Огонь в крови Абрама поутих, и на его место пришёл страх. Нил огляделся и, прижав к себе сумку, понёсся прочь с разноцветной, теперь уже затихшей площади.       Всего на мгновение он встретился взглядом с высоким мужчиной, что сидел поодаль от толпы и упрямо провожал его грозным взглядом.       Джостену было всё равно.       Не прошло и несколько минут, как позади Нила возобновилось веселье.       Сегодня ему было не суждено незаметно покинуть город.